– Теплокровым по чину других не положено. Ты не ревнуй, этот конек ладный, даром что неказист с виду. Его зовут Рублик. Он хорош уже тем, что не взбрыкнет и не сбросит тебя с края вниз – туда, откуда ты явился.

Немил осекся и вспомнил, что забрался так высоко, что падать отсюда будет ой как больно. Пришла мысль, что пора наконец поумнеть и начать следить за языком, только он, баламут, живет собственной жизнью и не хочет мозгам подчиняться.

Владимир помог ему вскарабкаться в седло и вручил обереги – кнут с распущенным на семь концов язычком и серебряный колокольчик, звона которого боится нечистая сила. Немил взял кнут правой рукой, а вот с левой вышла заминка – она упорно не разгибалась, хотя ладонь шевелилась, а пальцы держали все, что в них вложишь. Навь проявил деликатность, облетел коня слева и навесил на шуйцу Немила шнурок с петелькой так, что колокольчик болтался и сам звенел при любом движении.

– Знаешь, зачем они? – спросил навь.

– Не учи ученого, – обиделся кудесник и лихо щелкнул кнутом по дороге, отгоняя нечистую силу.

– Так-то лучше, – похвалил его служка и помчался к Перуну.

Сам же Немил заторопился к невесте. Кострома восседала в санях, запряженных тройкой крылатых лошадок. Звенислава уже суетилась рядом, обхаживая госпожу. Напротив невесты, на низкой скамеечке устроились владычица Мокошь и мать с дочерью – Лада и Леля. Увидев, как мило щебечут они с Костромой, Немил вспомнил, что богиня любви – одна из подозреваемых в чародействе, и пришел в ужас. Забыв о предостережениях, он направил коня прямо к ним и во все горло выкрикнул:

– Вы чего сюда набились, как селедки в бочку? А ну, выметайтесь!

Богини оторопели и смолкли, и даже служанка, уже знакомая с манерами землянина, не смогла открыть рта, шокированная его отменной вежливостью.

– Живо! Кому я сказал! – и Немил щелкнул кнутом для острастки.

Синие очи Лады загорелись недобрым огнем.

– Совсем страх потерял, смерд? – прошипела она.

– А чего мне бояться? Мой владыка – Перун. Хочешь пожаловаться на меня? Иди, жалуйся. А до тех пор его невесту я буду оберегать, и я один буду решать, что для нее безопасно, а что – нет.

– Матушка, позволь, я подрежу ему язычок, – звонким голоском попросила Леля.

Юная прелестница привстала со скамьи, и с человека мигом слетел весь его гонор. Молодая богиня только с виду казалась милой. Стоило ей приподняться, как кудесник почувствовал себя добычей, трепещущей перед когтями коршуна. У Лели не было при себе ни оружия, ни силков для охоты, но их и не требовалось – она и без всяких приспособлений могла изловить любую тварь на земле, в море, а тем более в родном Вышеграде.

– Погоди, дочка, – откликнулась Лада. – Мы не можем испортить праздник. Холоп просто забылся. Он одумается и повинится.

На выручку человеку пришла Кострома. Она погладила сидевших лицом к лицу Ладу и Лелю, и мягко проговорила:

– Простите за наших слуг. Человек – новичок в нашем городе, еще ночью он бродил по Туманной поляне и скрывался от бесов. Ни с того, ни с сего оказаться на небе, да еще в живом теле и с теплой кровью – такого поворота и более крепкие души не перенесут. Он исправится, правда, Немил Милорадович?

Кудесник расплылся в улыбке – его до глубины тронуло почтительное отношение богини, назвавшей его по имени-отчеству.

– А я что? Я ведь все для тебя, госпожа, – пробормотал он.

– Для меня тут все тоже в новинку, – тепло произнесла Кострома. – В Горнем мире у меня ни родни, ни друзей. Спутницы Рода-владыки оказали мне честь, сев в мои сани. Какая еще невеста может мечтать о том, чтобы сама богиня любви провожала ее под венец? Я так счастлива, что и слов не подберу. Но в одном ты прав: у моего суженого много врагов. Следи за ними, не дай сотворить лиха.

