Глава 12. Опричник
– Эй, голубки! Вы чего там уединились? – закричал Горихвосту с Ярогневой Курдюм. – Хватит ворковать. У нас важное дело.
Вурдалак оторвал взгляд от глаз девушки. Вслед за возбужденными мужиками на княжеский двор ворвалась толпа баб, и вскоре вокруг помоста с опустевшими столбами собралось все село.
– Покончить с Видошей! Сторожевую башню взять приступом! – вскарабкавшись на крышку котла, голосил Курдюм.
– Эк, как тебя понесло, – крякнул в кулачок староста Воропай. – Ты ж с воеводой дружбу водил.
– Между мельником и боярином не может быть дружбы, – рванул ворот рубахи Курдюм. – Обманул он меня. А теперь мои очи раскрылись. Пусть ответит за заговор, за злоумышленье против князя, и за то, что играл нами, как куклами.
– Но мы так и не доискались до того, кто убил Дедослава, – не унимался въедливый староста.
Шум разом смолк. Все призадумались.
– А чего тут раздумывать? Видоша и убил! – навис над народом Курдюм.
– А Злобу Кривую Шапку кто растерзал? Тоже Видоша? – с издевкой спросил Воропай.
Все посмотрели на Горихвоста. Почувствовав на себе взгляды, тот смутился, и неловко потер щетину на подбородке. Княжеская дочь взяла его за руку, выражая доверие.
– Злобу тоже Видоша прикончил! – без тени сомнений заявил Курдюм.
– Это еще почему? – продолжал спорить с ним Воропай.
– Смекни сам, – нашелся мельник. – После гибели Злобы вся наша волость осталась ничейной за вымором прежних владельцев. Вот Видоша и приобрел ее по дешевке. Кому еще придет в голову покупать землю на краю Дикого леса? А ему – новая вотчинка, и почти забесплатно.
– Не мог Злобу Видоша убить, – возразил князь. – Покуда прежний хозяин здесь жил, Видоши тут не было.
– Бросьте! – разразился смехом Курдюм. – У боярина руки – длиннее, чем рукава его ферязи. Думаете, он не нашел доброхотов, которые бы ему подсобили?
– Что скажет честной народ? – громко спросил князь у толпы.
– Выходит, виноват боярин. Кругом виноват, – ответил за всех Воропай.
– Ведь говорил же я, говорил: Видоша – главный злоумышленник! – обиженно заявил старый кметь. – Никто не слушал, все только смеялись.
– Так пойдем и накажем его! – возвысил голос Курдюм, с такой воинственностью потрясающий Душебором, что нельзя было не поддаться на его призыв.
Народ хлынул к воротам, не дожидаясь, пока раскачается князь.
– Эй, погодите! Куда вы? Вооружиться сначала надоть! – пытался остановить их Нежата, но селян было не удержать.
Толпа вырвалась с княжеского двора и понеслась к Сторожевой башне, угрюмым серым великаном возвышающейся над окрестностями. Курдюм первым перемахнул через плетень, которым был огорожен боярский двор.
– Злодеев не щадить! Рубить головы! – воинствовал он.
Народ повалил плетень и волной хлынул к башне.
– Становитесь кругом! Цепью держитесь! – орал Нежата, войдя в роль главного знатока воинского ремесла.
Воропай с важным видом занял место напротив входа. Головач, Жихарь с Пятуней, Валуй и Шумило выстроились, перекрывая осажденным пути отхода.
– Ой, а что это? – спросила, приблизившись, Ярогнева.
Горихвост задрал голову и увидел, что над смотровой площадкой раздувается парус, сшитый из двух шелковых полотнищ. Ветер надувал между ними зазор и тянул ввысь, норовя утащить в дальнюю даль.
– Быстрее! – занервничал вурдалак. – Разбойник готовится улизнуть!
– Не улизнет, – заверил Нежата, проверяя оцепление. – Мужики башню со всех сторон окружили. Тут и мышь не проскочит.
– Вот пень! – махнул на него рукой Горихвост. – Нужно схватить боярина прежде, чем он улетит.
Лесная охотница тоже не понимала, как можно улететь с окруженной башни. Терялся в догадках и князь. Он с удивлением рассматривал взметнувшееся полотно и недоумевал:
– Зачем ему парус? Он что, плыть куда-то собрался?
