– Я как раз в процессе, – кажется, в комнате становилось душновато. Раскалённый воздух с оглушительным свистом врывался в лёгкие, наполняя их песком и пеплом.
– А как вы относитесь к Лике? – Один из охотников с огромным белым пером на шляпе уже занёс своё копьё для броска. Только непонятно, является ли его целью изображённая на гобелене лань, или же он целится в меня? Судя по напряжённой позе, лань уже почуяла опасность и готова в любой момент сорваться с места, а вот мне со своей подушки деваться было некуда…
– В каком смысле?
– Как я понимаю, вы с ней практически неразлучны? Не сомневайтесь, я вас нисколько не осуждаю. Напротив, я нахожу, что вы прекрасно смотритесь вместе.
– Может быть. Я как-то не думал об этом.
– Но ведь она вам нравится? – он снова подмигнул, поскрипывание вилки по тарелке с маслинами резко оборвалось, а разноцветные глаза заметались из стороны, в сторону косясь то на меня, то на мэра.
– К чему вы клоните?
– Признаться, меня беспокоит её судьба, – он глубоко вздохнул, скрестив пальцы и задумчиво опустив взгляд, – она чудесный ребёнок, но эта её ветреность, все эти затянувшиеся подростковые бунты… Мне как отцу, – кажется, я глотнул слишком много воздуха. Комок из горла провалился куда-то в область солнечного сплетения, – хотелось, чтобы она как-то остепенилась, обрела своё маленькое счастье. И насколько я успел понять мою девочку, все её желания связаны исключительно с вами, дорогой мой Костя – брошенная вилка со звоном заплясала по тарелке. Лика в явном бешенстве сверлила взглядом мэра, который продолжал непринуждённо смаковать вино, не обращая никакого внимания на её попытки прожечь большущую дыру в белоснежном костюме… отца.
– Я…
– Прошу вас, – он замахал руками, – не надо ничего говорить. Я не жду ответа прямо сейчас! Что вы! Я лишь смею надеяться, что её чувства не так уж и безответны. Если у вас вдруг возникнет желание задержаться в этом доме, то это сделает меня несказанно счастливым человеком. Будьте уверены! Вы правда не хотите вина? – я замотал головой – ну что ж – он залпом осушил бокал – тогда прошу меня извинить – глубокий вздох – огромное количество неотложных дел также требуют к себе внимания мэра города и вынуждают меня, хоть и неохотно, покинуть вас, – он заговорщицки подмигнул, прикрывшись ладонью так, чтобы Лика этого не видела, – оставляю этот уютный домик в вашем полном распоряжении. Если вам что-либо понадобится, наш милый Арно всегда к вашим услугам, – толстые губы здоровяка расплылись в подобострастной улыбке, – был очень, очень рад знакомству.
Наверное, вежливость требовала от меня ответить ему что-то в том же духе, о том, как я обрадовался нашему знакомству, но я не мог выдавить из себя ни слова, и лишь промычал что-то невразумительное, вызвав на его лице очередную улыбку.
Глава 5 Кто враг твой?
– Блин, да не знаю я, куда он мог деться! Может он убежал! – Лика подпирала обнажённым плечом чугунный косяк тяжёлой кованой двери, через которую мы вышли к особняку мэра. Признаться, в изысканном вечернем платье и на каблуках она двигалась так же легко и свободно, как и в джинсах с кроссовками.
– Он не мог просто взять и убежать! – я действительно не верил, что Дружок куда-то уйдёт без меня, потому даже привязывать его не стал. Я попросил его подождать меня здесь, и отчётливо видел в его умненьких глазках, что он меня понял. Я точно знал, что он меня дождётся. Но его не было. Я психовал и метался в проходе, не находя себе места. Потеря щенка казалась мне самой большой катастрофой, которая могла со мной приключиться. За время нашего совместного странствия я успел очень к нему привязаться.
– Костечка, милый, ну что ты так переживаешь? Может он просто это, по делам своим собачьим отошёл. Может, вернётся ещё. Я же предлагала привязать его, ты сам не захотел. – Её невозмутимое спокойствие нервировало ещё сильнее.
– Это тебя привязывать надо! – кулак с силой врезался в кладку стены.