– Будь уверена, госпожа, так я и сделаю, – пообещал растроганный кудесник. – Ради тебя я в лепешку расшибусь. И вы, сударыни, не серчайте и камня за пазухой не держите. Ведь я о благе хозяев пекусь. Разве слугу в этом можно винить?

И он направил коня к голове поезда, где воевода гридей уже приплясывал от нетерпения. Серый конек взмахнул крыльями и легко оторвался от мостовой. Немила качнуло, и он увидел, как земля уходит из-под ног. Дыхание перехватило, голова закружилась, и ему захотелось немедленно спрыгнуть, чтоб не терпеть страху. Но он очутился у всех на виду, и мысль, что над ним станут потешаться, показалась ему невыносимой, поэтому он взял себя в руки и напустил бодрый вид.

Рублик пронесся над санями с разодетыми божествами и поплыл низко, над самой алмазной дорогой, едва не касаясь ее копытами. Немил вспомнил об обереге и зазвенел колокольчиком, оповещая окрестности: свадьба едет! Прохожий, посторонись!

Стрибог поднял окованный серебром рог, и задул в него с такой силой, что у Немила заложило уши. Рев рога вышел таким оглушительным, что вздрогнуть должны были, наверное, даже бесы в самом дальнем углу преисподней.

В передних санях Ярило сам взялся за вожжи. Перун привстал со скамьи и оглянулся: не потерялась ли невеста? Разглядев позади ее белоснежное покрывало, помахал посохом и лихо гаркнул: «Поехали!» Бубенцы зазвенели, поезд тронулся, началась кутерьма.

Немил оказался на кончике этой стрелы, рассекающей простор Горнего мира. Рублик нес так спокойно и ровно, что седок позабыл о страхах. В душе человека взметнулась целая буря чувств. «На меня смотрят боги! – неслись возбужденные мысли. – Они мне доверяют! Они меня выбрали, чтобы я охранял торжество! Небывалая почесть! Рассказать бы кому – не поверят. Перунова свадьба станет легендой. А я – вот, тут как тут, на первом месте, у всех на виду. Эй, вы, там, на земле! Все те, что гоняли меня взашей! Что не верили мне, насмехались, жгли огнем и топили в море! Поглядите! Что, съели? Я выше всех!!!»

Ему хотелось орать во все горло – так сильны были чувства.

Свадебный поезд проехал мимо столетних дубов и миновал гридницу. Тут вся Перунова дружина, разодетая в боевые доспехи, пьяная и разгоряченная от нескончаемой пирушки, присоединилась в веренице саней. Она приветствовала своего предводителя таким оглушительным криком, что ветви дубов затрещали. Довольный Перун подал команду, и эта разношерстная толпа отправилась в хвост процессии, чтобы не путаться под полозьями у господ.

За Золотыми воротами перед Немилом открылся широкий путь, уводящий в бескрайний небесный простор. Но тревожное чувство не покидало кудесника, напасти так и мерещились, и он вглядывался в каждый встречный куст, пытаясь разгадать, что за ним кроется – затаившееся зло, или всего лишь беззаботные райские птицы.

На дороге замаячила массивная фигура, похожая на медведя, вставшего на задние лапы. Немил сжался и приготовился к бою, но стражники на крылатых скакунах порхали поодаль, как ни в чем не бывало, и даже не думали тревожиться.

По мере приближения фигура росла. Человек разглядел знакомую шубу из бурого меха и костяной шлем, похожий на череп зверя. Вид его разбудил неприятные воспоминания о недавней стычке, и человек счел за благо вильнуть в сторону и не лезть на рожон. Велес положил низкий поклон жениху с невестой и поприветствовал их прочувствованной речью.

«А вот и еще один подозреваемый! – припомнил Немил предостережение Ярилы. – Что у него на уме? Учудит ли он что-нибудь? Эх, кабы знать!»

Перун пригласил Велеса в свои сани. Кудесник почуял опасность и разволновался, но вспомнил конфуз, случившийся с Ладой, и заставил себя терпеть и не вмешиваться. Вернувшись на дорогу, он звучно щелкнул по ней кнутом и зазвенел колокольчиком.

