Горихвост перевел дух. Все завороженно слушали, и даже князь не пытался перебивать его.
– После того, как мы взяли Видошину башню, Воропай мне поведал, что все три застарелых дела – растерзание Злобы, утопление Шутихи, да в придачу к ним появление водяницы – произошли в одну ночь, – продолжал Горихвост. – Вот так новость! Я подумал: а не привязано ли одно к другому? Что у них общего? И принялся соображать.
Начал я с пропажи Шутихи. Тут дело вроде бы ясное. Ну, пошла баба ночью купаться на свою беду – вот и утонула. Только кто это видел? Курдюм, по его словам, был на ярмарке в Красной слободе. К вечеру расторговался и поторопился домой. Воротился под утро и нашел на берегу омута платье жены.
А водяница? Оказывается, ее прежде в омуте никто не встречал. А с этого дня она начала баловать на мельнице того же Курдюма. Две из трех нитей протянулись к нему. Тело Злобы нашли в ту же ночь, причем на Девичьем поле, за которым течет речка Змейка. А на Змейке Курдюмова мельница как раз и примостилась.
Тут и начали одолевать меня нехорошие мысли. Очень уж не хотелось думать, что мой приятель Курдюм может быть в чем-нибудь виноват. Однако деваться некуда, дело есть дело. Пришлось отвечать на вопросы.
Мог ли Курдюм убить Злобу? Как я ни гнал от себя эту мысль, но ответ пришел сам. У одного мельника была веская причина: Шутиха ворковала с барином за спиной мужа. Какое неожиданное совпадение: оба погибли в один день – вернее, в одну ночь.
В эту ночь Курдюм якобы был в дороге. А мог ли он вернуться не под утро, а на несколько часов раньше? Мог ли искромсать тело барина? Руками такого не сделать. Но Злоба всегда носил свой любимый клевец – тот напоминал ему о былой воинской славе. Барин гордился им, выставлял напоказ. Какой мужчина не захочет похвастаться подвигами перед бабой – тем более такой соблазнительной, как Шутиха? Вот он и взял свое оружие на свидание, чтобы покрасоваться. А к утру его тело оказалось раздрызгано так, что страшно смотреть. У клевца одна сторона – что железный клюв, который пробивает насквозь и выдирает куски. А другая сторона – как боевой молот, что проламывает и дробит. Не похоже ли было, что Злобу клевцом обработали?
– Вообще-то, мужики на вурдалака грешили, – отвел взгляд Воропай.
– Мне-то он на кой ляд? – не выдержал Горихвост. – Я Злобу едва знал. Да и не могу я никого рвать зубами. Мне после такого зверинства в человеческий вид не вернуться. А мог ли Курдюм сам жену утопить? Его мельница – на отшибе, там кричи, не кричи – не услышат. Останется только одежду на берег подбросить, да свалить все на нечистую силу – например, водяницу, которая, вот опять совпадение, как раз в эту ночь и объявилась. А что выйдет, если утопшую по-человечески не похоронить?
– Душа в рай не отправится. Так и будет скитаться по грешной земле, – отозвался юродивый.
– Вернее сказать – по воде, – поправил его Горихвост. – Как попала Шутиха в омут, так водяницей в нем и осталась. Она и отдала своему бывшему муженьку ту щербатую деньгу, которую Лутоха ей в жертву принес. Есть старое поверье: если нечистый коснется серебра – оно почернеет. Когда я нашел копейку, она была черной, будто ее сам князь тьмы обмусолил. Что, брат Курдюм, не так оно было?
– Не так, – хмуро ответил мельник с конца мостика. – Выдумки это.
– А когда ты вернулся в ночь с ярмарки, и застал на своем собственном ложе Шутиху со Злобой? Оба голые, беззащитные, да еще заняты таким делом, что ничего на свете не замечают? Что ты тогда сделал? Рассказывай сам, чтоб выдумывать не пришлось.
– Ничего я не сделал, – буркнул мельник. – Я вообще только утром вернулся.
– Кто может это подтвердить? – обратился Горихвост к селянам. – Кто своими глазами видел, как Курдюм возвращается из Красной слободы?
Мужики отводили глаза под его требовательным взглядом. Ни один не хотел отвечать, все глядели в землю.
– Что, никто? – настаивал Горихвост. – Выходит, что обо всем вы знаете с его собственных слов? Что он вернулся под утро, жены не нашел, увидел ее сарафан на берегу омута и так понял, что ее утянула на дно водяница?
– Вроде, так все и было, – решился сказать Воропай.
