Хроники Оноданги. Душа Айлека

ГЛАВА 3. ЭТОТ ПРОСТО ДУШНЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК.

Утром Мия проснулась первой. Чтобы не разбудить Егора, она осторожно прошла мимо его кровати и выглянула в окно. Намечающееся утро рисовало в водянистом небе грязным серым снегом городских обочин бесформенные завалы дождевых облаков. Мия увидела Карася. Он сидел на ступеньках крыльца в бежевом караульном тулупе с кучерявым воротником и скорее всего не ложился вовсе. Мия умылась в ванной с готическим смесителем и круглой розовой ванной по ошибке вместо веселой сауны въехавшей в бывший пионерский лагерь. Мия вернулась в комнату. Натянула джинсы, свитер с высоким горлом и джинсовую вареную куртку. Оставалось только влезть в ботинки и осторожно прикрыть за собой дверь. Мия уже была на полпути к успеху, когда услышала.

– Мужик следит за тобой.

– Я буду вести себя хорошо.

– Сомневаюсь – сказал Егор.

– Это твоя вечная проблема, Егор.

– Очень самоуверенное заявление для двенадцатилетней девочки.

Мия лукаво подмигнула Егору.

– Но мы то знаем, что у этой девочки большое прошлое.

Егор поморщился.

– Фу. Ты говоришь как…

Мия притворно закрыла уши…

– Не хочу. Папа не разрешает мне слушать такие вещи.

– Тогда слушайся, папу,

– Я буду вести себя хорошо. – повторил Мия.

Егор не ответил, лег на кровать и стал смотреть в потолок. Он сомневался. Мия вышла на крыльцо и присела рядом с Карасем.

– Что это с ней. – рассмеялась Мия, показывая рукой на статую.

– И я о том же…Удивляюсь. А я не хочу удивляться.

– Почему?

– Я хочу понимать. – откликнулся Карась.

– Зачем?

Карась наконец посмотрел на Мию.

– Ты кем хочешь быть?

– Почему хочешь? Я уже есть.

– Ага..– Карась помолчал. – Ты это…Я с детьми не очень…Как с бурундуками…В смысле не часто сталкивался.

– Это плохо.

– Теперь уж и не знаю…– Карась поднялся.

– Пойду....Днем все равно они побоятся вернуться.

– Кто? – спросила Мия.

– Кто…– Карась хотел сказать "трусы" но подумала, что у них и так вышел какой-то сумасшедший разговор, поэтому покривил душой.

– Кто? Кто? Не трусы же…

– Почему нет. – невинно поинтересовалась Мия.

– В смысле – переспросил Карась.

–;Раз они ушли. Должны когда-нибудь вернуться.

– Ты сейчас по серьезке?

– Мне 12 лет. Мне можно серьезно. – ответила Мия.

Медленно оплывающий невыспавшийся мозг Карася спас салатовый "козлик" с брезентовым верхом и надсадным громким двигателем. Он въехал на площадку перед крыльцом, обернулся один раз вокруг статуи и остановился прямо перед Карасем и Мией. Из машины выскользнул человек в армейском камуфляже и белой рубашке с рябым коровьим галстуком.

– Кирил Андреевич.

Карась молча осмотрел протянутую бело-розовую руку.

– Ты что это, сявка…Помни с кем толкуешь. Какой я тебе, Кирил Андреевич.

Человек в камуфляже не смутился, лишь бережно спрятал руку в карман. Как хрусталь бархоткой окутал.

– А я вас знаю. – сказала Мия. – Вы Шершавкин?

– Все так.

– Иди. Зови батьку – сказал Карась Мие. – Вместе с Шершавкиным поедете.

– Вам в город?

– Мы в геологоразведку.

– Гут. Через полчаса махнем.

– Вы очень полезный человек. – сказала Мия. – Вор знай свое место…Кандидат. Самое то, чтобы колбасу заворачивать.

Карась громыхнул особым кастрюльным смехом. Обидным и злым.

– Иди, иди. – подтолкнул он рукой Мию. – Буди батьку.

Мия побежала к Егору, а Шершавкин обойдя полукругом Карася в тулупе, побежал к Барселонову. Тот сидел в кабинете, по-утреннему расшпиленный, но всегда деловитый. Шершавкин приоткрыл дверь и выскользнул из коридора в кабинет.

– Виктор Степанович. На секундочку.

– Заходи. – махнул рукой Барселонов. – Стул цепляй.