– Сгинь, нечистая сила! – для собственного успокоения выкрикнул он. – Путь, расчистись!

– Эй, погодите! – возмутился Велес. – Что это за хлыщ? Кажется, я его знаю. Он ломился ко мне в детинец и требовал пропустить в Горний мир. Я, разумеется, отказал. И знаете, что он удумал? Отравить меня колдовским пойлом. Вот ведь, какой прохиндей!

– Хорс его похолопил. Теперь он наш, – безмятежно отреагировал Перун.

– Что значит «наш»? В нем теплая кровь. Ему не место на небе.

Немил не сдержался и возразил:

– Что с того, что во мне кровь? Это что, преступление? Упыри так и думают.

– Ты кого упырем назвал? – взъелся бог.

– Любезный братец, угомонись! – усадил его на скамью громовержец. – Человек – мой слуга. Я за него отвечаю.

– Если так, тогда ладно. Но учти, прохвост, – обратился к Немилу Велес. – Я слежу за тобой в оба глаза. Если замечу, что ты строишь козни – отомщу так, что в пекло запросишься.

– То же самое я и тебе скажу, – буркнул Немил.

– Ах ты, негодник! Ты кому угрожаешь?

– Прекратите! Немедленно! Оба! – прикрикнул на спорщиков Ярило. – Вы превращаете праздник в склоку.

Велес опомнился и полез к жениху с заверениями в вечной дружбе. Перун развлек его, показав дивный посох, подаренный Вертопрахом. А Немил поторопился отъехать подальше, чтобы суровые божества оставили его наконец в покое.

Раскидистая крона Древа миров показалась вдали. Алмазная дорога вела к ней мимо густых рощ и дубрав, мимо колосящихся пшеничных полей, за которыми виднелись молочные воды Звездной реки.

Внезапно алмазы мостовой полыхнули в глаза тысячей ярких бликов. Немил зажмурился, отшатнулся и едва не слетел с седла. Поезжане у него за спиной возбужденно загомонили.

– Что еще за напасть? – не раскрывая глаз, завопил вож. – Стража, наизготовку! Отразить нападение, кто б это ни был!

И снова позади раздался дружный всплеск хохота.

– А вот и наш солнечный государь! – привстав в санях, кликнул Хорс. – Братец, сними свой венец! Не все гости могут выдержать его блеск.

Огненные сполохи просвечивали даже сквозь опущенные веки Немила. Когда их круговерть успокоилась, он раскрыл глаза и увидел позолоченную колесницу, запряженную тройкой пламенно-красных коней. Возница в багряном кафтане направлял ее навстречу поезду, нимало не заботясь о том, что еще чуть-чуть, и повозки столкнулся на полном ходу.

Кровь ударила Немилу в голову, сердце заколотилось. Он позабыл и про страх, и про то, что нужно самому поберечься. Мелькнула лишь мысль, что новый противник наедет на сани Перуна и раздавит их, а этого никак нельзя допустить. Он направил Рублика навстречу летящей колеснице, решив: «пусть лучше столкнется со мной, и будь что будет!»

Но серый конек сам остановился в аршине от своих огненных родичей, так и пышущих жаром. За спиной возницы поднялся бог в золотистой одежде, с драгоценными бармами на плечах, усыпанными самоцветами. В руках божества полыхал нестерпимым сиянием венец, который он только что снял с головы.

– Дажбог, не смущай человечка! – насмешливо выкрикнул Велес. – У него душа в пятках, а в голове – ветер.

И снова над вереницей саней грянул раскат смеха.

– Святослав, ларец! – велел солнечный бог.

Возница раскрыл широкую шкатулку. Дажбог запрятал в нее корону и хлопнул откидной крышкой, отчего нестерпимое сияние наконец померкло – лишь сквозь замочную скважину пробивался ослепительный луч. Немил вытер со лба пот и недовольно промолвил:

– Осади назад, государь! Не загораживай путь.

– Ты думал, я на тебя нападаю? – осведомился Дажбог.

От саней Костромы принеслась Звенислава и потянула Немила назад, шепча ему на ухо:

– Не выставляй себя на посмешище! Солнечный государь нарочно съехал с небесной дороги, чтобы встретить нас. Это неслыханная почесть!

