«Нателлочка, мне без лука, пожалуйста. А помидорчиков побольше,» – тронула ее за плечо мама. – «Мы пока столик займем, вон там, в уголке.»
«Хорошо, мама.»
Стоявший впереди Нателлы в очереди за гамбургерами парень при этих словах почему-то дернулся и обернулся. Лицо его расплылось в улыбке. С первого взгляда было понятно, что приехал он только сегодня. Белоснежная кожа едва начала розоветь. На парне были только цветастые купальные шорты и резиновые тапочки.
«Вас Нателла зовут? Надо же как красиво!»
Молодая женщина смутилась, надвинула на плечо сползающую лямку сарафана. Под пристальным взглядом незнакомых людей, а тем более мужчин она всегда чувствовала себя неловко. Парень улыбался искренне и радостно, словно неожиданно встретил давнего знакомого. И встреча эта была приятной. В животе у смущенной Нателлы защекотало.
***
Нателла была обескуражена. Внимание голубоглазого незнакомца, которое так польстило ей сначала, становилось весьма утомительным. Сначала тот обедал за столиком неподалеку, то и дело поглядывая на нее. Хорошо, что мама сидела к нему спиной. Потом радостно улыбался, сидя на бортике бассейна, в который ее дети плюхались, катаясь с водных горок. Затем окончательно смутил, принеся ей мороженое. И все это время не сводил с не глаз. Нателла совсем растерялась. Злилась не столько на незнакомца, сколько на себя.
Ну почему она не может принимать знаки его внимания гордо подняв голову и расправив плечи? Почему тушуется и все время норовит проскользнуть мимо незаметной мышкой? Почему не может быть такой, например, как заполонившие отель немки: самоуверенной, слегка мужиковатой, щедро украшенной татуировками, но самодостаточной и без комплексов относительно своего тела и взаимоотношений с мужчинами?
На все попытки молодого человека заговорить Нателла отвечала односложно, а потом и вовсе отвела недовольных детей в номер отдохнуть после обеда. Благо, мама ушла туда раньше и ее назойливого поклонника не видела.
***
В отпуске с Наташкой всегда происходила всегда одна и та же метаморфоза: ее кожа краснела, как азербайджанский помидор. И лишь к концу отпуска приобретала искомый, приятный глазу цвет. Эту свою особенность Наталья ненавидела. Но бороться с ней не было никакой возможности. Как ни пряталась она в тени, закрывая лицо шляпой, к вечеру первого же дня отпуска лицо напоминало цветом едва не лопающийся от спелости помидор.
Ну как, скажите на милость, с таким лицом понравиться мужчине? Но прежде чем понравиться, его еще надо найти. Наталья знала название отеля и дату заезда, о которых Антон упоминал при ней. В отеле было более шестисот номеров. Если посчитать минимум по два человека в номере, то все равно выходило никак не меньше 1200 гостей. Даже если отель не забит под завязку отдыхающими и часть постояльцев – дети, все равно получается тьма-тьмущая праздно шатающегося народа. К их услугам, помимо изумительной прозрачности моря, были четыре ресторана, четыре бара, три бассейна (малышовый не в счет), аквапарк, спа-центр и стандартный для подобных отелей набор развлечений: теннис, минигольф, волейбол, водное поло, катание на водных мотоциклах, бананах, диванах и прочей травмоопасной надувной продукции. А также полеты на парашютах. В конце концов, можно было уехать на экскурсию. Стараниями древних египтян, продвинутых в вопросах загробной жизни, в этой стране было на что посмотреть.
В поисках главное – система. Наташка начала с самого очевидного – баров. Лобби-бар, где вечером яблоку негде было упасть, в полдень легко вмещал всех желающих дюзнуть по коктейльчику. Их было немного, т.к. кому же охота одеваться ради выпивки? В купальниках и плавках в лобби не пускали. Бары у бассейнов выглядели перспективнее, но и там Антона не оказалось. Он не играл в водное поло, не занимался аэробикой, растрясая отпускной жирок, не играл в дартс, не поджаривался на лежаке, прикрыв бейсболкой лицо, не седлал розового надувного фламинго, борясь с прибоем, и не пил пиво в баре на пляже, на который Наталья возлагала наибольшие надежды.