– Значит, теперь я во всём виновата? – она обижено надула губки.
– Вилы говоришь без этого бабла? – я вонзился в неё своим взглядом, надеясь, что он окажется достаточно испепеляющим, чтобы выжечь эти разноцветные глаза, которые она тут же опустила вниз, изучая острые носочки своих туфель.
– Нууу… Может я слегка преувеличила, – она свела большой и указательный пальцы, оставив между ними небольшой просвет, – совсем капельку, но ты же на меня не сердишься, правда?
– А ещё он твой отец! – у меня вырвался истеричный смешок.
– Не родной, – она пожала плечами, – да и что в этом такого? В конце концов, родственников не выбирают.
– Да ты блин меня подставила!
– Вовсе нет! – её удивление выглядело очень искренним – Я правда не ожидала, что Луций устроит что-то подобное, обычно он по уши в делах. Да ведь ничего страшного и не произошло. Было даже круто, скажи. Неужели тебе не понравилось? А золото?
– Да срал я на твоё золото!
Внутри поднималась неудержимая волна ярости, словно какое-то страшное чудовище рвалось наружу. Я снова и снова бил по стене, не чувствуя боли, пытаясь хоть так выплеснуть эту злобу, рвущую своими острыми когтями мои внутренности. Но с каждым ударом злоба росла и становилась сильнее. Ликино лицо оказалось неожиданно близко, обдав ароматом цветочных духов.
– Котик, я бы никогда не причинила тебе ничего плохого, – её шёпот обжигал лицо, – я хочу тебя, хочу безумно. Я всегда хотела только тебя, – клацающий зубами монстр уже добрался до горла и рвал на куски лёгкие, – как же я завидовала тем девицам, которые оказывались рядом с тобой. Но их больше нет, а я есть, и я исполню любое твоё желание, сделаю всё, что захочешь. – Её голос доносился словно издалека, хотя влажные губы шевелились совсем рядом. Через заполнявший галерею багровый туман я увидел, как сведённые судорогой пальцы сомкнулись на тонкой шее, накрыв чёрную надпись татуировки.
– Мой… – в меня плеснуло новой волной испепеляющего жара. Закрыв глаза, она запрокинула голову, губы чувственно приоткрылись. – Сделай… Это… – Слова вырывались из неё толчками, языками неистового пламени, пожиравшими всё на своём пути. – Убей… Меня… – Я видел, как участилось её дыхание, одна из лямок платья соскользнула с плеча, почти полностью обнажив белоснежную грудь. Видел, как пальцы на горле сжимаются все плотнее, вдавливая её в холодную стену. Перед глазами всё плыло в багровых волнах, а тело жило своей жизнью, и я не мог это контролировать, не мог остановиться. Все мои мысли и чувства безнадёжно тонули в бушующем урагане дикой животной жажды. Ещё немного и этот зверь вырвется наружу… – Покажи… Мне… Да… – В доносившийся издалека голос стали вплетаться частотные помехи, превращая его в неразборчивый хрип.
Меня словно выбросило из собственного тела. Всё происходило, как в замедленной съёмке, и я знал, что будет дальше. Сейчас эти руки свернут тонкую шею, а потом начнут рвать её на куски, выплёскивая захлестнувшую всё существо ярость. Но в ней не было ни капли страха или сомнения. Она повисла на сжимавших её руках, скользя пальцами по обнажённой груди, словно испытывала сейчас не боль, а невероятное наслаждение. Она тоже знала, что сейчас будет и… Хотела этого! Словно бы сейчас она испытает не мучительную смерть, а сильнейший оргазм. Почему-то схватившее её тело (моё тело?) напоминало куклу-марионетку, подвешенную на невидимых ниточках, а от Лики словно тянулись такие же невидимые щупальца, дёргающие за эти самые ниточки.
