Утром я попробовал встать с кровати и не смог. Тело совсем обессилило за ночь, желудок болел и ныл. Я пошарил рукой подле кровати, нащупал бутылку минеральной воды и сделал несколько глотков. Вода потекла в желудок и резанула его, усилив боль. Я снова закрыл глаза и пролежал так с полчаса. После, собрался с силами, встал и, шатаясь, скрюченный пошел в ванную комнату.
– Что случилось? – взволновалась мать, встретившись со мной в коридоре.
– Желудок… – тихо произнес я.
– Опять!? – недовольно взвилась та.
Я промолчал, глянул на мать и зашел в ванную.
– Жрешь что попало, вот он у тебя и болит постоянно! – выдала мать в спину. – Что один мучился с желудком, что этот теперь! Боже, как мне все это осточертело просто!
Я закрыл за собой дверь, встал под душ. Желудок дергало спазмами, в висках гулко стучало. Я настолько ослаб, что даже мочалкой водил по телу с трудом.
– Болит? – спросила мать сочувственно, едва я вышел из ванной. «Угу», – кивнул я и поплелся в кровать. Пока я шел, желудок резало, а когда лег – задергало тупой болью. В двери комнаты появился отец.
– Желудок? – лаконично строго произнес он. – Болит?
– Да конечно – желудок! – всплеснула руками мать. – Ест, что попало! Я ему давно говорила! Уже устала! Не слушает же! Вот! Пожалуйста! Допрыгался! Заработал язву!
Сил возражать не было. Отец подошел ближе, оценил мое состояние и произнес:
– Надо лечиться…
– Да, надо, – кивнул я, вытер со лба пот и закрыл глаза.
– Так, ладно, я за лекарствами, сейчас все принесу, – сказал отец и засобирался.
– Может, тебе кашки манной сварить? – тихо произнесла мать.
– Да, ма… свари… – сказал с усилием я.
– Ох, сынок, сынок! – вздохнула мать и пошла на кухню.
Тарелка каши вошла с трудом. Мать принесла ее к кровати. Желудок сначала ныл, но после первых ложек затих. Покончив с кашей, я без сил откинулся на подушку.
Мать вышла из комнаты. Следующие полчаса я боролся с изжогой, слыша сквозь дрему, как родители ругаются и перешептываются на кухне на повышенных тонах. Время замедлилось. Словно жизненное колесо, в котором я барахтался, вдруг заклинило, и меня швырнуло об его стенки со всего маху. О выходе на работу не стоило и думать.
– Хорошо, Роман! – бодро ответил Сергей, едва я позвонил ему и все рассказал. – Давай, лечись сколько надо! Мы тут с Верком повоюем за троих, не переживай!
Дни потянулись однообразно. Мать суетилась подле меня наседкой. Она вышла из состояния анабиоза и принялась откармливать меня диетической едой. По утрам желудок болел меньше. Но ночами боли обострялись и не давали спать. Терпя их, я злился на себя. Каждую ночь я ненавидел себя за все прошлое, свои слабости и начавшуюся деградацию. Слабость злила больше всего. Она представлялась мне чем-то вязким, будто киселем. И я барахтался в нем, не желая тратить силы на преодоление жизненных трудностей. «Слабак, слюнтяй, чмо, говно», – называл я себя мысленно по-всякому, лишь бы вызвать к борьбе с собственной бесхребетностью. Нутро требовало действий. Я накручивал себя, раздувая в себе тот самый огонь жизни. Мать пичкала меня едой каждый час, отец, по ее требованию, ходил в магазин за нужными продуктами. К третьему дню у меня появился аппетит, но я все еще был слаб и сильно худ, голова кружилась постоянно. Сильные боли начинались к полночи и держали до трех-четырех часов утра в мучительном напряжении. И так каждые сутки. Обезболивающие и лекарства не спасали. Я пил их ложками, но ночью эффекта как не бывало. Родители засыпали в своих комнатах, дом затихал, а я сворачивался калачиком под одеялом, зажимал желудок пальцами и терпел. Сначала он ныл, после наступала резь и спазмы. Время шло медленно, двигаясь вперед скудными каплями метронома – кап, кап, кап… Под утро боли уходили, и я, измученный, мгновенно засыпал.
– Тебе надо обследоваться, – с серьезным лицом сказал отец.
– Зачем? – сказал я. – Я и так знаю, что у меня язва. Ничего нового врач не скажет. Нужно просто нормально питаться и все…
– Ну так питайся! – вскипел отец. – Сам знаешь, что нужно делать и не делаешь!
Я промолчал, отец вышел из комнаты.
В пятницу в сопровождении матери я пошел в поликлинику. Впервые за неделю я оказался на улице. Желудок ныл, отзываясь на любые движения моего тела. Голова слегка кружилась. Мать поддерживала меня под руку. В регистратуре поликлиники сказали, что на гастроскопию надо приходить натощак и с утра. Я записался на следующий день, и мы поковыляли домой. Остаток дня я привычно промучился, в ночь получил обострение, до пяти утра пролежал скрюченный и, обессилев, уснул.
– Все, можете вставать, – флегматично произнес врач, едва черный шланг вышел прочь из моего горла, и я жадно задышал ртом. Врач сел за стол и принялся писать.
– И как там у меня дела? – поинтересовался я, надевая ботинки и вытирая рот.
– Дела неважные… У вас операционный случай. Язва.
– То, что язва, я знаю… А что, без операции никак?
Врач продолжал писать, закончив, посмотрел на меня.
– У вас язва на входе в двенадцатиперстную кишку. В очень нехорошем месте. Она воспалилась и перекрыла проход. Поэтому еда не может пройти дальше по пищеводу.
– А если сделать операцию, то все пройдет? Какие шансы?
– Шансы пятьдесят на пятьдесят, – произнес врач. – Вы или забудете, про проблемы с желудком раз и навсегда или всю жизнь будете питаться жидкой пищей через трубочку!