Оставался только один способ найти Антона, самый надежный. За четверть часа до открытия главного ресторана на ужин, Наталья была у его дверей.
***
У дверей ресторана, надежно закрытых изнутри, уже толпилась, переминаясь с ноги на ногу, толпа: пивные животики разной степени натруженности в преимущественно белых (как символ праздности и ничегонеделания) футболках поскрипывали малоношеными сандалиями; цветастые сарафаны вытирали подолами легкомысленные босоножки, состоящие сплошь из переплетенных кожаных веревочек или парадно-выходных тапочек на танкетке; в нетерпении подпрыгивали разноцветные сандалики, кружа вокруг родителей и сводя их с ума бесконечными вопросами: «Скоро? Ну скоро?». Экзотическими птицами смотрелись мужчинозависимые дамы на угрожающе высоких шпильках, нервируя благополучных матерей семейств, одетых удобно, практично и без изысков.
Свободно колыхались и призывно подрагивали при каждом шаге женские бедра, никак не сдерживаемые чисто символическим кусочком ткани между ними, именуемым стрингами. И вот ведь парадокс. Казалось бы, голых задов днем на пляже было предостаточно: круглых и плоских, упругих и трясущихся, будто желе в вазочке при каждом шаге, полностью прикрытых тканью целомудренных купальников и оголенных до предела, не оставляющего простора для воображения. Но именно эти, прикрытые полупрозрачной тканью и тревожно подрагивающие, волновали сильнее, притягивая мужские взоры, словно запотевшая кружка ледяного пива в полуденный зной.
Стоя рядом с такими бедрами мужчины втягивали животики, расправляли плечи, бодро взъерошивали хохолки на голове и не поворачивались к дамам на шпильках начинающими лысеть макушками. В общем, всем своим видом показывали, что они еще «о-го-го», а супруга в мятых шортах и пара скачущих вокруг кузнечиков – это мелкое, легко устранимое на пути к настоящему чувству недоразумение. Жены были куда менее толерантны, окидывая «хищниц» настороженными взглядами и загораживая своим телом от очей благоверных.
Напряжение нарастало по мере приближения стрелок к заветному часу «Х». Людское море колыхалось туда-сюда, периодически выплескиваясь в надежно запертую изнутри дверь ударом кулака и всеобщим гулом: «Пора уже. Открывай, турка завоеванный!» Пропуская не толерантные выкрики мимо ушей служащие отеля, прикрывающие амбразуру, переговаривались друг с другом и вежливо улыбались. Наконец, час пробил.
Двери молниеносно распахнулись (служащие отеля давно усвоили, что открывать двери нужно именно так, иначе снесут вместе со створками и их) и толпа рванула внутрь, мгновенно превратившись в голодное, дикое стадо. Стопки белоснежных тарелок разлетелись, словно летающие. Повара на время попрятались за стойки, чтобы не быть сметенными этой необузданной волной. Лишь здоровяк, отвечавший за раздачу шаурмы и вооруженный двумя угрожающего вида ножами, остался недвижим, словно одинокий морской утес, обтекаемый людскими волнами.
Объемные сверкающие металлические емкости, таящие в себе несколько десятков исходящих ароматом блюд, немедленно лишились своих куполообразных крышек. Пузатые чаны с супом моментом были вычерпаны до донышка. Хрустящие маринованные огурчики покрывались пупырышками от ужаса при виде десятков нацеленных на них вилок. Помидорки-черри катались по дну гигантского салатника, вжимаясь в стенки. Но поголовное истребление было неминуемо. Через четверть часа разграбления в ресторане началась жральня. Хрумканье, чавканье, чмоканье, хлюпанье, похрустывание и посасывание и, как апофеоз, довольная сытая икота. Когда голодающие отдыхающие отвалились от столов, чтобы перевести дух, в тарелках оставались лишь объедки самого неприглядного вида. Отползая с поля боя, туристы набивали карманы персиками и сливами и перетекали, в большинстве своем, в номера, дабы принять горизонтальное положение и переварить съеденное, иначе «дыхать было нечем».