Ну уж нет!…
– Показать… – через плотную пелену тумана медленно проступали широко раскрытые глаза, в которых читалось неподдельное изумление. – Говоришь… – слова больше походили на рычание, но я увидел, что левая рука, оставив шею, вжималась ладонью в стену над её плечом. Рубашка прилипла к телу, по лицу непрерывными потоками стекала густая солёная жижа. Зверь внутри давил изо всех сил, не желая отступать, но правая рука уже медленно соскальзывала с прочертившей белую кожу широкой багровой полосы. – Тебе… – сжатый кулак впечатался в стену рядом с её головой, расколов плитку. На левом ухе и на щеке проступили несколько алых штрихов, прочерченных брызнувшими осколками.
– Котик? – получилось сделать один шаг назад.
– Ты… – ещё шаг – больная.
– Конечно, – Лика скользнула следом, прижалась к мокрой рубашке, оплела шею тонкими руками, – и это так сладко… – от сильного толчка она снова впечаталась обнаженной спиной в покрытую паутинами трещин и выбоин стену. Её глаза смотрели не моргая. Каждое движение давалось с огромным трудом. Монстр внутри продолжал рваться наружу, но застилавший глаза туман постепенно слабел, и я снова мог управлять своим сведённым судорогами телом.
– Я знаю, что тебе нужно… – она сбросила с плеча вторую лямку, отчего лишённое последней опоры платье упало к её ногам бесформенным куском ткани. Зверь рванулся изнутри с новой силой, схватив меня за горло… И тогда я побежал. Побежал прочь от увитых кованым плющом дверей склепа, прочь от роскошных, набитых золотом апартаментов господина мэра, прочь от этого сочащегося страстью и похотью и неотрывно стоявшего перед глазами обнажённого тела. Не разбирая дороги, но как можно быстрее и дальше от всего этого.
Липкий багровый дурман, всё ещё цеплявшийся за моё тело, неохотно соскальзывал рваными хлопьями от несущегося навстречу влажного воздуха. С каждым поворотом, с каждой вспышкой света он облетал с меня сухими осенними листьями, оставляя после себя боль. Чем дальше я бежал, чем тише звучало внутри злобное рычание клыкастой пасти, тем сильнее становилась эта боль. Она была повсюду. Она разлилась в вонючем воздухе катакомб. Пропитала мокрую, облепившую тело, одежду. Чёрным ядом струилась под кожей вместо застывшей и свернувшейся прямо в жилах крови. Барабанной дробью стучалась в виски и рёбра, ломая кости. Сводила с ума.
Впереди надо мной всплывала восковая морда привратника, она вязкими серыми каплями стекала по разрисованному кафелю стен, с жадным хлюпаньем ныряла в блестящую поверхность долговых луж, взрывая их испуганными брызгами.
– Какая встреча! Константин Викторович, – когтистое эхо скрипело по размалёванному кафелю стен, – теперь-то у вас есть для меня монетка?.. Разве может быть что-то прекраснее золота?.. – голос скрежетал в голове, царапая перепонки, – ну хотя бы колечко-то у вас есть?.. Нет?.. – похожий на визг цепной пилы хохот становился всё громче. – Как же так, Константин Викторович?.. Как же так?.. Стены вздрагивали и расходились огромными трещинами, из которых стремительно ползли толстые сухие, усыпанные длинными кинжалами шипов, ветви. Они тянулись к одежде, бросались под ноги… Поворот. Ещё поворот…
– Ваш билетик?.. – синюшное лицо трамвайщика с огромными чёрными провалами вместо глаз. – Пожалуйста, оплатите проезд… – костлявая рука в засаленном, похожем на старую гармошку рукаве тянулась к горлу. – Мы безбилетников не возим!.. – его вопль перешёл в визг и скрежет металла, словно кто-то дёрнул стоп-кран. Попавший под ноги скелет с сухим хрустом распался на отдельные части, а его беззубый череп, примеривший на себя роль футбольного мяча, укатился куда-то в угол. Снова поворот. Тёмная галерея, без ламп и факелов, с единственной приютившейся в углу свечкой.
