– Ах ты, подлец! – зазенел девичий голос. – Только попробуй меня тронуть!
Вурдалак распахнул глаза. Удар Душебора пришелся не по лицу девушки, а по ремешку, продетому через уголки ее рта. Курдюм отбросил срезанные концы и вытащил кляп. Едва вернув способность ворочать языком, Ярогнева обрушила на захватчика целый шквал ругани и угроз. Мельник слушал ее, ухмыляясь, а затем влепил оглушительную пощечину и приказал:
– Я не для того дал тебе слово, чтоб ты меня костерила. Скажи своему дружку, чтобы он бросил рога и сдавался.
– Не смей сдаваться, Горюня! – закричала княжна. – Обернись волком и загрызи этого изверга!
– Он меня до такого озверения довел, – откликнулся Горихвост, – что я уже и не помню, когда я волк, а когда человек.
– Бей его чем попало! – верещала княжна. – Хоть рогами его забодай, хоть когтями порви! Обо мне даже не думай!
– Бедняжка, что же ты так раскричалась? – ласково зашелестел Курдюм, прикрывая ее лицо своей толстой ладонью. – Не верти так головкой, а то глазик наколется на мой пальчик и вытечет на пол. Он такой синенький, такой чистый-пречистый. Будет жаль его, правда, Горюня? Смотри!
Он приставил большой палец к глазу княжны и слегка надавил. Горихвост тут же отпрыгнул обратно и швырнул рога на пол.
– Не вреди ей! Я сдамся! – упавшим голосом сказал он.
Ярогнева вертелась и глухо стонала, но Курдюм еще больше давил ей на глаз.
– Стой! Ты же видишь! Я тебе не опасен! – испуганно закричал Горихвост.
– Ложись на пол! Мордой вниз! Руки за спину! – по-хозяйски скомандовал мельник.
Горихвост беспрекословно опустился на колени, лег на холодный пол и уткнулся носом в мраморную плиту.
– Не смей рыпаться! – продолжал мельник. – Не шевелись, или девке конец!
Он стянул запястья Горихвоста ремнями так, что кровь перестала течь по ладоням. Кожаную петлю он натянул ему на шею, затем опутал лодыжки и волоком подтащил к статуе змея, распахнувшего крылья.
Глава 15. Путь злодея
Перекинув ремень через нижнюю челюсть змеиной пасти, мельник вздернул своего пленника ввысь. Горихвост почувствовал, что его руки вот-вот выдернутся из суставов. Он повис под вытянутой головой статуи, раскачиваясь и стукаясь спиной о холодный мрамор.
Сквозь мутную пелену, застилающую глаза, ему удалось разглядеть, что Ярогнева высвободила руку и отчаянно царапает ногтями узел, прижимающий левую ладонь к яшмовому столу.
– В драке двух победителей не бывает, – назидательно произнес мельник, роясь в переметной суме вурдалака. – Думать нужно, на кого тявкаешь. Ошибешься – костей не соберешь. Ой, а это что? Конопля? Ты тоже к ней пристрастился? Вот уж не думал!
– Ничего я не пристрастился, – через силу выговорил Горихвост. – Это улики. Неделю их собирал, пока не догадался, кто прячется под маской Кривой Шапки.
– Знатно ты мне удружил, – хихикнул Курдюм. – Вот прикончу тебя, пущу кровь твоей девке – и отведу душу.
– Может, и мне дашь? – пришло вдруг на ум Горихвосту. – Хочу попробовать перед смертью. Другого случая, видно, не будет.
– Хочешь смерть оттянуть? – захихикал Курдюм – А и правда, куда спешить? На тот свет опоздавших не бывает. Да и мне одному над костром сидеть скучно, а с приятелем веселее. Тем более, когда можно делать с ним все, что душа пожелает.
В колодце, оставшемся за спиной мельника, забурлил огонь. Оранжевая лава поднималась рывками со дна, как чудовище, что лезет настырно, карабкаясь по стене. Раскаленное варево пузырилось уже у самых бортиков, норовя перевалить через них и затопить зал.
Курдюм бросил в этот котел горсть сушеной травы. Конопляные листья вспыхнули и пустили струйки сизого дыма. В нос Горихвосту ударил запах паленого веника.
