Серебряные осколки

Да, он все еще понимал ее лучше, чем она понимала саму себя. А самое главное – он все еще был в нее влюблен. Пока что этого было достаточно.

* * *

Кэтрин отвела Уинифред просторную гостевую комнату, размером она была с Малый кабинет в доме Дарлингов на Керзон-стрит. Мэттью уже перенес сюда ее багаж – три саквояжа, два длинных дорожных кофра и бесчисленное множество коробок со шляпами и обувью. Ошеломленная количеством собственных вещей, Уинифред присела на край кровати и огляделась.

Интерьер был выполнен в зеленых тонах: изумрудные шелковые обои, болотного оттенка шелковый полог и портьеры. Даже старинные настенные канделябры были покрыты зеленоватым налетом патины. На маленьком туалетном столике рядом с букетом цинний в хрустальной вазе были разложены новенькие щетки для волос в серебряных оправах. На стенах были развешаны акварельные картинки с изображениями Лондона: Вестминстерское аббатство, шпиль церкви Святой Бригитты и мост Блэкфрайерс.

Сердце защемило от тоски. Уинифред прекрасно знала о недостатках родного города: грязный, шумный, вонючий, нечуткий к своим жителям и алчный до их денег. Но все это блекло перед теми мгновениями, когда смог рассеивался, звонки и колокола стихали, набережные блестели от недавно прошедшего дождя, и вечерний Лондон зажигался тысячей огней. Такое мгновение ей всегда хотелось запереть, написать о нем, запечатлеть в почтовую открытку. Но она не умела красиво писать или рисовать, ей оставалось хранить этот миг в памяти – нетронутым, и потому разъеденным по краям временем. Уинифред всегда мечтала сбежать из столицы, но сейчас ей почему-то нестерпимо хотелось обратно.

Может, предосторожности все-таки были излишними? Когда они смогут вернуться?

В дверь постучали, и Уинифред услышала голос мисс Дарлинг:

– Могу я войти?

Бесшумно опустившись на колени, Уинифред отперла замок на кофре и вынула из него лежавшие сверху перчатки. Ей не хотелось, чтобы Кэтрин застала ее без дела.

– Войдите!

Мисс Дарлинг заглянула в комнату. В руках она держала картину в изящной темно-коричневой раме.

– Лаура подарила мне портрет Тедди. Не поможешь мне повесить его в галерее на третьем этаже?

Обращение «мисс Лун» Кэтрин сменила на более неформальное. Похоже, Лаура воспользовалась моментом и упросила и ее звать по имени, как это было с Эвелин.

При мысли об Эвелин Уинифред на мгновение растерялась. Мало-помалу мисс Саттон начала стираться из ее памяти. От нее не было вестей с самого отъезда из столицы. Теодор продолжал писать подруге, но не получил ответа ни на одно из своих писем.

Уинифред поднялась и бросила перчатки на кровать.

– Конечно, мисс Дарлинг.

Галереей оказался западный коридор дома. Ее освещал ряд маленьких зарешеченных окон, сбитых вместе длинной низкой аркой. Сейчас, с наступлением вечера, косые солнечные лучи квадратами освещали картины и медленно сползали вниз на каменную стену и бордовый с золотой каймой ковер.

– Это наша семья, – пояснила Кэтрин, указывая на длинный ряд пожелтевших портретов. Мужчины и женщины, дети и старики – все они одинаково бесстрастно глядели на Уинифред с полотен. – Место выбрали слишком уж солнечное для картин, но так уж повелось, и я не стала ничего менять.

Мисс Дарлинг опустила портрет сына на пол и проверила, крепко ли прибита к холсту рама. На обратной стороне полотна чернели маленькие росчерки – год и подпись.

– Как я могу вам помочь, мэм?

Кэтрин вновь приподняла картину и прошла в конец галереи. Там в стену были вбиты два маленьких медных крючка.

– Смотри с другой стороны и скажи, когда я попаду в пазы.

Когда Кэтрин позвала ее вешать портрет, Уинифред подумала, что та хочет поговорить с ней с глазу на глаз. Но, похоже, ей действительно попросту требовалась помощь. Их диалог ограничивался краткими указаниями Уинифред и одобрительными восклицаниями Кэтрин.

