Меч и ятаган

– Отец Сальваго говорит, что отрекаться от своей религии – грех.

– Он бы не сказал такого про евреев, – пожала плечами Елена. – Мы об этом особо не задумываемся. У Фенсу очень практичный склад ума. Он говорит, что ему нравится быть евреем, но не настолько, чтобы умереть из-за этого или провести всю жизнь в рабстве, как мой отец. Он гордился тем, что отказался перейти в другую веру, но Фенсу как-то спросил меня, видела ли я, чтобы он, закованный в кандалы, хоть раз зажег менору. Я сказала, что не видела. «А я зажигаю менору раз в неделю», – ответил Фенсу. И это правда. Первое, что он сказал, когда я пришла сюда жить, что раз я не похожа на еврейку внешне, то лучше мне об этом молчать. Хотя мог бы и не говорить, я сама это поняла давным-давно. Потому что на Мальте со свиньями обращаются лучше, чем с евреями. Я беспокоилась, что поступаю неправильно, но Фенсу говорит, что Бог все понимает. Говорит, что Богу нравятся изворотливые евреи.

Следующую ночь Мария провела без сна, нервы все еще были на пределе после столкновения со смертью, к тому же ее мучила совесть.

Они – евреи!

Мария не была религиозной по своей природе. Она ходила в церковь Святой Агаты, потому что ее заставляла мать. Бóльшую часть времени она не понимала, о чем там говорят, а меньшую – просто не слушала. Но она знала достаточно, чтобы понимать, что ее душа под угрозой, как бы она ни поступила. Нарушить данную Фенсу клятву, конечно, грех, но и не нарушить, не рассказать отцу Сальваго о запретных ритуалах, которые проводятся практически в двух шагах от церкви Святой Агаты, – тоже грех.

Дилемма осложнялась тем, что она думала о Елене, совсем не похожей на грешницу или пропащую душу. Она не была бесчувственной или туповатой, как большинство знакомых Марии девочек. Она мечтала так же, как мечтала сама Мария.

Добрая, умная и веселая, к тому же первый человек, который отнесся к Марии как к другу. А сегодня Елена вообще спасла ей жизнь! Про других обитателей пещеры Мария ничего не знала, но как можно донести на такую, как Елена?

Но ведь они – евреи!

Как она могла забыть все истории, которые слышала с рождения? Мало того что евреи убили Иисуса, рассказывала ей мать, иногда они заживо варили христианских детей или расчленяли мелких животных и съедали их, пока те еще дергались. Изольда говорила, что обо всем этом написано где-то в Новом Завете. Мария вспомнила все темные закоулки пещеры, где вполне могло бы происходить нечто подобное.

Она не раз слышала жуткие истории о том, что будет с поклоняющимися дьяволу, с протестантами и евреями, а в детстве видела такое и сама. Она помнила огромный костер на площади, где сожгли их приходского священника отца Иезуальда. Она не могла даже помыслить о том, чтобы подвергнуть такому риску других людей, и все же понимала, что Бог не придумал бы подобного наказания, если бы не было людей, которые его заслуживают. И раз она знает о грехе, но молчит, не ждет ли ее такое же наказание, как и самих грешников? А вдруг инквизиторы в черных сутанах, вершившие правосудие в темницах под дворцом епископа, сожгут и ее вместе со всеми остальными? Но откуда они узнают? Ведь все были уверены, что настоящих евреев на Мальте нет уже шестьдесят лет, остались одни рабы. Никто из знакомых Марии людей никогда даже не говорил о маранах. Так что, похоже, их тайна надежно охраняется.

Если она, конечно, никому не расскажет. А если расскажет, то Фенсу наверняка сдержит свое слово. Ее мать и отец погибнут, потому что она решила рассказать секрет, о котором и знать-то не хотела.

Мария принялась молиться Богу и спрашивать у Него совета. Шли часы, близился рассвет, а Бог так и не заговорил с ней, не послал ей знак. Мария была девочкой практичного склада и решила, что это и есть ответ. Раз Он молчит, значит пока не нужно принимать решение. Она может снова увидеться с Еленой и остальными обитателями пещеры. Подожду неделю или месяц, а потом, если они и правда окажутся такими злыми, буду действовать, решила Мария.