– Ах, как хорошо! – от удовольствия зажмурился мельник. – Утопшая женка подсказала, что так можно сбросить тягость и горе. Уж больно я тосковал по ней, хоть и отправил в иной мир своими руками. А уж она, как в водяницу превратилась, так заблистала таким изощренным умом, какого прежде за ней не водилось.
Ярогнева распутала второй узел и в изнеможении откинулась на яшмовый стол. Курдюм повел головой, собираясь оглянуться. Горихвост испугался и крикнул:
– Эй!
– Чего?
– Сыпь еще травы, не жалей!
– Ага! Тоже почувствовал? Разобрало? – передумал оглядываться мельник.
Он вытряхнул в огонь остатки конопли, отчего зал заволокло дымом, ненадолго скрывшим от глаз Ярогневу, пытающуюся дотянуться до брошенного клевца. Вслед за травой Курдюм достал из сумы волчью длаку, бесцеремонно расстелил ее на полу и уселся, скрестив ноги. Горихвост зарычал от негодования, но этим лишь рассмешил мельника.
Княжна дотянулась-таки до клевца, несмотря на то, что ремни сжимали ее грудь. Но тронуть его удалось лишь одним пальчиком. Она попыталась подтолкнуть его к себе. Деревянная рукоять приподнялась, но соскользнула с пальца и стукнулась об алтарь.
Курдюм забеспокоился, обернулся, и начал нащупывать Душебор. Однако сгустившийся дым не позволил ему ничего рассмотреть. Невзирая на боль, Горихвост раскачался и пнул по острию меча, который мельник уже поднимал. Душебор вырвался из ладони мельника и отлетел в сторону.
– Ах ты, тварь! – взвизгнул противник. – Вздумал сопротивляться? Что ж, получи, что просил! Легко уйти тебе на тот свет я не дам. Смерть твоя будет лютой. Не это ли обещала вещая птица?
Он схватил обтрепанный веник, завалявшийся среди хлама, и начал хлестать Горихвоста по животу и груди, однако орудие показалось ему слишком мягким. Он сорвал с вурдалака рубаху, обмакнул веник в кипящую лаву и дождался, пока куцые метелки на его концах загорятся.
– Так-то лучше! – с удовлетворением сказал он, прикладывая пламя к груди вурдалака, и без того покрытой ранами и синяками. – Я и деда твоего горящим веничком угощал. А сейчас ты висишь передо мной так же, как он. Что с дедом сделал – то же сотворю и с внучком!
Горихвост заскрипел зубами, однако мысли его в этот миг были о Ярогневе. Курдюм глубоко вдохнул конопляный дым, витающий вокруг его головы. Лицо его приобрело бледный оттенок, глаза выпучились, а зрачки так расширились, что он стал похож на ночную сову. Внезапно сорвавшись, он начал хлестать Горихвоста изо всех сил, как будто стараясь растерзать его тело на мелкие части.
– Думаешь, ты самый умный? – визгливо орал мельник. – Разоблачил кровопийцу. Так, да? Воображаешь, что все про меня знаешь? Ничего ты не знаешь!
– Прав… – прохрипел Горихвост.
– Что? Не мямли!
– Ты прав. Я про тебя ничего не знаю. Ни как ты дошел до такой жизни, ни отчего ты решился на зло.
– Хочешь, расскажу? – злорадно спросил Курдюм. – Времени у нас хоть отбавляй. Остров окружен огненным озером. Через него не перебраться. Никто тебе не поможет, и княжну твою не спасти, так что помучайся перед смертью.
– Нет! Не мучай своими рассказами, – решил схитрить Горихвост. – Знать ничего не желаю.
– Мне плевать на то, что ты желаешь! – брызнул слюной Курдюм. – Я и сам вспоминаю, как все начиналось. Эх, счастливые были деньки!
Он опять подышал дымом, и начал размеренно повествовать:
– Еще пять лет назад я был мужик видный, красавчик и при деньгах. Одна беда – женат на Нечае уже двадцать лет, а детей боги не дали. Вся деревня судачит, что нужно разводиться и брать новую бабу, только где ж это видано, чтобы выгнать из дому жену, с которой столько лет прожил? В деревнях так не принято. Раз уж выпала такая судьба – терпи и не жалуйся.