– А что, если я расскажу, как все было? – Горихвост попытался вырваться из пут, но лишь причинил боль стонущему Видоше. – Курдюм с ума сходил по Шутихе, так она его околдовала. Пока он торговал, чтобы принести побольше денег жене, та кувыркалась в постели со Злобой, благо, завлечь барина было делом нехитрым. Курдюм торопился домой, вернулся среди ночи, а они, занятые любовью, ничего не заметили. И вот мельник видит измену, приходит в жуткую ярость, крадется к одежде барина, которую тот набросал где попало, и ворует клевец. Эй, Курдюм! Барин почувствовать-то хоть что-то успел? Ты над ним издевался? Насладился моментом? Объяснил ему, как плохо спать с чужими женами?
– Ничего я не объяснял, – буркнул Курдюм.
Ярогнева рядом с ним замерла и даже перестала трепыхаться.
– А вот в это я верю, – откликнулся Горихвост. – Удар острым концом клевца в затылок – и череп разнесен вдребезги. Злоба не страдал, если это кого-то утешит. Оставалось лишь избавиться от покойника, да видать, мельник пришел в такую ярость, что продолжал кромсать тело даже тогда, когда дух уже отошел. Оттого оно и оказалось разделано до бесчеловечности. После выволок его на Девичье поле и бросил, будто это нечистая сила застала барина среди пустыря.
– А что же Шутиха? – очнулся от изумления князь.
– Ох и визжала она, наверное! Так или нет? Ты схватил ее за горло, верно? После мокнул головой в воду – как раз туда, где отмокает срезанная конопля.
Пухлая ладонь мельника нащупала Душебор и легла на рукоять с зеленым камнем.
– Когда ты поднял ее из воды, она уже не дышала. Тут только ты спохватился. Бросил ее тело в омут, чтобы скрыть с глаз долой. Да она просто так не пропала! Обжилась на дне, а потом появилась. Когда это случилось? На годовщину убийства? Что она велела тебе? Признавайся!
Курдюм беспокойно вращал глазами.
– Братцы мои, дорогие! – заголосил он, едва не плача. – Что ж тут творится? За что этот поклеп? Княже, будь милостив, защити меня от порухи доброго имени. Вы же меня столько лет знаете! Разве я к вам не со всей душой?
– В самом деле, – с недоумением спросил князь. – Допустим, мельник и вправду тот самый злодей, что убил жену вместе со старым вотчинником. Но причем тут Дедослав? Чем старый колдун перед ним провинился?
– Подумай сам, княже, – ответил ему Горихвост. – Курдюм признавался, что отдаст все на свете, лишь бы вернуть жену с того света. А для этого нужна черная книга. Дый не даст мне соврать: Дедослав ни за что не отдал бы книгу в чужие руки. А пытал его злодей ради того, чтобы выведать слово, которым отмыкаются страницы.
Князь вопросительно посмотрел на Лесного Царя. Дый качнул дубовым венцом на каштановых волосах и произнес:
– Через год после смерти с того света никого не вернешь. Ни черная книга тут не поможет, ни сокровища всего мира.
– Верно! – воскликнул Горихвост. – Но злодею кто-то внушил, что если разбудить огнезмея, то тот выполнит любое желание. А сделать это можно, повторив древний обряд.
– Что за обряд? – подозрительно спросил князь.
– Жертва! Нужно напоить змея кровью девы из благородной семьи. Как это сделать – как раз и описано в книге волхвов. Оттого дед и прятал ее от посторонних – знал, какая беда может случиться, если на книгу упадет дурной глаз. Вот Курдюм и замыслил украсть книгу, пытками выведать у волхва слово, которым она отмыкается, разбудить змея и потребовать исполнения желания.
В ночь убийства никто Курдюма на мельнице не видел. Никто не знает, где он был в это время. От мельницы до избы Дедослава – прямой путь. Нужно лишь пробежать через Девичье поле, между Ветхим капищем и Мокушиной березкой, да обойти стороной околицу Грязной Хмари. К удаче злодея дед жил на отшибе, в стороне от деревни, на краю густого конопляника, в котором можно спрятаться так, что никто не найдет. Добраться до него незамеченным мог бы даже простак, а Курдюм далеко не прост. Он заприметил, что, несмотря на поздний час, в окнах кабака горит свет – там шла игра. Он дождался, пока игроки разойдутся, и только когда они легли спать, вылез из зарослей. Тут-то его и заметил Пятуня, по пьяни принявший злодея за призрак Прежнего барина. В ночи ошибиться нетрудно, тем более что Курдюм вырядился в черную свитку, на которой и без того уже была кровь, да прихватил с собой клевец.