Шершавкин взял у стены стул и поставил его напротив стола Барселонова.

– Слышал, что у нас было? – спросил Барселонов.

– Нет.

– Бабу гипсовую видел?

– Конечно.

– Трусы у нее пропали. Прикинь.

– Кошмар. – делано восхитился Шершавкин. – Ищете.

– Черт его знает. А надо?

– Для порядка, обязательно. – ответил Шершавкин. – Виктор Степанович…Мне на недельку в Медвежий Бор. Вот так.

– Что такое?

– Бабка померла. Квартиру надо оформить пока сеструха не перехватила.

– Вот ты…Когда наешься…Все мало…

– Так ведь моя бабка.

– И сеструхина.

– Но и моя. Как так. За ради памяти должен расстараться....Виктор Степанович.

Шершавкин сделал жалостливые глаза.

– Убери их к лешему. – увидев это Барселонов замахал руками. – Неделя?

– Никак больше.... – клятвенно прижал к груди Шершавкин. – У нас избирательная гонка. Сами знаете.

– Знаю. – Барселонов открыл выдвижной ящик стола и бросил на стол бумажную трубочку.

– Читай. Хочу знать, что думаешь.

Шершавкин развернул маляву, пробежал взглядом, аккуратно вернул ее на стол. После этого Шершавкин сложил руки и положил их на сжатые крепко колени.

– Виктор Степанович....

– Ну…

– Решать, конечно, вам....

Барселонов раздраженно стукнул по столу.

– Да не телячь, ты....

– Слон достаточно нужный человек, чтобы его уважить. – осторожно заметил Шершавкин и заторопился, чтобы забросать словами, как камнями, чтобы не осталось у Барселонова ни сил, ни желания что-то возразить.

– Как здорово все у нас проворачивается, Виктор Степанович. Если изберусь. В Москву пролезем, будь она не ладна… Зачем нам со Слоном раскардаш и палево.

– Палево.. Ты феню не трогай, комсомольский.

Шершавкин сделал вид что держит в руках что-то тяжелое и с бережением поставил это на стол.

– Все. Видите поставил…

Замолчали. Барселонов спрятал фабульную бумажку в ящик.

– Я тебе зачем это сказал. – Барселонов закинул локти на стол. – Ты, Шершавкин, пока гешефт свой знаешь, кремень, не отрицаю.

– У нас выгода общая, Виктор Степанович.

– Потому и делюсь с тобой.

Лицо Шершавкина стало твердым и серым как у преподавателя информатики в областном вузе.

– Надо уважить Слона, Виктор Степанович. Нам это очень нужно.

– Специально так говоришь?

На мгновение больше чем нужно оставалось твердым лицо Шершавкина. Потом оно разлетелось в улыбке.

– Конечно, специально, Виктор Степанович. Что ж мы, звери? Это я так. Для дискуссии. Ну вы понимаете?

– Нет, Шершавкин, уже полсуток ничего не понимаю.

У козлика Шершавкина ждали Мия и Бекетов.

– Бекетов – представился Егор. – Это…моя дочь Мия.

– Уже знакомы. Острые у тебя зубки. Забирайтесь.

– Значит к Понедельнику? – кричал Шершавкин, заглушая шум мотора. – А чего во вторник? – и смеялся глупой шутке. – А зачем?

Егор отвечал.

– На Пенжин.

– Так зачем? Кому сейчас это нужно? У Понедельника с 93-го живых денег никто не видел. Если бы я ему чебуречную не помог открыть, накрылась бы вся ваша геологоразведка.

– А вы кто здесь? – спросила Мия.

– Почти все. Правда. Правда. По комсомольской путевке приехал. Комсоргом работал. На 19-й партконференции сидел в партере.

– А теперь?

– А теперь капитализм…Ха-ха-ха. Гляди, кнопа, как шерсть лезет. Я и кепку не снимаю, боюсь рога вылезут. Тпру. – издал губами предупреждающий звук Шершавкин. Он остановил машину.

– Приехали? – спросил Бекетов.

– Погоди…Слышь, ребята. А почему я это вам все рассказываю? А?

Шершавкин переводил недоуменный взгляд с Егора на Мию. Мия пожала плечами. Егор отвернулся и стал смотреть в окно. Шершавкин снова завел машину и до самой Геологоразведки не произнес ни звука.

– Приехали.

Они остановились у желтого здания с треугольным портиком. На нем висел круглый ветшающий герб..

– Странные вы, ребята. – бросил на прощание Шершавкин.