Довольная найденным решением, она провела утро с Еленой, лазая по прибрежным пещерам в поисках гуано летучих мышей. Иногда им приходилось проползать по узким проходам, но зато там находились целые кучи гуано, затвердевшего и почерневшего по прошествии многих веков. Елена прихватила железную лопатку, и им удалось накопать приличное количество. Когда дело было сделано, Елена пригласила ее в гости в Мекор-Хаким. Мария было отказалось, но Елена взяла ее за руку:

– Волноваться не о чем! Виллано работает разносчиком воды в Мдине. Его сегодня не будет весь день. И других мужчин тоже. Остались только женщины и дети. Если боишься идти домой одна, я тебя потом провожу, – настаивала она, и Мария поддалась на уговоры подруги.

Они вернулись к одинокому рожковому дереву, росшему у входа в пещеру и каким-то образом пережившему и засуху, и человека. Эта пещера ничем не отличалась от сотен ей подобных, прятавшихся в известняковых горах Мальты. В одни можно было попасть только с моря, в другие – если залезть на скалы. Девочки спустились по крутому склону, оказались у входа примерно в двадцати футах над водой, и Мария поняла, насколько хорошо пещера спрятана от посторонних глаз.

Мекор-Хаким формировалась на протяжении многих тысячелетий, ее украшали люди, обитавшие в пещере бесчисленные поколения. Общая кухня занимала центр основной пещеры – большого зала, который Елена называла бальным. Здесь был высокий сводчатый потолок, уходивший во тьму, отчего создавалось ощущение, что находишься в огромном соборе. Сталактиты и гроздья летучих мышей заменяли люстры. Закопченные кострами и очагами известняковые стены были покрыты буквами и знаками, чье значение уже давно было забыто. Выходившая на море стена зияла естественными и рукотворными отверстиями. Через них поступал свежий воздух, а утром пещеру рассекали потоки солнечного света, освещавшие стены и пол. Ночью в нишах плясали отсветы факелов, поэтому в большом зале никогда не бывало совсем темно. Здесь круглый год бил источник пресной воды, образуя маленькое озерцо.

По периметру главного зала располагались небольшие лестницы, по которым можно было забраться в альковы и укромные уголки, служившие спальнями. Были там и крохотные ниши, в которых помещалась только одна соломенная подстилка, а были и более просторные, в которых жили целые семьи. Свою нишу Елена украсила самодельными свечами, наполнявшими пространство теплом и светом.

Всего в пещере обитало около двадцати человек, рассказала ей Елена. Кроме Фенсу и Виллано, здесь жил ювелир, кузнец, сапожник, а также множество женщин и маленьких детей, чьи радостные крики эхом отражались от стен, когда они играли в прятки в бесконечном лабиринте верхних проходов пещеры. Питались они в основном орехами, выращивали скромные грядки с овощами и охотились на мелкую дичь, а зерно покупали в складчину.

Как и говорила Елена, все мужчины ушли на работу в Мдину или Биргу. Женщины хлопотали по хозяйству, благо дел у них было предостаточно, и тепло поприветствовали Марию. Элли ворочала угли в каменной печи, а Леонора, жена кузнеца, посадила Елену с Марией резать угрей на рагу. Потом Виоланте, жена сапожника, попросила Марию помочь ей варить мыло, а Империа бездельничала, болтала, сплетничала и задавала вопросы о том, как Марии живется в Биргу.

Марию больше всего поразило, что в этих женщинах не было ни капли стеснения. Они говорили открыто и искренне, много смеялись. Элли постоянно шутила: шутила по поводу того, какие звуки ее муж издает во сне, шутила о седом волоске, выросшем в носу у Империа, шутила даже по поводу собственной внушительной комплекции. Мария знала, что ее мать осудила бы такое поведение, сочла бы его дерзким и скверным. Однако Елена оказалась права, и это совершенно сбивало Марию с толку. Здесь она чувствовала себя как дома. Она даже сама попробовала пошутить по поводу неаппетитного содержимого котла с едой, и, когда остальные рассмеялись, внутри у нее разлилось приятное и непривычное тепло.