– Выпускай псов! – скомандовал с башни Видоша.
Звяга распахнул двери псарни. На двор выкатилась лающая, прыгающая, толкающаяся свора собак во главе с выжлицей Борзухой, которая, недолго думая, тяпнула за ногу конюха.
– Ай! – завизжал Коняй, пытаясь убраться подальше.
Однако спрятаться от шерстистой волны, затопившей двор, было негде. Хуже всего пришлось неповоротливому Щеробору, приковылявшему на костыле. Псы чуть было не опрокинули его навзничь, после чего от трактирщика наверняка остались бы только клочья. Однако на этот раз костыль его спас: орудуя им, как дубиной, кружальник принялся отбиваться. Сразу несколько собак заскулили, попав под его удары.
– Бей их! – сообразил Горихвост.
– Чем бить-то? Коноплей, что ли? – отозвался Нежата.
В самом деле: конопли на боярском дворе валялось, хоть отбавляй, а вот ничего твердого под руку не попадалось. Селяне принялись разбегаться. Уже Головач взвыл, пытаясь повязать укус остатками разодранной штанины, уже принялся отступать Жихарь, которому не помогала даже его коротенькая кочерга, а псы все кусались и наседали.
– Неужели собаки нас остановят? – в досадой воскликнула Ярогнева.
Горихвост презрительно скривил губы:
– Собаки боятся палки. Страх перед палкой у пса в крови, как у холопа – перед господским кнутом. Покажи им, кто хозяин.
Он вытащил из плетня кривую жердь и протянул ее деве. Та с трудом удержала ее на весу. Горихвост вооружился сам и пришел ей на помощь:
– Не стесняйся. Они сами знают, когда отскочить.
И он огрел, не скупясь, Борзуху, которая уже подбиралась к его сапогу. Выжлица взвизгнула и отпрянула.
– Беги ко мне! Получи еще! – звал ее вурдалак, однако собака оказалась умнее.
Схлопотав еще пару ударов, она перемахнула через плетень и скрылась в густом коноплянике. Лишившись предводительницы, свора бросилась врассыпную. Всего за несколько мгновений двор расчистился, и только укушенный Коняй никак не мог успокоиться, носился с жердью и вопил, как оглашенный:
– Вот вам, звери смердящие! Сам всех вас перекусаю!
Звяга успел вернуться к единственной дверце, через которую можно было попасть в башню, и теперь пытался закрыть ее, навалившись на створку всем телом. Горихвост сжал в руках жердь и метнулся на лестницу. Курдюм бросился за ним, однако добежать до входа можно было, только миновав несколько пролетов.
– Запрутся – сто лет их не выкурим! – крикнул князь.
Горихвост запустил жердь, как копье. Она отбросила псаря в темноту, застряла в дверном проеме и не позволила створке захлопнуться. Ярогнева уже догоняла, но вурдалак не мог ей позволить первой столкнуться с опасностью, и полез в узкую щель.
– Стойте! Меня подождите! – заголосил снизу Курдюм.
Не успели глаза привыкнуть к сумраку, стоявшему внутри башни, как Горихвоста ожег хлесткий удар цепью, прилетевшей из темноты.
– Звяга! Ты здесь? Покажись! – выкрикнул он, и сразу же получил новый удар.
Курдюм, как назло, застрял в узком проходе. Его пухлые телеса не пролезали в дверь, так и не распахнувшуюся до конца. Ярогнева, пыхтя и ругаясь, пыталась втащить его, с треском разрывая добротную ткань мятля.
Цепь зазвенела у лесенки, ведущей на верхний этаж. Горихвост взбежал по ступеням и оказался в хозяйских покоях. Тут не нужно было блуждать впотьмах: свет свободно лился через расширенные бойницы, выходящие на все стороны света. Лучи солнца красили в розовый цвет балдахин из тонкого шелка, устроенный над широкой кроватью. Но веселее всего блики плясали на гранях булав и палиц, развешанных поверх ковров. Скалясь по-собачьи, Звяга уже надвигался на вурдалака.
– Ну, где твой засапожник? – спросил Горихвост.
– На этот раз у меня кое-что понадежней, – ответил псарь и показал ослоп – дубину, утыканную гвоздями.
