Сумерки

9

Пары глотков виски оказалось достаточно, чтобы Кристина Скавелло немного успокоилась. Она больше не плакала и не сжимала руки, но в позе ее все еще чувствовалось напряжение.

Чарли все так же сидел на краешке стола.

– До тех пор, пока мы окончательно не разберемся, с кем имеем дело, имеет смысл приставить к Джоуи парочку телохранителей.

– Хорошо. Давайте так и сделаем.

– Мальчик ходит в школу?

– В подготовительный класс. В школу он пойдет осенью.

– О занятиях придется забыть до тех пор, пока все это не уляжется.

– Это не уляжется само собой, – колко заметила Кристина.

– Я вовсе не имею в виду, что мы собираемся пассивно ждать, пока все закончится. Как только мы положим конец нападкам на мальчика, Джоуи сможет вернуться к занятиям.

– Думаете, двух телохранителей будет достаточно?

– На самом деле речь идет о шести. Три пары, каждая из которых будет работать по восемь часов в сутки.

– Это значит, во время каждой смены с ним будет всего два человека, и я…

– Они справятся. Это опытные ребята. Однако подобные услуги обходятся недешево. Если вы…

– Я могу себе это позволить, – отрезала Кристина.

– Моя секретарша даст вам прайс-лист…

– Разумеется. Я оплачу все, что требуется.

– А как насчет вашего мужа?

– В смысле?

– Ну, как он относится к этой истории?

– У меня нет мужа.

– А-а… Прошу прощения, если…

– Не стоит извиняться. Я не вдова и не в разводе.

Сказано это было все с той же прямолинейностью, которую сразу подметил в ней Чарли. Ему нравилось ее нежелание хитрить и увиливать от ответов.

– Я никогда не была замужем.

– Ясно.

Чарли не сомневался, что в его голосе не было ни капли неодобрения, но Кристина тут же подобралась, будто своим замечанием он оскорбил ее.

– Что вы хотите этим сказать?

Было видно, что рассердилась она не на шутку.

– Что беретесь за дело только после того, как удостоверитесь в моральной благонадежности клиента?

Чарли поразила эта резкая смена тона.

– Конечно нет. Я просто…

– Я не собираюсь сидеть здесь, будто преступник в ожидании суда…

– Стоп. Стоп. Стоп. Что не так? Что такого я сказал? Бог ты мой, да мне без разницы, были вы замужем или нет.

– Прекрасно. Раз с этим покончено, почему бы не поговорить о том, как именно вы намерены выследить ту старуху?

Несмотря на сдержанный тон, во взгляде ее по-прежнему читался гнев.

Чарли не мог понять, откуда эта болезненная реакция на то, что у ее сына нет законного отца. Конечно, ситуация не из приятных, и ей наверняка хотелось бы, чтобы все сложилось иначе. Но на подобные вещи в обществе давно смотрели сквозь пальцы. А она реагирует так, будто на дворе не восьмидесятые годы, а сороковые.

– Я и правда не придаю этому значения, – повторил он.

– Чудесно. Рада, что встретила человека с такими передовыми взглядами. Будь моя воля, обязательно вручила бы вам Нобелевскую премию за человеколюбие. Ах да, не могли бы мы вернуться к нашему расследованию?

Да что с ней такое, продолжал дивиться Чарли. Он был только рад, что у нее нет мужа. Неужели она не чувствует его интереса к ней? Большинство женщин обладает в этом плане непревзойденным шестым чувством.

– Если я раздражаю вас, – сказал Чарли, – мы могли бы отдать это дело одному из моих помощников.

– Нет, я вовсе…

– Это очень хорошие, надежные специалисты. Но я бы хотел заверить, что у меня и в мыслях не было смеяться над вами или осуждать вас. Я ничуть не похож на того копа, который читал вам сегодня утром нотацию.

– Офицер Уилфорд.

– Я не Уилфорд, я проще смотрю на жизнь. Ну что, мир?

Помедлив, она кивнула. Напряжение ушло, а вместе с ним и гнев, уступив место смущению.