Все бы ничего, да тут все как в пословице: седина в бороду – бес в ребро. Поехал я на ярмарку продавать муку. В Красной слободе – тьма народу, на рыночной площади шумно и людно, мужики водят медведей, скоморохи играют и пляшут. Это не наше захолустье с его вечной грязью и непролазными топями. Купила мешок муки игривая молодуха Шутиха, да так стрельнула глазами, что мое сердце подпрыгнуло. Попросила подвезти тяжесть до дома – мол, самой мешок не дотащить. А я и рад стараться. Так и привязался к молодке.
Стала она моей задушевной подругой, слушала жалобы на судьбу. Да так слушала, будто все-все понимает. Ни у кого такого отклика не встречал. Знала, как посочувствовать, пожалеть, приголубить. Во всех заботах участие принимала. Нашла колдовское снадобье для плодовитости, и подсунула, чтобы я дал жене без ее ведома.
Начал я подсыпать ее травы Нечае в еду и питье. Разболелась моя благоверная, стала чахнуть не по дням, а по часам. В деревне ей очень сочувствовали, но что тут поделаешь? Дело житейское: захворала баба, с кем не бывает?
А Шутиха играет со мной, распаляет похоть. Клянется, что любит меня, что хочет родить мне детей. Ну как перед ней устоять? Чувствую: скребутся на сердце кошки, нашептывают дурные мысли. А ну, как скончается моя Нечая? Не станет ее – женюсь на Шутихе. Может, оно и к лучшему, что она расхворалась? И все подсыпаю в ее питье травку, будто бы ей на пользу, а сам жду: что будет дальше?
Нельзя сказать, чтобы я не догадывался, будто сам даю жене отраву. Но совесть моя в это время как будто уснула. Ум подсказывает, что творю злое дело, а руки сами все продолжают. Так и довел жену до смерти.
Хоронили ее всем селом. Мне соболезнуют, выражают поддержку, говорят задушевные речи. А я чувствую: будто камень свалился с души. Легкость такая, будто я молодые годы вернул. Ну, думаю, заживу теперь как хочу. Все будет по-новому.
И двух месяцев не прошло, как женился я на Шутихе,. Вроде, исполнилось, чего так вожделел. Однако по-новому – не значит лучше.
Все и вправду переменилось. Старая-то жена была разумной, спокойной. И мудрый совет, бывало, подаст, и руки у нее золотые – все сама сделает, со всем сладит. А новая – вертихвостка, у нее на уме лишь забавы да хохотушки.
Курдюм втянул ноздрями последние клубы дыма и разогнал их ладонями.
– Жили мы с Шутихой, как кошка с собакой. То бурно ссорились, то жарко мирились. И собачились друг с другом, и царапались, и кусались. Я с ней человеческий облик терял, будто в животное превращался. А уж как я ее ревновал! Особенно, когда она строила глазки молоденьким паренькам на селе. И ведь было с чего. Шутиха-то целыми днями ходила по избам, ворожила, гадала, раздавала чародейские травы. То в одной избе за полночь засидится, то в другой. Я, бывало, жду ее, весь изведусь. Думаю: где она сейчас? С кем воркует? Мужики-то вокруг нее так и вьются, как мухи вокруг меда. Просижу как на иглах полночи, глаз от волнения не сомкну. А она вернется, как ни в чем не бывало, и вины ни в одном глазу. Ну, я и напущусь на нее: у кого гостила, с кем любезничала? Бывало, побью ее сгоряча, чтобы помнила, кто ее муж. Наутро она хмурится, дуется. Молчит, будто воды в рот набрала, к себе близко не подпускает. А я чувствую: не могу без нее, хоть ты тресни. С ума схожу, только бы снова обнять. К вечеру наговорю ей ласковых слов, и мы снова в постельке, да так сладко нам, что все обиды разом и прощены. И так до следующей ночи, пока она не засидится в гостях.
Три года прожили мы с ней вместе, но детей не прижили. Мужики надо мной смеются: мол, не в бабах дело, а в дурных семенах. Злили меня эти шутки – не описать как. И тут вернулся с войны прежний хозяин села, сын боярский Злоба Кривая Шапка. Такой весь из себя богатырь, ратной славой овеянный. Герой битвы на Яворовом огнище, в черной свитке, что жена воеводы перешила ему из полкового знамени, с боевым клевцом на ремне. Одно слово: хозяин, да еще вдовый в придачу. Вот моя милая глаз на него и положила.