Горихвосту попался под руку бочонок с вином, приготовленный к трапезе. Он метнул его Звяге в голову, надеясь если не поразить противника, то хотя бы остановить нападение. Псарь отмахнулся и так двинул по бочонку дубиной, что тот раскололся. Черемуховый обруч лопнул, и вино пенной волной окатило псаря с ног до головы. Горихвост обмакнул палец в лужицу, стекшую на пол, облизнул и одобрил:
– Неплохое вино. Дорогое, заморское.
– Не для тебя приготовлено! Волку только из луж лакать, – рассердился псарь и пошел в атаку.
Вурдалак перемахнул через широкую боярскую постель и оказался у стенки, между медвежьим чучелом и коврами, на которых блестело оружие.
– Тут я тебя и прикончу! – повеселел Звяга, решив, что загнал зверя в ловушку.
Горихвост обнаружил, что зажат в углу. Между ним и псарем оставалась только боярская постель с сорванным балдахином. Он рванул ее и поставил на попа, загораживаясь, как дверью. Удар ослопа пришелся по мягкой перине, набитой лебяжьим пухом. Гвозди разодрали обивку и выпустили целое облако белого пуха, который окутал псаря и облепил его голову, мокрую от сладкого вина. Но Звяга не думал останавливаться. Он так навалился на кровать плечом, что Горихвосту пришлось отступить. Кровать вместе с псарем рухнула на пол и подломилась.
Вурдалак схватил подушку, набросился сверху и принялся душить его, прижимая к доскам. Тот захрипел, и нестрижеными ногтями впился в тончайшую наволочку, на которой боярин изволил почивать по воскресеньям. Ткань затрещала, и ворох нежнейшего пуха взметнулся такой густой тучей, что заволок все вокруг. Щекочущие перья набились и в ноздри, и в рот. Голова псаря превратилась в сплошной белый ком, как у снежной бабы, которую лепят зимой.
Горихвост подобрал огниво, выпавшее из поставца, и ударил кремнем о кресало. Сноп ярких искр упал на пушинки, однако огонь оказался слишком слабым, чтобы поджечь их. Звяга почти перестал видеть сквозь пух, но ослоп в его руках продолжал оставаться смертельным оружием.
Вурдалак отскочил, и сорвал со стены «Утреннюю звезду», которой так гордился хозяин башни. Тяжелый шар на железной цепи так заехал псарю по плечу, что тот выронил дубину.
– Вот и пришла хана песику, – сообщил Горихвост, выгадывая, откуда удобней к нему подступиться. – Как ни лай, а волк пса задерет.
– Сколько волков уже песьими косточками подавилось! – возразил Звяга, слепо щурясь сквозь перья.
– Песик в ловушке, – ласково вымолвил Горихвост, выцеливая противника. – Если будет кусаться – мы ему зубки повыдергаем.
– Я на своем дворе, ты – на чужом, – опять возразил псарь. – Что бывает с волками, залезшими в господский дом?
Горихвост изготовился и обрушил на врага новый удар. Однако псарь успел спасти голову и нырнуть под дубовый стол. Ладони вспотели, сжимая длинную рукоять «звезды». Ее шар раз за разом обрушивался на столешницу, превращая ее в щепы. Псарь ужом извивался, но деваться ему было некуда.
– Где ты там? Выползай! – орал Горихвост, пьянея от ощущения близкой победы.
Он наклонился, чтобы посмотреть, в какой угол забился Звяга, и тут же получил в лицо такой тычок каблуком, что упал на спину и выпустил оружие. Псарь вырвал «звезду» из его рук и вскричал:
– А теперь кто кого загрызет?
Горихвост начал пятиться, не вставая, но уперся спиной в стену. Ладони утонули в куче пуха, разметавшегося по палате.
– Тут и сказке конец, – заключил Звяга, и занес над ним шар на цепи.
– А не хочешь ли огоньку? – выкрикнул Горихвост, и с такой силой чиркнул кремнем о кресало, что сноп искр мгновенно воспламенил пух, настырно лезущий во все щели.
Пламя ударило Звяге в лицо. Тот отпрянул, но Горихвост, не давая опомниться, собрал ворох горящих хлопьев и швырнул его во врага. Пушинки, облепившие плечи и голову Звяги, вспыхнули, будто этого только и ждали. Объятый пламенем псарь заорал и завертел головой. Ладонями он попытался сбить огненные языки, но только размазал крепленое вино по лицу.