Наташка дважды методично обошла ресторан, вглядываясь во вдохновленные обжорством лица, пока не наткнулась, наконец, на предмет своего обожания.
***
Катастрофа была грандиозной, сродни крушению «Гинденбурга». Ощущение неправильности происходящего появилось у Наташки с первого взгляда. Вместо того, чтобы изумиться, восхититься и немедленно приклеиться к ней взглядом, Антон лишь вяло поздоровался: «И Вы тут, Наталья э… . Простите, не помню отчества.» Смотрел он при этом на пышногрудую турчанку, за которой следовал, точно привязанный. Наталья же следовала за ними, мрачнея с каждой минутой. Колдовство называется! Сплошное надувательство!
Женщина в расстроенных чувствах подобна смерчу, тайфуну, цунами и пыльной буре в одном стакане. Стаканов этих Наташка выпила в тот вечер немерено, поглощая без разбора виски, текилу, мохито, мартини, отмечая крушение надежд и несбытие мечт.
Утром, а точнее ближе к полудню следующего дня результат был налицо, точнее – на лице. Завтрак пьянчужка проспала, до обеда было еще около часа. Поэтому напялив черные очки, Наталья подалась на пляж. Море сегодня было мелкобесноватым. Волны, вместо того, чтобы чинно накатывать на прибрежный песок, вздымались разновеликими холмиками и перекатывались куда попало, словно булькающий суп в кастрюльке, никак не могущий успокоиться после того, как выключили газ.
Она плюхнулась в воду бегемотиком и, выгоняя хмель, активно задвигала конечностями, направляясь в сторону буйков. А уморившись, растянулась на лежаке с очередной книжкой. Вокруг, распластавшись на лежаках и расставив в стороны руки и ноги, будто расплющенные для опытов лягушки на лабораторных столах, исходили жирком и покрывались хрустящей корочкой тушки разной степени прожаренности. Подставляя палящему солнцу то один, то другой бочок, они напоминали крутящихся на вертеле поросят. Наташку от этого зрелища передергивало. Зачем же так над собой измываться? Ведь после этакой экзекуции кожа превращается в сморщенную пергаментную бумагу: тонкую, сухую, безжизненную, растрескавшуюся сеточкой морщин, словно старая фаянсовая тарелка.
***
Мужичок был так себе: невысокий, поджарый, небритый, дочерна загорелый, из коротких, до колена, полотняных штанов торчали сухие мускулистые ноги, обутые во «вьетнамки», низко надвинутая бейсболка закрывала половину лица, взгляд за солнцезащитными очками прятался задорный и нагловатый.
Сидел он на пляже под навесом и бойко завлекал размякших от жары, воды и пива туристов внести в свой отдых немного экстремального разнообразия: прокатиться на банане, диване, ракете или полетать над морем на парашюте. Турист завлекался охотно. В очереди не стоял, конечно. Но над головами то и дело пролетали, болтая ногами, счастливцы в стропах.
Наташка на провокации не поддавалась, вежливо, но решительно отклоняя его настойчивые предложения полетать и покататься. Новости по телевизору она смотрела регулярно и об оторвавшихся тросах парашютов и разбившихся насмерть о воду туристах слышала каждое лето.