Они разделили трапезу. На обед все ели вкуснейшее овощное рагу, макая в него огромные ломти горячего хлеба. После обеда все уселись вокруг очага отдохнуть, и Елена принесла цимбалы, удивительно красивый инструмент из темно-вишневого дерева, раньше принадлежавший хозяину ее отца на Гоцо. Играла она просто замечательно, и обтянутые войлоком молоточки нежно касались струн, создавая чудесную лиричную мелодию – по словам Елены, персидскую. Даже малыши перестали бегать и играть, присев рядом послушать музыку.

Ближе к вечеру Елена проводила Марию в Биргу. По дороге они задержались на холмах, возвышавшихся рядом с деревней, около монастыря Святой Маргариты. На холме росло несколько деревьев, и девочки присели отдохнуть в тени и подкрепиться сыром и водой из источника. Отсюда открывался потрясающий вид на бухту – на полуострова Биргу и Сенглеа и на гору Шиберрас на дальнем конце полуострова.

– Сегодня красиво, – сказала Мария, глядя на величественную крепость Сант-Анджело, почти законченные форты Сант-Эльмо и Сант-Мишель и строящиеся вокруг них хибарки.

– Не так красиво, как в Барселоне или Марселе.

– Ты уже говорила об этом. Откуда ты только знаешь такие места?

– Мне рассказывают.

– Кто рассказывает? Мне вот такого никто не рассказывает. Большинство людей, которых я знаю, вообще никогда не были за пределами Биргу.

– Мужчины. Моряки.

– Отец избил бы меня, если бы увидел, что я говорю с моряком…

– Значит, надо сделать так, чтобы не увидел.

– Да уж, – хихикнула Мария от такой крамольной мысли и с уважением посмотрела на Елену. – Ты говоришь вещи, о которых я часто думаю. Мне это нравится.

– Ну, ты первый человек после Фенсу, который не смеется надо мной, когда я говорю, что поеду на север, где люди могут жить так, как хотят, – отозвалась Елена, глядя на выходившую из гавани галеру. – Смотрю на этот корабль и не могу не думать, куда же он направляется. Я могла бы сойти на берег на второй – нет, на третьей! – остановке и посмотреть, как там. Однажды я обязательно узнаю!

– Я бы тоже так хотела, – задумчиво произнесла Мария. – Я бы могла поискать Нико. Он где-то там…

– Где-то там целый мир… Может быть, мы когда-нибудь придумаем, как отправиться туда вместе.

Девочки подняли за это тост, выпив ключевой воды.

Марии не хотелось расставаться с Еленой. Казалось, это был лучший день в ее жизни.

Домой она вернулась с тяжелой корзиной гуано. Елена оказалась права: от него было больше тепла, да и горело оно дольше, чем ветки ежевики. Отец устало посмотрел на ее добычу, но не стал спрашивать, где она все это достала.

– Смотри не попадись на глаза жандармам, – сказал Лука, склонившись над огнем, распространявшим по дому приятное тепло.

Добывать гуано оказалось проще и быстрее, чем собирать хворост, и теперь Мария могла проводить все свободное время с Еленой. Она оставалась у нее всего на несколько часов, чтобы избежать лишних вопросов дома. С каждым днем ей становилось все приятнее приходить в пещеру, хотя она до сих пор побаивалась встретить Виллано. На дороге они вряд ли бы столкнулись, потому что Мдина находилась к западу от пещеры, а Мария жила на севере, но она все равно старалась уйти задолго до его возвращения. Остальные как будто бы вообще забыли о происшествии, из-за которого она узнала о существовании Мекор-Хаким. Словно все это ей просто приснилось.