Наконец портрет был надежно закреплен на стене, и мисс Дарлинг довольно отряхнула руки, присматриваясь.

– Вы знали всех этих людей, мэм? – вежливо поинтересовалась Уинифред, когда молчание начало действовать ей на нервы.

– Нет, что ты, – рассмеялась Кэтрин, окидывая взглядом галерею. – Тут есть Дарлинги, здравствовавшие еще при королеве Анне. Из всех них я знала только своего деда, отца тети Мисси.

Ее взгляд потеплел, словно она забыла, что он приходился родителем и Генри Дарлингу-старшему, отцу самой Кэтрин.

– Он был хорошим человеком. Мелисса говорила, что он никогда не выказывал к ней пренебрежения, хотя она так и не вышла замуж. Он же не позволил моему отцу сдать Хэзервуд-хаус в аренду, так тетя Мисси здесь и поселилась.

Смотреть на портреты Дарлингов Уинифред давно наскучило. Все как на подбор были черноглазыми и черноволосыми, с высокими лбами и тонкими линиями рта. Семейное сходство прослеживалось и в портрете пожилого мужчины, который сейчас разглядывала Кэтрин, – бакенбарды без малейшей проседи, мягкий, оценивающий взгляд.

– В честь него вы назвали Теодора? – попробовала угадать Уинифред.

– Нет, от него Тедди получил третье имя – Чарльз. Сын был дан мне Богом, а не моей семьей. Так я его и назвала – «подаренный Богом».

– Ему подходит это имя, – согласилась Уинифред.

Теодор отличался от всех, кого она когда-либо встречала. Он был наделен редким даром – способностью менять людей к лучшему. Оборотная сторона этого дара заключается в том, что не все желают меняться.

Кэтрин будто прочла ее мысли.

– Скажи, Уинифред… – Она поправила уголок картины и шагнула назад, оценивая. – В Лондоне Теодор ведь виделся со своим отцом, верно?

У Уинифред перехватило дыхание – все-таки она не ошиблась, мисс Дарлинг позвала ее в галерею не просто так. Теодор умолял ее никогда не рассказывать его матери о том, что случилось перед их отъездом – об убийствах, которых они себе не простили^[4].

– Только однажды, – удивленным тоном ответила Уинифред, радуясь, что не приходится грешить против истины. – Откуда вы знаете?

– Он перестал писать мне о нем после вашего отъезда в Брайтон.

Уинифред ожидала новых вопросов, которые сама наверняка бы задала, – что случилось при встрече? Как мистер Уоррен отреагировал на сына? Но Кэтрин больше ничего не спросила. Не отрываясь, она смотрела на Теодора на портрете. Единственная улыбка в ряде суровых, строгих лиц предыдущих поколений Дарлингов.

– Вы простили его? – спросила Уинифред.

– Уже давно. Я стала бы несчастной, держи я обиду и гнев в себе. Да и как я могла не простить? Он причина, по которой у меня есть Тедди. И… пожалуй, он кое-чему научил меня. Теперь я знаю себе цену. – Кэтрин помолчала и неуверенно добавила: – А… он простил?

Уинифред вспомнилось лицо Теодора мгновением после того, как он вонзил перо в шею своего отца. Да, он ненавидел мистера Уоррена. Но в тот момент он возненавидел еще и ту часть себя, которая толкнула его на убийство.

– Нет, – честно призналась она. – Не простил и не простит. Но, думаю, он его отпустил.

Кэтрин прерывисто выдохнула. Она явно опасалась ответа Уинифред, но услышанное принесло ей облегчение.

– Слава богу. Ты знаешь, меня всегда пугала его ненависть к моим родителям. – Она погладила рамку портрета и отвернулась, приглашая Уинифред следовать дальше. – Словно червоточина в яблоке. Иногда мне кажется, что он любит настолько сильно, что эта любовь способна на ужасные вещи.

– Он всего лишь стремится защитить тех, кого любит, – возразила Уинифред. – Не думаю, что это так уж плохо.

– Защитить любимых, спалив остальной мир дотла? Не уверена, что хотела бы подобного для себя.

Мисс Дарлинг обернулась на нее через плечо. Выражение ее лица было печальным и уставшим, а в черных глазах затаилась тревога, которой Уинифред не могла найти объяснения. Словно Кэтрин догадывалась о чем-то, что ей самой было невдомек. Но Кэтрин ошибалась – даже убийство не сумело изувечить душу Теодора. По крайней мере, те ее уголки, в которые он позволял заглядывать Уинифред.