Время от времени мужичок бросал свою сплошь увешанную рекламой палатку и обходил отдыхающий контингент, точно Мороз-воевода дозором. Так сказать, если гора не идет к Магомеду. К Наталье он тоже подходил каждый день, заводя пространные разговоры о краткосрочности отпуска, о том, что кроме валяния на лежаке и вспомнить нечего будет. Даже после того, как Наташка грубоватым тоном заявила: «Буду признательна, если Вы оставите меня в покое. Спасибо.», он, как ни в чем не бывало, ближе к вечеру снова присел рядом под зонтик.
«И что это Вы все читаете? По книжке в день. Вчера была в красной обложке, а сегодня в белой, я заметил.»
Пока Наталья соображала, как его отшить раз и навсегда до конца отпуска, продолжил: «Может расскажете мне вечерком, о чем такие интересные книжки? Вы ведь одна отдыхаете?»
Наташка просто дар речи потеряла. Ах вот оно как! Так он вовсе не из-за работы вокруг нее крутится. Невольно втянув животик, что не укрылось от его насмешливого взгляда, отчего Наталья почувствовала себя дура-дурой и, как следствие, разозлилась, она буркнула: «Я уже просила оставить меня в покое.»
«Правда?» – прикинулся простачком наглец. – «А мне показалось, что Вам немного скучно и одиноко.»
«Вам показалось,» – рявкнула Наташка. И почему сегодня у нее никак не получается быть резкой и хамоватой? Ловеласа тогда бы как ветром сдуло. Очевидно, мужик принадлежал к категории людей, которых выгоняют в дверь, а они лезут в окно. Таких вежливым отлупом не проймешь.
«Если передумаете, Вы знаете, где меня найти,» – подмигнул лукавым глазом потенциальный кавалер, поднялся и пошел прочь. Вслед ему Наталья смотрела уже оценивающе. Двигался пляжный Дон Жуан легко, улыбался обаятельно, контакт с курортниками находил мгновенно. Вот оно как. Так вот каков теперь контингент ее обожателей: мужички под пятьдесят, высматривающие на пляже одиноких баб с целью потрахаться. Цель сомнения не вызывала, учитывая краткосрочность пребывания в отеле.
С другой стороны, а с кем же тогда спать? Для избалованных огромным количеством красавиц в стране русских мужиков она уже слишком старая и многомудрая. Дурочкой прикинуться при всем желании не сможет. Для местных, пожалуй, еще ничего. Эти поглядывают. Для них даже ее лишние килограммы вовсе не лишние, а в самый раз. Но их интерес не только приватный, но и грозящий разорением кошельку. Да и брезговала, Наташка, если честно, всеми этими смуглыми, масляно кареглазыми, буйно волосатыми особями мужского пола. И побаивалась их, твердо усвоив, что женщина для них, а тем более европейка, – не человек вовсе. И заложен сей постулат в их национальном менталитете, а против него не попрешь.
«А может и правда?» – мелькнула шальная мысль.
«Совсем сдурела? Мало ли какой заразы он нахватался от пляжных дамочек?» – возникла следующая, более благоразумная. – «С ним переспать, все равно, что в помойке изваляться.»
«Да, это точно,» – согласилась со второй мыслью Наташка. – «К черту мужиков, от них один геморрой.»
На сем и успокоилась, расслабила втянутый, оказывается, до сих пор живот и углубилась в книжку.
***
У женщин есть несколько способов вернуть себе хорошее расположение духа.
Во-первых, классика жанра – шопинг. Но подходит он не всем. Женщин с нестандартной фигурой, чересчур аппетитных, например, шопинг зачастую еще больше расстраивает.
Во-вторых, еда. Нет ничего слаще, чем заесть горе вкусняшкой: горкой эклеров, пиццей, пакетиком семечек, на худой конец. Способ верный и Наташку часто выручавший. Но сейчас ее горе было столь велико, что заедать его пирожными, было все равно, что тушить горящий дом из игрушечного водяного пистолета.
В-третьих, алкоголь. Уже испробовала. Не помогло. Весь день потом болела, но легче не стало.
Оставалось только одно средство.