У Элли и Фенсу детей не было, и они приняли ее как родную. Фенсу даже сделал ей подарок – кожаные ножны для ножа, который Мария носила за поясом. Умение работать с кожей было лишь одним из его многочисленных талантов. Вообще-то, он был плотником, но казалось, руками может сотворить что угодно. Он умел работать с железом и мог подковать лошадь, поставить капкан на куницу, починить свою одежду или сделать детям деревянный волчок. Иногда он работал на ремонте галер у рыцарей или промышлял мелкими работами у знати в Мдине. Тогда ему приходилось надевать на голову желтую повязку, которая показывала, что он еврей по рождению. Бóльшую часть времени работы не было вообще, а если и была, то не для евреев, пусть даже и принявших христианство.

Фенсу сооружал ловушки для крабов и развешивал их на веревках прямо на скалах у пещеры. Дважды в неделю он доставал их из воды, и в сетях мелькали красные клешни. Фенсу отвозил крабов в Биргу и менял на сардины и треску. Когда Мария спросила его, почему он меняет такую изысканную еду на обычную рыбу, он объяснил ей, что бóльшая часть его улова – крабы, ежи и кролики – относилась к существам, которых в Библии есть запрещено. Однако Фенсу довольно практично относился не только к религии, но и к еде. При угрозе голодной смерти, сказал он, библейскими ограничениями можно было бы и пренебречь, например, если бы у них на хвосте были жандармы. «Я бы скормил своей семье целую свинью, от пятачка до хвоста, но не дал бы им умереть с голоду, и Бог бы меня не осудил. Он любит, чтобы евреи оставались в живых». Образ мышления Фенсу казался Марии удивительно практичным, хотя и богохульным.

Пещера идеально подходила для защиты от корсаров, к тому же Фенсу много всего делал для того, чтобы еще лучше спрятать их от посторонних глаз. Со стороны холма вход прикрывал крутой склон, а со стороны моря – скалы необычной формы, которые Мария видела, когда пришла сюда в первый раз. Вход в пещеру был довольно маленький – туда едва мог протиснуться взрослый человек. Два выхода, выдолбленные в скале и находившиеся в задней части пещеры, обеспечивали хорошо скрытые пути отступления, которые вели в ущелье. Примерно раз в месяц Фенсу проводил в пещере учебную тревогу, и тогда все обитатели пещеры тренировались заряжать и стрелять из старинных пистолей и арбалетов, имевшихся в их арсенале. С пистолями тренировались понарошку, чтобы не тратить зря драгоценный порох. Женщин и детей учили метать камни и ножи, в караул по очереди ходили все. Пушек и рыцарей у жителей Мекор-Хаким не было, но чувствовали они себя в безопасности. «Биргу защищает лишь хлипкая крепостная стена, – хвастался Фенсу, – а мы под охраной самого острова и его скал!»

Однажды Мария попала на один из таких учебных дней, и Фенсу обрадовался, увидев ее.

– Отлично! Детям как раз надо поупражняться, и им нужна мишень! – заявил он, вручая ей деревянный меч. – Захвати этот остров, будь добра, – спокойно попросил он.

Мария двинулась в сторону пещеры от линии прибоя и вышла на берег, храбро размахивая мечом. Тридцать восемь раз дети подстрелили ее из разнообразнейшего воображаемого оружия, но она не сдавалась. Фенсу и Элли захлопали в ладоши, увидев ее несгибаемость и храбрость. Мария сдалась, только когда Елена с детьми схватили ее и бросили обратно в море, а потом вытащили. Остаток дня провели на каменистом берегу и ели только что пойманную и запеченную на углях рыбу. После обеда снова была практика с оружием, а потом принесли скрипку и цимбалы, что означало танцы до наступления ночи.

Елена сказала Марии, что название пещеры Мекор-Хаким означает «источник жизни», но Мария про себя решила, что на самом деле это означает «источник бесконечных тайн». Как только ей открывалась одна, за ней тут же следовала другая. Как-то раз Мария играла с детьми в прятки и в одном из верхних коридоров за кучей камней нашла какой-то мешок из рогожи и заглянула в него.

– Это шофар, – объяснила ей Елена. – Фенсу сделал его из бараньего рога. Он играет на нем на Рош ха-Шана и Йом-Кипур.