– Что ж вы не предупредили? – с досадой бросил человек, отъезжая. – Я на взводе, отовсюду жду нападения, а тут такие сюрпризы, о каких я ни сном, ни духом.

– Да ладно вам, не судите нашего вожа за то, что он ревностно исполняет свой долг, – громко сказал из саней Перун. – Молодец, человечек, держи ушки востро. Вдруг придет настоящее лихо? А тебя, государю Дажбоже, благодарю за великую честь. Редко можно увидеть, чтобы солнце сошло с тропы посередь дня.

– День особенный, такой повод нельзя пропустить, – любезно откликнулся Дажбог.

Навь Святослав, служивший ему возницей, развернул позолоченную колесницу и направил ее к Миростволу. Не доезжая до Древа, поезд остановился. Гости вылезли из саней и пошли за женихом и невестой. Дажбог двинулся первым, освещая им путь.

Над головами захлопали крылья. Целая стая жар-птиц налетела, озарив поле разноцветным сиянием. Перья из их хвостов выпадали и, светясь, опускались к земле. Гриди расхватали их и воткнули себе в шапки, отчего свадебная процессия превратилась в череду огоньков. Звенислава подлетела к Немилу и воткнула перо ему за воротник, отчего он и сам засиял, как светлячок.

Поляну перед древом миров заранее застелили мягкими коврами. Род уже поджидал их у алтаря, Лада с Лелей присоединились и встали у него за спиной с праздничными дарами. Немил отвел Рублика в сторону и наблюдал за действом со стороны. Звенислава со служками и возницами встала поблизости.

Ярило подвел жениха и невесту к алтарю и приготовил обручальные кольца. Дажбог с Ладой подняли над их головами венцы, владыка Род раскрыл древнюю книгу. Кострома сбросила накидку и отдала ее свахе. Открылось ее лицо, бледное от волнения. Лишь на щеках проступал едва заметный румянец. Перун взял невесту под ручку и окинул ее нежным взглядом. Владыка принялся читать стих, пробуждающий древнюю волшбу.

– Государь, великий князь горнего мира Перун, – строгим голосом вымолвил Род. – По своей ли воле берешь в жены девицу Кострому?

– По своей! – отозвался Перун.

– Кострома, своей ли волей берешь в мужья бога Перуна?

– Да, воля моя! – тихо выдохнула дева.

– Пусть будет брак ваш священным и вечным, – заключил Род.

Ярило подал блестящие кольца. Бледный пальчик Костромы дрогнул, Перун засмеялся, поймал его, надел колечко и прикоснулся губами. Род соединил их ладони, Дажбог и Лада опустили венцы им на головы.

Перун обнял свою молодую супругу и поцеловал ее. Гости восторженно заголосили и принялись осыпать пару хмелем и пшеничными зернами. У богинь проступили слезы, Звенислава рядом с Немилом ахнула и протерла глаза.

– Нет, не могу я на это смотреть! – вдруг раздался рассерженный крик.

Додола, богиня радужного моста, швырнула оземь расшитый рушник и бросилась к поезду. Ее сани поднялись в воздух, заложили крутой вираж и понеслись прочь. По рядам гостей пронесся вздох сожаления. Богини и боги с пониманием переглянулись и сделали вид, что ничего не случилось.

– Плохая примета! Как некстати! – прошептала Звенислава.

Пытаясь загладить неловкость, Ярило вышел на середину поляны и привлек внимание:

– Венчание состоялось. Теперь – гулянье и свадебный пир.

Все тут же забыли про происшествие и проводили князя с княгиней в их сани. Возницы вернулись к своим обязанностям, летучие гриди опять взмыли ввысь, образовав два ряда огоньков. Поезд тронулся с места, но на этот раз проехался по окрестностям, задержавшись на берегу Звездной реки.

Немил не находил себе места. Ему казалось, что все только и судачат, что о его оплошностях. Все время, пока молодые супруги гуляли по берегу, он держался в тени. Звенислава с Владимиром сопровождали новобрачных, отчего он почувствовал себя одиноким и всеми брошенным. Лишь Рублик потерся мордой ему о плечо, давая знать, что он рядом. Немил похлопал его по крылу, не выдержал и пустил слезу.