Гость поскребся в дверь игриво и в точно назначенное время. По такому случаю он вырядился в белые штаны, легкую светлую рубашку и сандалии на босу ногу. Гость был выбрит, душист, нагл и предприимчив, карман его оттопыривала упаковка презервативов.
Наташка слегка оробела: «Чего творю? Господи, чего я творю?» Но тут же взяла себя в руки и открыла дверь.
«Ну заходи, чего стоишь?» – нарочито грубовато пригласила она.
«Привет! Ты бы хоть спросила, как меня зовут,» – ввинтился в номер гость.
«А не все ли равно?» – пожала плечами хозяйка. – «Главное ты знаешь, как зовут меня, чтобы в пылу страсти не перепутал.»
«Ни в жисть,» – заверил ее ухажер.
«Ну и как? Зовут в смысле как?»
«Гарик,» – усмехнулся мужик.
«Очень приятно,» – церемонно ответила Наташка. – «Есть виски. Будешь?»
«Буду,» – покладисто согласился Гарик.
«Гарик в смысле Игорь?»
«В смысле Гришка.»
«Как ты догадался, что я одна приехала?»
«У меня на это дело глаз наметан. Женщины в простое по сторонам смотрят по-особенному.»
Наташка фыркнула, не зная обидеться или посмеяться над таким определением. Они уселись на балконе со стаканами в руках и продолжили светскую беседу.
«Ну так о чем ты все читаешь целыми днями на пляже?»
«Да не все ли равно,» – начала закипать Наталья. – «Ты тут вообще по другому делу.»
Но похоже обидеть Гарика было не так просто.
«А поговорить? Нельзя так, с бухты – барахты. Надо контакт установить. Подладиться друг под дружку. Так-то оно ловчее выйдет. Я знаю, что говорю. Виски, кстати, очень способствуют,» – поглаживал Натальину руку гость, заговаривая зубы.
«Ишь ты, пляжный философ! По-русски будет: напиться и потрахаться,» – начавшая свирепеть Наташка притихла, с интересом посматривая на ползущую по бедру Гарикову руку. А тот уже целовал ее в плечико.
«А Вы, Наталья, прямо кустодиевская знойная девушка – мечта поэта,» – шептал он ей в ухо.
«Ну все в кучу собрал.»
Только после второго раунда, лежа в постели, Наташка почувствовала, как ее понемногу отпускает. С Гариком было легко, свободно и весело. Он оказался игрив, вынослив и неутомим, веселил ее дурацкими шутками типа: «лучше средства, чем минет от беременности нет». Мозг не выносил и даже умудрялся не заснуть сразу после того как, что было одной из самых раздражающих привычек Наташкиного мужа по кличке Коржик. В какой-то момент она поймала себя на мысли, что ужасно давно не барахталась с мужичком с такой приятностью. Просто ловила кайф и не думала о складках на животе, толстой попе и растяжках на груди.
Прелесть одноразового секса в том, что тебе все равно, что думает о тебе партнер. Ты видишь его в первый и последний раз. Впрочем, как и он тебя. Сожалений Наташка не испытывала. Это было просто лекарство, совершенно необходимая ей сейчас медицинская процедура. Главное – убедить себя в этой мысли раз и навсегда.
***
Каждый котовладелец знает, что на самом деле он никакой не владелец, а самый настоящий котораб. Пожизненно и добровольно. Неповторимые в своем эгоизме мурлыки способны выдрессировать хозяев-рабов в кратчайшие сроки, изредка снисходя до поощрительного мурчания.
Но сегодня Машу разбудил не недовольный «мявк» голодного кота и не отчаянный вопль проспавшей время утреннего кормления Ксюши, а дождь. Он лупил по карнизу радостно, будто барабанные палочки, выбивающие дробь на пионерской сходке и совсем не походил на унылое осеннее водоизлияние.