Елена попробовала поиграть на нем, но ей удалось произвести лишь слабый писк. У Марии получилось чуть лучше – похоже на блеянье голодной овцы, и девочки расхохотались.

Однажды они долго шли по одному из верхних коридоров, а потом Елена остановилась, запустила руку в узкую расщелину и осторожно вытащила оттуда какой-то сверток. Она бережно развернула его, и Мария ахнула от восхищения. Голуби порхали над галерами, все двигались в какую-то далекую страну с ласковыми зелеными холмами и широкой рекой.

– Это называется мизрах, – сказала Елена. – Элли нарисовала. Мы вешаем ее на стене, указывающей в сторону Иерусалима, чтобы знать, в каком направлении молиться.

Самой ценной реликвией была «Мегилла» – свиток, который передавался из поколения в поколение в семье Элли. Он был покрыт письменами на иврите. Никто из обитателей пещеры не умел читать на этом языке, но мать Элли однажды рассказала ей отрывок из Книги Руфь. Потом у них дома случился пожар, в котором свиток выжил, а вот родители Элли – нет. Теперь свиток бережно хранился завернутым в пропитанную маслом ткань в нише над менорой.

В другом мешке был изысканный серебряный ларец, украшенный филигранно исполненными ветками мирта и ивы.

– А это – этрог… – начала Елена, и тут у них за спиной появился Фенсу!

– Раньше это был уродливый подсвечник, принадлежавший Ингуанесам.

Эта фамилия была знакома Марии – знатная семья из Мдины, одна из самых влиятельных на острове.

– Они тебе его подарили? – спросила она.

– Да они даже не знали, что он у них есть, – рассмеялся Фенсу. – Пылился где-то в сарае за конюшней вместе с сотней подобных вещиц. Я вынес его из тьмы и превратил в то, что помогает славить Господа.

Наконец до Марии дошло, что имелось в виду, и Фенсу ухмыльнулся, заметив выражение ее лица. У знати в Мдине было и так слишком много богатств, поэтому Фенсу время от времени, работая в их роскошных домах, не отказывал себе в удовольствии позаимствовать хрусталь, серебро, медь или латунь. А потом при помощи ювелира Коула Фенсу переплавлял металл в более практичные и менее узнаваемые формы. Этрог оказался лишь одним примером. Из набора латунных блюдец Фенсу смог сделать потрясающую менору, а хрусталь перепродавали или пользовались им сами.

– Мы единственные на всем острове, у кого есть хрустальная ночная ваза, – хвастался Фенсу.

На заработанные деньги он покупал все самое необходимое, но всегда что-то отдавал нуждающимся семьям. «Даже настоящим язычникам», – сказал ей он.

Снова Мария всю ночь пролежала без сна, беспокойно ворочаясь.

Они – евреи и воры.

Ее трясло от страха. А вдруг адский огонь в два раза горячее, если ты согрешил дважды?

Несмотря на все ее молитвы, Бог хранил молчание и не спешил высказывать свою волю по данному делу. К утру Марии после долгих размышлений удалось самостоятельно уменьшить тяжесть совершенных евреями преступлений до мелких и незначительных. Она, конечно, испытывала благоговение перед знатью Мдины, но особого дела до них ей не было. Каменщика, который работал вместе с отцом, переехал на экипаже один из сыновей Ингуанесов, и несчастного разорвало пополам в буквальном смысле этого слова. Отец сказал, что жертве выплатили сумму достаточную, чтобы прокормить крысу. И как после подобного поступка осуждать Фенсу? Во всем этом даже была какая-то своеобразная справедливость, которая нравилось Марии. Как будто Фенсу просто немного перераспределил богатства, почему-то скопившиеся в руках лишь одной семьи на всем острове.

Мария не была ни глупой, ни совсем уж наивной и понимала, что просто ищет оправдания. Да, она готова делать это, говорила она себе, но сама никогда не станет совершать ничего действительно плохого. Поэтому в тот день, когда она вернулась в Мекор-Хаким, и на следующий день, и на следующий она всегда следила за всем, что могло бы указывать на Люцифера. Каждый день Елена, Фенсу и все остальные поражали ее своей обыкновенностью. Ей нравилось их приподнятое настроение и горячий хлеб, игры и смех. Иногда у нее возникало смутное ощущение, что все словно перевернуто с ног на голову, что во тьме на самом деле живут жители солнечного Биргу, а обитатели пещеры Мекор-Хаким купаются в свете. И прежде всего Елена.