«А я хотела бы», – промелькнуло в мыслях девушки.

Ее ужаснуло то, насколько спокойно она приняла это свое желание. Ей нравилось, что на свете есть человек, который всегда будет ставить ее на первое место.

Мисс Дарлинг предложила ей осмотреть домашний салон, и вдвоем они спустились на первый этаж. В холле располагалась лестница, приличествующая такому поместью, как Хэзервуд-хаус: огромная, выполненная из белого мрамора и крытая красным ковром. Но салон располагался в другой стороне дома, рядом с черным ходом. Уинифред даже немного разочаровалась, когда Кэтрин завела ее в центральное крыло – темное и ничуть не роскошное. Свет проникал сюда только через высокое окно с нишей в глубине коридора и распахнутые двери одной из комнат.

– Эта часть дома – самая старая, поэтому здесь немного прохладно, – объяснила Кэтрин, когда Уинифред невольно повела плечами. – Остальное раньше было флигельными пристройками. Признаться начистоту, там и сейчас…

– Мисс Дарлинг! – послышался голос Лауры, и они обернулись.

Девочка была в хорошеньком розовом платье, подаренном ей Уинифред. Обычно она надевала его только в город, но, видимо, роскошь дома ее несколько смутила. Она стояла у входа в коридор, сосредоточенно глядя в пол.

Лицо Кэтрин смягчилось.

– Ты уже готова? Пойдем. – Взглянув на Уинифред, она пояснила: – Лаура позволила мне осмотреть себя. Надеюсь, ты не возражаешь, если я препоручу тебя заботам тети Мисси? Салон – вон там.

Уинифред сглотнула. Перспектива остаться один на один со склочной бабкой Теодора не сильно ее радовала, но… Нельзя было принуждать Кэтрин остаться, раз Лаура наконец согласилась на осмотр.

– Разумеется, мисс Дарлинг.

Уинифред ободряюще улыбнулась Лауре. Та не знала, куда себя деть от волнения. Не произнося больше ни слова, она нервно заламывала пальцы.

Кэтрин увела девочку, что-то ласково ей говоря, и Уинифред осталась в коридоре одна. Через открытую дверь бабуля Мисси наверняка слышала каждое их слово, поэтому Уинифред, не мешкая, направилась в комнату – недоставало еще, чтобы старуха решила, что она струсила.

Окна в салоне были распахнуты ставнями внутрь, легкий теплый ветер играл кружевными занавесками, напоминающими свадебную фату. Под окном высился лавандовый куст, над которым с тихим гудением сновали пчелы. Через окно осенний дух проник в салон и осел на каждой его поверхности: на книжных шкафах, плотно заставленных книгами, небольшом лакированным трюмо во французском стиле, каминной полке, лакированном спинете^[5], маленьком столике, диванах и креслах. Подвешенная под потолком игрушка, изящная хрустальная бабочка на нитке, отбрасывала на стены радужные солнечные зайчики.

Ветер втянул в комнату надувшуюся пузырем занавеску, и Мелисса подтянула выше наброшенный на ноги плед. Она сидела в темно-зеленом бархатном кресле, придвинутом к столу. Старушка вышивала платок. Игла быстро-быстро мелькала в ее тонких сморщенных пальцах с длинными ногтями, а на белой бязевой ткани каймой распускались синие васильки. Услышав шаги, она быстро вскинула голову, но тут же вернулась к шитью.

– Ах, мисс Лун, – продребезжала она.

Вот ведь старая карга!

– Нет, мэм, – терпеливым, снисходительным тоном, какой берут в беседе со слабоумными стариками, возразила она. – Я мисс Уинифред Бейл.

Окажись Лаура на ее месте, она скорее сменила бы себе имя, нежели призналась, что ее зовут иначе.

Бабуля Мисси снова подняла голову, и Уинифред тотчас стерла с лица появившуюся улыбку.

– Куда это ты ходила сегодня с Теодором? – спросила она.

– В конюшню, мэм.

– Зачем?

– Кормить коня.

– Вы были вдвоем?

– Да.