– Что там у вас? – обеспокоенно закричал с башни Видоша. – Звяга, задержи их на пару мгновений. Я почти готов!
– Твоему песику не до службы! Лови горючее облачко! – огорчил боярина вурдалак.
Полыхающий псарь вырвался и понесся наверх, на смотровую площадку, где свежий ветер мог его охладить. Горихвост взлетел по ступеням за ним вслед. Смотровая площадка, открытая всем ветрам, встретила его шумом воздушных потоков, гуляющих между зубцами, и гулкими хлопками полотнища, готового к взлету.
Видослав Рославич стоял на краю парапета и лихорадочно пристегивался ремнями к кожаной люльке, подвешенной к летучему крылу. Ветер раздувал сшитые полотнища и норовил утянуть их к небесам.
– Задержи его хоть на миг! – закричал боярин слуге, увидев ворвавшегося вурдалака.
Но Звяге в этот миг было не до хозяина. Вместо того, чтобы остудить пламя, ветер раздул его еще больше. Псарь повалился на каменный пол и судорожно задергался. Огонь превращал облепивший его белый пух в горелые ошметки, бьющие в ноздри запахом паленой кожи.
Горихвост перепрыгнул через вопящего псаря и устремился к боярину, но в этот миг Звяга протянул руку и дернул его за сапог. Вурдалак споткнулся и грохнулся на жесткие камни.
– Горюня, ты цел? – зазвенел сзади девичий голос.
На площадку выбралась Ярогнева. За ней выкатился Курдюм в рваном мятле, после вылезли Всеволод, Святополк, Нежата, и даже Воропай, не желающий отставать от воинствующего начальства. Лесная дева склонилась над распростертым вурдалаком.
– Видоша! Уйдет! – зарычал Горихвост.
– Схвачу! Мигом! – откликнулся мельник, и ринулся к парапету, размахивая Душебором.
Нежата и Всеволод задержались, чтобы сбить остатки пламени с корчащегося псаря.
– Стой! – крикнул Курдюм, подбегая к Видоше и грозя ему мечом.
Губы боярина растянулись в высокомерной усмешке.
– Копошитесь в земле, черви навозные, – произнес он и спрыгнул с уступа.
Кожаная люлька повисла на натянутых стропах. Ветер взметнул парус ввысь и понес его над долиной.
– Как же так? Упустили? – задохнулся от бессилия Горихвост.
– Еще нет! – завопил Курдюм, прыгнул следом и уцепился за длинную ленту, хвостом волочащуюся за парусом.
Хвост, приделанный для равновесия, как к воздушному змею, натянулся под тяжестью мельника. Парус перекосился и начал заваливаться набок.
– Сейчас рухнет! – затаив дыхание, произнесла Ярогнева.
Однако Видоше удалось выровнять крыло и удержать его в полете. Полотнище лишь накренилось, отчего курс изменился: вместо того, чтобы лететь на северо-восток, к Красной слободе, его потянуло на юг, к Дикому лесу.
Вурдалак поднялся и подвел деву к краю площадки. Сбив с псаря пламя, к нему присоединились Всеволод, Нежата и Воропай.
– И далеко они так улетят? – с сомнением спросил князь, глядя, как играют трепещущим парусом порывы ветра.
– Куда там! Вот-вот грохнутся. Крыло двоих не потянет, – заверил его старый кметь.
Вцепившийся в хвост Курдюм орал и размахивал Душебором, но полотнище мелькало уже над лесом, и его крики едва доносились.
– На волоске висит, – взяв Горихвоста за руку, произнесла Ярогнева.
– Сорвется и разобьется, – почесал голову Воропай.
– Смотреть не могу! – Горихвост отвернулся.
Всего несколько минут потребовалось летучему крылу, чтобы добраться до Туманной поляны, над которой вздымалось Древо миров. Бело-синее полотнище утонуло в облачной пелене, и лишь изредка проглядывало в просветы.
– Смотрите, Видоша готовится спрыгнуть! – заметила Ярогнева.
В самом деле: лиловая ферязь боярина отделилась от люльки и понеслась вниз. Горихвост мотнул головой, но успел разглядеть только, как она скрылась за густой стеной сосен.
– Чтоб его разметало по кочкам! – с чувством пожелал кметь.
– А Курдюм-то, Курдюм! Что ж он медлит? Нужно спрыгивать, пока его в дышучую гору не затянуло, – обеспокоился князь.