– Куда же вы, Константин?.. – две чёрные точки на бледно-сером фоне, узкий кровоточащий разрез рта. – Вы же так ничего и не съели!.. Быть может, желаете бокальчик красненького?.. – Неожиданно глубокая лужа плеснула вверх, до ремня забрызгав бесформенными чёрными пятнами серую ткань штанов. – Вас ведь мучает жажда, не так ли?.. – голоса пронзительными визгами метались в углах и черных провалах ответвлений. – Мы можем удовлетворить даже самый взыскательный вкус… – Расплывшиеся в подобострастной улыбке толстые губы плотоядно причмокивали на мясистом лице, то ли протягивая мне похожий на шипастую дубину окорок, то ли замахиваясь им. – Любое желание, Костя… – Слова оседали едкой смолистой копотью, забивались в глаза и уши…
– Любое твоё желание… – огромный жёлто-карий глаз мигнул, сменившись серо-голубым, тонкие, похожие на щупальца пальцы с длинными розовыми ногтями скользили по моей шее. – Это всё твоё… – голос шипел и извивался под кожей, а в лицо неслись два белоснежных холмика идеально-округлой формы с ярко-алыми вершинами, которые тут же расплылись сизоватым туманом. – А хочешь, я буду твоей собачкой?.. – чьи-то волосы заструились по лицу упругими чёрными кольцами. – Гав… – пламя потревоженного костра заметалось по стенам яркими бликами.
– Держи, бро… – дым факелов сгустился в тлеющий кончик папиросы, – расслабься, а то забегался, поди… – из огромной, туго обтянутой алым латексом лысой головы без лица в нос ударила струя сизого дыма с запахом гниющей плоти. – Расскажешь как там дома?.. – кашляющий хохот взорвался огненной каруселью…
Всё перемешалось. Стекавшие по лицу липкие струи чёрного пота разъедали глаза. Ощущение пространства растворилось в безумной пляске огней и неоновых вспышек. Галереи превратились в американские горки, где плавный спуск сменялся резким подъёмом и наоборот. Я не знал бегу ли ещё сам, или меня просто несёт вперёд неуправляемая вагонетка, и только жесткая подошва туфель отдавалась болью в ногах. В кроссовках бежать было бы удобней, но они так и остались в особняке. Морок и бред настолько перемешались с реальностью, что граница меж ними, если она вообще когда-то была, совершенно стёрлась. Иногда я слышал собачий лай и тут же поворачивал туда, откуда он доносился. Или мне казалось, что я его слышу? Думать об этом было некогда. Я чувствовал, что кто-то или что-то гонится за мной. Это была не Лика, нет. Она осталась стоять там, прижавшись к разбитой стене дрожащим от возбуждения телом. Это было что-то другое. Какой-то новый зверь. Более опасный. А может этот тот самый монстр, рвавший меня изнутри, каким-то образом выбрался наружу? Но как бы быстро я не бежал, он бежал быстрее. Он выскакивал на меня из метавшихся беспорядочно теней, завывал под потолком и улюлюкал голосами местных обитателей. Его длинные когти тянулись ко мне из тлевших фитилей и клубов дыма. Медленно отступавшая боль сменялась страхом. Страх шёл не изнутри, он был внешним, осязаемым, он липкой слизью шевелился в корнях волос, хлюпал в лакированных носках модных туфель, залитых маслянистой грязью. А ещё у него было лицо. Я увидел его в прислонённом к стене обломке большого зеркала. Его протянутая ко мне чёрная когтистая лапа, вздыбленная красная шерсть, налитые кровью глаза, тёмно-синяя рубашка в черных разводах свисала выбившимися из-за пояса мятыми краями, узкие алые губы кривились в злорадной усмешке на белом лице. На МОЁМ лице…
Внезапно лишившиеся костей ноги мгновенно забились ватой, едва не бросив меня на колени, но каким-то чудом мне удалось удержаться на дрожащих, подкашивающихся верёвках. Его улыбка гипнотизировала, в голове слышалось змеиное шипение, вещавшее, что мы – одно, что бессмысленно бежать от себя, что всё это не имеет никакого смысла. Я смотрел на его когтистую лапу и гадал, почему она такая чёрная? Я понимал, что сейчас он набросится на меня, поглотит, превратит в ещё одну груду валявшихся повсюду костей… Но я не мог перестать думать об этой протянутой ко мне, похожей на обугленную ветку, руке… Торжествующая ухмылка, сочащиеся кровью глаза… Я чувствовал, что начинаю проваливаться вперёд, в огромное, заполнившее всё видимое пространство зеркало. Или это я вдруг стал очень маленьким?.. Мысли тянулись медленно, как кисель… Зачем вообще думать?.. Это так утомляет… Ещё этот зуд в ушах… Что-то настойчивое пыталось пробиться сквозь толстую кожу перепонок. Какой-то навязчивый прерывистый звук рвался в сознание, требуя к себе внимания… Такой резкий… Высокий… Лай! Чужое ватное тело неожиданным рывком устремилось в проход, из которого только что отчётливо слышался знакомый голос. Сознание ещё только пыталось переварить произошедшее, но тело уже бежало. Заплетающимися ногами, постоянно заваливаясь вперёд и едва удерживая равновесие, но бежало. Даже то, что лай резко прекратился, уже не могло остановить движения постепенно набиравших прежнюю силу ног.