Как-то, помню, поссорились мы с ней сильно. Я давай ее упрекать: мол, обещала мне детей, а сама не дала. А она мне: я, мол, не дура, от такого старого и толстого наследников заводить. Вот тебе и на! Выходит, я для нее старый и толстый. Что ж ты жену мою первую уморила, стерва такая? А она мне: ты сам ее уморил, я твоей рукой не водила. Да разве я решился бы на такое, если б она меня не сподвигла?
Уж очень многого она от жизни хотела. Не знаю, отчего она такой стала. Была она у своих родителей поздним ребенком, к тому же единственным. Они души в ней не чаяли, баловали, как только могли. Вот она и выросла с убеждением, что стоит ей чего-то захотеть – так сразу все и получит. С детства верила, будто это закон.
Курдюм призадумался. Горихвост разглядел сквозь дым, что Ярогнева распорола ремни на груди и принялась рвать их.
– И как долго ты думал, прежде чем утопить ее? – спросил он.
– Ничего я не думал! – неожиданно взъелся Курдюм. – Поехал я как-то раз на ярмарку в Красную слободу. Мне тогда повезло: продал целый воз муки разом, получил прибыль и поспешил домой, чтобы порадовать жену. Знал я за ней эту слабость: уж больно охоча она до серебра, еще больше, чем до любовных утех. Вот я и вернулся не на следующий день, как обещал, а среди ночи.
Ты и сам убедился: тихо на мельнице не бывает. Шумит вода в ручье, колесо скрипит, жернова трутся. Пустую телегу с одним седоком не расслышишь. Захожу в горницу, а там такое творится, что глаза бы мои не глядели. Кувыркается моя ненаглядная с барином Злобой в постели, да такое с ним вытворяет, что мне даже не снилось. Оба разнагишались, пыхтят изо всех сил, одежда валяется, по всему полу разбросанная. А на креслице, в котором я так люблю сидеть, лежит оружие барина – его старый клевец, с которым он не расстается.
Я от гнева потерял разум. Подкрался, благо, они в самый разгар ласк ничего вокруг не замечали. Схватил клевец, да как вдарю носиком барину прямо в затылок. У него голова – хрясь, и на части разъехалась. Благоверная моя под ним вся в крови, вырывается и вопит, будто ее режут. Хорошо, что деревня от нас далеко – не услышат. Но меня самого этот крик так перепугал, что я вцепился ей в горло и начал душить. Макнул в бочку с солеными огурцами, лишь бы заткнулась. Но стоило вынуть ее из рассола – и она опять голосит во всю глотку. Пришлось выволочь ее на двор и окунуть в запруду, где конопля отмокает. Уж больно мне страшно было, что она снова разорется, вот я ее в водичке и передержал. Вынимаю – а она уж не дышит. Я ее ну трясти, по щекам хлопать – поздно. Захлебнулась жена.
Как дошло до меня, что я наделал – так напал на меня такой страх, что словами не передать. Ну, думаю, узнают об этом односельчане – сами меня и казнят. Ведь у нас тогда и князя еще не было, и боярина не осталось, так что властей никаких. Как решит сельский сход – так и будет. А мужики у нас строгие, спуску не дадут. Вот я и решил замести следы: труп жены оттащил к речке и бросил в омут. Злобу выволок на Девичье поле и оставил подальше от мельницы. Сарафанчик жены сложил на бережке, чтобы все выглядело, будто она на ночь глядя купалась. Следы крови на мельнице тщательно вычистил, барскую одежду собрал и припрятал. Еще до рассвета управился, так что никто меня за этим занятием не заметил.
А как солнышко встало – пошел в деревню и рассказал, что только что вернулся, жены не застал, зато нашел ее сарафан на берегу. Мужики как увидели тело Злобы, так решили, что ночью за ним приходил вурдалак. И Шутиху нечистая сила на дно утянула. Связи между обоими не уловили, и списали все на разгул нечисти Дикого леса.
– Как ты узнал, что черная книга у моего деда? – не глядя в сторону Ярогневы, спросил Горихвост.
– Он читал по Шутихе заупокойную молитву на берегу омута. Его первого позвали, чтобы спасти ее душу, да куда там! Душа оборотилась уже в водяницу. Отпевали ее всем селом. И мужики собрались, и бабы. Дедослав пришел с черной книгой и листал ее у всех на виду. Тогда Шутиха и заприметила ее. После она мне сказала: у старого колдуна – сборник волховских заклинаний. Получишь его – и весь мир в твоей власти.
