– Горюня, избавь меня от напасти! – взмолился он. – Этот жеребец бешеный. Ему как шлея под хвост попадет – он так взбрыкнет, что горя не оберешься.
– Как выбраться из сруба? – не слушая, рявкнул вурдалак.
– Дыра в крыше. Через нее дым выходит.
Горихвост вспрыгнул на полок и вскарабкался к кровле, в которой и в самом деле зияла дыра для топки по-черному. Однако в отверстие пролезла только его голова, а вот плечи застряли. Особенно досталось суме, которая едва не порвалась об острые края тесаных досок.
– Ты лишнюю дощечку-то убери! – озабоченно охал снизу Водогрей. – Она же снимается. Да не ломай мне жилье, неуклюжий зверь, мне тут век еще коротать!
Горихвост хрустнул соседней доской – она в самом деле легко поддалась и съехала вбок. Через миг он уже стоял на крутом скате крыши и искал глазами Коняя. Глупый конюх припал ухом к дверке и слушал, что происходит внутри. Горихвост прыгнул ему на плечи, навалился и саданул по нечесаной голове.
– Нежата! Охотники! Вяжите его! Я держу! – заголосил конюх.
Горихвост оглянулся, но увидел лишь пустой двор, по которому ветер гонял обрывки рваной мешковины. Воспользовавшись его замешательством, Коняй вырвался и со всех ног дернул к конюшне.
– Ах ты, врун! Стой! Поймаю! – полез за ним Горихвост.
Он задержался лишь на чуток, чтобы подобрать хомут и остатки вожжей. Коняй пронесся мимо сломанной телеги, ворвался в конюшню и побежал по продольному проходу, распахивая по пути дверцы денников. Беспокойные лошади начали выходить в коридор, недовольно мотая хвостами и взбрыкивая.
Не обращая на них внимания, Горихвост догнал конюха и прижал его к дальней стене.
– Думал сбежать? От меня не уйдешь! – произнес Горихвост, убедившись, что они в тупике.
– Нет, это ты от меня не уйдешь! – дерзко возразил Коняй, поворачиваясь к нему лицом.
«Это еще что такое? Каким наглым тоном он отвечает! Как будто не я его поймал, а он меня».
Горихвост оглянулся. Узкий коридор между денниками и в самом деле оканчивался тупиком у глухой стены. Но теперь весь проход был заполнен взбешенными лошадьми, сбившимися в плотный табун. Вороной Басилей вел их прямо на Горихвоста. Кони испуганно ржали, но шли за своим вожаком. Табун надвигался, грозя растоптать вурдалака.
Коняй сунул в рот пальцы и резко свистнул. Басилей ответил на сигнал ржанием. Потное стадо приободрилось и принялось напирать.
– Меня кони не тронут, – сказал Коняй. – А вот тебя они не пощадят. Бросай хомут с вожжами. Отдавай суму. Иначе встретишь конец под копытами.
Горихвост встал с ним рядом и прижался к стене. Лошадиные морды приблизились на расстояние вытянутой руки.
– Топчи его! Бей копытом! – заорал Коняй.
Басилей встал на дыбы и выбросил вперед твердые, как жерди, ноги. Его передние подковы мелькнули у Горихвоста перед носом.
Эх, была не была! Горихвост перекинул вожжу через потолочную балку. Ухватился руками за оба конца, подпрыгнул повыше, как он это умел, да вдобавок еще подтянулся, но накидывать длаку не стал, чтобы не сверзиться в волчьем обличье прямо в середку растревоженного табуна. Вместо этого он перелетел через конские головы, как на качелях, отпустил вожжи и спрыгнул у лошадей за спиной. Ноги сами пустились в бег, не дожидаясь приказа от головы.
– За ним! Следом! – принялся разворачивать Коняй свой табун.
Непонятливые животные толкались и жались к стенкам, но конюх оседлал Басилея и ринулся на нем в погоню. Горихвост не успел добежать до выхода, а табун уже несся за ним. На этот раз кони грозили нагнать его на полном скаку, и тогда от их копыт было бы не спастись.
Басилей уже готов был сбить его своей черной грудью, когда Горихвост выскочил из конюшни и бросился под сломанную телегу. Табун вывалился и неудержимой ордой пробежал мимо. Коняй, верхом на Басилее, орал на своих лошадей и пытался созвать их, но те вышли из послушания и принялись носиться по всему двору, распугивая ошалевших собак.