Маша тихонько сползла с дивана и побрела на кухню разводить молочную смесь. И уже там, глянув в окно повнимательнее, поняла, что не дождь это вовсе, а самая настоящая капель. Сквозь прореху в бетонно-серых тучах аккурат над их домом землю ласкали мягкие солнечные лучи, слизывая грязные снежные лохмотья во дворе. Их почти уже и не осталось. Впрочем, как и ледка, прихватившего вчера ввечеру все лужи без исключения. Кот, развалившись кверху пузом, нежился на нагретом солнечными лучами подоконнике.
Потряхивая бутылочку, Маша заглянула в комнату. Может быть сегодня она даже успеет умыться до начала утреннего концерта? Чем черт не шутит? Она поставила бутылочку со смесью в кастрюлю с теплой водой, чтобы не остыла, и все также на цыпочках двинулась в ванную комнату. Но не успела сделать и шага, как Ксюша шумно засопела и заворочалась. Не открывая глаз дочь поднатужилась и закряхтела. Маша обреченно развернулась. Она точно знала, что именно сделала сейчас Ксюша. Та, между тем, облегченно выдохнула, крутанулась на бок и захныкала. Не дожидаясь, пока Ксюня разорется во всю и разбудит Лизу, Маша взяла ее на руки и дала бутылочку. Дочь, по-прежнему не открывая глаз, зачмокала, а наевшись, так и не проснулась. Благословенный возраст! Покакать и покушать, не просыпаясь, могут только младенцы. Прежде чем Ксюша пробудилась во второй раз Маша успела умыться, принять душ и поставить чайник. Бывали дни, когда сделать все это удавалось лишь к полудню. Мамочки поймут.
Собрав и отправив в школу Лизу, Маша засекла время, положила в карман телефон и стала ждать. Школу для Елизаветы она выбрала по принципу – ближайшая к дому. Пусть все опрошенные на детской площадке мамочки в один голос твердили, что лучшая в округе школа совсем другая, в двух остановках от дома. Для Маши это было все равно, что на Луне. В её положении лучшей была школа в соседнем дворе, по дороге в которую ребенку не надо было переходить ни одной дороги и куда она может добираться одна с первого класса. Когда-нибудь потом, возможно после окончания начальной школы, можно будет перевести Лизу в другую. Из-за того, что она недодает ребенку чего-то важного и необходимого (в данном случае более престижной школы) у Маши на душе скреблись кошки. Но таскаться дважды в день и в снег, и в дождь, и в зной с коляской в престижную школу в двух остановках от дома не было никаких сил. В школу в соседнем дворе Лиза ходила сама. Ритуал был отработан до мелочей и рассчитан поминутно. Дорога от двери квартиры до школьной раздевалки для младших классов занимала десять минут прогулочным шагом. Еще три минуты Лизе давалось на то, чтобы снять рюкзак, достать телефон и позвонить маме: «Дошла». После чего Маша могла выдохнуть спокойно и до половины второго заниматься своими делами. Встречали Лизу из школы они всегда с Ксюшей, совмещая с этим мероприятием покупку продуктов и прогулку.
Коляску на улицу Маша выкатывала с большой осторожностью. Ну как колесо, надетое на место и вроде бы защёлкнувшееся, снова слетит?
В небе прямо над головой среди хмурых ноябрьских туч зияла ярко-голубая проталинка. Теплые лучи уже успели подсушить асфальт во дворе. Грязь схватилась корочкой и перестала блестеть. Надо же, подивилась Маша, просто весенняя оттепель.
Давешнюю коварную лужу Маша обошла, перетащив коляску на руках через подсыхающий газон. Решила больше не рисковать колесами. На суетящегося во дворе председателя ТСЖ и верткую девушку с коротко стриженными волосами и вовсе не обратила внимания.
И напрасно.
***
Если вам оказали услугу, не тешьте себя надеждой, что отделаетесь простым человеческим «спасибо». Мир не так устроен. Оказанная услуга создает невидимую прочную связь между услугополучателем и благодетелем. Расплата вас неминуемо настигнет.