Целый год жил я без женки, вот и начал скучать по ней. Все же любил я ее, хоть она и была вертихвосткой. Взяла меня тоска по ней – хоть волком вой.
Как прошел год с ее смерти, решил я устроить по ней поминки. Поставил на стол бутыль самогона, зажег свечи, напек пирогов в печи, как она, бывало, пекла. Не успел и трех чарок приговорить – слышу: в заводи плеск, мельничное колесо закрутилось, будто вихрем его понесло, половицы скрипят, гул и треск по всей мельнице. Что за диво? Испугался, признаюсь. И тут является мне моя суженая – в белом платье, каким помнил ее со свадьбы, в венке. Я бросаюсь к ней, хвать – а руки проходят сквозь нее, как сквозь воздух. «Не обнимешь меня, говорит, я теперь существо не из этого мира». Я бух перед ней на колени! Дорогая, кричу, как мне тебя вернуть? Все на свете бы отдал, лишь бы еще раз тебя обнять. Тут она мне и рассказала, что есть один способ. Разбуди огнезмея, говорит, и выдаст он тебе все сокровища, какие поднесли ему за тысячу лет, в стародавние времена. Мало этого – он исполнит любое желание, все, что ни попросишь. Прикажешь ему вернуть меня с того света – он и это исполнит. Говорит, что змей в пекле – весьма важное существо, он там душами повелевает. Захочет – удержит покойника в своем царстве, а захочет – отпустит.
– Обманула тебя Шутиха! – раззадоривая Курдюма, усмехнулся Горихвост. – Змей вообще не из пекла. Он в плену у богов. И душами повелевает совсем не он, а Великий Лиходей, хозяин тьмы.
– Откуда ты знаешь? – подозрительно спросил мельник.
– Так я же в лесу живу, среди нечистой силы. Мне ли не знать?
– Врешь ты! – разозлился Курдюм. – Не могла моя милая меня обмануть.
– А вот и могла!
– Молчи!
Рассвирепев, Курдюм пырнул его Душебором. Лезвие скользнуло по ребру и рассекло кожу, пустив струйку крови. Через бортик колодца перекатился жирный рукав лавы, подполз к алой лужице, помедлил, будто раздумывая и принюхиваясь, и лизнул ее, словно огненным языком.
– Я своей жене верю, а не тебе, вурдалаку лесному, – продолжал мельник. – Она мне дороже твоей волчьей морды.
– Нет ее! Все, что было – истлело. Ведь пока она не появилась, был ты добропорядочным мельником, семьянином и любимцем села. А как села она на твою шею – так ты сразу испортился.
– Понимал бы ты что! – разъярился Курдюм. – Ты, дикарь, не знал настоящей страсти. Кто ее раз попробовал – тот без нее уже жить не захочет. А тебе и знать незачем, твоя кровь нужна лишь для того, чтобы напитать змея!
Взрыв гнева поднял мельника на ноги. Он накинулся на беспомощного Горихвоста и принялся рвать с его загривка клочья шерсти. Вурдалак зарычал сквозь плотно сжатые зубы. Шерстяные комки с обрывками окровавленной кожи полетели в огонь – языки пламени взметнулись ввысь и подхватили их на лету.
– Я тебя на лохмотья порву! – забываясь, орал мельник. – Убью так же, как убил старого колдуна. Хочешь знать, как я с ним расправлялся? Не кривись, а послушай! И не смей отворачиваться, смотри прямо, ты весь в моей власти!
Он сжал руками голову Горихвоста, и, приблизив лицо, заговорил, не давая тому отвернуться:
– Водяница принесла мне копейку, выловленную в омуте, и сказала: «пора!». Я надел свитку и колпак Злобы, чтобы меня принимали за привидение, и вооружился его клевцом. Добраться от мельницы до избы Дедослава нетрудно: нужно лишь пересечь поле, во тьме никто не заметит. Однако в ту ночь в кабаке шла игра. Пришлось спрятаться в коноплянике и подождать, пока игроки разойдутся.