– Как все. – ответил Егор.

– Как все – повторил Шершавкин.

Начальник Геологоразведки Иван Понедельник был скор на разлуки и быстр на встречи. Не смотря на годы, был он по-студенчески худ и быстр, а когда говорил

то нервно поглаживал энергичную шкиперскую бородку и не всегда доверял тому, что говорил.

– Стойте! Вы же Бекетов? – после крепкого рукопожатия и разглядывания документов вскрикнул Иван. – Тот самый Бекетов? Стойте . Ничего не говорите. Дайте лично пошурую.

Понедельник задумался.

– Не клюет. Опять мимо. Обойдем мозжечок. В сторону гипофиз. Нырнем в левое полушарие. И…и…есть! – Иван радостно открыл глаза. – Есть. Таинственные минералы Памира. Геологический Вестник 94 год. Номер 5.

– Номер не помню. А так все верно. – согласился Егор.

– Стойте. Стойте. Стойте. Страница 137. – зажмурился Иван. – Наличие слюдяных оконцев косвенно подтверждает теорию профессора Минского.А?

Понедельник уселся за стол, на котором на нескольких Шершавкиных, те которые Вор знай свое место, лежала кучка разноцветных резиновых сланцев, чтобы тут же вскочить.

– А они еще мне…Вам. Не верили маловеры-мыловары. Все же подтвердилось?

– Опытным путем установлено. – кивнул Егор.

Понедельник снял трубку телефонного аппарата. Покрутил диск.

– Бердяев, ты? – в сторону Егору. – Мой бывший заместитель. Теперь мыло варит. – и снова в трубку – Знаешь, кто у меня? Бекетов. Таинственные минералы…Есть, есть там слюда, лавочник. Что мне твои выкладки, когда у меня Бекетов.

Понедельник бросил трубку.

– Вы не смотрите, что я его предателем. Это я так. В рамках дискуссии. Он отличный геолог. Про авачиты слыхали? Он в том числе. А мыло? Что мыло? Наукой сыт не будешь.

– Деньгами тоже – заметил Егор.

– В точку. Прямо по дну зашкрябали. – подхватил Понедельник. – Вы себе вообразить не можете…Что, Егор Юрьевич, начальником пенжинской экспедиции, а? Народ там лихой, опытный, но без царя какого-либо самого завалящегося в голове. Полгода требовал от них образцы горючих сланцев и видите? – Понедельник указал на кучу китайских тапочек, лежащих на столе. – Что они мне презентовали. А места там миллионные. Золото, платина в россыпях. Шлихтуй не хочу. А авачиты? Камчатские копи царя Соломона… Камчатка, Камчатка. Зыбкий, мифический край. Не пожалеете, Егор Юрьевич.

Понедельник быстро превратился в вербального живописца и проглатывал окончания.

– А горы, а вулканы. Гейзеры. Все же доверчивое, как собака ластится. Воздух, кувалда не возьмет. Охота, рыба и земля, земля, Егор Юрьевич. Для геолога это Эдем. – провозгласил Понедельник.

Егору стало душно. Он потянул воротник своего лирически растянутого свитера. Понедельник наяривал дальше.

– В экспедиции домики щитовые. Будет где с дочкой разместится. Печка есть, стены есть, окна есть. Крыша!....Есть. А виды, виды. – зачастил Понедельник. – Третьяковка сдохнет от зависти.

– Техническое обеспечение экспедиции? – спросил Егор. – Оборудование, люди. Там ведь шахта?

Сразу стало прохладней. Понедельник замолчал, обошел стол и сел. Наверное перебирал бумаги. Было такое обиженное молчание, что Егор не выдержал. Ему стало жаль престарелого романтика.

– Вы не беспокойтесь. Я примерно представляю: полумертвая техника, дрянная связь, люди с обочины, деньги, конечно, будут.

– Конечно.

– Конечно – мягко и не веря, повторил Егор. – А знаете я почему то согласен.

Понедельник искренно удивился. Немного сдулся и толстыми сильными пальцами сгреб нестриженную челку в сторону к правому уху.

– Да?

–Да. – под Егором заскрипел исцараранный стул с тощей подушкой. Он поднялся.

– Да!

– Почему? – Понедельник не верил своему счастью.

– Так иногда бывает. Когда виды решают все.

Когда Егор вышел из кабинета, он сказал Мие.

– На самолете полетим.