Машу она настигла вечером следующего дня. Деликатно поскреблась в дверь, чтобы не разбудить ребенка, и вместо приветствия огорошила: «Ну ты, подруга, просто звезда! Два раза тебя сегодня в новостях по телевизору видела.»
«Ты что, новости не смотрела?» – всплеснула руками Катя. – «Включай скорее. На каком канале у тебя местные? Сейчас начнутся.»
Не спрашивая позволения Катерина вихрем пронеслась в комнату, пощелкала кнопками пульта от телевизора и заорала: «Вот, смотри!»
Маша с недоумением уставилась на толстую тетку с обтянутым джинсами необъятным задом, которая в рывке, точно тяжелоатлет штангу, подняла коляску и поволокла ее в обход поблескивающей на солнце лужи. В следующую минуту в кадре оказалось худенькое, остроносое личико по-мальчишески стриженной девушки с серьезно сдвинутыми до морщинки на переносице бровями. Слов ее Маша не разобрала, потому что до нее, наконец, дошло: тяжелоатлетка с коляской – это она сама. Маша в расстроенных чувствах опустилась на диван. Следом в сюжете показали грузовую машину, бойко ссыпающую кучу гравия прямо в лужу и дядечку дорожно-ремонтного вида в ярко-оранжевом жилете.
«Ты правда не видела?» – веселилась Катя. – «Считай, по твоей милости нам лужу засыпали. Может быть завтра еще и заасфальтируют. И ничего, что ноябрь – то дождь, то снег. Они всегда так ремонтируют, особенно если жареный петух в задницу клюнет.»
Маша, не проронив пока ни слова, обдумывала застрявшую в голове фразу «по твоей милости». А вдруг и правда по ее? Она ведь упоминала эту бессмертную лужу в своих вселенских пожеланиях добра и мира.
Было в телевизионном сюжете и кое-что еще. За голыми кустами меж двумя соседними домами вырисовывался силуэт хищной черной машины. Маша, конечно, не могла поручиться, что это был тот же самый автомобиль.
Все члены автомобильного стада походили друг на друга если не как две капли воды, то очень сильно. Форма фар и радиаторов не в счет. Маша различала их в основном по значкам на капотах: четыре перекрещенных кружка рядком – Ауди, звезда из трех лучей в кружочке – Мерседес, злой лев на задних лапах –Пежо. Лишь нескольких особей Маша опознавала, так сказать, «в лицо»: Ниссан Микра – за умильно-мультяшную большеглазость, прямолинейную во всех смыслах Ниву и редкую в нынешние времена на дороге классику советского автопрома.
Потом задумчивость сменилась возмущением. Почему эти телевизионщики сняли и показали ее, даже не спросив согласия. Что за свинство, в конце концов? Неужели у нее и в самом деле такая огромная задница? Ужас! Катерина, словно читая мысли, предложила: «Может по пивку? Или ты еще кормишь?»
«Кормлю,» – с сожалением ответила Маша. – «Давай по чаю.»
С кормлением грудью Маша уже какое-то время подумывала завязать. Молока было мало. Ксюшу постоянно приходилось докармливать смесью. Не кормление, а мучение. Зато мороки с временами подтекающей грудью и потрескавшимися сосками было полно. Стремление облегчить себе жизнь боролось с ответственностью. Ведь только ленивый не катался по ушам свежеиспеченных мамочек с лекцией на тему: «Грудное вскармливание – лучшее для ребенка. Защита от всех бед и болезней.» Маше хотелось быть ответственной, но сил не хватало. До окончательной победы эгоизма оставалась всего пара шагов.
Катя, чувствуя себя как дома, расположилась за кухонным столом и трещала без умолку: «Я своих до девяти месяцев кормила, а потом бросала это дело. Уж такие бугаи к тому времени вырастали. Огурца им соленого и куриную ножку, а не мамкину сиську. Кормить – такая морока. Сидишь подле ребенка, точно привязанная, и каждые три часа знай – доись. Но, с другой стороны, сиська – это бесплатно. А смеси молочные стоят, как красная икра. Так что экономия – лучший друг грудного вскармливания.»