Однажды вечером Лука заметил кожаные ножны, которые Фенсу подарил Марии:

– А это у тебя откуда?

– Выменяла на гуано, – не моргнув глазом соврала она.

– Гуано тебе не принадлежит! С сегодняшнего дня все неси домой! – грубо отрезал он, забрал у нее ножны и оставил себе.

Елена была права, подумала Мария. Он ничего не должен знать.

Мария надеялась, что ей и дальше будет удаваться избегать встреч с Виллано, но долго так продолжаться, конечно, не могло. Однажды, выходя из пещеры, она столкнулась с ним на том самом месте, где когда-то он застал ее врасплох. Заметив приближение огромной фигуры, она отпрыгнула в сторону, но Виллано усмехнулся, показав полный рот темных зубов. Мария поняла, что бежать ей некуда, разве что прыгать в море. Она схватила камень, готовясь защищаться. Виллано посмотрел на нее долгим взглядом, а потом улыбнулся и расхохотался.

– Вот ведь хитрый хорек! – покачал он головой, залез в карман, что-то достал оттуда и бросил ей.

Марии пришлось выпустить из руки камень, чтобы поймать. Когда она поняла, что оказалось у нее в руках, ее глаза округлились от восторга.

– Апи! – прошептала она.

– А что, паписты не едят апи? Только евреи и дьяволисты?

Мария проглотила драгоценную медовую сладость в один присест. Виллано снова рассмеялся, прошел мимо нее и исчез в пещере.

Несколько недель спустя у Марии выдалась ужасная ночь – она решила, что умирает.

Последние пару дней она как-то странно себя чувствовала, и тут ночью у нее заболел живот, внутри все крутило, от боли она едва могла дышать. До груди, которая, впрочем, еще не успела особенно вырасти, было не дотронуться. Она ощупала грудь и подмышки в полной уверенности, что найдет там страшный бубон, означавший, что за ней пришла чума.

Когда приходила чума, все знали, что это кара Божия за грехи человеческие. Мария стала припоминать все свои недавние прегрешения. Только за прошлую неделю она успела возжелать шелковый платок, соврать отцу и взять кусок хлеба с подноса у рынка. Все дети брали там хлеб, и продавец не возражал, но все-таки она за него не заплатила. Ну и конечно, у нее был грех пострашнее прочих: она укрывала евреев и воров из пещеры Мекор-Хаким.

Смертные грехи, простительные грехи – все это могло стать причиной обрушившейся на нее кары.

Мария беспокойно ворочалась. Она свернулась в клубочек, пытаясь бороться с невидимой рукой, которая так больно сжимала ее внутренности. Ближе к рассвету она ощутила, что между ног мокро. Вскоре стало достаточно светло, и она с ужасом увидела, что истекает кровью. Даже солома под ней стала темно-красного цвета в том месте, где кровь протекла сквозь штаны. Теперь Марию окончательно охватил ужас. Отцу и матери рассказывать нельзя, но не лежать же тут и не ждать, пока она истечет кровью до смерти. Елена ей поможет. Она говорила, что знает лекаря в Мдине. Мария подтерлась соломой, застегнула штаны и бегом бросилась прочь из дому.

По дороге она столкнулась с мясником, выходившим из лавки. В одной руке он держал топор, а в другой – овечью голову. Передник весь был залит кровью. Взяв себя в руки, Мария заметила, что он смотрит на нее, на штаны. Она поняла, что он заметил пятна, и сначала на его лице появился гнев, быстро сменившийся отвращением. Ей было неприятно, что он как будто бы понимал, что с ней происходит, а она сама – нет.

Никогда еще путь до пещеры не казался ей таким долгим. Задыхаясь и размазывая по лицу слезы, она бросилась к Елене, но та, к ее удивлению, ни чуточки не испугалась.