– Здесь есть аэропорт? – спросила Мия. Они вышли из желтого с колоннами здания. Егор огляделся. Они стояли на вершине асфальтированного холма и весь Порт Крашенниникова был перед ними. Город просыпался на холмах вокруг бухты щитовыми домиками, кирпичными трубами котельных и рядами серых хрущевок.

– Мне кажется здесь нет аэропорта. – заметила Мия.

– Мне кажется, самолеты сбрасывают с воздуха все необходимое и летят дальше.

– Забыл у Понедельника спросить. – сказал Егор.

– Спросишь у вторника. – повторила глупую шутку Шершавкина Мия.

Егор закинул вещмешок на спину и они пошли вниз мимо асфальтовых амебных пятен разбросанных на пыльной и узкой пешеходной дорожке. Навстречу им шла пожилая женщина в драповом пальто и белом пуховом платке. В руках она держала авоську с буханкой черного хлеба, куриной ножищей, торчащей наружу и потрепанной книжкой "Нового Мира".

– Извините. Не подскажите где здесь аэродром?

– Здравствуйте! Вы из Москвы? – спросила женщина, предварительно настраиваясь на лирический лад.

– Почему из Москвы? – высунулась Мия. – Из Череповца.

Легкая тень сожаления скользнула по лицу женщины.

– Тогда вы как дома. Это вам на футбольное поле. Сейчас повернете направо и все время прямо мимо-мимо . А вы и вправду не из Москвы? У вас такой интиллегентный вид.

– не сдавалась женщина.

– А что в Череповце нет интиллигентов? – опять высунулась Мия.

– Мия! – Егор зло посмотрел на девочку.

Женщина пожала плечами.

– Мало ли куда кого надует. Меня вот тоже занесло. 38 лет назад. И все никак не прорасту…– жалко улыбнулась она. – Почва негодная…А вам на футбольное поле. Извините.

Женщина пошла вверх к желтому дому. Весь ее вид, сломленная спина, покачивающийся бело-голубой уголок "Нового Мира", россыпь мелких пятен засохшей грязи на полах пальто выражали разочарование и покорность.

– Негодная почва. – проворчала Мия. – Негодные мысли.

– Ты можешь помолчать. – зло бросил Егор. – Ты такая циничная что иногда мне кажется это я должен быть тобой.

– Я просто говорю правду.

– Твоя правда ранит сильнее лжи.

– Приятно познакомиться товарищ Сборник Афоризмов. Я госпожа Коллекция Смыслоффф. Ой, Егор. Смотри какие....

Прямо перед Мией на дороге, вокруг железного штыря, вбитого в землю, гуляло нескольких белых лохматых коз и двое крохотных потешных козлят.

– Мия. – Егор посмотрел по сторонам. Рядом никого не было. Тогда он заговорил погромче.

– Мия! Ты где? Я за Мужиком.

Егор раскрыл куртку и сделал вид, что достает из ножен, висящих на поясе, нож с ручкой обмотанной изолентой. Козы шарахнулись в сторону, но не из-за Егора, а потому что один из козлят вдруг встал на задние лапы, прошелся ламбадой и сказал.

– Может останемся…Смотри как здесь здорово.

– Ну и оставайся! А я пошел. Он широко зашагал в сторону зелено-желтого неровного поля, на котором стояли ржавые футбольные ворота и между ними несколько старорежимных самолетов. Егор не оглядывался. Он знал. Мия идет за ним.

ГЛАВА 4. ШЕРШАВЫЕ ДРИМЫ.

Пилот Уклонов – грузный человек с вислым носом и железными (как советская иясорубка и программа Время в 21:00) зубами должен был доставить в Тайшин 500 неспокойных пассажиров – желтых короткоклювых цыплят. Их вырастили в Оклахоме, документами снабдили в Сингарпуре, а на Камчатку ввезли из Словакии, как партию широкоузких подшипников для сталелитейного комбината в городе Кондрово Калужской области. В Тайшине Барселонов замыслил птицефабрику и прямая честная поставка через таможню и льготы общества слепых обезденежили бы все предприятие в самом начале. Цыплята в квадратных рештчатых ящиках второй день пиликали на тонких нервических струнах Глущенко Екатерины, приставленной Барселоновым к пернатым космополитам. С мешком комбикорма, в туфлях а шпильке, газовом платке и длинном пальто (Екатерина трудилась в секретариате рыбзавода), ходила вокруг поставленных друг на друга ящиков, кормя прожорливых министервятников и свое воображение. Как она ловко развернется на 75 долларов. Их посулил ей Барселонов, за сопровождение ценного груза. Цыплятам было все равно. Они только что кругосветку впилили не хуже Крузенштерна. За это его сделали памятником, а цыплята могли рассчитывать в лучшем случае на вертел в арабской шаурме с дагестанским акцентом. Но не на это пеняла Глущенко Екатерина Шершавкину, когда тот объявил, что он забирает не только пилота Уклонова но и ЯК.