– Прыгай, не то пропадешь! – закричал Горихвост, сложив ладони трубкой.
– Прыгай! – на разные голоса подхватили товарищи.
Но Курдюм улетел уже так далеко, что не мог слышать криков. С высоты башни было видно, как он беспомощно болтается на хвосте, пытаясь выровнять полет и не дать крылу унести его к Змеиной горе, над которой курятся зловещие клубы дыма. Однако что мог сделать маленький человечек, которым ветер играл, как соринкой?
Парус перелетел через лес и понесся над жерлом вулкана. Из подземной утробы выскочил язык черной гари, как будто гора поджидала добычу, и теперь вознамерилась проглотить ее. Светлое полотнище пропало из виду.
Ярогнева застыла. Горихвост взвыл и закрыл ладонями лицо. Вокруг повисла гнетущая тишина.
– Что видать-то? – нарушил безмолвие Всеволод.
– А чего там глядеть? – отозвался Нежата. – Свалился наш мельник в дышучее жерло и утонул в огне. Врагу не пожелаешь такой страшной смерти.
– Вечная ему память, – горестно вздохнул князь.
– Хоть и прижимистый был мужичок, а все же село не могло без него обойтись, – добавил Воропай.
Горихвост оторвал от лица ладони. Ярогнева погладила его по плечу и тихонько проговорила:
– У тебя глаза на мокром месте. Впервые такое вижу.
– У меня не было лучшего друга, чем Курдюм, – хрипло сказал вурдалак. – Даже не знаю, чем я, страшила лесной, заслужил его приязнь.
Смотреть на связанного и обожженного Звягу Горихвост не захотел, а вот Нежата сделал свое дело с удовольствием: за шкирку стащил псаря в разгромленные боярские покои, поставил на колени, и, сняв со стены широкий палаш, занес над шеей поверженного, выражая полную готовность немедленно оставить его без головы.
– Признавайся! – велел князь, выбирая из коллекции оружие, приличествующее его высокому статусу.
– В чем? – хмуро спросил псарь.
– Во всем, – коротко бросил князь.
Звяга помедлил, и нехотя заговорил:
– Хозяин велел проводить утром мельника и вурдалака на твой двор, да так, чтоб меня самого не заметили. Никому на глаза не показываться – посторонние не должны знать, что хозяин тут как-то замешан. Дождаться, пока вурдалак убьет князя с семейкой и слугами…
При этих словах глаза Ярогневы сверкнули, а Святополк сжал кулаки и едва не набросился на псаря – Нежата решительно, хотя и мягко сдержал его.
– А после, – продолжал псарь, – прикончить и самого вурдалака, и свидетелей, если такие окажутся рядом.
– А что дальше? – Всеволод выбрал наконец посеребренный пернач, с шумом рассек воздух и примерился, удобно ли будет тюкнуть ребрышком по темечку пленника.
– Дальше боярин сам явится и всем скажет, что князя убила нечистая сила, а он, Видослав Рославич, тут же и отомстил. И в доказательство предъявит бездыханного вурдалака с дружком.
– Он это сам придумал, или ему кто подсказал? – строго спросил князь.
– Откуда мне знать? Боярин перед псарем свои мысли не станет раскладывать, – ощерился Звяга.
– Что с ним делать? – спросил кметь, всеми движениями намекая, что готов прямо сейчас отрубить псарю голову.
– Сохранить как свидетеля, – вымолвил Всеволод.
Нежата состроил разочарованную гримасу.
– Он понадобится для суда над Видошей. У того самого есть хозяин – вот кто главный зачинщик.
– В подвале башни – темница, – подсказала Ярогнева. – Там стены глухие – не ускользнешь.
– Вот и отлично, – решил князь. – Я ценю твое рвение, Нежата, но уж ты постарайся, дружок, чтобы псарь дожил до суда. Иначе Видошу не обличить.
Лицо кметя изобразило всю глубину понимания, на которую тот был способен:
– Нежто мы не понимаем, Всеволод Ростиславич? Пусть только попробует окочуриться прежде срока – я с него шкуру сниму и псам выдам на растерзание!
Горихвост с облегчением выбрался из затхлой башни и глотнул свежего воздуха. Селяне, собравшиеся на дворе плотной кучкой, разразились восторженными криками и бросились навстречу.