– Ясно. Ты всегда с такой охотой отвечаешь на вопросы?

Значит, вежливость Мелиссе ни к чему, она всего лишь хотела поглядеть, покажет ли Уинифред зубы.

– Только когда я в гостях, мэм, – дерзко ответила она.

Мелисса состроила гримасу, которая с равной вероятностью может означать как одобрение, так и презрение. Уинифред терпеть не могла читать лица стариков – то ли они подмигивают тебе, то ли с ними случилась судорога, не разберешь. Время прячет их эмоции под складками сморщенной кожи.

– Славно, что ты об этом помнишь.

Выражение лица Уинифред осталось непроницаемым. Внутренне она давно приняла тот факт, что с Мелиссой Дарлинг им в жизни не сойтись – слишком уж они похожи.

Она присела в коротком книксене.

– Мне пора, мэм.

– Стой. Я хотела поблагодарить тебя.

Уинифред опешила. Эта ехидная старуха благодарит ее?

– За что, мэм? – старательно скрывая замешательство, спросила она.

Мелисса исподлобья сверкнула на нее маленькими глазками.

– Я понятия не имею, что произошло в Лондоне, и знать не хочу. Это дурной город, и с таким недалеким мальчишкой, как Тедди, там многое могло случиться. И если не случилось, то только благодаря тебе.

Уинифред кисло прикинула, что слова Мелиссы по справедливости нельзя расценивать как благодарность. Но для нее, должно быть, они были сродни объятию – с такой неохотой она их выдавила. Попытку стоило оценить по достоинству – Уинифред и сама с большей охотой ругала людей, чем говорила спасибо.

– Я всегда буду защищать его, – твердо произнесла она.

Бабуля Мисси фыркнула и с остервенением ткнула иглой в вышивку.

– «Всегда» – смелое слово для семнадцатилетней.

– Мне не всегда будет семнадцать.

На мгновение старуха застыла, острым кончиком царапнув ткань платка, но ничем больше не выдала своего удивления.

– Что ж, посмотрим, что из этого выйдет, – еле слышно пробормотала она и добавила: – Некоторые вещи не меняются, мисс Бейл.

– Я надеюсь на это, мэм.

Мелисса угрюмо кивнула, и Уинифред поняла, что ей здесь делать больше нечего. Попрощавшись, она выскользнула в коридор и только там заметила, насколько неровно и сбито ее дыхание.

Вернувшись в холл, она несколько мгновений глядела в распахнутую парадную дверь. Еле слышно звенели цикады, издалека доносились отрывистый собачий лай и кваканье лягушек. Солнце, спустившееся к линии леса, бликами металось по поверхности пруда и покрыло золотой взвесью весь сад – розы, траву, кусты. Уинифред чуть сощурилась, когда луч посветил ей в лицо, и увидела собственные ресницы – дрожащие пылинки перед глазами.

– Винни!

Она обернулась. После того как она поглядела на солнечный свет, холл показался ей темным. Дарлинг перегнулся через перила на втором этаже, с любопытством наблюдая за ней.

– Шпионишь за Мэттью? – поинтересовался он.

Оскорбившись, Уинифред расправила плечи.

– Вот еще. Вообще-то я наслаждаюсь видом!

– Что ж, ясно. – Он стиснул пальцами перила и несмело спросил: – Может быть, тебе захочется полюбоваться видом из моей комнаты? Ничего особенного, но…

– На самом деле я сама хотела тебя об этом попросить, – улыбнулась Уинифред.

Теодор просиял.

Его спальня располагалась на втором этаже. Дарлинг вошел первым, совершенно негалантно оттеснив Уинифред в проходе, и поспешно смел какие-то бумажки в ящик стола.

– Я забыл убраться, – пробормотал он и, спотыкаясь об оставленные посреди спальни чемоданы, бросился застилать постель.

Комната была небольшой и обжитой. Везде сохранились следы недавно ушедшего детства: засечки на дверном косяке, отмечающие рост, выцарапанные ножом рисунки на деревянной поверхности стола, стопка детских книг на полке. Книг здесь было великое множество – в шкафу, на столе, на комоде у кровати, даже косая стопка на подоконнике.

Теодор заметил взгляд Уинифред и виновато пояснил:

– Вообще-то у нас есть библиотека, но мне нравится хранить любимые книги у себя. Мама позволяет, пока их не слишком много.