– Як ЯК? – выговаривала Глущенко Екатерина. – Виктор Степанович…Цыплята..

– А вы на Птеродактиле....Сели и вышли в Тайшине. – всякую гадость Шершавкин компенсировал честным искренним лицом.

– Как сели? Как вышли? – Глущенко Екатерина выдирала шпильки из футбольного поля, пытаясь нагнать Шершавкина и Уклонова. Те шли к Яку.

– Коля. Коля. – Глущенко Екатерина обратилась к Уклонову.

– А что я могу, Катя. – ответил Уклонов. – Я лошадь. Кто сел тот и съел. Как то так…

– Екатерина Пална вам налево. – Шершавкин указал на облупленный По-2. Он выполнял функцию рейсового автобуса между Портом Крашенниникова и Тайшином.

– Серегин. – крикнул Шершавкин. – Прибери пассажиров.

Серегин – высокий нестриженный мужик в короткой летной куртке, заматывал скотчем деревянную стойку, разделявшую верхнее и нижнее крылья биплана.

– Ой – тихо ойкнула Глущенко Екатерина, прикрывая рот газовым платком.

– Что хотите? Я на этом не полечу. Он на скотче?

– Не на честном слове же? – обаяшка Шершавкин скользнул по Глущенко Екатерине святой своей простотой. – Возьмешь Серегин.

– Билеты есть? – откликнулся Серегин. Без билетов не возьму. Я на Россию работаю.

Шершавкин вздохнул. Были иногда и для него непреодолимые препятствия.

– Вот. Екатерина Пална. – обернулся Шершавкин и Глущенко Екатерине. – Это вам на билеты. Серегин, корешки проверю!

– Себя проверяй. – огрызнулся Серегин. – А меня Уголовный Кодекс проверял. Не чета тебе, парняга.

– Вот и славненько. – сказал Шершавкин. – Ну, ну, Екатерина Пална.

– Я боюсь. – всхлипнула Глущенко Екатерина.

– И я боюсь. Не боится Екатерина Пална только Серегин и звездное небо под ним.

Шершавкин и Уклонов пошли к красавцу Яку, а к Глущенко Екатерине подошел Серегин.

– Пойдем Катя. Я тебе помогу. Будете у меня как шпроты в банке. В смысле без волнений.

Серегин таскал веселые говорливые ящики, когда к нему подошли Бекетов и Мия.

– Вы на Пенжин? – спросил Егор.

– На Тайшин…В Пенжин мне не зачем. – буркнул Серегин.

– Я новый начальник экспедиции. Вот направление.

Серегин ознакомился с направлением Понедельника.

– Что ж раз так. – согласился Серегин. – Закину вас на Пенжин. Раз так. Только не одни полетите. В компании.

– Помочь? – спросил Егор.

– Помоги. Дочка?

– Дочка. – вместо Егора ответила Мия.

– И ты хватай. – распорядился Серегин. – Они балаболистые но легкие.

– Я два возьму.

– Хоть три.

По футбольному полю бродил низкий, прибитый к земле, усталый ветер. Шершавкин закрывался от него капюшоном. По спутниковому телефону он разговаривал с Барселоновым. Эта машинка появилась у него пару месяцев назад. Несколько штук прислал Слон с материка. Нужный человек. Нужный. Как такого не уважить.

– Что? Виктор Степанович.... Трусы нашли? Какие?…Наверное купаться захотела…Шучу, шучу…Так я 28 к вечеру буду. Я позвоню из Медвежьего Бора. Кириллу Александровичу привет.