Мой дед хорошо знал Курдюма. Мельник на селе – фигура видная, на его мельницу все зерно возят молоть. Дедослав был доверчив, к нему вся деревня ходила за лечением и советом, он никому не отказывал, всех привечал и впускал. Вон, Лутоха не даст мне соврать.
Стоящий поодаль Лутоха молча кивнул и смахнул слезу, ни с того ни с сего пробежавшую по щеке.
– Так что дед мой, не глядя на позднюю ночь, сам распахнул дверь перед своим убийцей, – продолжал Горихвост. – Однако как ни пытал Курдюм волхва – тот тайны книги не выдал и слова заветного не сказал. Тогда мельник прибег к привычному средству. В огонь, которым поджаривал деду пятки, он набросал конопляных листьев, и дышал этой гарью до одури, пока совсем разум не потерял. После он добил измученного старика клевцом и зарезал у его ног козла, чтобы все решили, будто тут бесновалась нечистая сила. Козлиной кровью он облил тело жертвы, а отрезанную голову подвесил деду на грудь – так можно было подумать, что волхв сам вызвал беса из черной книги, да не справился с ним, вот бес его самого и прикончил. А в довершение, будто в насмешку, кинул в пасть козлу щербатую копейку, которую достала ему водяница со дна.
– Копейка-то для чего? – угрюмо осведомился Нежата.
Горихвост только пожал плечами, но Лутоха уверенно объяснил:
– Это для беса! В уплату за черное дело! Чтобы ни у кого не осталось сомнений, что тут погуляла бесовская сила.
– Нет беса страшнее, чем человек, потерявший людской облик, – с горечью продолжал Горихвост. – Я и сам грешным делом подумал, что тут без нечистого не обошлось. Однако мельника толкал на это злодейство не бес. Вряд ли он до такого дошел бы, если бы не коварная прихоть его бывшей жены – утонувшей Шутихи. Она и при жизни была криводушной, а уж как превратилась в подводную тварь – тут и вовсе пустилась во все тяжкие. Только она не могла не знать, что не будет ей выхода с того света.
– Выходит, она и мужа своего обманула? – заключил Всеволод.
– Выходит, что так, – подтвердил Горихвост.
– Но для чего это ей?
– Похоже, задумала еще пущее злодейство. Иначе зачем она подговаривала своего благоверного будить змея?
– В самом деле – к чему это? Змей проснется – попалит землю, ни травинки живой не оставит, – дрожащим голосом произнес Лутоха.
– Ах ты, чтоб тебя! – воскликнул вдруг Дый.
Горихвост с удивлением уставился на Лесного царя: на его памяти это был первый раз, когда тот давал волю чувствам.
– Вода! – коротко бросил царь. – Пожар от змея такой, что ничем не унять. Надежда одна – на бескрайний потоп. Хлынут воды всемирного моря – затопят сушу. Весь наш мир, все поля с городами и селами уйдут на дно. Где сейчас поют птицы и кормятся звери – там одни стаи рыб смогут проплыть. Где высокие горы – там останутся одинокие острова. Придет водное царство. Кто его призовет – тот и станет в нем царствовать.
– Вот оно что! – гулко выкрикнул Горихвост. – Выходит, мало водянице ее омута. Захотела весь мир превратить в дно морское, а самой превратиться в царицу. Вот так желание загадала – не постеснялась!
Князь сделал едва заметное движение рукой, затянутой в кожаную перчатку. Нежата понял его без слов: тут же снял с пленников цепь, которой пристегивался каменный груз, и принялся разрезать стягивающие их путы. Горихвост с наслаждением сбросил остатки веревок, поднялся, нетвердо шатаясь на хлипких качелях моста, и принялся разминать затекшие руки. Видоша остался лежать, молясь, чтобы о нем поскорее забыли.
– Эй-эй, вы чего? Это же вурдалак! – забеспокоился Курдюм. – Попадете ему на зубок, он костей от вас не оставит!
Но его уже мало кто слушал.
– Что же ты никому не сказал, что подозреваешь мельника? – осведомился Всеволод.
– Догадка казалась мне самому настолько дикой, что, не проверив ее, я не решился бы обвинять друга. Врагом показал себя Видоша, он и навлек на себя подозрения. Но после взятия Сторожевой башни, когда Воропай обмолвился, что все три события Бешеной ночи произошли разом, у меня будто молния в голове сверкнула. Только я сам себе не поверил. Как же так? Ведь Курдюм так стремился помочь мне: и на мельнице прятал, и из Дикого леса вытаскивал вместе с Видошей и Звягой.