– Ты не умираешь! – Она засмеялась и обняла Марию. – Ты стала женщиной!

Елена рассказала ей все, что знала о женских кровотечениях, дала Марии несколько чистых тряпочек, показала, как ими пользоваться, и напоила специальным чаем, чтобы облегчить спазмы. Марии это все не понравилось. С одной стороны, она вроде как гордилась, что стала женщиной, но спазмы и кровь раз в месяц казались больше похожими на наказание, чем на благословение. Ей было сложно поверить в то, что так происходит у всех женщин. Ни одна из женщин, которых Мария знала, ни словом не обмолвилась ни о чем подобном. И тут у нее появилась новая причина для тревоги.

– Я не готова иметь ребенка, – испуганно сказала она.

– Тебе не о чем беспокоиться, такое может случиться, только если ты была с мужчиной, а потом кровь не пришла, – объяснила ей Елена. – Но нельзя спать с мужчиной во время кровотечений, а то ребенок родится прокаженным, а мужчина отупеет!

– Спать с мужчиной? – с непониманием посмотрела на нее Мария.

Она завороженно слушала, как Елена описывает сами действия и что они каким-то образом приводят к зачатию.

Марии было очень сложно поверить, что ее саму могли зачать таким образом. Ни разу она не видела, чтобы отец с матерью целовались или хотя бы просто проявляли друг к другу какое-то подобие нежности. Она не могла даже представить Луку Борга без штанов, или Изольду с задранными юбками, или как они обнимаются со страстью, достаточной для производства потомства.

– Любовь и scopare никак не связаны между собой, – объяснила ей Елена.

Она называла это scopare, то есть соитие. Слово было приятным. Мария все повторяла и повторяла его вслух, а потом они обе начали хихикать так, что чуть с ног не попадали, а Мария чуть не описалась.

– Но откуда ты все это знаешь? – спросила Мария.

– Потому что я куртизанка.

– Кто-кто?

– Ну, это вроде как сказочник. Мужчины платят мне за удовольствие, за то, что я помогаю им попасть туда, куда они хотят попасть. Они начинают верить в то, во что им хочется верить, вот и все. – Елена улыбнулась, увидев озадаченное лицо Марии. – Я блудница, Мария, – добавила она.

Это слово Мария слышала в церкви. Когда она спросила у матери, что оно значит, Изольда ударила ее по уху палкой и приказала молиться о прощении.

– Но тебя же могут арестовать! – заволновалась она. – Блуд запрещен законом!

– Голодная смерть должна быть запрещена законом, – отозвалась Елена.

Покинув Гоцо после смерти родителей, Елена отправилась на Мальту, поведала она подруге, и не сразу нашла Фенсу. У нее не было еды и денег. Для сиротского приюта в Рабате она была уже слишком большой. Работы было мало, да и то только для мужчин. Она пошла в Мдину, город за крепостными стенами в центре острова, где в своих роскошных домах жила мальтийская знать, отгородившись от всех: и от рыцарей, и от простолюдинов, и от корсаров. Девочка украла буханку хлеба, и ее поймали. Торговец уже тащил Елену в суд, чтобы ее высекли и заключили в колодки. Их заметил какой-то дворянин и вмешался. Он заплатил торговцу за хлеб и пригласил Елену сесть в его экипаж. Выслушав ее историю, он тут же предложил ей работать у него судомойкой. В ту же ночь он затащил ее в кладовую и показал, чего хотел на самом деле. Елена ненавидела, когда он трогал ее, но ей очень хотелось есть, и она боялась отказать ему. Господин хорошо с ней обращался, дарил украшения и давал деньги. Впервые в жизни у нее всегда была еда. Но однажды его жена застукала их в кладовой и вонзила нож в задницу мужу, а Елену выкинула на улицу.