Дедослав сам открыл дверь: он привык к тому, что селяне могут явиться за помощью в любой час дня и ночи. Увидев меня в одежде убитого барина, он обо всем догадался. Я сделал последнюю попытку: попросил выдать мне книгу по доброй воле, но тот наотрез отказался.
Что ж, этого я и ожидал. Против клевца даже колдун не устоит. Тюкнул его тупой стороной, чтоб не сразу прикончить. Метил в затылок, да руки тряслись от волнения – попал в место, где хребет соединяется с шеей. Старичок так и обмяк. Я связал его пояском, который валялся на лавке. Подвесил к матице и отстегал плетью, но старик лишь ругал меня. Тогда я сыграл с ним в «тепло-холодно». Начал шарить по горнице и спрашивать: холодно или тепло? Колдун не отвечал, однако читать его мысли оказалось не так уж и трудно. Когда я удалялся от цели, он оживлялся и принимался ругать меня, на чем свет. Когда приближался, он леденел, кусал губы и молчал, будто рыба. Так я и нашел половицу, под которой скрывался тайник с книгой.
Однако раскрыть ее оказалось мало. Страницы не захотели показывать письмена. Дедослав насмешничал и издевался. Говорил, будто книга не выдаст своих тайн такому лопуху. Что ж, он сам накликал беду.
Я развел костерок и поджарил ему пятки. Времени – хоть отбавляй, до утра три часа. Изба стоит на отшибе, в деревне ничего не слышно. Зато псы заливаются так, будто волка почуяли. Их лай заглушает и крики, и стоны.
Покидал я в костер конопли, подышал, и тут такой нашел на меня хохотун, что я аж по полу покатился. Говорю старику: вот ты гадаешь по книге, а своей гибели не разглядел! Какой ты колдун после этого? Шарлатан и обманщик. Как читать книгу? Признавайся, иначе смерть твоя будет жестокой!
Но он только проклял меня всеми богами, и посулил смерть от того же оружия, с каким я пришел. Вот простец! Я давно уже проклят, мне назад пути нет, да и душу мою не спасти. Он своими проклятиями еще больше меня развеселил. Много брани выслушал я в эту ночь. Дед твой будто нарочно меня злил, чтобы я побыстрее его замучил. Однако трудился я не удовольствия ради, так что пришлось ему потерпеть еще пару часиков.
Чтобы обставить все, как бесовский обряд, я надумал зарезать козла – тот сам подал голос из хлева, как будто судьбу звал. Кровь я пожертвовал темной силе. Отрезал козлу голову, повесил деду на грудь, и положил на выпавший язык ту копейку, что мне водяница дала – чтоб меня самого бес не тронул, если удастся его зазвать. Однако без заклинания из книги темная сила не торопилась явиться, так что пришлось все доделывать самому.
Когда стало ясно, что заветного слова от колдуна я так и не услышу, я добил его по затылку чеканом. Кромсать тело не стал. Прежнего барина я разделал из ярости, но тут ярости не было – только цель и холодный расчет.
И вот читаю я заклинание на пробуждение змея, а там: «возьми меч Душебор… раствори грудь благородной девы… достань сердце… сцеди ру́ду в Кровавую чару…» Ничего не пойму. Что за меч Душебор? Что за «ру́да»? И где я возьму благородную деву?
И надо же: опять мне повезло! Может, я под счастливой звездою родился? Согласился Видоша отправиться тебе на выручку, да еще и псаря с собой взял. Что было дальше – ты помнишь. Жаль, меча мы не выручили. Так и остался у чертовой девки…
Я как увидел ее корзно с соколом, так смекнул: не она ли та самая благородная дева? Как удачно: сразу две составных жертвы – в одном месте: княжна и меч. Только как выманить ее из лесу? Это задачка…
Хорошо, что решение ты мне сам подсказал, когда собрался брать приступом княжой двор. Растрезвонить об этом на всю округу – и княжна сама явится, чтобы спасти отца с матерью. Правда, лук у нее с оберегом такие, что лучше держаться подальше. Но тут я на тебя понадеялся, и не ошибся.
Курдюму сделал движение, словно хотел обернуться и взглянуть на Ярогневу. Горихвост спешно спросил:
– А что бы ты дальше сделал? Если бы все по-твоему пошло?