На него нахлынули разом все чувства: и жалость к себе от того, что у него самого не случилось такой же чудесной свадьбы, и воспоминания о прожитой жизни, и мысли о том, что скоро уже ей конец, а свое гнездо так и не свито. Колокольчик на его шуйце звякнул, голосок серебра прозвучал и задорно, и жалостливо одновременно.

– Не за себя, так хоть за других порадуюсь, – сказал Немил своему коньку и плеснул на него водой из реки.

Перун с Костромой прошлись по дубравам и березовым рощам, что окружали столицу богов. Серебряный город встречал новобрачных колокольным перезвоном, звуки которого разносились по всем небесам и долетали до самых дальних уголков подселенных миров. Поезд вкатился в Золотые ворота, пронесся по Малиновой улице, дурманящей голову пряным запахом листьев и ягод, и остановился на площади перед Белой вежей. Род и Лада успели подъехать пораньше и уже встречали молодых у входа в огромную башню.

– На порог не ступи, господине! – испуганно завопил Немил, спрыгивая с коня и бросаясь Перуну под ноги.

– Скорее я о тебя споткнусь, – откликнулся Громовержец.

Но Немил знал, как выдержать свадебный чин. Он взбежал по ступеням и лег на порог, чтобы князь не коснулся его сапогом. Перун подхватил на руки Кострому и бережно внес ее в башню, переступив через ретивого холопа.

Большой зал Белой вежи сверкал от сотен светочей, воткнутых в гнезда на стенах. Столы ломились от изысканных яств: обитатели всех трех миров почитали за честь, если их угощенье попало на свадьбу богов. Огромные копченые рыбины разевали пасти, как будто их только что выудили из Хвалынского моря. Молочные поросята щекотали ноздри запахом поджаристой корочки. Обложенные яблоками лебеди тянули вверх шеи, словно и не пеклись в печи.

Внутреннее убранство палаты поразило Немила роскошью. Он с первого взгляда влюбился в тяжелые колонны, поддерживающие сводчатый потолок, в разноцветные знамена, свисающие со стен, даже в едкий запах светочей, горящих тут, наверное, уже тысячу лет.

Тут было как-то… он не мог подобрать слов… может, сказочно? Или волшебно? Какие бы новые ощущения ни охватывали его, он почувствовал только теперь, что в самом деле оказался на Небе, в неведомом Горнем мире, где живут только боги и праведники, окончившие земной путь. Он, маленький человечек, в котором гулко стучало сердце, а разгоряченная кровь пульсировала в висках – что он делал в этом царстве великих и вечных, которым до него, червя, не было дела? Он вжал голову в плечи и постарался стать незаметным, но Звенислава позвала его за собой, и ему волей-неволей пришлось взять себя в руки.

За порогом палаты княгиню и князя встретили солнце и месяц – Дажбог и Хорс. Их сестра Денница поднесла каравай с солью. Кострома и Перун отломили по маленькому кусочку, обмакнули в солонку и отведали угощенья.

Ярило проводил их к отдельному столику на возвышении, за которым стояли два высоких престола, отделанных мягким бархатом темно-багряного цвета. На сиденьях заранее разложили подушечки и покрывала из соболей. Стол застелили тремя скатертями, поверх которых расставили драгоценные блюда и чаши.

Перун воткнул перо жар-птицы в спинку кресла, поставил рядом подаренный посох и устроился на бархате. Кострома скромно присела рядом – она как будто стеснялась внимания, обращенного к ней со всех сторон.

Немил снял со стола драгоценную чашечку чистого золота, усыпанную разноцветными камешками. Она так сверкала, что он не мог устоять. Воровато оглядевшись, он убедился, что окружающим на него наплевать, и сунул ее себе за пазуху. Затем, как ни в чем не бывало, принялся поправлять скатерть, убрал посох подальше за спинку престола, да и сам спрятался там же, чтоб было меньше вопросов.