Шершавкин вздохнул, положил трубку в отделение раскрытого ящика. Туда же вставил маленькую спутниковую антенну. Соединил две открытые половинки, получился пластиковый синий чемоданчик. Весил всего ничего. Нужный человек Слон. Нужный. Шершавкин летел на Яке. Самолет принадлежал Геологоразведке, но у Понедельника не было топлива и запчастей. Пилота Уклонова оплачивал рыбзавод Барселонова. Поэтому эти странные люди: молчаливый здоровый мужик и его дочка со школьным ранцем летели на Птеродактиле. Это почему то сильно обрадовало Шершавкина. Он влез в Як и сидел напротив Уклонова. Пилот щелкал приборами, а Шершавкин как частый пассажир, уверенно полез под кресло и вытащил оттуда сложеный вчетверо розовый плед. Он укутал им ноги, откинулся назад, натянул капюшон пониже закрываясь от света, бьющего в передние стекла. Вдруг Шершавкин повернулся. Совсем неосознанно, будто какая-то сила потянула. В иллюминаторе Птеродактиля увидел дочку этого здорового мужика. Бекетов, кажется. Новый начальнтик Пенжинской экспедиции. Еще утром Шершавкин все прояснил у Понедельника. Это его город Порт Крашенинников. Мало кто еще знает, что это его город. Но, как говорится, дело за делом. Это Шершавкин понимал крепенько. Девочка в иллюминаторе показывала Шершавкину козу или победу. Думай, что хочешь. Шершавкин помахал в ответ рукой. Думать не хотелось. Спать хотелось. Желудок Шершавкина округлился в тяжелый чугунный шар и покатился вниз, спрямляя пищевод. Шершавкин сделал несколько сухих глотков. Самолет набирал высоту. Он чиркнул кружок вокруг аэродрома и лег на курс. Шершавкин одобрительно похлопал по плечу Уклонова и повторил безнадежную попытку вытянуть ноги. Сны у Шершавкина всегда выходили нездешними, не про жизнь. То есть не про его жизнь, а вообще…Глобально и трансцендентно. Такая куролесина стоеросовая, что и проснутся поскорей бы из-за непонятной жути. Но нет никакой возможности и желания. Затягивает. Интересно добраться до того чем все дело в конце концов закончится. Сегодня Шершавкин и заснуть толком не успел, как началось… Москва. Перрон Казанского вокзала. Шершавкин был в столице пару раз во время школьных каникул. Он так рассказывал… Выходит Шершавкин на перон в черном костюме и леопардовой шкурой на плечах. На голове каракулевый пирожок как у Горбачева и завскладом из операции Ы. На груди 33 звезды Героя Советского Союза ( по количеству прожитых лет). У Шершавкина ленинская бородка, сталинские усы и черная могучая шерсть на груди, как у актера Еременко в "Пиратах 20 века". Шерсть настолько бескомпромисна и мужествена, что пробила белую рубашку и растет себе на воле, подняв вверх галстук чуть ли не паралельно земле. На пероне, покрытым сусальным золотом, встречает Шершавкина все высшее общество. КГБ прикатило. Причем вместе с Лубянкой. Натурально вместе со своим мечтательным зданием. В окно вывесились, в парадном стоят. Все в серых костюмах, все серьезные, все толстолобики. Слева космическая станция "Мир" баражирует с нашенско-ненашенским экипажем. Приветствует Шершавкина самодельным плакатом:" All we need is CherChavkin". Частушки поют, на баянах из тюбиков жгут. Идет Шершавкин по перону, а перед ним Ельцин и Клинтон красную дорожку раскатывают. Ликование кругом всеобщее. С неба плитки шоколада "Аленка" падают. Иногда кому-то в голову. Тогда поднимают бездыханное тело санитары в костюмах австралийского металлического коллектива "ACDC" и оттаскивают в сторону. Раскладывают в живописном порядке на пероне. Создают натуру для художника Никаса Софронова. Тот малюет энергично и хватко. Полнит деталями картину: "Шершавкин и падшая Аленка". Но что это? Замерло безудержное веселье. Грациозно изогнул брежневскую бровь Шершавкин. Нахмурился и словно тень легла на светлый июльский день. На пероне хамит бездомный пес. Вертит куда хочет лохматым, похожим на саперную лопатку, хвостом. Резвится незапротоколированная душа. За псом с кривой хворостиной бегал коротенький пухлячок в ондатровой шапке и махеровым полосатым шарфом на голое тело. Пухлячок путал лохматого гуляку бантиками чмокающих губ и непонятными словами.

– Вот уж я тебя приватизирую, ваучер недоделанный.

И подошел тогда к нескладному пухлячку Шершавкин. Грозную поступь его шагов услышали и в далеком, заливаемом дождями и слезами, колумбийском городе Маконго и в сельпо деревни Трунцы Волковысского района и даже толстенький пухлячок их услышал.

" Эх, ты Егорка, наш Гайдар, дорогой....Хорошо, что дедушка не дожил…Пожалела пуля старика....Кто ж так дела делает. Ты или бей или жалей. А ты на или залез и сидишь.".