Погони больше не было. Мой злой двойник остался там, у зеркала, и больше не имел надо мной власти. Теперь я бежал не от чего-то, а к чему-то. Не знаю, в чём тут разница, но она имела место, и это было важно. Голова прояснилась, и ноги явственно чувствовали опору пола. Меня всё ещё окружали те же катакомбы, но теперь самым опасным в них было разве что заблудиться, свернув не туда. Но заблудиться я не боялся, я откуда-то знал, что Дружок укажет мне выход. Даже то, что я больше не слышал его голоса, никак не могло поколебать этой уверенности. Я просто знал, что если вдруг и собьюсь с пути, он подскажет верное направление. Мысль о том, что он где-то рядом придавала уверенности.
Очередной коридор неожиданно оборвался глухим тупиком. Я влетел со всего разбега в выросшую передо мною стену, которая от удара расступилась, втягивая меня из наполнившегося треском прогнивших досок коридора в свою раскрытую, оскалившуюся множеством острых щепок пасть. Лишившиеся какой-либо опоры ноги взмыли вверх, и я провалился в бездонную тьму поглотившего меня чрева.
Глава 6 Поиграй со мной
От неё исходило мягкое сияние, словно вся она была соткана из чистого света. Светилось буквально всё: и тонкие нежные руки, и шелковистые складки одежды. Этот свет оказался настолько ярок, что в его сиянии я не мог разглядеть какие-то детали, лишь силуэт, но при этом он был таким мягким, что не слепил и не причинял никакой боли или беспокойства. Напротив, этот свет и её скользившие по моим волосам руки вселяли покой и умиротворение. Так, пожалуй, может выглядеть ангел, а ещё она. Ведь для меня она поистине подобна светлому спасающему ангелу. Какое это странное состояние. Хоть я по-прежнему ничего не помнил, откуда-то у меня была абсолютная убеждённость, что это именно она. Быть может, из-за касавшихся моего лица длинных шелковистых локонов? Очень хотелось увидеть её лицо. Снова. Я точно знаю, что уже когда-то видел её, но почему-то забыл. Я даже не помню, почему и как такое вообще возможно, но сейчас это было уже не важно, ведь она была рядом. Живое воплощение любви и всего самого лучшего и светлого. Только это имело значение. Ещё мне очень хотелось снова заглянуть в её глаза. Полные любви, тепла и понимания. Я с абсолютной точностью знал, что можно провести целую вечность, вглядываясь в них. Но я лежал на её коленях таким образом, что не мог видеть лица. Оно пряталось от меня за густыми волнами светящихся волос. Я боялся пошевелиться, чтобы не нарушить это волшебное мгновение, но желание вновь заглянуть в её глаза было таким сильным, и так овладело мной, что, не выдержав, я немного приподнялся с её коленей, выворачивая шею. Источаемый ею свет стал сильнее, скрыв даже различимый прежде силуэт, а потом и вовсе затопил всё видимое пространство, окутав меня теплом и нежностью…
Я лежал на внушительной куче песка, насыпанной посреди небольшого дворика. Прямо надо мной нависала бетонная стена со множеством заколоченных окон, одно из который щерилось острыми зубьями обломанных досок, обрамлявших чёрный проём. Мозг с явной неохотой возвращался к окружающей действительности. Я зажмурил глаза, надеясь таким образом вернуться к оборвавшемуся видению, вернуться к ней. Но ничего не произошло. Видение улетучилось, растворилось. Я снова был в треклятом Лабиринте. Приняв сидячее положение и отряхиваясь от налипшего повсюду песка, я с тоской оглядывал серые облезлые стены домов и такой же уныло-серый булыжник брусчатки с зеленеющим между камнями мхом. Вся эта «красота» рождала во мне чувство исключительной признательности к тому неизвестному, который догадался насыпать здесь эту песочницу. На минуточку, окно, из которого я выпал, находилось аж на четвёртом этаже. Оказывается, катакомбные коридоры могут заканчиваться не только арками подземных переходов и могильными склепами, но даже окнами жилых (или не очень жилых) домов. Начинаю подозревать, что у затеявших эту игру шулеров (кем бы они ни были) вообще нет ни одной одинаковой карты, а вся колода набита сплошными джокерами, один из которых, кстати, как раз зарулил во двор и неспешно катился в мою сторону. Я так и замер с правой рукой в волосах в безуспешной попытке вытряхнуть оттуда белый, словно с морского побережья, песок, который никак не соглашался покидать мою взъерошенную голову.