– На полу еще масса свободного места, – ехидно заметила Уинифред.

Теодор снял стопку томиков с окна и раскрыл ставни, впуская в комнату ветер.

– Вот, погляди!

Пока они поднимались, солнце окончательно скрылось за горизонтом, и разлитое по саду золото сменилось серебряной дымкой. Растения пониже, цветы и кустарники, потемнели и стали почти неразличимы, а те, что были повыше, сумерки обвели синим контуром. Собаки притихли, зато металлический звон цикад стал громче и как будто бы ближе.

Теодор встал рядом и оперся руками на подоконник.

– Думаю, теперь ты видишь, почему мне так нравится сюда возвращаться.

Боковым зрением Уинифред заметила, что он посмотрел на нее.

– Но если тебе захочется уехать, мы уедем, даже не сомневайся.

– Я хотела бы здесь задержаться, – сказала она, и Теодор улыбнулся. – Мисс Дарлинг замечательная. И твоя бабуля… очень тебя любит. Знаешь, сегодня я подумала о том, что, если бы всех нас так любили наши родители, может, на свете было бы больше таких людей, как ты.

Она думала, что Теодор опустит шутку в духе «ну, один такой, как я, – в самый раз», но он верно уловил ее настроение и без тени веселья кивнул.

– Да, ты права. Я ничуть не особенный. Уж точно не лучше других. Просто меня воспитали правильные люди, и этого оказалось достаточно.

Уинифред молча положила голову ему на плечо и прикрыла глаза.

Глава 4
Падения и кольца

Нет, она ни за что на свете не полезет на это чудовище.

Огромный конь с прелестным и оттого совсем ему не подходящим именем Барвинок возвышался над Уинифред горой животных мускулов. Издалека его можно было назвать красивым – когда он пасся в загоне, время от времени вскидывая голову, или когда Дарлинг, сидя на нем верхом, проносился под ее окнами. Но вблизи Уинифред могла рассмотреть его огромные желтые с черным налетом зубы и копыта, которыми он в мгновение ока мог разрыть грунт на лужайке.

Словно учуяв ее ужас, Барвинок повернулся к Уинифред, меланхолично прядая ушами. Она попятилась, но тут же ощутила у себя на талии теплые руки. Теодор склонился, дыханием щекоча ей ухо:

– Струсила?

– Нет, – тонким голосом соврала Уинифред. – Просто от него дурно пахнет. Не хочу садиться на такое грязное животное.

Конь взмахнул хвостом, разгоняя мух, и в этом движении Уинифред почудилась угроза. Она сглотнула и расправила амазонку, одолженную ей Кэтрин.

– Это Барвинок-то грязное животное? – удивился Дарлинг и вдруг обеими руками обхватил ее за талию и потащил к коню. – Ха! Я знал, что ты так скажешь, поэтому вчера лично его вычистил!

Уинифред не было дела до того, насколько хорошо вымыт Барвинок. Все, что она видела, – неумолимо приближающуюся лошадиную морду с толстыми губами, скрывающими ряды зубов. Эта тварь точно собиралась оттяпать ее пальцы.

– Пусти! – завизжала Уинифред и забилась в руках Теодора.

Смеясь, юноша подтащил ее к стремени, но она пнула его ногой, не желая взбираться на коня.

– Отпусти меня, кому говорю!

– Если будешь лягаться, Барвинок испугается и забьет нас обоих копытами, – предупредил Дарлинг, и Уинифред в ужасе замерла. – Забьет насмерть. Поэтому скорее забирайся в седло.

Присмирев, она позволила Теодору подсадить себя и кое-как устроилась на спине коня, свесив ноги на одну сторону. Кэтрин настояла на том, чтобы в свою первую поездку Уинифред воспользовалась дамским седлом, хотя Теодор возражал («Но ведь тогда она не сможет пустить его в галоп!»).

– Я пошутил, – самодовольно сообщил ей Теодор, беря коня под уздцы.

Лошадиная спина под Уинифред задрожала и задвигалась, и она дрожащими руками вцепилась в седло.

– Не стал бы он нас забивать насмерть. Барвинок вообще до жути смирный.

– Мне все равно! – отрезала она и пискнула, когда Дарлинг повел коня вперед.