Шершавкин присел перед псом. Почесал за встревоженным ухом и гавкнул несколько раз осуждающе. Пес, как будто все понял, качнул несколько раз головой и удалился парадным шагом в сторону кипучих привокзальных ларьков. Сказал Шершавкин.

– Вот оно как надо Егорка. С людями на людском, с дворнягами а дворняжьем, с Америкой на боксерском, а ты хворостиной....

Хрустнула ветка и полетела вниз на голубые рельсы. Тут все закричали, зашумели флажками, захлопали. Громче всех хлопал Казанский вокзал. Он отрывался от земли и вместе с фундаментом подпрыгивал вверх. Шершавкин поднял вверх руки, пытаясь утихомирить всеобщее оживление.

– Друзья. – сказал Шершавкин и от его голоса треснуло далекое Маконго, а сельское сельпо в деревне Трунцы Волковысского района было погребено под завалами продавщицы Юлии Викарьевны Торбашинович.

– Друзья. – повторил Шершавкин. – У меня нет слов. Лучше послушайте классику.

Он достал из пиджака тонкую книжку "Из библиотеки культработника" и зачитал граду и миру 40 минутный разминочный доклад тов. Заборова " Об империалистических перегибах в ранних работах А.Б. Пугачевой на 23 конференции нелюбителей рыболовов".

Безудерджные овации, вставания, обмороки и неконтролируемые процессы мочеиспускания прерывались чеканными формулировками доклада. На площади Трех Вокзалов Шершавкина ожидал торжественный кортеж. Вереница из свадебных карет, бронированных верблюдов, километровых мерседесов и разношерстные стада из арабских шейхов, тонконогих финансистов Уолл-стрит и много еще всякой шушеры. Шершавкин оглядел кортеж. Остановился на лимузине с открытым верхом. Оттуда проворно выскочил жирный шейх с бородой, черными очками в накинутой на голову простыней. Под возлюбленный стон московских толп. Шершавкин взобрался на плечи жирного шейха, сказал.

– Цоб цобе. – и поехал между красочными шевелящимися берегами из московского радостного люда. За собой на веревочке тянул Шершавкин международную станцию " Мир". Кортеж направлялся в Кремль на новогоднюю елку. От наслаждения Шершавкин почти проснулся. Смахнул каплю слюны накопившуюся в уголке губ. Посмотрел вниз. Летели над океаном в высоком безоблачном небе. Океан был нежным, не штормовым, как яблочный мусс в эмалированной глубокой миске. Шершавкин снова заснул, чтобы во сне проснуться. Он был у себя в доме на Зое Портновой 17. Снаружи это была обычная панельная хрущевка на три подъезда. На первом этаже одного из трех подъездов Шершавкин выкупил все квартиры и устроил себе восьмикомнатную резиденцию. Ремонт сделал из того что осталось после ремонта Барселоновского лагеря. Очень и очень вышло. У дверей спальни была львиноголовая ручка. Та самая, которой не хватило для комнаты Карася. И вот проснулся Шершавкин в этой спальне на круглой кровати с персиковыми простынями. Был он один. Хотя не один. С раскидистой люстры ползла вниз, прямо в его постель сестра его Лиза. С привычной головой в химической завивке и непривычными паучьими лапами. Лиза покачалась на шнурке выключателя и прыгнула вниз на кровать. Забороздила по кровати мелькающими быстрыми лапками, бормоча себе под нос.

– Опять в носках спит....Я же говорю идиот. Не дом, а помойка.

– Отвали – лениво сказал Шершавкин и бросил в паука Лизу подушку. Та в ответ взяла и исчезла. Шершавкин поднялся и подошел к высокому зеркалу в богатой завитушками раме. Из одежды на Шершавкине были только носки. Шершавкин осмотрел себя и поморщился, развернулся к зеркалу спиной и посмотрел назад. Вид был еще хуже чем спереди. Мягкое, слабосильное тело это полбеды. В нем Шершавкин ходил целыми сутками. Но сегодня он обнаружил кое-что новое. У него не было ягодиц. Вместо привычных посидевших везде и всяко полушарий, Шершавкин видел два лица сестры Лизы разделенных срамной бороздкой. Не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг, они ругались друг с другом.

– Такого урода…Я тебе говорю.

– Да что ты мне рассказываешь. – возражала другая. – Какой урод. Хуже....Вырос до неба и козявки из носа до сих пор везде развешивает. До чего палец дотянется. Фу. Зараза.