Самые важные гости чинно расселись за длинным столом, поставленным посреди зала. Вслед за ними места вдоль стен начали занимать воины-гриди и навьи слуги. Звенислава устроилась в дальнем углу с Волосынями, чье сияние озаряло низко нависшие своды.

Только тут у Немила отлегло от души. Беды не случилось, подозрения не оправдались, никто из гостей не подвел, нечистая сила на свадьбу не покушалась. Ну, подумаешь, пару раз выставил себя на посмешище. Может, оно и к лучшему. Богини и боги – надменные, высокомерные, смотрят поверх головы. Человечек для них – что комар, о таком даже думать не станут. А вот если ты их рассмешил – этого они не забудут. И если придется их о чем-то просить – они вспомнят тебя и улыбнутся, а оттого и решение их выйдет в твою пользу.

Немил малость приободрился, выскочил из-за престола и принялся красоваться у всех на виду, чтобы подольше остаться в памяти у владык.

– Брысь! Не суйся под ноги, смерд! – раздался над ухом неприязненный окрик.

Настроение кудесника сразу упало. Гадкий черт Вертопрах, разряженный, как иноземная кукла на карнавале, загородил ему путь, явно затевая свару. Немил тут же вспомнил, что на груди у него пригрелась чашечка со стола новобрачных, и счел благоразумным убраться подальше.

– Какая омерзительная тварь! – шикнул он в спину уходящему черту. – Погоди, я тебе это припомню!

Пир продолжался уже целый час, и кудесник убегался, перенося блюда с общего стола за маленький столик молодоженов. Гости успели захмелеть и сыпали шуточками про первую ночь и про то, как перед сном новоиспеченная жена станет стягивать с супруга сапог. Костроме эти шуточки очень не нравились: она сверкала глазами на говорунов, особенно на горластого Ярилу, но заткнуть их не могла – молодым на свадьбе полагалось помалкивать и делать то, что велит дружка.

Шум над рядами гостей неожиданно стих. Вертопрах, сидящий по правую руку от Рода, поднял большую заздравную чару и наполнил ее вином. Его крючковатые пальцы коснулись вделанных в тусклое серебро рубинов, поблескивающих багровым отражением светочей. Перепончатые крылья за спиной горделиво расправились, хвост с засаленной кисточкой дернулся и смел с пола лебединые кости. Заметив всеобщее внимание, посол смутился, рука его дрогнула, и через край переполненной чары выплеснулось вино, оставив на скатерти багровый размыв.

– Все вы знаете, что меня послал Лиходей Великий, владыка подземного царства, – неуверенно начал он речь.

По лицам присутствующих пробежала тень неудовольствия – никому не хотелось лишний раз вспоминать бывшего собрата, изменившего общине. Род, однако, сделал вид, что не замечает смущения, и благосклонно покивал послу, выказывая расположение. Царица Мокошь вообще притворилась, что не заметила неловкости. Приободрившись, черт продолжил:

– От имени своего господаря я поднимаю чару в честь нашего друга Перуна, великого князя небесной дружины и доблестного предводителя гридей-охотников. Я свидетельствую, что заключенный брак законен и будет признан как в царстве Великого Лиходея, так и во всех смежных краях, что признают его своим господарем.

Окончив речь, Вертопрах передал чару соседу справа – им оказался бородатый Велес, который, судя по размытому взгляду и неуверенным движениям, уже успел порядком принять на грудь.

– Отлично! Это именно то, что мы хотели услышать. Большего нам от тебя и не надо – засвидетельствовал брак, и гуляй, откуда явился, – во всеуслышание заявил медвежий царь.

Посол обиженно поджал губки, однако окружающие отреагировали взрывом веселья, и он решил не строить из себя оскорбленную невинность. Перехватив чару, Велес вылил в нее несколько глотков темно-красного зелья, заранее заготовленного в золоченом кубке, низко склонился над колышущейся поверхностью вина и зашептал волховской заговор, слова которого Немил не смог разобрать из-за шума и дальности расстояния.

– Крепкой силы тебе и здорового духа! – передавая чару, прогремел Велес.