На каждом шаге ее легонько подбрасывало, и, хотя ткань амазонки тормозила скольжение по седлу, Уинифред все равно вцепилась в луку так, что у нее побелели ногти.

– Спусти меня, иначе тебе не поздоровится, Теодор!

– Главное – доверять лошади, – наставительно сказал юноша, пропуская мимо ушей ее угрозы. – Тогда и она тебе доверится.

Сейчас Уинифред с гораздо большей охотой пустила бы Барвинка на мясо, нежели доверилась ему. Убедившись, что Дарлинг не собирается спускать ее на землю, она поудобнее устроилась в седле и попыталась выпрямиться. Но ее тут же качнуло вперед.

– Что это за идиотская выдумка? – сквозь зубы произнесла Уинифред. – Кто сказал, что мне непременно нужно выучиться ездить верхом?

Ей казалось, что если ее хоть раз тряхнет во время того, как она будет говорить, то она непременно откусит себе язык.

– Так ведь это каждый дурак умеет, – легкомысленно заметил Теодор.

Уинифред насупилась. Вспоминая наставления Кэтрин, она выпрямила левую ногу, балансируя на правом бедре, и с удивлением обнаружила, что может опираться на боковые луки седла. Уинифред зажала их бедрами и выпрямилась, несмотря на мерное покачивание лошадиной спины.

– Получилось, – недоверчиво пробормотала она.

Теодор обернулся к ней, улыбаясь.

– Ты умница, – похвалил он ее.

Уинифред поджала губы, чтобы не рассмеяться от удовольствия. Мысль о том, что кто-то сейчас может увидеть ее, элегантно восседающую на коне, заставила ее горделиво расправить плечи.

– Так и быть. Сделаем круг по дорожке – и довольно!

– Я хотел показать тебе мое любимое место. Позволишь отвести тебя туда? – кротко спросил Теодор.

Уинифред начинала думать, что он делает это нарочно – как будто она может отказать, когда он так просит!

– Пожалуй, – мрачно согласилась она.

Ей удалось довольно удобно устроиться в седле, и она была почти уверена, что не свалится, если Теодор ненароком дернет поводья или все-таки вздумает пустить коня рысью.

Они описали круг вокруг Хэзервуд-хауса. Почувствовав осень, деревья подпустили в листву желтого и красного. Кое-где трава пожухла, но даже таким сад был прекрасен: шиповник доцветал, густо оплетя ограды, продолжали зеленеть самшит и плющ. Подходил к концу самый жаркий месяц года – сентябрь.

Терпкий, мягкий сельский воздух пошел Лауре на пользу. Осмотрев ее, Кэтрин не обнаружила явных следов болезни. В Хэзервуде Лауре стало гораздо лучше: на посвежевшее лицо вновь вернулся темный румянец, окрепли руки, заблестели глаза. Девочка настояла на том, что станет помогать в кухне и по дому, но сердобольная экономка Нив, которая не могла надышаться на «бедное, бедное дитя», давала ей плевые задания – вымыть овощи или смахнуть пыль в жилых комнатах. Свободное время Лаура проводила за рисованием или на пару с Уинифред исследовала дом – большая его часть пустовала за ненадобностью.

Висевшие в спальне Уинифред картинки с лондонскими пейзажами настолько ей осточертели, что девушка как-то даже решила их снять, но повесила обратно, увидев на оборотной стороне подпись Кэтрин. Что бы мисс Дарлинг ни говорила, она тоже скучала по родному городу и, похоже, этими рисунками надеялась унять тоску.

Отведенная Уинифред гостевая комната была милой, обставленной со вкусом и вниманием к деталям, но все-таки она предпочитала библиотеку. Книги Уинифред не интересовали, но в огромной библиотеке Дарлингов было тихо и уютно, пахло пылью и старой бумагой. От каминов из каррарского мрамора веяло прохладой. В нише у окна можно было присесть на диванчик с подушками из парчи и просто глядеть на улицу. Когда безделье ей наскучивало, она принималась ходить меж шкафов и разглядывать томики в красивых обложках. Ряды книжных полок уходили высоко вверх, под самый потолок с тяжелыми пыльными люстрами.

