Цветок для Прозерпины

– Тогда начнем уже завтра, если не против. Нужно только примерно определиться с декорациями, – Чиркен подхватывает с кресла разложенные на нем несколько отрезов синей и зеленой ткани и, развернувшись к Сабине, один за другим быстро прикладывает к ее плечу, оценивая лицо девушки на фоне каждого. – Для платья, думаю, лучше взять виридановый, как в одной из версий картины. Это для драпировки. Что же до граната… Хочется заменить его на что-то другое, чтобы не повторяться во всем. Может, цветок?

Мужчина кажется полностью погруженным в собственные мысли, взгляд, чуть потерявший фокус, направлен будто сквозь девушку, и она от этого вдруг чувствует себя до крайности неуютно. Словно она оказалась на кончике мушки, и теперь застыла смазанным отражением в глазах охотника.

– Символом Аида одно время почитался асфодель, – едва слышно произносит она, пытаясь отвлечься от навязчивого ощущения. Чиркен тут же возвращает к ней все свое внимание.

– Хорошая идея, – кивает он, а затем добавляет. – Или лучше взять нарцисс?

Стоит только последнему слову быть произнесенным, как давящая волна поднимается от ставшего саднящим горла до самых глаз Сабины. Образы Маши и Андрея встают перед захлопнувшимися на мгновение в попытке удержать горячую влагу веками.

– Почему нарцисс? – сдавленно спрашивает девушка, поспешно отводя голову к окну и глядя на свое неясное отражение, будто заблудившееся среди игры света и тени. Через стекло она видит, как лицо мужчины на миг искажает свои очертания.

– Прозерпина собирала цветы нарцисса, когда Плутон похитил ее, – объясняет он и, кажется, вновь улыбается. – К тому же нарциссы часто использовали на надгробиях, он выступит как символ перехода юной богини в царство мертвых. Живой цветок сейчас не достать, но нам хватит и засушенного, так даже лучше. Моя бабка вела гербарий, от нее осталась обширная коллекция. Можешь, пожалуйста, поискать, пока я подгоню машину? Нужно перевезти все в мастерскую. Книга где-то на нижних полках около патифона.

Сабина пытается совладать со сбившимся дыханием. Когда она оборачивается, Чиркен уже покидает библиотеку, оставляя ее одну. Что же, для одних жизнь продолжается, даже когда для другого она навсегда оборвалась. Ей не нужно позволять этому знанию завладевать собой. Цветок – это просто цветок.

Гербарием оказывается большая папка со смонтированными листами. Такая тяжелая и плотная, что Сабине не удается полностью взять ее в руки и приходится сесть на колени прямо на пол возле полки. Обложка затянута коричневым атласом с тисненным орнаментом по корешку и эрзацу. Внутри находятся подложки из желтоватой бумаги, сжатые с двух сторон тонким стеклом, под которым вставлены где одинокие нежные бутоны, а где и целые соцветия. Девушка, к тому времени совершенно успокоившись, с интересом тянет один стеклянный уголок за другим, вчитываясь в оставленные строгим почерком надписи внизу каждой. В основном это краткое описание растения, но часто встречаются комментарии и про его значение на языке цветов.

Наконец она находит нарцисс. За стеклом один-единственный раскрывшийся цветок на коротком стебле, куце сбившийся к краю листа. Свободная часть бумаги шершавая и неровная, с какими-то вмятинами и темными бороздами. Девушка опускает глаза на подпись:

«Narcissus poeticus L. Белые лепестки, привенчик светло-желтый. Три цветка. На древнегреческом – оцепенение».

Три цветка, не один. И на подложке слишком много лишнего места, явно заполненного когда-то другими бутонами. Где же еще два?

Глухая тоска вяжет кровь за грудиной, сворачивается колким шиповником в охваченной спазмом гортани. В руках Маши и на животе Андрея тоже были засушенные цветы. Белые с желтой сердцевиной. Может ли это быть совпадением? Все эти мимолетные знаки, по отдельности не значащие ничего?

– Оцепенение, – шепчет Сабина последнее слово, аккуратно извлекая оставшийся цветок из подложки.

– Гордыня и несбыточные желания, – слышится от двери. Девушка поднимает голову. Тимур наблюдает за ней от дверей, расслабленно опустив руки вдоль коляски, которая теперь смотрится сущей издевкой.