– И вправду: зачем ему было стараться?
– Не я ему нужен был, а мой меч Душебор. Без него не закончить обряда, который задумал злодей. Курдюм после взятия башни пропал без вести, а Видоша ударился в бега. Я подумал: подстрою ловушку. Если злодей уцелел – то объявится, даже если конец света наступит. То-то я удивился, когда появился Видоша!
– И тут выскочил мельник, как чертик из табакерки, – задумчиво вымолвил князь.
Чем дальше Нежата слушал эту обличительную речь, тем более недовольным становилось выражение его физиономии. Черная, с седыми прожилками борода задиралась кверху, ноздри раздувались, а огромные кулачищи дергались из стороны в сторону, будто не находя, с кем познакомиться.
– Выходит, ты у нас один такой умный? – не выдержал старый кметь. – Княжеские слуги убивца сыскать не смогли, а вурдалак из Дикого леса прибежал, хвостиком махнул – и на тебе всю правду в готовом виде и за бесплатно!
– А ты на Дикий лес бочку-то не кати! – повысил тон Горихвост. – Если ты со всем своим опытом следопыта с делом не справился, то кто виноват? Снова нечисть?
– Ты-то чего в следствие сунул нос? Ты вообще не при службе!
– Еще бы! На служак вроде тебя понадейся – и злодей будет резать селян, пока не упьется кровью по самое горло. Зато у юродивых, невиновных и беззащитных, враз полетят головы.
– Ты меня службе не учи, – затряс кулаками кметь. – Да, бывает, казнишь человечка, а после окажется, что виноват был другой. Но это не так уж и страшно. Главное – чтобы злодей не ушел от ответа. А если по дороге еще кого-нибудь зашибет, так извиняюсь, рука правосудия тяжела.
– Нежата, уймись! – строго окликнул подручного князь. – Ревновать сейчас не время. А за то, что вурдалак прежде тебя доискался до правды, я не в обиде. Уж больно хитер злодей. Кстати, с какой стати он вообще высунулся? Его же считали погибшим. Так и ушел бы от ответа. Или ему еще что-то нужно?
– Боюсь, что так, княже, – проговорил Горихвост. – Твоя дочь – единственная в нашем краю девушка благородных кровей. Все остальные простушки. Если злодей замыслил жертву, то без Ярогневы не обойтись.
Вслушиваясь в их слова, Курдюм с тревогой озирался по сторонам.
– Доказательства есть? – деловито осведомился Всеволод.
– Посмотрите в его заплечном мешке, – посоветовал Горихвост. – Если он пришел творить жертву, то должен был прихватить кое-какие вещички.
Князь кивнул слугам. Коняй и Нежата бросились к Курдюму, но тот приставил к шее Ярогневы острие Душебора и с угрозой выкрикнул:
– Куда? А ну, стой! Я из девки кровь выпущу. У меня-то рука не дрогнет!
– Осторожно! Не двигайтесь! – испуганно взвопил Горихвост. – Он уже столько душ загубил, что перестал бояться греха.
Верхуслава побледнела и закусила губу. Ярогнева схватилась ладонью за острие Душебора и принялась отталкивать меч от себя. Из-под пореза на ее пальцах закапала алая кровь.
– Вот чертова девка! – взревел Курдюм и так сдавил тоненькую фигурку, что у девушки хрустнули кости.
Забыв обо всем на свете, Горихвост устремился к дальнему концу мостика. Дорожка под его ногами зашаталась так сильно, что его бросило к краю. Он судорожно вцепился в канаты, пытаясь удержаться и не свалиться в жаркую бездну. А Курдюм уже успел взвалить девушку на плечо и тащил ее прямо к Гранитному острову. Ярогнева вырывалась, визжала и била его кулаками, но толстый мельник не обращал внимания на сыпавшиеся удары. Горихвост почувствовал прилив дикой ярости и бросился вперед.
– Хватай его! Кожу с него сдери! – прокричала вслед Верхуслава.
Ее голос отражался от скалистых склонов вулкана и гремел эхом сразу со всех сторон. Горихвост нагнал мельника у самого конца моста. Багряное корзно Ярогневы мелькнуло перед глазами. Курдюм швырнул тоненькую фигурку вперед: девушка пролетела несколько шагов и распласталась на гранитном берегу острова.
– Не смей трогать девку! – взревел вурдалак.
– Я за свою жизнь столько девок потрогал, что одной больше, одной меньше – погоды не сделает, – ухмыльнулся Курдюм, и принялся рубить мечом канаты, удерживающие мост на весу.