Впрочем, в библиотеке Уинифред никогда не задерживалась – Теодор не любил надолго оставаться предоставленным самому себе, поэтому обычно тащил ее возиться в конюшне или осматривать угодья. Сейчас ему взбрело в голову научить Уинифред ездить верхом. К ее удивлению, затею с жаром поддержала мисс Дарлинг. Ее глаза заговорщически сверкали, когда она примеряла на Уинифред одну из своих старых амазонок.

Говоря начистоту, Уинифред предпочла бы покататься верхом вместе с Кэтрин – это ведь она, а не Теодор умеет сидеть в дамском седле. Но сегодня мисс Дарлинг не было дома – они с Лаурой отправились навестить арендаторов, снова одолжив у Редфилдов лошадь, чтобы запрячь двуколку. Кэтрин старалась помогать жителям своего прихода, а иногда даже врачевала их в силу своих способностей.

Уинифред с неудовольствием выслушала от Теодора историю о дочке приходского священника Эми, которая четыре недели провела в Хэзервуд-хаусе, пока Кэтрин лечила ее от скарлатины и выхаживала после болезни.

– Мы с ней очень подружились за то время, – рассказывал Дарлинг. Он прервался только тогда, когда заметил недобрый взгляд Уинифред. – Хотя… – поспешно добавил он, – если подумать, не так уж мы были и близки. Да и давно это было. Я даже не помню, как она выглядит.

– Тедди.

– Да?

– Не хочу слышать больше ни слова про Эми.

– Да, мэм.

Теодор завел коня наверх, на холм, и углубился в лес. Сухие ветки и опавшая листва трещали под копытами Барвинка. Уинифред казалось, что он непременно оступится, и сильнее стискивала бедрами луки седла. Но конь шел ровно, высоко поднимая ноги, и мало-помалу Уинифред успокоилась.

Отодвинув ветку, Теодор вывел коня на небольшую полянку. Здесь начиналась полоса густого леса, через который не пройти ни верхом, ни пешком – деревья плотно обступили лужайку со всех сторон. Солнечный свет, проникавший сквозь раскидистые кроны, ложился на землю тонкими золотыми полосами. Нетронутые солнцем стволы деревьев были покрыты густым мхом. В низкой траве мешались синие и желтые цветы.

Остановив Барвинка на краю лужайки, Теодор перебросил поводья через его голову и подал руку Уинифред.

– Сначала перенеси правое бедро через луку, – посоветовал он.

Уинифред так нервничала, что не стала возражать – приподняла дрожащую от напряжения ногу и замерла, едва дыша.

– Отлично. Теперь упрись в стремя и крепко хватайся за меня.

Уинифред отпустила одну руку и протянула ее Дарлингу, но тут нога выскользнула из стремени, и она, не успев ни за что ухватиться, рухнула на землю. Она прикрыла голову и зажмурилась – плечо тяжело врезалось в почву.

Поморщившись и приоткрыв один глаз, Уинифред попыталась было приподняться на локтях, но тут различила рядом с собой движение. Ей понадобилась секунда, чтобы осознать, что она упала прямо под ноги коню.

Уинифред торопливо засучила ногами по земле, отползая как можно дальше от огромных подкованных копыт Барвинка. Сердце ее бешено колотилось от страха, но она боялась издать хоть звук – вдруг конь и впрямь испугается и затопчет ее? Но Барвинок, казалось, даже не заметил, что наездница исчезла. Поводя ушами, он преспокойно стоял на месте, даже когда Дарлинг отпустил поводья.

– Винни! Прости, я не успел тебя поймать. Ты не ушиблась?

Рядом с ней на траву бухнулся Теодор. Уинифред почувствовала, как шляпка-цилиндр, больше не удерживаемая заколкой, сползает на затылок, и сердито сдернула ее с головы. Светлые волосы тяжелым узлом упали на спину и, расправившись под собственным весом, рассыпались по плечам. Чуть раскрыв рот, Теодор замер.

– Все в порядке, – буркнула Уинифред и заправила локоны за уши. Ее щеки горели – то ли от натуги, то ли от смущения. – Этот жуткий конь сбросил меня.

Дарлинг вполне мог возразить ей, что в ее падении Барвинок не виноват – Уинифред и сама понимала, что нога попросту соскользнула. Но юноша только улыбнулся и прикоснулся к ее лицу, стирая со щеки грязный след.