– Простите, что сорвалась, мистер Харрисон.

– Все в порядке. И зовите меня Чарли, – улыбнулся он. – Нам все же необходимо поговорить об отце Джоуи, поскольку есть вероятность, что он как-то связан с этим.

– Со старухой?

– Ну да.

– Сомневаюсь.

– Может, ему нужна опека над сыном.

– Тогда почему просто не прийти и не поговорить со мной?

Чарли пожал плечами:

– Люди не всегда руководствуются здравым смыслом.

– И все-таки это не отец Джоуи, – покачала головой Кристина. – Насколько мне известно, он даже не догадывается о его существовании. К тому же та чокнутая кричала, что Джоуи должен умереть.

– Тем не менее мы не можем исключить такую возможность. Нам придется коснуться этой темы, даже если она… очень болезненна для вас.

– Все дело в том, что, когда я забеременела, это едва не убило Эвелин, мою мать. Она возлагала на меня такие надежды… а тут эта беременность. Она обвинила меня во всех смертных грехах. Никогда еще я не чувствовала себя такой никчемной, – вздохнула Кристина. – Может, именно поэтому я так переживаю, что Джоуи… незаконнорожденный.

– Понимаю.

– Нет, это невозможно понять. Надо знать…

Чарли терпеливо ждал продолжения. Он умел слушать. Это было частью его профессии.

– Эвелин… моя мать… не очень-то любит Джоуи. Если бы она могла, то вовсе вычеркнула бы его из своей жизни. Порой она обращается с ним, будто он… дурной, или порочный, или бог знает что еще. Это глупо, это мерзко, но совершенно в духе моей матери – обвинять его в том, что моя жизнь сложилась не так, как ей хотелось бы.

– Если ваша мать терпеть не может Джоуи, нельзя ли предположить, что именно она стоит за инцидентом со старухой?

Кристина поежилась, но тут же покачала головой:

– Однозначно нет. Она бы не пошла на такое. Эвелин привыкла действовать без обиняков. Если ей что-то не нравится, она выскажет это в лицо, даже если будет знать, что каждое ее слово ранит не хуже ножа. Но настраивать подруг против моего мальчика… это не в ее стиле.

– Возможно, она не вовлечена в это напрямую. Но представим на минутку, что она нелестно отзывалась о вас и о Джоуи в присутствии других людей. И в числе их могла оказаться та пожилая особа, которую вы встретили у торгового центра. Ваша мать обронила что-то в сердцах, даже не понимая, что та женщина не в себе, что она воспримет все буквально и решится действовать. Могло так быть?

– Даже не знаю. – Кристина с сомнением покачала головой.

– Я и сам не очень верю в подобное развитие событий, и все же это возможно.

– Допустим.

– Расскажите мне, что представляет собой ваша мать.

– Уверяю, она никак не замешана в историю с Джоуи.

– И все же расскажите, – не отступал Чарли.

– Про таких, как моя мать, говорят, что это люди без сердца, – вздохнула Кристина. – Вряд ли вы поймете. Чтобы понять, нужно пожить с ней в одном доме. Все эти годы она держала меня в полном повиновении… в страхе. Я не смела вздохнуть… не смела ослушаться…

Все эти годы…

Мысли Кристины против ее воли унеслись назад. В груди у нее заныло, дышать стало трудно. Всякий раз, когда она вспоминала детство, ее накрывало волной удушья.

Перед глазами возник викторианский дом в Помоне, который Эвелин, урожденная Джаветти, унаследовала от своей матери. Они поселились там, когда Кристине был год. Память о доме, где по-прежнему жила ее мать, была для Кристины тяжким грузом. Со стороны дом выглядел очень мило: белый, с бледно-желтыми наличниками и карнизами, со множеством окон, в которые щедро лился солнечный свет. Но в памяти Кристины дом походил на чудовище, притаившееся в тени под сумрачно-серым небом, в окружении по-осеннему голых деревьев. Слух мгновенно наполнился тиканьем старинных часов, висевших в гостиной. Этот монотонный звук служил отражением ее детских переживаний, напоминая о том, что ее жалкому существованию не будет конца. Миллионы свинцовых секунд грозили обернуться такой же свинцовой вечностью. Каждая комната, на которую падал ее мысленный взор, представлялась битком набитой мебелью, хотя Кристина подозревала, что это память разгоняла тиканье часов до предела и окрашивала мебель в темные тона, почти не оставляя между ней прохода.