Кудесник обеспокоенно завертел головой. Как же так? Колдовство посреди свадьбы! Разве оно не под запретом? Однако собравшиеся не обращали внимания на этот поступок, который у вятичей вызвал бы бурю негодования.

Тем временем серебряная чара оказалась в руках Додолы. Богиня Радужного моста неловко оправила одеяние из тонкого небесного шелка, пошептала над питьем неизвестное заклинание, а затем булькнула в него содержимое прозрачной склянки, которую держала перед собой, даже не думая прятать. Темно-синяя, почти черная жидкость показалась Немилу наиподозрительнейшей, однако владыка Род и царица Мокошь даже не думали беспокоиться, и слуга проглотил тревожное предостережение, уже готовое сорваться с его языка.

Чара меж тем попала к ослепительно дивной Ладе, которая весело щебетала с соседями и вела себя крайне непринужденно. Немил не смог отвести взгляда от сияющих синих глаз, белой кожи без единой морщинки и совершенных линий, подчеркивающих благородство лица, обрамленного волной пышных волос, едва убранных под драгоценный кокошник. Заглядевшись, он едва не пропустил миг, когда богиня любви выплеснула в чару содержимое пузырька, припрятанного в широком рукаве, и шепнула пару словечек.

Раскрыв рот, человек наблюдал, как чара проходит через руки Дажбога, Хорса, Ярилы, Мокоши, Денницы, Живы, и каждый из них что-то шепчет, трет о серебро рукавом или что-то желает вслух.

Не утерпев, Немил выбежал на середину палаты и выпалил:

– Эй, что вы там делаете? А ну, перестаньте! Так нельзя!

Сонм богов ответил ему дружным хохотом. Поняв, что опять выставил себя на посмешище, Немил с досадой махнул на всех рукавом, вернулся к столику новобрачных, и, перегнувшись через белую скатерть, горячо зашептал:

– Господине, не пей этой отравы! Ты же видишь – они что-то в вино подливают.

Перун лучезарно улыбнулся слуге и от души рассмеялся:

– Не беспокойся зазря, человечек. Я уже сто веков сижу за одним столом со своими любезными братьями и сестрами. Если бы кто-то из них хотел причинить мне вред – то сделал бы это тысячу лет назад.

– Но ведь они нашептывают заговоры! Это же колдовство!

– Это полезное колдовство. Они желают мне счастья и готовят подарки.

Немил прикусил губу и отпрянул. Его возбуждение и тревога забавляли пирующих. Род обвел палату царственным движением руки и громко вымолвил:

– Житель дола, ты в нашем краю новичок. Привыкнуть к обычаям и порядкам богов ты еще не успел. Беспокойство твое объяснимо – ведь на земле все только и думают, как бы сглазить или попортить соседа. Но у нас так не принято. Мы не причиняем друг другу вреда.

Дружный хохот пробежал по столам, за которыми расположились богини и боги, добрался до дальней стены зала, у которой сидели многочисленные служанки, и загремел у самого входа, где рядами устроились навьи и гриди из дружины Перуна. Захмелевший Ярило поднял тяжелую чару, протянул ее Немилу и велел:

– Передай своему господину. Да смотри, не пролей, иначе всю свадьбу испортишь!

Слова его утонули в хохоте навьев, отражающемся от каменных стен. Немил бережно принял чару, и осторожно, стараясь не расплескать, понес ее к столику новобрачных.

Сосуд оказался тяжелее, чем он мог себе вообразить. Он наполнился до самых краев, и нужно было заботиться о том, чтобы ни одна капля не попала на пол. Немил ощутил свою неловкость: он двигался неуклюже, переваливаясь с ноги на ногу – не то, что боги, которые парят над землей, словно легкие облачка. К тому же, сухая рука лишь делала вид, что держится за одну из узорных ручек. Разговоры утихли, все взгляды обратились на человека, что еще больше смутило его. От напряжения Немил упрел. Очередной шаг получился неловким, он споткнулся, плюхнулся на колено, наклонил чару и перелил вино через край.

По рядам пирующих пробежал неодобрительный шепоток: богини и боги переглядывались и судачили, что расплескать вино из заздравной чары – плохая примета. Торопясь загладить неловкость, он поставил сосуд на скатерть, расстеленную перед новобрачными.