– Ты отлично приземлилась, – похвалил он ее и, поймав ее гневный взгляд, добавил: – Я не шучу! Падать с лошади тоже надо уметь. Не представляешь, сколько раз я ломал себе руки в детстве! Бедная моя матушка!

Уинифред фыркнула и села, подобрав под себя ноги. В амазонке она могла делать это с гораздо большей легкостью, нежели в кринолине. Рукав из пурпурного батиста был измазан травяным соком. Отстегнувшийся от пояса хлыстик с серебряной ручкой упал в траву.

Дарлинг, согнув в коленях длинные ноги, уселся рядом. Он был в светло-бежевом костюме, и на нем отчетливо виднелись зеленые пятна.

– Вообще-то я взял с собой покрывало, – извиняющимся тоном сказал он. – Знаю, что ты не любишь грязь. Хочешь, расстелем?

– Оставь, – буркнула она. – Я все равно с ног до головы испачкана землей.

Барвинок принялся пастись неподалеку, тихо звеня уздечкой. Уинифред огляделась. Они сидели на самой середине лужайки. Из-за того, что солнечные лучи сюда почти не проникали, трава не пожухла. Тут и там из блестящего зеленого ковра выглядывали белые головки маков.

– Это было одним из моих любимых мест в детстве, – поделился Теодор. – Весной, едва распустятся цветы, здесь просто волшебно. Когда я читаю истории про фей, мне всегда представляется именно эта лужайка.

Уинифред вскинула голову. Освобожденные от шпилек локоны защекотали ей щеки. Сквозь кроны деревьев проглядывала мозаика чистого голубого неба.

– И правда, очень красиво, – задумчиво пробормотала она.

Ее окутало тяжелое, сонное умиротворение, все тревоги отступили на задний план. Здесь, в Хэзервуде, подобное настроение накатывало на нее часто. Спокойствие, подобное штилю.

Затишье перед бурей.

Теодор зашевелился.

– Винни, ты еще сердишься?

– Я и не сердилась, – возразила Уинифред, улыбаясь.

Если она и была на кого-то зла, то только на себя – за неловкость и глупый страх перед животным.

– Знаешь, я… написал для тебя кое-что, – выдавил Теодор, отчаянно краснея. – Бабуля Мисси говорит, что те, кто любит книги, не должны писать свои собственные, но… это ведь не совсем книга? Так, глупость… Набросал за пару минут…

– Ну же, не томи! – припечатала Уинифред. – Показывай!

Дарлинг, пряча глаза, протянул ей сложенный втрое лист бумаги, сквозь которую просвечивали чернила.

– Я прочел сотни книг, но ни в одной из них не нашел слов, которые говорили бы о моих чувствах, – сказал он. – Мне пришлось написать о них самому.

Уинифред развернула замусоленный лист. Это было стихотворение, написанное вычурным, с завитушками почерком Теодора. Чистовик – ни единой помарки. Названия не было, но сбоку красовалась приписка «Уинифред». Она почувствовала, как перехватывает дыхание от накатившей нежности, и опустила глаза на первую строчку.

 
Луна, что видит день,
Тем краше ночью.
Ей Открыты тайны и подвластна тьма.
Так и твои прелестные черты!
В лице хотя б и сумрак, ты
Сиянием полна.
 
 
Чем заслужил и как могу
Смотреть в оконные картины?
                                    Луна иль ты?
Я не усну.
Любуюсь ликом ослепительным
                                           и милым
В нем вижу я прелестные черты
Богини наяву.
 
 
Упасть боюсь, парю насилу.
Ослепнуть – страх, но не смотреть,
                     на милость, как, скажи,
В глаза – полны огней?
И пусть на крылах ночи смерть,
Но даже звезды будут петь
Любви моей.
 

Стихотворение было слишком слащавым на ее вкус, но это совершенно не имело значения, ведь его написал Теодор, и написал для нее. Тронутая, Уинифред подняла от листка голову, чтобы поблагодарить его, и обнаружила, что он не отрывает от нее взгляд. Выражение его лица было странным – одновременно бесконечно взволнованным и бесконечно радостным.

Заглядевшись, она не сразу заметила, что Теодор держит в пальцах раскрытую коробочку из черного бархата. В ее углублении поблескивало синими камнями кольцо.