На отца Кристины, Винсента Скавелло, жизнь в этом доме производила такое угнетающее впечатление, что он взял и сбежал. Сбежал из семьи, когда Кристине было четыре, а ее брату Тони – одиннадцать. Больше она отца не видела. Он был слабым человеком, с комплексом неполноценности, а Эвелин с ее завышенными критериями и вовсе убила его веру в себя. Что бы он ни делал, ей это казалось недостаточным. Кристине и Тони тоже не суждено было дотянуться до этой планки. Не в силах оправдать ожидания своей жены, Винсент начал пить, после чего она стала пилить его еще сильнее. В результате он взял и ушел. Умер он спустя два года. По сути, совершил самоубийство, хотя в его случае обошлось без пистолета. Он сел пьяным за руль и на скорости семьдесят миль в час врезался в опору моста.

На следующий день после ухода мужа Эвелин вышла на работу. Она не просто содержала семью, но делала это с привычным для нее блеском, что лишь усложняло жизнь ее детям. «Надо быть лучшим во всем, что делаешь, а иначе и вовсе не стоит за это браться», – вбивала она им в голову день за днем.

Особенно запомнился Кристине один тяжкий, наполненный переживаниями вечер, который они провели за кухонным столом. В тот день Тони принес домой табель с тройкой по математике – недопустимый промах в глазах Эвелин, смягчить который не смогли отличные оценки, полученные по другим предметам. Мало того, в тот же самый день Тони досталось от директора школы за то, что мальчик пытался курить в туалете. Это был первый раз, когда Тони взялся за сигарету – так, для пробы. Всего лишь эксперимент, типичный для четырнадцатилетнего подростка. Однако Эвелин пришла в ярость. В тот вечер воспитательная беседа затянулась на три часа. Эвелин то сидела за столом, уронив голову на руки, то вышагивала по кухне. Она кричала, плакала, умоляла, колотила кулаком по столу. «Ты Джаветти, Тони. В тебе больше от Джаветти, чем от Скавелло. Хоть ты и носишь фамилию отца, моя кровь в тебе сильнее. Иначе и быть не может. Меня убивает сама мысль о том, что ты взял от бедняги Винсента столько же, сколько от меня. Один Господь знает, что выйдет из тебя в этом случае. Знай, что я этого не потерплю! Я работаю как проклятая, чтобы дать тебе шанс на лучшую жизнь, и я не позволю плевать мне в лицо. Валять дурака в школе, валять дурака на уроках математики – все равно что плевать мне в лицо!»

Злость уступила место слезам. Встав из-за стола, она достала из пачки пару бумажных платков и шумно высморкалась.

«Что толку переживать из-за тебя, что толку заботиться о твоем будущем, если тебе на это плевать! В тебе лишь пара капель крови твоего отца, пара жалких капель, но и этого достаточно, чтобы испортить все подчистую. Одно слово – болезнь. Болезнь Скавелло. Но ты еще и Джаветти, а Джаветти учатся и работают на пределе своих сил. И это правильно! Так и нужно, потому что Бог создал нас не для того, чтобы мы бездельничали и пропивали свою жизнь, как кое-кто, чье имя мне не хотелось бы упоминать. Ты должен учиться только на отлично. А если тебе не дается математика, надо работать усерднее, пока не получишь свою пятерку. Без математики в этом мире не обойтись. Вспомни своего отца: бедняга Винсент всегда был не в ладах с цифрами, а я содрогаюсь даже при мысли о том, что ты станешь таким, как он. Не хочу, чтобы мой сын превратился в бездельника, а в тебе уже начинает просвечивать что-то от твоего отца. Но ведь ты еще и Джаветти – никогда не забывай об этом! Джаветти делают все, на что они способны. И не говори мне, что ты и так проводишь все свободное время за книжками, а по выходным еще и работаешь в магазине. Работа тебе только на пользу. Я нашла тебе это место, потому что любой подросток, у которого нет подработки, – это готовый бездельник.