– Тут совсем просто, – рассмеялся Курдюм, наблюдая, какие мучения доставляют подвешенному его слова. – Натравить тебя на князя с женой и сынком – легче легкого. Пока ты бы их рвал, я занялся бы девкой. Если б ты помешал – тут я б тебя и прикончил. Чару кровавую я успел прикупить у Воропая – ты, недотепа, бросил ее, когда от него убегал. Меч и девка в наличии, черная книга уже у меня. Осталось затащить княжну в Рогатую вежу, привязать к алтарю и вспороть ее белую грудку, как делали в старые времена.
Курдюм облизнулся и опять попытался обернуться, но Горихвост задергался и застонал, тем более что притворяться ему не пришлось. Мучитель довольно засмеялся и произнес:
– Вижу: мои байки тебя радуют до глубины души. Мучения не только для тела годятся, они и душу должны задевать, иначе пытка будет неполной. Что еще хочешь услышать?
– Почему все пошло не так? – спросил Горихвост.
– Девка мне все планы спутала. Заглянула тебе в глаза и приворожила. На это я никак не рассчитывал. Пришлось выбираться из затруднения, а для этого нужен был большой шум. Я позвал всех на приступ Сторожевой башни. Народ был возбужден, долго уговаривать не пришлось. Вижу: Видоша собрался на парусе улетать. Эх, была не была! Уцепился за хвост и полетел вместе с ним. Едва не сверзился и не расшибся. Боярин прежде меня соскочил, а вот я до самой горочки долетел.
Ох, и перепугался же я, когда крылатый парус потащил меня невесть куда! А когда я увидел под собой дымящуюся гору, то душа моя вовсе в пятки ушла. Но как только клубы дыма скрыли из виду башню, я догадался: вот удобный случай, чтобы исчезнуть!
Парус клонило к земле, горный склон оказался почти под ногами. Спрыгнуть оказалось легко. Остатки паруса я бросил на краю жерла, он уже был не нужен. Обосновался в Рогатой веже, засел тут в засаде. Слух прошел, будто все сюда явятся, чтобы новый договор заключить. Князь семью свою приведет.
И опять мне удача! Жертва сама на ловца идет. Это ли не знак счастливой судьбы? Подлый Видоша чуть мне все не напортил: вылез не вовремя и едва замысел не сорвал. Но я как увидел, что он в княжну саблей тычет – тут же вмешался. А теперь ты с княжной в моей власти. Захочу – прямо щас кишки выпущу, захочу – чуть подольше помучаю.
– Ну, прикончишь ты нас. А что дальше? – спросил Горихвост.
– Выйдет змей из норы, встанет передо мной. Я велю ему выполнить мое желание. Вернуть с того света Шутиху и выдать сокровища, что таятся в глубинах горы.
– От сокровищ тех давно след простыл. Мой дед копал здесь – не нашел ничего, кроме старого хлама.
– Душебор, чара кровавая – не такой уж и хлам. Вещи древних веков. Впрочем, когда моя женка станет морскою царицей, у нас будут сокровища всего белого света. Жаль только, что моя баба будет выше, чем я. Ничего, потерплю как-нибудь. Главное, чтоб она не забыла, кто ради нее так старался.
– Выходит, все это время тебе нужны были только жертва и меч, – с горечью проговорил Горихвост. – А я-то за друга тебя принимал!
– Не был я никогда твоим другом! – заявил Курдюм, и для убедительности ткнул его острием Душебора.
Струйка крови стекла из раны. Язык пламени потянулся к ней и жадно слизнул. Лава в колодце разбушевалась.
– Ловко ты притворялся! Говорил, что мечом собираешься одолеть водяницу. Я и верил.
– Водяница сама меня одолела, – рассмеялся Курдюм. – Я весь ей принадлежу, душой и телом. Каждый раз, когда вспоминаю, как жена меня обманывала – хочу придушить ее. Так и душил бы ее раз за разом, своими руками, так и стирал бы в прах. А после, как приступ удушья отпустит, начинаю опять тосковать. Чувствую – жить не могу без нее. Все на свете бы отдал, лишь бы вернуть.
– И что будет, когда ты достанешь ее из воды?
– Расцелую, а после опять задушу, – со смехом ответил Курдюм.
Ярогнева наконец сбросила последние путы. С замиранием сердца Горихвост следил за тем, как она осторожно спускается с алтаря, неловко цепляясь за гладкую поверхность стола. Курдюм уловил краем уха хлопок за спиной и попытался оглянуться. Пленник качнулся, пнул его по руке, и выкрикнул прямо в лицо:
– Дурень ты! Все твои злодейства пропадут напрасно. Ни сокровищ ты не получишь, ни жену не вернешь.