– Прости?

– Это одно из значений нарцисса на языке цветов, – легкий перебор шин по гладкому дереву знаменует его приближение. Коляска останавливается в нескольких шагах от Сабины. – Почитай на досуге.

– Ты, кажется, сведущ в ботанике. Или в намеках? – ей неуютно оставаться на полу, но она не желает показывать это перед подопечным и просто отворачивается обратно к книге. Зажатый в ладони нарцисс кажется хрупким и нереальным, как если бы его не существовало вовсе, а в руке она держала лишь воспоминание, въевшееся в подсознание и теперь дразнящее измученный догадками разум.

– Ботаника, как и физика, математика и даже психология – это все помогает познавать мир вокруг.

– Как значение цветов может помочь в познании мира? – вполголоса спрашивает Сабина, проводя пальцем по сухой кромке белоснежного лепестка.

– Через значение передается смысл, который вкладывается в то или иное действие. Как иначе ты узнаешь, что хочет сказать человек, который дарит тебе нарцисс? – в тоне Тимура звенит беззаботность, но девушка чувствует всем своим существом направленный на нее пытливый взгляд темных глаз.

– Судя по твоим предыдущим словам, он указывает мне на несбыточность моих желаний и эгоизм?

– Или выражает желание владеть тобой единолично и безраздельно, невзирая ни на что, – голос парня падает до полушепота. Почти невесомое прикосновение к своим волосам Сабина ощущает как будто хлесткий удар, расходящийся волнами по шее и спине, вкручивающийся в заполошно бьющееся сердце. – Нарцисс из легенды был одержим собственным отражением.

Девушка поспешно отстраняется и закрывает гербарий, кое-как возвращая его на прежнее место.

– В итоге его ждал бесславный конец. Продолжая стремиться к образу того, кем был одержим, он погиб, – сухо замечает она.

Слышится тихий смешок.

– Верно. Ты знала, что иногда нарцисс так же называют цветком смерти? – так бы звучала бритвенная кромка ножа, обернутая в мягкий бархат. – Но, думаю, на самом деле его главный посыл сводится не к смерти, а к победе над ней.

– Победа над смертью… – повторяет Сабина почти неслышно, не отрывая взгляда от цветка в своих руках и все еще стоя на коленях. Раздается тихий шорох, и она почти может ощутить силу чужого тела на своей спине – едва-едва, как если бы ее разделяло от парня всего пара миллиметров. Тимур кладет ладони по обе стороны от ее бедер. Его подбородок мягко ложится на ее плечо. Это давление почти сводит ее с ума, и она не смогла бы сказать, что было тому причиной – пробирающее до костей чувство опасности или сладко-острый спазм, рождающий под кожей электричество.

– Ты думала о том, что цветы одного вида могут отличаться в зависимости от места их обитания? Например, эти нарциссы, – теплая ладонь накрывает пальцы девушки, все еще удерживающие хрупкий стебель, и, на секунду сжав их, отпускает. Вновь шорох, глухой стук, и Сабина знает – Тимура в комнате больше нет.

Девушка поспешно поднимается с колен на подгибающихся от долгого сидения на полу ногах. Она недолго ищет искомое – книг по флористике в коллекции поместья хватает, в основном старых, но обширных и с иллюстрациями.

Цветок в ее руке отличала красная окантовка светло-желтого привенчика. В городских цветочных она такого не встречала, там продавались похожие соцветия, но сердцевина была чистого желтого цвета, без каймы. В справочнике последние были указаны как разновидность букетного нарцисса, произраставшего, в том числе, на юге страны, а из гербария она достала нарцисс поэтический, эндемичный, в основном, южным европейским регионам. Сабина пытается вспомнить, какие именно цветы она видела у мертвой Маши и на фотографии Андрея. Было так много крови, что все казалось красным… Девушка прикрывает глаза, вызывая в памяти образ увиденных сухоцветов, но это оказывается бесполезно, воспоминания рассеивают цвета и формы, не позволяя уловить суть.

Что же Тимур хотел сказать ей, что донести? Или его слова не несли особенного смысла, и Сабина теряется в гротеске навеянных тревогой иллюзий?

[1] Джейн Берден Моррис – супруга Уильяма Морриса, муза многих художников-прерафаэлитов, включая Данте Габриэля Россетти.