Да что там, даже несмотря на учебу и работу в магазине, у тебя еще слишком много свободного времени. Тебе не помешало бы поработать на рынке пару вечеров в неделю. При желании на это всегда можно найти время. Господь создал мир всего за шесть дней, и не говори мне, что ты не Господь. Если бы ты внимательно читал катехизис, то знал бы, что создан по Его образу и подобию. К тому же ты Джаветти, а это значит, что ты уподоблен Господу чуть больше, чем некоторые… вроде твоего непутевого отца.

Взгляни на меня! Я работаю с утра до ночи, но это не мешает мне готовить вам сытную еду. С помощью Кристины я содержу этот огромный дом в безупречной чистоте. Видит Бог, так оно и есть. И если иногда мне кажется, что еще немного – и я упаду от усталости, я все-таки продолжаю крутиться, продолжаю делать свое дело. И все ради вас! Ради тебя с Кристиной. Твоя одежда всегда тщательно выглажена… скажешь – нет? Твои носки выстираны и заштопаны. Вспомни хоть раз, когда тебе приходилось носить дырявый носок! Так вот, если я делаю все это без слова жалобы, то в тебе я хочу видеть сына, которым могу гордиться. Что касается тебя, Кристина…»

Эвелин не уставала поучать их. День за днем, без перерыва на праздники и выходные. Кристина и Тони безоговорочно внимали ее словам, не решаясь возразить, поскольку это могло навлечь на них только насмешки и наказания… не говоря уже о новой порции нравоучений. Эвелин безжалостно толкала их вперед, требуя от них все новых и новых достижений… что само по себе было даже неплохо. В принципе это могло пойти детям на пользу. Но когда они действительно получали лучшую оценку или высшую из наград, занимали первое место в соревнованиях и достигали других успехов, их матери все равно было мало. Когда они поднимались на очередную вершину, то слышали от нее не похвалы, а упреки. Она ругала их за то, что они могли бы достичь своего быстрее, и ставила перед ними новые цели. Они только и делали, утверждала Эвелин, что испытывали ее терпение, тогда как хорошие дети сделали бы все, чтобы мать ими гордилась.

Если нотаций было недостаточно, она прибегала к самому действенному средству – к слезам. Она плакала, во всеуслышание обвиняя себя в их неудачах: «Я знаю, вы оба кончите плохо, и это моя, только моя вина. У меня не получилось достучаться до вас, показать вам, к чему нужно стремиться. Что бы я ни делала, этого было недостаточно. Я не сумела помочь вам победить ту кровь Скавелло, которая течет в ваших жилах. Я не знала, как это сделать, а должна была знать, должна! Ну что я после этого за мать?»

Казалось бы, давно это было.

А по ощущениям будто вчера.

Кристина мало что могла рассказать Чарли Харрисону о своем удушливом детстве, прошедшем среди тяжелой викторианской мебели, под тяжким гнетом викторианской вины. Ей потребовались бы часы, чтобы поведать ему обо всем. Вдобавок она была из тех, кто не склонен делиться подробностями своей жизни даже с близкими людьми, не говоря уже о чужаках. А Чарли, каким бы симпатичным он ни казался, был для нее человеком посторонним. Она лишь намекнула ему парой фраз на свое прошлое, но по сочувственному выражению его лица было ясно, что он угадал многое из того, о чем Кристина предпочла умолчать.

– Тони пришлось хуже, чем мне, – сказала она детективу. – Эвелин всегда хотела, чтобы он стал священником. В ее роду уже было двое священников, и ни к кому в семействе не относились с таким почтением, как к ним.

Даже если не брать в расчет семейную историю, Эвелин, будучи чрезвычайно религиозной, все равно стала бы подталкивать Тони к духовной стезе. Ее тактика оказалась вполне успешной, и мальчик после приходской школы сразу пошел в семинарию. Да и выбора у него не было: Эвелин настолько промыла ему мозги, что он и представить себя не мог никем, кроме священника.