Кострома ласково улыбнулась ему и пододвинула чару мужу. Перун лихо схватился за ручки, сделанные в виде морских коньков, рванул чару к себе и одним духом опустошил ее наполовину.

Зал умолк, глядя, как вино стекает багряными струйками по его пышным усам и окладистой русой бородке. Одна капелька упала на ковер и зашипела, как будто прожигая ворсистую ткань. Перун оторвался от чары и обвел зал мутным, ничего не замечающим взглядом. «Неужели наклюкался?» – подумал Немил, прячась за спинку кресла.

Пальцы Перуна ослабели, ладони разжались, чара выскользнула из его рук, ударилась о стол, опрокинулась и с грохотом свалилась на пол, разливая остатки питья. Князь пошатнулся и оперся о плечо супруги. Кострома взглянула на него с удивлением, но не успела она поддержать мужа, как у Перуна подкосились колени и он с шумом рухнул на ковер, неловко раскинув руки. Лазурное корзно слетело с его плеча и плавно прикрыло лужицу пролитого вина.

Немил кинулся к распростертому богу, упал на колени и прижал ухо к груди, скрытой под тонкой рубахой.

– Что с моим мужем? – трепещущим от волнения голосом спросила Кострома, наклоняясь над ними.

– Ни звука. Сердце не бьется. Дыхания нет, – горестно сообщил волхв.

Небожители повскакали из-за столов и окружили лежащего. Лицо Перуна побледнело до такой степени, что начало отливать синевой. Губы его оставались сжаты, как будто небесный князь силился что-то сказать, но слова так и не успели сорваться с его языка. Род отодвинул Немила, расстегнул ворот Перуновой рубахи и ощупал его тело.

– Дело не обошлось без ворожбы, – произнесла Кострома, прикасаясь к посоху, выпавшему из рук Перуна. – Эта вещица пришла к нам из преисподней. Наверняка в ней скрыта тайная сила. Я обследую посох и раскрою его секрет.

– Даже не думай! – испугался за нее Род. – Ты можешь пострадать еще больше, чем твой благоверный. Нужно сдать его в Оружейную палату и запереть на семь замков. Им займутся наши лучшие знатоки.

Ярило обмотал посох полотенцем, поднял, как ядовитую гадюку, и тут же исчез в толпе. Кострома проводила его долгим взглядом.

– Немил, – тронула она за плечо растерянного человека, – ты должен был оберегать моего мужа от черного колдовства.

– Ах, госпожа, если б ты знала, как глубоко я раскаиваюсь! – низко склонился Немил перед ней. – В мире богов столько волшбы и чудес, что глаза разбегаются. Проживи я тут тысячу лет – и тогда бы всех не перевидал. Как я мог только подумать, что способен защитить господина от порчи! Это моя вина, целиком моя. Не стоило браться за дело, которым я не владею.

– Может, наши любезные братья и сестры проявят к тебе снисхождение, если ты разыщешь злодея?

– Куда мне! – печально воскликнул Немил. – Я тут гость. Без позволенья великих даже шагу ступить не могу. С небожителями мне не совладать – я и коснуться-то их не могу. Как же мне вести следствие, как расспрашивать тех, кто одним взглядом способен развеять меня по ветру?

– В самом деле, сестра, что это ты чудишь? – сурово вмешался в их разговор Велес. – Как может эта живая тварь расследовать отравление, если он у нас – главный подозреваемый?

– Это я-то? Подозреваемый? – изумился Немил.

– А кто же еще? Ни один из богов, ни одна из богинь не могли пожелать зла своему заступнику. Без Перуна мы беззащитны перед полчищем бесов, а они давно мечтают захватать наше небо и превратить его в свой вертеп. Все уважали великого князя. Он был всеобщим любимцем. Замыслить против него злодейство мог только тот, кто явился из враждебного мира. Думаешь, мы не знаем, что ты водил дружбу с бесами? Читал черную книгу, обманывал легковерный народ и творил злую ворожбу? А о чем ты беседовал с Лиходеем, которого сам же зазвал в палаты земного князя в Мире-городе?