Мальчишке на вид было годика три, одет в сиреневый комбинезончик на пуговках, похожий на ползунки в какие обычно одевают новорожденных, с таким же сиреневым галстуком-бабочкой и вышитой на груди серебристой короной. Больше всего в его внешности изумляла широкая марлевая повязка, туго обмотанная вокруг головы в несколько слоёв так, что полностью скрывала глаза. Я усердно моргал, пытаясь избавиться от наваждения, даже больно ущипнул себя за руку, но маленький велосипедист даже и не думал никуда исчезать. Он остановил свой трёхколёсный чопер в нескольких метрах от меня и стал сосредоточенно прислушиваться. Похоже, из-за повязки на голове он ничего не видел.
– Привет. – Наверное, я бы мог сказать что-то лучше, но слово само слетело с языка прежде, чем я успел об этом подумать.
Мальчишка от неожиданности подскочил на своём кресле и стал спешно выворачивать руль с явным намерением поскорее уехать.
– Подожди, – я растерялся, не зная, что сказать, – не бойся.
– А я и не боюсь. – Мальчуган выпятил грудь колесом, голос испуганный, но ножки на педалях замерли. Он напряжённо смотрел на меня своими невидящими глазами. – А ты, ты кто?
– Я? Я Костя.
– Костя. – Он задумчиво почесал щёку. – А что, что значит Костя?
– Ну, это я. Это моё имя, так меня зовут. – Моя растерянность росла в геометрической прогрессии. – А как твоё имя? Тебя же как-то зовут?
– Неее. Меня никто, никто не зовёт. Я ведь потерялся. – Малышу видимо было скучно просто стоять на одном месте, и он начал крутить педали вперёд-назад. – А кто тебя зовёт?
– Люди. – Его вопросы были до боли простыми и до невозможности сложными. – Разные люди. Наверно.
– А зачем? Зачем они тебя зовут? – На это мне уже совершенно нечего было ответить. Я смотрел на его маленькие, прятавшиеся в штанишках комбинезончика ножки, на пухлые розовые пальчики, обхватившие руль, на странную повязку на голове, которая почему-то не имела никаких узелков, за которые её можно было бы развязать. Малыш выглядел таким беззащитным, но почему-то рядом с ним я сам казался себе ещё более слабым и уязвимым. Я никогда ещё не ощущал себя таким никчёмным и беспомощным.
– А ты, ты поиграешь со мной?
– Как же я с тобой поиграю, если ты не видишь?
– А кто, кто такой видишь? – в голове нарастал странный гул, словно что-то там готово вот-вот взорваться.
– Ну, это не кто… Это когда… – Я так и не смог подобрать слов, лишь беспомощно размахивая руками. – А давно ты здесь?