– Да ладно вам… что вы… я едва дров не наломал, – засмущался вурдалак.
Однако Пятуня и Жихарь пронеслись мимо и схватили под локотки вышедшего вослед Всеволода, которому и предназначались приветствия. Князь принял их с достоинством, подобающим истинному владыке. Посеребренный пернач в его деснице сулил грозу мировым силам зла.
Воропай отвел Горихвоста в сторонку, вытер шапкой пот со лба и проговорил:
– Хорошо, что ты удержался и бед не наделал. А то народ начал уже судачить, что повторяется Бешеная ночь.
– Что за бешеная ночь? – удивился Горихвост.
– Как же! Весной прошлого года в одну ночь пропали Шутиха и Злоба Кривая Шапка, а после них в омуте завелась водяница, как будто и без нее не хватало напастей. Вот селяне с тех пор и боятся деньков, когда нечистая сила гуляет.
– Так это все в один день произошло?
– В одну ночь! – заверил староста. – Ты уж это, Горюня, постарайся такого не повторять. Хочешь жить, как все люди – тогда и сам будь человеком. Не торопись кусать первого встречного. Селянам спокойная жизнь нужна, а не драки и костоломство.
– Пока убийца не пойман – спокойной жизни не будет, – возразил Горихвост.
– Как же его поймать, если ты чуть что – сразу драть и калечить. Этак, пока ты до настоящего вора дойдешь, на селе и в живых никого не останется.
Воропай похлопал его по плечу и оставил в глубоком раздумье среди двора, на виду у честного народа, празднующего победу.
Как хорошо очутиться в господских хоромах после всех встрясок и переживаний! Да еще, когда тебя потчует ее светлость княжна, вступающая в права хозяйки этого дворца. Вот, значит, что это такое – чувствовать себя человеком…
Горихвост разнежился на лавке в просторной, добротно обставленной горнице, и промурлыкал:
– Посмотри на меня! Я тебе нравлюсь?
Ярогнева взглянула ему в лицо и от души расхохоталась:
– Ты хоть в зеркало поглядись! У тебя рожа – как перезрелая груша. Как будто ее неделю по земле валяли, да еще корова сверху копытами потоптала. Кто тебя так отделал?
– Нашлись желающие, – помрачнел Горихвост. – Ты, кстати, тоже приложила свои нежные пальчики.
– Ой, а мы прямо обиделись, – передразнила дева.
– Я не обидчивый, – с достоинством возразил Горихвост.
– Давай-ка я тебя подлечу, – предложила она. – У меня с собой жив-трава. Прямо с Туманной поляны. Сама собирала.
В ее сумочке, перекинутой через гашник, и в самом деле нашлась целая россыпь лечебных трав. Только какое лекарство сравнится с волшебным цветком, впитавшим силу земли, солнца и месяца?
Горихвост послушно дождался, пока дева сварит ведовской отвар. Затем пришлось подождать, пока он остынет и превратится в целебную мазь. И только потом он блаженно зажмурился и подставил лицо под умелые пальцы охотницы, которая явно знала толк в травной волшбе.
– Как ловко у тебя получается! – придумал он наконец, как польстить девушке.
– Не разевай пасть! А то наглотаешься! – приказала она.
Пришлось замолчать и оставить попытки развеселить ее. Зато на следующее утро, глядя в ковшик с водой, Горихвост не узнал себя. Со дна ему улыбался во всю ширь помолодевший красавчик, без единого синяка и царапинки. Только щетиной зарос сильно. И зубы кривые. А так очень даже ничо.
Горихвост вспомнил глаза Ярогневы, прикосновение ее пальцев, и улыбка на глупой роже расползлась до ушей.
«Ой! А вдруг кто-то увидит, что я улыбаюсь ковшу? За дурака посчитают. Хотя чего мне стесняться? Я дикая тварь из дремучего леса. Умниками нас и так никто не считает».
18 вересня
– Кто бы знал, что в мою думу войдет вурдалак! – поприветствовал гостя князь Всеволод.
Горихвост с шумом ввалился в гридницу – просторный зал между двумя половинами господских хором, через который тянулся длинный стол с чашами для вина. На лавках, покрытых коврами, уже сидели Святополк, Верхуслава, Нежата и даже Коняй. Воропай, сильно стесняясь, жался у самого уголка, а вот Горихвост без церемоний сел к князю поближе.