– Сейчас рухнем! Назад! – закричал Горихвост, обернувшись к толпе.
Всеволод подхватил Верхуславу на руки и бросился к горному склону. Стая селян во главе с Воропаем ломанулась за ним, грохоча и ломая дощатые ступени. Волокна на рассеченных канатах трещали и лопались, пока не остались одни тонкие ниточки в самой их сердцевине.
– Катись в пекло! – выкрикнул мельник, соскочил на гранитный берег и от души рубанул напоследок.
Последние нити канатов с гулом начали лопаться. Перед глазами Горихвоста мелькнул зеленый мятль, поверх которого болтался заплечный мешок. Он кинулся вперед и вцепился в мешочные ремни. Мельник, испугавшийся, что его сбросит в пропасть, отстегнул их. Мешок сорвался с его спины и остался в руках вурдалака. И тут последний канат с оглушительным хлопком лопнул. Падающий мостик бросил Горихвоста вниз, прямо к кипящей лаве. Как язычок плети, кончик моста хлестнул по скалистому обрыву, от души приложив о шершавую стенку оседлавшего его человечка.
Селяне во главе с князем уже толпились на противоположном берегу. Обрубленный мостик повис в пропасти, лопнувшие канаты дернулись, будто в конвульсиях. Их дальние концы потерялись за крутыми изгибами скал. Всеволод подошел к обрыву, заглянул через край и спросил:
– А что наш вурдалак? Неужто пропал?
Нежата с Коняем вытянули на скалу остатки моста, на дальней ступеньке которого раскачивался, цепляясь за досочку, Горихвост. В руке он продолжал сжимать заплечный мешок мельника.
– Что, уже отпевать меня вздумали? – спросил он, выбираясь на ровную твердь.
Нежата развязал тесемки на горловине мешка и начал вытряхивать его содержимое на каменный пятачок. И тут же взвыл от боли. На ногу ему с глухим стуком свалился железный клевец на длинной деревянной ручке. Одна сторона боевой части вытягивалась кривым долгим жалом, напоминающим птичий клюв, а вторая обрывалась тупым плоским чеканом в виде тяжелого молота. Этот молот и грохнулся на стопу кметю, вызвав непроизвольную волну брани.
– Я этот клевец узнаю, – оживился Воропай. – Это «Вороний коготь». Злоба повсюду его таскал.
– А что там еще? – с любопытством полез вперед Жихарь.
Вслед за клевцом о замшелые камни хлопнулся ветхий книжный оклад с колдовским знаком на лицевой дощечке. Воропай потянулся к нему, и тут же отдернул ладонь, будто испугался обжечься.
– Она самая! Черная книга! – с суеверным ужасом произнес он.
– Не трогай! – строго велел князь.
– Это еще не сама книга. Это всего лишь оклад, – успокоил старосту Горихвост. – Но и его достаточно, чтобы удостовериться: мельник – тот самый тать, которого все искали.
– Я его заберу, – потянулся к окладу Дый.
– Забирай, и храни подальше от жадных рук, – согласился князь. – Осталось найти саму книгу, иначе кто-нибудь доиграется и таки вызовет бесов из пекла.
Наконец, вслед за книжным покрытием из мешка выпала скатанная свитка из черного бархата с серебряным черепом и двумя скрещенными шестоперами, вышитыми на спине. Рядом со свиткой упала пушистая шапка со свисающим колпаком, в котором ясно виднелись три прорези для рта и глаз. Сверху их щедро осыпал ворох сушеных листьев конопли. Мелкая пыль облачком потянулась в нос Горихвосту, отчего он звонко чихнул.
– За этими дырками он и прятал глаза, когда водил меня за нос в Змеином черепе, – подобрав колпак, проговорил вурдалак.
– Вот и свитка, – добавил Воропай. – Сколько раз прежний барин рассказывал, как отбил полковое знамя в бою. Да враги его так потрепали, что оно стало негодным. А жена воеводы из него сшила свитку, ей Злобу и наградили за доблесть.
Нежата тщательно ощупал толстый бархат и заключил:
– Пятна крови – повсюду. На черной ткани они почти не видны, но их тут тьма тьмущая. Душегуб даже ее не стирал. Видать, верил, что кровь его жертв копит силу. Что ж, улики неоспоримы. Раз у татя нашлись одежда с оружием убитого вотчинника – значит, он его и сгубил. Ну а оклад черной книги из избы Дедослава свидетельствует, что Курдюм и есть убийца волхва. Забрать книгу мог только он.
– Вина мельника доказана, – подвел итог князь. – Но у него моя дочь. Что он хочет с ней сделать?