– Я же только, только что приехал. – Сложно сказать, кто из нас удивлялся больше, он моим вопросам или я его ответам. Мои мысли бешеной каруселью вращались в голове, завязываясь множеством узлов и запутываясь похлеще рыболовной снасти. Мне становилось всё труднее подбирать слова, ведь каждый его ответ озадачивал даже больше, чем сам вопрос. Похоже, этот мальчуган и не знает другой жизни, кроме слепого катания по Лабиринту. У него нет имени, и он никогда ничего не видел. Разум отказывался признавать такую реальность. Этого не могло быть! Просто не могло быть. И точка! Даже в этом царстве хаоса, абсурда и безумия. Такого. Быть. Не могло! Но было. Я вскочил и стал бродить из стороны в сторону. Сидеть на песке на одном уровне с ним и смотреть в непроницаемую марлю повязки казалось какой-то изощрённой пыткой, от которой мягкий, прохладный песок превращался в раскалённую сковородку. Как такое возможно?! Ведь у каждого есть имя! В конце концов, даже у животных есть клички, а у растений –названия! Откуда вообще в этом проклятом месте могли взяться дети?! Кто умудрился их тут потерять? Именно дети, а не один ребёнок, потому что во двор, окончательно лишив меня дара речи, только что въехали ещё два чопера с такими же карапузами в креслах и в таких же комбинезончиках-ползунках нежно-розового и салатового цветов. У малыша в розовом комбинезоне в левой ручке был зажат маленький латунный колокольчик на палочке, которым он тут же замахал, наполнив двор оглушительным звоном.
– Я тута! Тута! Сюда! – Было очень странно видеть, как мальчуган зовёт своих друзей, даже не пытаясь помахать им рукой, хотя всё тут же встало на свои места. Зачем ему махать, если ни он, ни его товарищи ничего не видят. Двор начинал медленно вращаться перед глазами. Малыши шустро крутили педали, в нашу сторону, и я даже испугался, что они могут врезаться друг в друга, но, несмотря на ослеплявшие их повязки, они похоже отлично ориентировались на слух. А что если есть и другие? Неожиданная мысль пронзила голову раскалённой спицей. Сколько же их таких катается вслепую по этому городу? – У меня новый друг! Он Костя, и он обещал поиграть со мной! – Мальчуган в сиреневом взахлёб рассказывал о нашем знакомстве.
– Это, это мои друзья. – Мой знакомый (если так можно сказать) гордо представил мне новых велосипедистов. – Они тоже потеряшки.
– А со мной! – Поддержал его обладатель колокольчика.
– И, и, и со мной тоже поиграй! – Они обступили меня, голося наперебой и аккомпанируя этому хору радостным перезвоном.
Горло сдавило тугой удавкой. Хотя, что я вообще мог им сказать? Я даже не понимал, как они общаются между собой, если у них нет имён. Не находя себе места, я просто схватился за торчавшую позади сиденья перекладину и принялся быстро катать велосипед со всадником вокруг песочницы. Малыш радостно смеялся, вцепившись в руль и подняв ножки над педалями. Потом второго. Третьего. Я катал их по двору и не мог остановиться, пока окончательно не выбился из сил. Плюхнувшись на холодный камень брусчатки, я смотрел на них снизу вверх и чувствовал, как по лицу текут жгучие слёзы, уже давно текут, но заметил я их только сейчас.
– А с тобой весело играть! – Мальчуган с колокольчиком подъехал вплотную, так, что касался моего бедра пластмассовой педалькой. – Тебе больно? Мне кажется, что ты грустный.
– Нет, мне не больно, я просто плачу.
– А я думал, ты Костя. – Он почесал голову свободной ручкой. От этих слов внутри потеплело, а губы невольно растянулись в слабой улыбке.
– Да, я Костя… Костя я… И я плачу. – Мне кажется, раньше я бы ни за что в таком не признался, но сейчас всё было иначе. Я сидел и смотрел сквозь слёзы на слепого трёхлетнего малыша без имени, который не понимал моих слов, и сам чувствовал себя маленьким ребёнком. Мне чудилось, что это я тут маленький и слепой, что это я на самом деле ничего не понимаю.
– Странный ты, Костя плачу. – Колокольчик вздрагивал от каждого движения маленькой ручонки. – А может ты тоже потерялся?
– Да, малыш, всё верно, я очень потерялся. А ещё я потерял друга и никак не могу его найти. Мы шли домой, но я потерял его, а потом и вовсе заблудился, и не знаю теперь куда мне идти, в какую дверь стучаться.