Горихвост закрыл голову руками и постарался стать незаметным. Однако от конюха было не спрятаться. Тот соскочил с коня, сунул оглоблю под сломанное колесо, и невероятным рывком перевернул телегу вверх днищем. Жесткий борт придавил Горихвоста к земле так, что стало трудно дышать.
Не упуская ни мгновенья, Коняй принялся молотить его оглоблей, выкрикивая:
– Я тебя прямо щас убью! Надоел ты мне! Одна от тебя беда!
Горихвост попробовал освободиться, но обнаружил, что не может пошевелиться.
– Погоди! Дай передохнуть! Ты мне все ребра переломаешь! – взмолился он.
– Прекращу, если сдашься и сбросишь суму! – орал Коняй.
– Сдаюсь! – слова сами собой вырвались у Горихвоста.
Коняй перестал молотить его, вытащил из-под телеги суму с длакой и водрузил себе на плечо.
«Как она гадко смотрится на этом придурке», – думал Горихвост, пока конюх вязал его руки вожжами.
– Свяжу так, что не распутаешься, – бормотал Коняй. – Моя упряжь не рвется, в этом не сомневайся. А вот и хомут на твою волчью шею. Как ты надо мной издевался, так и я над тобой поиздеваюсь.
Клещи хомута охватили плечи Горихвоста так, что руки плотно прижались к бокам. Кони вокруг продолжали носиться, как угорелые, и Горихвост не осмеливался сопротивляться. Из-за высокого тына послышались встревоженные голоса Нежаты и его верной дружины. Старый кметь кричал:
– Головач! Жихарь, Валуй! Поглядите, чего кони ржут?
Коняй забегал глазками по сторонам и пробормотал:
– Чертов Нежата! Только бы прежде времени не заявился. Это моя добыча! Ни с кем делиться не стану.
Горихвост скрипнул зубами, глядя, как конюх вытряхивает на пыльную землю содержимое его сумки. Пушистая черная длака, предмет его гордости и самая главная ценность, оказалась в грязных хваталках Коняя.
– А я превращусь в волка, если ее накину? – щерясь, спросил конюх.
– Не трогай! Эта одежка не по тебе, – сдавленно прорычал Горихвост.
– Заткнись! Не тебе решать!
Конюх накинул дубленую шкуру на плечи и принялся в ней красоваться. Превращения почему-то не происходило.
– А дальше-то что? Может, заветное слово сказать надо? – недоумевал княжеский холоп.
– Сдохни – вот твое слово! – рыкнул вурдалак и куснул злыдня в шею.
Конюх пришел в дикий ужас и заголосил:
– Люди добрые! Эта нечисть меня укусила! Я теперь упырем стану? Чужую кровь пить начну? Что ж это деется? Как мне теперь быть?
Ошалев, он вскочил на Басилея и натянул вожжи. Конь дернул с места, свалил Горихвоста и поволок по двору. Конюх дотащил пленника до теремного крыльца и наконец отцепился. Изрядно побившись и наглотавшись пыли, Горихвост отдышался и попытался подняться. Однако встать удалось только на коленки.
– Может, теперь мне воздастся по заслугам? – крикнул Коняй, взбегая по крыльцу.
– Будь спокоен: воздастся! – послышался уверенный голос.
Через распахнутые ворота на двор ввалились все пятеро загонщиков во главе с Нежатой. Старый кметь по-хозяйски обошел вокруг Горихвоста, потрогал его рукоятью кистеня и подвел итог:
– Вот и славненько. Разом обоих злодеев и порешим: и Лутоху-убийцу, и дикаря-вурдалака.
– Дубина! Только такой чурбан, как ты, мог обвинить в преступлении юродивого! – выдавил из себя Горихвост.
– Не суйся в сыскное дело. Я знаю, как довести его до конца, – отрезал кметь.
– Сам не суйся! – встал перед ним грудью Коняй. – Это мой пленник. Я его к князю доставил.
Остальные охотники окружили охомутованного вурдалака и с любопытством принялись его разглядывать. Горихвост сдавленно рыкнул и отвел взгляд, но все же успел рассмотреть вооружение бравых вояк: палицу с торчащим сучком в руках Головача, железную кочергу в руке Жихаря, молот Валуя и кузнечные клещи Шумилы.
– Если немедленно не уберешься, я натяну волчью длаку и превращусь в зверя! – напирал на Нежату Коняй.
– Давай, голубчик. Я погляжу! – поиздевался кметь. – Чтобы вертаться оборотнем, нужен особый дар. А его только от волхва получить можно. У этого чудика дед был волхвом. Он внучка и пристрастил к оборотным кувыркам.