Вскоре Елена нашла себе другого покровителя, судью из Университá, из того самого суда, который судил женщин за блуд. Как-то раз в порыве страсти он ударил Елену, и оказалось, что это приносит ему доселе неведанные высоты наслаждения. Он ударил ее снова, на сей раз сильнее. Елена сбежала из его дома и больше туда не вернулась. Следующим был рыцарь ордена Святого Иоанна, молодой красавец из Арагона, у которого она ходила в любовницах, пока великий магистр не приказал всем рыцарям принести обет целомудрия. Следующим был священник.

– Никто не сравнится в лицемерии с рыцарями, кроме священников, – сказала Елена. – По ночам он делил со мной постель, а днем все повторял мне, что я шлюха и буду гореть в аду! Все, что мне задолжал, он оставил себе и сказал, что отдаст деньги служению Христу от имени моей заблудшей души!

С тех пор Елена решила, что лучше заниматься этим с разными мужчинами за определенную плату, причем деньги брать вперед: никаких сложностей, никаких проповедей, никаких разъяренных жен. Она спала с образованными людьми, которые повидали мир, и в ее голове зародились мечты о том, что где-то ее ждет жизнь получше, чем на Мальте. Она продолжила свое занятие даже после того, как нашла Фенсу. Никто в Мекор-Хаким не знал, чем она зарабатывает на жизнь, но никто и не спрашивал. В Мекор-Хаким было не принято слишком сильно лезть в дела других людей.

Домой Мария плыла на мягком приятном облаке знания: она избежала чумы, стала женщиной и узнала тайны мужчин и женщин – и все это в один день.

Тем не менее ту ночь она тоже провела без сна.

Теперь она хранила три умопомрачительные тайны, приятные и развратные одновременно.

Евреи, воры, а теперь еще и блудница.

Три греха, а значит, в три раза более жаркое адское пламя.

Она не молилась и не просила у Бога наставить ее на путь истинный. Это было уже не важно. Все это было не важно.

Что касается евреев, главное – не присоединяться к их субботней трапезе или другим службам. Надо просто всегда уходить до того, как это все начинается, чтобы сохранить свою бессмертную душу. Ну так, на всякий случай.

Воровство ее вообще не смущало.

Что же до блудницы, то они связаны навеки. Елена была идеалом. Мария понимала, что если бы была мужчиной, то влюбилась бы в нее.

Мария и Елена не сходились в своих взглядах на мир лишь в одном – в новообретенной мечте Марии научиться читать.

– Да ты скорее полетишь на луну на соколе, чем научишься читать, – говорила Елена. – Ну кто станет тебя учить? В школы берут только дворянских сыновей, а ты девчонка, к тому же из бедных. И даже если кто-то и научит тебя читать, что ты будешь читать? Украдешь книгу?

– Куплю.

– На что?

– Я могу стать блудницей, как ты!

– Ты слишком юна, – иронично взглянула на Марию подруга.

– Мне уже тринадцать! А тебе самой всего пятнадцать!

– Дело не в том, сколько тебе лет, а какая у тебя грудь! Пусть сначала вырастет, а то ты пока как доска. Еще год-другой подожди.

– Ну тогда я могла бы научиться читать вашу «Мегиллу»!

– Глупенькая! – рассмеялась Елена. – Она же на иврите! Тебя сожгут на костре за одну мысль об этом!

Мария покраснела от стыда за собственное невежество. Она даже не могла отличить иврит от итальянского. Идея была совершенно безумная. Ни у кого из ее знакомых не было ни одной книги. Никто из ее знакомых не умел читать, кроме некоторых строительных дел мастеров, ну и, конечно, отца Сальваго, к тому же она не знала, умеет ли он читать на настоящих языках – на языках, на которых люди говорят по-настоящему. Он читал только великую Библию, а Мария знала, что там все написано на латыни, но латынь никто не знает, даже ее мать, которая могла повторять наизусть целые пассажи, понимала из них всего три-четыре слова, а остальное ей казалось сущей бессмыслицей. У рыцарей, конечно, были книги, но они держали их для себя и с простолюдинами дел не имели. Некоторые мальтийские дворяне умели читать, даже женщины, но они были такими же высокомерными, как и рыцари, и никогда бы не снизошли до такой простушки, как Мария. А у знавших ее людей книги встречались еще реже, чем деньги.