– Это еще почему? – впился в него едким взглядом Курдюм.
– Змей – подземное чудище, оно не станет слушаться такого холуя, как ты. Как ни читай черную книгу, сколько заклинаний ни говори – ему хоть бы хны.
– Врешь ты все! – разозлился мельник. – Нарочно зубы мне заговариваешь, чтобы свою смерть отсрочить. Только тебе это не удастся!
И Курдюм потянулся к мечу. Душебор лежал у него под рукой, на мраморных плитках. Не отрывая взгляда от пленника, мельник нащупал его рукоять и потянул на себя. Но меч не поддался. Курдюм дернул его посильнее. И снова меч остался лежать, как будто приделанный к полу.
Удивленный Курдюм обернулся. У него за спиной высилась в полный рост Ярогнева с клевцом в руках. Ее нога в темно-малиновом сапоге придавила клинок Душебора к холодному мрамору.
Курдюм изменился в лице и растерянно произнес:
– Ой! Ты тут?
И не смог договорить. Ярогнева пихнула его сапогом. Мельник откинулся на спину и грохнулся об пол.
– Постой! Как же так? Так нельзя… – забормотал он.
– Нет, так можно! – возразила охотница. – Так даже нужно!
И она изо всех сил ударила его тупой стороной клевца в грудь. Раздался хруст сломанных ребер. Благообразная физиономия мельника перекосилась, и он издал такой вопль, что его одного хватило бы разбудить всех мертвых в округе.
– Пощади! – плаксиво взвыл мельник, пятясь от девушки на карачках.
Ярогнева склонилась над ним, сжимая клевец пальцами, побелевшими от напряжения. Ее голубые глаза полыхали, как Перуновы молнии.
– Ты собирался прикончить Горихвоста, который доверял тебе, как щенок? – спросила она.
Курдюм бухнулся ей в ноги и взмолился:
– Смилуйся! Ради всего святого!
– Какого еще святого? – молнии из глаз Ярогневы посыпались, как во время грозы. – Что святого осталось в твоей сгнившей душе? Ты меня обнасилить хотел!
– Не хотел! – взвизгнул Курдюм.
– Тогда зачем думал об этом?
И Ярогнева принялась чеканить его клевцом, раз за разом опуская тяжелый молот на грудь, плечи, бока, целя в голову, которую воющий мельник изо всех сил закрывал руками. По пути он задел волчью длаку и невольно пихнул ее к Горихвосту.
– Освободи меня! – глухо позвал волк подругу.
Ярогнева бросила втоптанного в грязь мельника, поменяла клевец на меч и рассекла кожаные ремни, на которых болтался вурдалак. Горихвост рухнул на пол и первым делом подобрал свою шкуру.
– Можешь встать? – спросила Ярогнева.
– Попробую, – слабо проговорил он.
Дева взвалила на плечо его руку и подняла с постамента, залитого кровью. Несколько алых ручейков стекли с белого мрамора и унеслись вниз, к колодцу, в стоках которого бурлила лава.
– Змей кровь почуял. Ворочается, – заметил Горихвост. – Чем больше крови, тем больше в нем жизни.
– Ты думаешь, он проснется? – с тревогой спросила Ярогнева.
– Заклинание из черной книги прочитано. Крови в колодец натекло предостаточно. Осталась самая малость.
– Какая?
В этот миг за спиной Ярогневы оставленный без присмотра Курдюм собрался с последними силами, подобрал брошенный клевец и поднялся на ноги. Горихвост успел заметить, как он заносит над головой девы железное жало, вырвал из ее рук Душебор, сделал выпад и всадил острие меча в толстое брюхо мельника. Ярогнева испуганно оглянулась и увидела за собой врага, оседающего на колени с выпученными глазами и выпавшим из-за зубов языком. Курдюм навалился на бортик колодца и перевесился через край. Кровь из его раны струей полилась вниз, прямо в разверстое жерло, из которого в лицо бил душный жар. Поднимающаяся лава заклокотала и брызнула в потолок снопом оранжевых искр. Ярогнева успела вырвать клевец из рук мельника и отшатнулась.