– Да, дума уже не та, – крякнул Нежата в кулак.
Верхуслава оглядела собравшихся и рассмеялась.
– Чего звали-то? – скрывая неловкость, спросил Горихвост.
– Новости есть. Дикого леса касаются, – проговорил князь. – Посиди, выслушай. Может, что посоветуешь.
Ярогнева вошла, сияя новеньким корзном, на этот раз не маленьким и потертым, а широким, с пушистым меховым подбоем. Одно осталось неизменным на этом знаке княжеской власти – золотой сокол поверх багряной парчи, сжавший в когтях ветку с тремя желудями. Горихвост взглянул на раскрасневшееся лицо девы, и испытал прилив нежности.
«Что со мной? Почти тридцать лет прожил, а раньше такого не чувствовал. В лесу девок не встретишь, одни дикие твари шныряют. Хорошо еще, если простые звери, а то у нас чаще – лешии да упыри. А тут сюрприз: охотница, что готова была продырявить мне шкуру, стала вдруг дорогой, так что хочется сгрести ее в охапку и утащить в свое логово. Или просто прижаться лицом к ее щекам, и ловить ее дыхание…»
Бр-р-р! Вурдалак вытряхнул из головы наваждение.
– Ну как, видела Дыя? – спросил Всеволод.
– Видела, батюшка! – защебетала княжна, усаживаясь на лавку напротив Горихвоста. – Обрывки летучего крыла нашли у самого края огненного жерла. От мельника и следа не осталось. Ой, прости, вурдалашик!
Горихвост сжал зубы. Ярогнева погладила его по руке, извиняясь за собственную бестактность. Верхуслава заметила этот жест дочери и едва заметно покачала головой.
– А вот Видоша успел спрыгнуть раньше, – оживилась охотница. – Помял траву на Туманной поляне, а после делся невесть куда. Видно, в чаще решил схорониться.
– Дый разрешил нам устроить облаву? – забыв о чинах, высунулся Нежата.
– Нет, он настаивает на том, что договор все еще действует, – погрустнела охотница.
– Скажи главное – он тебя отпускает? – подняла на нее глаза мать.
– Я ему рассказала, что встретила матушку с батюшкой, – смущаясь, вымолвила Ярогнева. – Может, он и согласится меня отпустить. Но только если вы заключите новый договор, на этот раз без заложницы.
– Чего он хочет? – нахмурился Всеволод.
– Того же самого. Однако прежде сохранность договора держалась на мне и на Дедославе-волхве, хранителе черной книги. Теперь волхва нет, черная книга пропала, да еще и заложница домой возвращается. Кто поручится, что никто договор не нарушит? Нужны послухи. А еще лучше – заключить его всем миром, при полном стечении народа и лесной братии, чтобы никто не смог отговориться, будто не слышал или не знал. Пусть сельский мир сам и станет таким поручителем. А по рукам ударить нужно в особенном месте – на Змеиной горе. Клятвы, данные там, нарушить никто не посмеет.
Верхуслава посмотрела с надеждой на мужа.
– Соглашайся на все, лишь бы дочку вернуть, – тихо проговорила она.
Всеволод уткнул взгляд в притихшего вурдалака и с нажимом спросил:
– Что думаешь, Горислав-волк?
– Чего тут думать? – развел Горихвост руками. – Я не такая важная особь, чтобы вести речи от имени леса. У меня должность маленькая – знай себе, охраняй Древо миров. Если царь требует нового договора – значит, жми ему руку. А твоим слугам в наших чащобах и вправду лучше не появляться. Поверь: гиблое это место.
– Хорошо, дочь, – обратился Всеволод к Ярогневе. – Передай Дыю, что мы встретимся и ударим с ним по рукам. Пусть только назначит день. И будь добра, проследи, чтобы нечистая сила нас не надула.
– Не переживай, батюшка! – Ярогнева обняла отца так горячо, что Горихвост позавидовал князю. – Я Лесного царя много лет знаю. Уж если он дал слово – так будет держать.
– А как же Видоша? – не дал им закончить Нежата. – Нельзя же его без наказания оставить.
– Вот тут я согласен! – встрял Горихвост. – У меня к нему свой счет.
– Очень я беспокоюсь, – сказала княгиня мужу. – Если твой бывший дружок Буривой подослал своего прихлебателя, чтобы с нами расправиться, то может, он что-то еще удумает? Как знать, не явится ли новый убийца?