– Эвелин надеялась, что Тони станет приходским священником, – пояснила Кристина, – а позже дорастет до монсеньора и даже до епископа. Она привыкла ставить перед нами высокую планку. Но Тони, давая обет, попросил, чтобы его привлекли к миссионерской деятельности, и его отправили в Африку. Мать была ужасно расстроена. Видите ли, в церкви, как и в правительстве, есть своя иерархия, и для того, чтобы подняться повыше, надо постоянно интриговать. Но ты не сможешь отираться в коридорах власти, если сидишь в каком-нибудь отдаленном уголке Африки. Словом, мать была в ярости.

– Ваш брат выбрал миссионерскую деятельность специально в пику матери? – поинтересовался Чарли.

– Нет. Видите ли, мать рассчитывала, что Тони, став священником, поможет нашей семье возвыситься в глазах окружающих. Но Тони отнесся к своему обету серьезно – для него это была возможность служить другим людям.

– Он все еще в Африке?

– Он умер.

– Ох, простите, – встрепенулся Чарли. – Я не хотел…

– Это давняя утрата, – вздохнула Кристина. – Одиннадцать лет назад, когда я заканчивала школу, Тони погиб от рук террористов, африканских революционеров. Первое время мать была безутешна, но потом горе уступило место какой-то извращенной злости. Она злилась на Тони, что тот позволил убить себя… как будто он сбежал от нее, повторив судьбу своего отца. Она сделала все, чтобы я почувствовала себя обязанной расплатиться за ошибки брата и отца. Я тогда была сама не своя от переживаний… мучаясь виной непонятно за что. Я сказала, что хочу стать монахиней, и Эвелин… моя мать… тут же ухватилась за это. В общем, после школы по ее настоянию я ушла в монастырь, о чем потом горько пожалела.

Прошло уже столько времени, но Кристина живо помнила, каким неожиданно тяжелым оказался наряд послушницы, до чего грубой была черная ткань одеяния. Непривычная к такой свободной одежде, она постоянно цеплялась подолом за мебель и дверные ручки. Монашеская униформа, сон на узенькой койке в тесной каменной клетушке, добровольное заточение в унылом однообразии монастыря – все это осталось с Кристиной, несмотря на ее попытки забыть. Эти Потерянные Годы до того походили на ее жизнь в викторианском доме, что при воспоминании о них, как и при воспоминании о детстве, у Кристины болезненно сжималось в груди и становилось трудно дышать.

– Вы были… монахиней? – Чарли Харрисон не мог скрыть свое удивление.

– Да.

Чарли попытался представить эту чувственную, полную жизни женщину в монашеском одеянии… и не смог. Ему не хватало воображения.

Но теперь ему хотя бы стало ясно, откуда в ней это удивительное внутреннее спокойствие. Два года молитвенной и созерцательной жизни, два года, проведенные вдали от повседневной суеты, наложили на нее неизгладимый отпечаток.

И все же это никак не объясняло того внезапного магического притяжения, которое он испытал с первых минут встречи. Загадка, да и только. Приятная, но все же загадка.

– Я продержалась два года, пытаясь убедить себя в том, что монашеская жизнь – мое призвание. Все без толку. Мой уход из монастыря стал для Эвелин очередным ударом. Мы все подвели ее – никто не оправдал ее надежд. Через пару лет, когда я забеременела, она и вовсе пришла в ужас. Как же, ее дочь, которая могла стать монахиней, превратилась в женщину сомнительной нравственности, мать незаконнорожденного ребенка! Она сделала все, чтобы я мучилась стыдом и раскаянием.

Кристина умолкла, пытаясь справиться с эмоциями.

Чарли ждал. Терпения ему было не занимать.

– К тому времени меня уже трудно было назвать католичкой. Я больше не ходила к мессе и не чувствовала связи с религией. И все же мысль об аборте меня ужасала. Я сохранила Джоуи и никогда не жалела об этом.

– А ваша мать так и осталась при своем мнении?