– Не твое песье дело, от кого у меня этот дар! – не смог сдержаться Горихвост.
– Волчья злость не пропала, – довольно откликнулся кметь. – Даже шерсть на загривке – и та торчком встала. Эх, и славный же мы разведем костерок!
И он вдохнул, предвкушая, как развеется по ветру паленый запах сгоревшего вурдалака.
– Пусть он лучше уйдет, но тебе, упырю, не достанется! – с отчаянием выкрикнул Коняй и схватился за узел на путах пленника.
Горихвост с удивлением заметил, что конюху понадобилось всего-навсего дернуть за свободный конец вожжи, чтобы узелок сам собой развязался. Запястья пленника оказались свободны, однако плотно стиснутый хомут до сих пор не давал воли рукам. Да еще и насажен он был неудобно – бочком, так что супонь болталась над левым плечом, а изогнутые клещи давили на грудь. Коняй потянулся к супони, чтобы рывком развязать и ее, но Нежата перехватил его руку и ловким броском повалил конюха наземь.
– Беги, вурдалак! – с обидой взвопил Коняй. – Задай им всем жару! Покажи, что они без меня ни с одним делом не справятся!
Горихвоста упрашивать не пришлось. Он воспользовался случаем и бросился к воротам, чтобы вынырнуть со двора. Однако отступившие Жихарь с Валуем навалились на створки и затворили их, перекрыв путь.
Горихвост затравленно огляделся и увидел, что со всех сторон высятся деревянные клети, а там, где их нет, скребет небо острыми концами бревен тын на земляном валу. Куда тут деваться? Да еще не успокоившиеся до конца жеребцы продолжают носиться, как осы в разворошенном улье.
– Держи волка! Он лошадок боится! – хищно ухмыльнулся Нежата.
Горихвост подбежал к княжескому прихвостню. Мигом сообразил, что драться с опытным бойцом на кулаках, да еще с хомутом на плечах – себе выйдет дороже, и ловкой подсечкой сбил его с ног. Кое-как прихватив суму, дал деру – лишь бы подальше от тех, кто при оружии.
– Ребяты! Не давайте ему надеть длаку! – обеспокоенно выкрикнул кметь.
– На коня лезь! Он через тын перенесет! – истошно вопил Коняй, дергая Нежату и не давая ему подняться.
Головач с палицей и Валуй с молотом бросились догонять. Жихарь почесал кочергой спину и неуверенно затрусил следом, делая вид, что участвует. Шумило отважно остался охранять запертые ворота.
Вурдалак метнулся в дальний угол двора, где тын казался не слишком высоким, а земляной вал рассыпался. Попытка взять его с ходу не удалась – хомут стукнулся о бревна и отбросил назад. Над самым ухом раздалось конское ржание – даже вороной Басилей не желал оставить его в покое, и преследовал с лошадиным упрямством.
Горихвост снова полез через острые бревна. Басилей пихнул его мордой в зад. Вурдалак сорвался, но успел ухватиться коню за шею и вскарабкался на его хребет. Жеребец замотал головой, выражая отчаянное несогласие с таким седоком.
Едва шевеля руками, беглец всем телом припал к нему, вцепился в мокрую гриву и саданул пятками по бокам. Басилей резко прыгнул и пустился вскачь. Неопытного всадника затрясло, словно весь мир перевернулся перед глазами. Но Горихвост не сдавался и еще больше бил скакуна пятками, заставляя бежать все быстрее. Жеребец сделал по двору круг, распугав Нежатино воинство.
– Басилей, взять преграду! Скачок! Борзо! – пронзительным окриком приказал конюх.
Вороной разогнался, выбрал самый низкий участок тына, оттолкнулся задними ногами и взмыл в воздух.
«Щас свалюсь и побьюсь! – мелькнуло в сознании Горихвоста. – На этот раз насмерть. Эх, что бы ни было – все лучше, чем гореть на костре…»
– Хрен вам всем, а не пленник! – заорал Горихвост, шалея от чувства беды. – Я врагу в руки не дамся! Чтоб вам всем пусто было!
Перелетев через тын, конь опустился по ту сторону княжеского двора. Горихвоста тряхнуло и едва не сбросило. Каким-то чудом ему удалось удержаться. Не останавливаясь, Басилей проскакал по улице, пугая случайных встречных.
– Э-ге-гей! – заходясь от восторга, орал Горихвост. – Я скачу! На коне! Видите? Я с ним справился!