Шершавкин не выдержал. Хлопнул по Лизам ладонями. Раз. Два. Подпрыгнул и повернулся к зеркалу.

– Мотал я вас…Чики чики пук.

Шершавкин хотел показать зеркалу как и где он решил мотать, но до похабного жеста его не допустили Лизы. Они переехали на ладони Шершавкина и продолжали переругиваться прямо на его глазах.

– А теперь бабкину квартиру захотел.

– И не говори – подтвердила левая ладонь.

– Как сдристнул на Камчатку так и не навестил ни разу.

– Ты блин…Вы навещали – огрызнулся Шершавкин.

– Каждый месяц – завопили единовременно ладони.

– 10 числа…– не сдавался Шершавкин. – К пенсии.

Не желая слушать дальше, он сильно сжал ладони и понес их в ванную комнату под придушеный неразборчивый гул.

– Козел неблаго....– Шершавкин быстро скрутил кран с горячей водой и взял кусок малинового турецкого мыла. Начал активно намыливать руки. Лизы стирались, медленно, но неизбежно. Их лица растягивались, голоса становились медленными и в конце концов разъезжались в разные стороны, дробясь на слога, а потом и вовсе на неразборчивые звуки, пока не вкрутились вместе с мыльной водой в дырку умывальника. Шершавкин похлопал свежевымытыми ладонями.

– Оп и нету поросяти.– сказал он сам себе.

Шершавкин с удовольствием почистил зубы, вытерся досуха, наконец, снял мокрые носки. Шершавкин открыл дверь ванной комнаты. Сделал шаг и провалился в глухую черную пустоту. Он оказался в длинной узкой трубе. Шершавкин расставил руки и ноги. Это остановило падение Шершавкина. Он ничего не видел. Было темно. Пахло противно, но чем-то знакомым.

– Эй!Эй!Где я?– закричал Шершавкин.

Сверху, далеко-далеко, ему ответили с хохотом.

– Ты дома Шершавкин.

Сверху на Шершавина надвигалось молчаливое темное страшное нечто…

Шершавкин проснулся. По-настоящему проснулся. Шершавкин освободился от капюшона и несколько раз глубоко вздохнул. Он промокнул рукавом потный лоб. Пилот Уклонов увидел, что он проснулся и крикнул.

– На месте.

Шершавкин увидел Медвежий Бор. 17 серых панельных пятиэтажек в пунктирном окружении отдельных частных домиков и административных паралелипипедов.

– Где садится? – крикнул Уклонов, оглядыввя местность.

– Где хочешь.

Уклонов высмотрел вроде бы ровную площадку и умело посадил самолет. Шершавкин выбрался из самолета, курил, отгоняя сигаретным дымом последний бестолковый сон.

– Далековато. – сказал Уклонов.

– Что.

– До города говорю далековато. Пешком рубить.

– Подвезут – ответил Шершавкин. – С мигалками поедем.

Через некоторое время появился желто-синий уазик. Он подъехал к самолету.

– Кто такие? – спросил высокий мужчина в милицейской но навсегда дурацкой пиночетовкой.

– Шершавый? Ты?

– Я. Вот Уклонов знакомься. Одноклассник мой Горшков Серега. До города возьмешь, Серега?

– Что ж раз так. – согласился Горшков.

– Это тебе.

Шершавкин достал блок Голден Америка.

– Тебе Серега. По 25 штук в пачке.

– Дело. Спасибо, Шершавый.

В машине когда ехали в город Шершавкин спросил.

– Дом Нефтяника свободен? Разместится на денек другой-третий.

– Сделаем . Поздно ты, Серега. Бабку твою схоронили уже.

– Не смог…Я в Думу иду. Делов.

– А сейчас чего?

– Квартира осталась.

– А. – протянул Горшков. – Понял.

Уклонова сбросили у Дома Нефтяника одноэтажного строения с длинным во весь фасад дощатым навесом. Шершавкин вручил пилоту деньги.

– Сильно не пей.

– Сильно не буду – честно признался Уклонов.

Горшков остановился у серой пятиэтажки.

– Рановато ты приехал – сказал Горшков.

– Чего так.

– Нотариус наш Ливер в Оху к дочке уехал.

– Ерунда. У меня самолет. Слушай. Ты к сеструхе моей не зайдешь. Ключи взять.

– Зачем?

– В квартиру надо как-то…влезть..-