– Да. Мы общаемся время от времени, но между нами по-прежнему пропасть. И она не желает иметь дело с Джоуи.

– Печально, что и говорить.

– По иронии судьбы, едва ли не с того дня, как я забеременела, моя жизнь круто повернулась к лучшему. Объединившись с Вэл Гарднер, мы начали свое дело – открыли магазин «Обед гурмана». К тому времени, когда Джоуи исполнился год, я уже могла поддерживать свою мать. Я добилась большого успеха, но все это не имеет для нее ни малейшего значения. Ведь я могла стать монахиней, а стала матерью-одиночкой. Каждая наша встреча – лишь повод обрушить на меня град упреков.

– Теперь мне понятно, почему вы так болезненно реагируете на это.

– До того болезненно, что вчера… когда на нас набросилась эта гарпия… в глубине души я подумала, уж не судьба ли это.

– В смысле?

– Может, я обречена потерять Джоуи. Может, это неизбежно… даже предопределено.

– Что-то я вас не понимаю.

Она помедлила, видимо собираясь с духом. Стыд, гнев и замешательство – все это читалось сейчас на ее лице.

– Кто знает… быть может… ну, вдруг это Бог хочет наказать меня? За то, что я ушла из монастыря и разбила сердце своей матери. За то, что отступилась от церкви.

– Но это…

– Нелепо, да? – слабо усмехнулась она.

– В общем, да.

– Я знаю, – вздохнула Кристина.

– Бог не мстителен.

– Я знаю, – робко повторила она. – Это глупо, нелогично… да просто смешно. Но глупые вещи иногда оборачиваются правдой. Я горжусь Джоуи. Я рада тому, что он есть в моей жизни. Но меня совсем не радует тот факт, что я мать-одиночка.

– Вы собирались рассказать мне про отца Джоуи… вдруг он как-то связан с этим делом. Как его звали?

– Люк. Точнее – Люций… Андер.

– Андер? Ниже?^[1]

Это его имя, Андер. Люций Андер. Но сам он просил называть его Люк.

– Странное имя.

– Не странное, а фальшивое. Он думал, должно быть, только о том, как бы стащить с меня нижнее белье, – выпалила она и тут же покраснела.

Похоже, ее привела в шок собственная откровенность, однако она не стала останавливаться.

– Все произошло во время круиза в Мексику. Знаете, одна из тех ознакомительных экскурсий, которые еще называют «Лодкой любви». – Упоминание о любви в этом контексте вызвало у нее горький смешок. – После монастыря, отработав несколько лет официанткой, я впервые позволила себе отдохнуть. С Люком я познакомилась через несколько часов после отплытия из Лос-Анджелеса. На него трудно было не засмотреться. Такой красивый… и обаятельный. Все произошло очень быстро. Он, похоже, почуял мою беззащитность, так как действовал с напором акулы. Да и я в то время была другой. Слишком робкой и застенчивой. Бывшая монашка, совершенно неискушенная в вопросах секса. Следующие пять дней мы провели вместе – по большей части, я думаю, в моей каюте… в постели. Спустя несколько недель, когда стало ясно, что я беременна, я попыталась связаться с ним. Не для того, чтобы попросить о помощи, нет. Просто я думала, он имеет право знать, что у него будет сын. – Еще один, более горький смешок. – Он оставил мне адрес и телефон… но оба оказались липовыми. Я подумывала о том, чтобы поискать его через туристическое агентство, но это было бы так унизительно.

Кристина печально улыбнулась:

– Можете поверить, с тех пор я всячески избегаю подобных «приключений». Я чувствовала себя замаранной – и этим человеком, и нашим дешевым романчиком. Мне не хотелось еще раз вляпаться во что-то подобное, и я… не то чтобы превратилась в сексуальную отшельницу, но стала куда осторожней. Может, это во мне говорит бывшая монахиня. И уж конечно, это она настаивает на том, что мне не избежать наказания. Что Господь хочет покарать меня через Джоуи.

На это Чарли не нашелся что сказать. Он привык оказывать своим клиентам физическую, эмоциональную и интеллектуальную поддержку, но духовное утешение требовало особых слов, особого подхода.