Сделав этот неожиданный вывод, Катя хихикнула. Маша готова была подписаться под каждым словом. Простоватая соседка била не в бровь, а в глаз, порой переходя, по Машиному мнению, дозволенной даже между подругами грань откровенности.
«Беременность – это мясорубка. В исходнике красивая, свежая девушка, через девять месяцев – больная страшная старуха. Толстая, беззубая, лысая, растянутая кожа на животе висит складочками и повсюду, даже в самом интересном месте, чудовищные сантиметровые растяжки. Я думаю, это предусмотренный природой защитный механизм. Потеря чувствительности сосков, в смысле,» – пояснила свою мысль Маша. – «Чтобы женщины не бросали кормить своих детей грудью. Ведь с первым ребенком поначалу как вспомнишь, так вздрогнешь. Каждые три часа, а то и чаще, этот бедный сосок грызут, рвут, тянут, жуют, мусолят. Хоть криком кричи. К счастью, через некоторое время он становится деревянным и жить можно.»
«Можно,» – хихикнула Катя. – «Только не половой жизнью.»
«Да бог с ней, с половой жизнью. После выкармливания ребенка это все равно уже не грудь, а вымя. Чувствительность никогда не вернется.»
«А у тебя мужик-то есть?» – бесхитростно поинтересовалась Катя, хлюпая горячий чай. – «А то смотрю, все одна, да одна. И не помогает даже? Совсем? Тяжело так-то. Мужик нужен какой-никакой. Пусть хоть деньги зарабатывает. С детьми от них все равно проку нет. Ты это, если уж совсем невмоготу будет или уйти куда срочно надо, можешь мне своих иногда подкидывать. Выручу по дружбе. Но только если работы не будет. Я на дому работаю.»
Предложение было щедрым до неадекватности и Катерина поспешила добавить: «Ну только если очень надо.»
«А кем ты работаешь, Кать?»
«Торты пеку на заказ. Домашний кондитер. Училище то я успела закончить, несмотря на пацанов.»
«И как дела идут?» – искренне, не для галочки, поинтересовалась Маша. Сама она пока не определилась, как относиться к подобному бизнесу. С одной стороны, возможно домашние кондитеры и в самом деле используют сливочное масло вместо маргарина и настоящий шоколад вместо дешевой глазури. С другой, в каких условиях они производят свои шедевры? На той же кухоньке, где толпятся все их домочадцы, дети, кошки и собаки?
«Раз на раз не приходится,» – беззаботно махнула рукой Катя. – «То густо, то пусто. Бывает неделю заказов нет, а бывает всю ночь коржи пеку, чтоб к сроку успеть. Народ у нас непредсказуемый, сюрпризы любит. Нет бы за три дня до торжества торт заказать. Но это, наверное, слишком сложно. Вот накануне и звонят. А я от денег не отказываюсь. Вот и кручусь, как белка в колесе.»
«Вот ты влюблялась когда-нибудь?» – мечтательно спросила вдруг Катя. – «И не говори мне, что если есть дети, то, конечно, влюблялась. Дети тут вообще не при чем. Родить можно и от козла.»
В который уже раз Маша была с ней полностью согласна. Катя обладала неоспоримым талантом прямо и доходчиво говорить о сложных и запутанных вещах. А что как не взаимоотношения между людьми есть самый запутанный клубок шерсти, который до упаду гонял по полу кот.
«До потери сознания? Как в кино? Никогда,» – честно ответила Маша. – «Может просто не дано мне это – терять голову от любви? Наличие мозгов мешает или возраст. Мне кажется любовь – удел юных и беззаботных, на долю поживших остаются прагматизм и немного похоти.»