– В дверь? – Его пухлые губки округлились в большую букву О. – Значит, ты можешь входить в двери и выходить из них? Здорово! – Он аж надулся от восхищения и какой-то детской гордости. Словно в одно мгновение я стал для него настоящим супергероем.
– Ты знаешь, что такое двери? – Наверное глупый вопрос, но и я не чувствовал себя сейчас особенно умным, смирившись с тем, что какие-то вещи возможно так и останутся за пределами моего понимания. Двое других ребят тем временем затеяли игру в догонялки.
– Мы знаем, что они есть. – Колокольчик звякнул, описав широкую дугу. – Нам про них куколки рассказывали и ещё тот дядя, который подарил мне колокольчик, чтобы мы всегда могли находить друг друга. – Он наклонился вперёд и перешёл на громкий шёпот. – А иногда мы даже слышим, как они открываются и закрываются. Но мы не можем входить в двери, мы только по улице можем кататься.
– Но почему? – Словно мутная плёнка медленно сползала с глаз, позволяя увидеть окружающее яснее и шире. Постепенно до моего сознания стала доходить вся абсурдная и вместе с тем фатальная безысходность их положения. Привратник говорил, что для каждого в этом Лабиринте есть свой выход, но если эти дети не могут воспользоваться ни одной дверью, то для них никакого выхода не существует? Но тогда получается, что этот уродливый нумизмат бессовестно соврал мне. Может тогда прав был господин мэр? Может, отсюда действительно нет никакого выхода, и всё, что нам остаётся – это лишь выбрать то, чего нам больше всего хочется и, отдавшись выбранному желанию, стать частью Лабиринта? Но эти мальчишки! Они ведь и частью Лабиринта не являются! Сомневаюсь, что у таких крошек вообще есть какие-то конкретные желания, тем более, настолько сильные, чтобы называться страстями. Разве только чтобы кто-то поиграл с ними. А это значит, что они здесь как пленники. Заложники Лабиринта, не принадлежащие ему и не имеющие никакой возможности из него выбраться. Погружённые в темноту бесприютные странники.
– А я не знаю. – Он пожал розовыми плечиками. – Просто не можем. Вот. – Вот так вот. Всё просто и понятно. – А кто твой друг, которого ты ищешь? Он тоже Костя плачу? – Гонявшиеся друг за дружкой малыши, теперь встали поближе и внимательно прислушивались к разговору.
– Мой друг – чудесный и очень добрый щенок. А ещё он так звонко гавкает, прям как твой колокольчик. – Молчавший до этого велосипедист в салатовом ползунке что-то радостно зашептал на ухо моему первому знакомому, энергично ёрзая в своём креслице.
– Он говорит. Говорит, что слышал такие звуки, как колокольчик, из домика куколок. – Мой знакомый подъехал ближе.
– Гав! Тяв! Гав! – Подтвердил малыш в салатовом, старательно изображая услышанное.
– Он сначала подумал, что это наш колокольчик, но когда услышал, что он доносится из-за двери, тогда, тогда он понял, что это кто-то другой.
– Я раньше не был в этом городе и не знаю, где этот домик куколок находится.
– Там же где и куколки. – Его голос словно говорил мне – ну это же так просто, ты чего? Колокольчик звякнул, вытянувшись в сторону просвета между домами, откуда приехали малыши. – А мы можем сходить туда с тобой, если хочешь.
– Это было бы чудесно! – Я вновь увидел себя со стороны. Взрослый, зрячий мужчина, окружённый маленькими потерявшимися детками, которых никто не ищет. Осознание собственной беспомощности захлёстывало сознание, порождая чувство вины перед этими малышами. Я ничем не мог им помочь, даже не видел никакого способа избавить их от этих намертво приросших к детским головкам тугих повязок. А они, маленькие, слепые, не знающие, где находятся, и многого не понимающие. Они могли мне помочь, делали это. Не раздумывая и не сомневаясь, они уже поворачивали туда, куда указал их колокольчик. – Вы очень добрые. – Голос был чужим, сиплым. Не уверен, что сказал это вслух.