Нежата так резко ударил по столу кулаком, что зазвенели чаши.
– Пошли вестового по городам и весям, – предложила княгиня. – Пусть соберет верных людей. Они не дадут пропасть своему князю.
– Пошли меня! – вскочил с места Нежата. – Я не просто людей соберу – я целое войско приведу. Народ как узнает, что князю грозит беда – так за тебя, Всеволод Ростиславич, вся земля разом встанет.
– Нет! – взяла его за руку Верхуслава. – Ты наш единственный сторож. Вернее тебя никого нет. Мое сердце за мужа спокойно, только когда ты рядом.
Кметь размяк от такого негаданного изъявления чувств.
– Вон, Коняя пошлите, – втихаря ухмыльнувшись, предложил Горихвост.
Конюх задрыгал ногами от неожиданности. Верхуслава с сомнением оглядела его и сказала:
– Ты, Коняша, не обижайся, но таких разгильдяев еще поискать. Нужен кто-нибудь понадежней.
Конюх сделал вид, будто расстроился, хотя на довольной роже читалось: «фу, пронесло!»
– Может, мне сбегать? – спросил Горихвост. – Я как длаку накину, так по хорошей дороге за ночь сорок верст пробегу.
Тут засмеялись все разом.
– Уж если тебя в Грязной Хмари встречали дубиной да коромыслом, то представь, как встретят в Красной слободе, а то и на Середе Мира-города, – подсказала Ярогнева.
Святополк, давно уже сидевший, как на иголках, не выдержал и вскочил:
– Отец! Матушка! Хватит за недоросля меня держать. Я давно готов к службе. Отпустите меня. Только мне, княжичу, люди поверят.
Верхуслава схватилась за сердце. Однако Всеволод неожиданно поддержал сына:
– Я в тебя верю, Святоша! Ты и впрямь уже взрослый. Твоя сестра стала самостоятельной в Диком лесу. Пора и тебе приниматься за дело.
– Пусть отправится для начала в Лобынск, – дрожащим голосом выговорила княгиня. – Там мой батюшка, Держимир Верховодович, закрылся от гнева царя Буривоя.
– Верно! – согласился Всеволод. – Ступай к деду. Он знатный боярин и опытный воевода – лучше нас знает, что делать. Столько лет думу боярскую в кулаке держал, никому не давал спуску. А теперь худородный Видоша метит на его место. Ох, и зол должен быть на него мой тесть! Представляю, с каким удовольствием он поквитается!
И Всеволод от души рассмеялся.
– На рассвете поеду. К вечеру буду уже в Слободе, а еще через день – в Лобынске, – рвался Святоша.
На выходе Горихвост ухватил за рукав Ярогневу и шепнул:
– Хочешь, ягодкой угощу?
– Где ты ее возьмешь? – игриво спросила княжна.
– Я знаю полянку у речки – там ягоды спелые, как твои губки.
– До моих губок тебе век тянуться, – поддразнила княжна.
– Так придешь? – ничего не понял вурдалак.
Хитрая охотница лишь расхохоталась в ответ.
19 вересня
Проводить Святополка собралось все село, несмотря на рассветный час. Небо осталось пасмурным, словно прикрывая княжича мягкими сумерками. Коняй подвел ему поджарого вороного жеребца, так и рвущегося пуститься вскачь. Верхуслава не выдержала и всплакнула, отпуская сына.
– Мама, я давно уже не ребенок, – сказал он, прощаясь.
Его багряное корзно, почти такое же, как у Всеволода, замелькало на дороге, ведущей к Красной слободе. Народ долго не расходился, все горестно вздыхали и тревожились за судьбу княжича, отправившегося в такой опасный путь.
– А ты не боишься за брата? – спросил Горихвост у Ярогневы.
– Чего бояться? Если он нашего рода, то дорога сделает его еще крепче. Покажи-ка мне лучше полянку, что давеча обещал.
Горихвост опешил от неожиданности, но взял себя в руки и потащил деву на берег, к устью Змейки, где маленькая речушка впадала в Шерну.
– Мы же у самого омута! – изумилась княжна. – А водяница тебя не пугает? Говорят, она здесь обитает.
– Еще б не пугаться! – воскликнул Горихвост. – От одной мысли трясет.