– Я слегка повернута на этой теме, – продолжила Кристина. – Не исключено, что я и вас изведу своим беспокойством. Я всегда боялась, что Джоуи может заболеть или получить травму. И это не просто материнская забота. Порой я сама не своя из-за переживаний. А тут вдруг появилась эта старая карга, которая заявляет, что мой мальчик – воплощенное зло, а потому должен умереть. Она рыщет среди ночи возле нашего дома, убивает нашего пса… Кажется, будто ничто уже ее не остановит.

– Это не так, – сказал Чарли.

– Теперь, когда вы знаете кое-что о моей матери… вы все еще думаете, что она может быть замешана в этом деле?

– По правде говоря, нет. Но нельзя исключить возможность, что именно ее слова, ее жалобы привели к тому, что та сумасшедшая прицепилась к вам с Джоуи.

– Я думаю, это чистой воды случайность. Просто мы с сыном оказались не в то время и не в том месте. Попадись ей на глаза кто-то другой с ребенком, она, скорее всего, прицепилась бы к ним.

– Возможно, вы и правы, – сказал Чарли. – Но вам не о чем беспокоиться. Мы найдем эту спятившую особу и положим конец ее нападкам.

Он встал и подошел к окну. Белый фургон стоял все на том же месте. Никуда не исчез и мужчина в темной одежде. Только теперь он уже не ел, а наблюдал за входом в здание. Ноги скрещены, руки на груди.

– Подойдите-ка на минутку, – попросил Чарли.

Кристина подошла к окну.

– Как вы думаете, это не тот фургон, что стоял возле вашей машины?

– Знаете, очень похож. Просто как две капли воды.

– Но нельзя ли допустить, что это тот же самый?

– Вы думаете, за мной следят?

– А вы бы заметили слежку?

– Я была в таком состоянии… вся на нервах, – нахмурилась Кристина. – Прояви они хоть капельку осторожности, я вряд ли бы что-то заметила.

– Тогда это и правда может быть тот же самый фургон.

– А может, просто совпадение.

– Не очень-то я верю в совпадения.

– Но если за мной на самом деле следили, кто тот мужчина, что прислонился к фургону?

Они были слишком высоко, чтобы разглядеть лицо незнакомца. Оставалось лишь гадать, старый он или молодой.

– Может, муж той старухи. Или сын, – предположил Чарли.

– Целая семейка чокнутых? Быть не может.

– В жизни бывает всякое.

Чарли вернулся к столу и набрал номер Генри Рэнкина, одного из лучших своих людей. Он сообщил ему о фургоне, который был припаркован через дорогу.

– Прогуляйся мимо и запомни номер. И присмотрись к парню. Важно, чтобы позже ты смог узнать его в лицо. Постарайся ухватиться за любую деталь, но так, чтобы не вызвать подозрений. Не забудь выйти из здания через заднюю дверь – он не должен знать, откуда ты.

– Не проблема, – согласился Рэнкин.

– Как только выяснишь номер, свяжись с отделом транспортных средств и разузнай, на кого зарегистрирована машина.

– Да, сэр.

– Обо всем доложи мне.

– Понял, отправляюсь.

Чарли повесил трубку. Затем встал и снова подошел к окну.

– Будем надеяться, что это простое совпадение, – сказала Кристина.

– Напротив. Будем надеяться, что это тот самый фургон. Лучшей зацепки нельзя и пожелать.

– Но если это так и если парень, который там стоит, имеет какое-то отношение к фургону…

– Разумеется, имеет.

– Значит, Джоуи угрожает не только старуха. Получается, их двое.

– Или больше.

– Простите?

– Вполне возможно, есть еще парочка других, о которых мы пока не знаем.

Птица промелькнула мимо окна.

Не по сезону теплый ветерок взъерошил пальмовые листья.

Солнце посеребрило окна машин, выстроившихся вдоль улицы.

А незнакомец в темном терпеливо ждал у фургона.

– Что за чертовщина тут творится? – спросила Кристина.