Глава 9. Кружало
Бешеная скачка не могла продолжаться долго. Резвый Басилей ухитрился и все-таки сбросил вурдалака с хребта, да еще подгадал сделать это прямо перед кружалом Щеробора, как будто в насмешку.
Горихвост хлопнулся оземь, но волчья сноровка и тут помогла: он успел сжаться и перекатился через плечо, благодаря чему отделался всего парой новых ушибов. Крикнув вслед уносящемуся скакуну все, что думает о лошадях вообще, и о вороных жеребцах в частности, Горихвост уселся на крыльце, что вело к кабаку. Ступенька под ним покачнулась и скрипнула. Голове, еще не отошедшей от тряски, почудилось, что тело сейчас кувыркнется. Пришлось вскочить, пинком наказать ступень и вбежать в трактир, чтобы высказать его содержателю все, что на душе накипело.
Щеробор царствовал в полутемном зале за стойкой, сонно натирая столешницу. Наполовину пустая кружка с пивом пенилась под рукой, но видно, трактирщику было лень до нее дотянуться и допить до дна. Бортник Пятуня сидел у окна, подперев щеку рукой, и жалостливым голоском выводил грустную песенку. Его жена, баба с истерзанным сарафаном и таким же лицом, трясла его за плечо, будто надеясь разбудить, и костерила, на чем свет стоит. «Отстань, старая! Всю плешь мне проела. Пока не напьюсь с горя – никуда не уйду», – пытался отделаться от нее бортник.
– Где народ? – спросил трактирщика Горихвост.
– Никого нет, – внезапно увидев перед собой вурдалака, Щеробор мигом стряхнул с себя сон и присел за прилавок так, что из-за столешницы блестели только расширенные глаза.
– Как нет? Скоро вечер. В этот час у тебя не протолкнуться, – заподозрил его во вранье гость.
– Так сбежали все, вурдалака ловить. Ой, прости! Сболтнул лишнего, не подумав, – прикрыл ладошкой пухлые губы трактирщик.
Пятунина баба обернулась к пришельцу, явно намереваясь обругать и его, пьяницу, развратника и негодяя, как и все в этом вертепе порочных страстей. В тусклом свете она не сразу разглядела, что за гость заглянул скоротать вечерок. Но увидев клыки, обнажившиеся при ухмылке, шерсть на загривке, и главное – зеленые глаза, горящие диким огнем, она поперхнулась, на мгновенье заткнулась, а потом вновь разинула глотку и так пронзительно заверещала, что Горихвосту почудилось, будто его уши свернулись в трубочку.
– Пошла вон, дура! – рыкнул он на нее, лишь бы избавиться побыстрее от этого воя.
Женка бросилась к выходу, по пути налетев на скамью, и выскочила в дверь.
– Баба с возу – кобыле легче! – с облегчением промолвил Пятуня. – Душу вымотала. Не даст посидеть, медовухи выпить. Почему, мол, не дома, почему не в семье?
Не обращая внимания на его сетованья, Горихвост наклонился над стойкой и вытащил из-под нее Щеробора. Осоловелые глазки трактирщика так быстро бегали из стороны в сторону, что казалось, будто они вот-вот сорвутся с орбиты и пустятся в вольный полет. На улице Пятунина женка с истошным воем пронеслась мимо окна.
– Ты, Горюня, меня извини. Побегу за ней, приведу в чувство, – поднялся бортник из-за стола. – А то вишь, какая трясучка на нее напала. Как бы карачун не хватил.
– Пятуня, постой! Умоляю! – задергался в руках Горихвоста трактирщик. – Не оставляй меня с нечистым наедине. Он от меня живой косточки не оставит.
Однако мысли раскисшего от выпивки бортника в этот миг явно были не о трактирщике. Покачиваясь, он вывалился на крыльцо, едва не расшибся на шаткой ступеньке, и пошел по селу, пьяным голосом оповещая окрестности:
– Эх, судьба моя, судьбина!
Я – мужик, а не скотина!
Щеробор вырвался наконец из рук вурдалака, но едва наступил на ногу, замотанную тряпочками, как ойкнул от боли и рухнул на пол.
– Сбежать захотел? – нагнулся над ним Горихвост.
– Не могу! – слезы покатились из глаз трактирщика. – Нога вывихнута, еще не поправилась. Всем святым прошу – не откусывай ее! Может, она еще прирастет.
– Откушу, если соврешь, – сообразил Горихвост и для верности щелкнул зубами.
Получилось красиво и звучно.
– Ой, не надо! – завопил перепуганный до смерти Щеробор.
– Когда вывих случился?
– Вечером, перед той самой ночью, когда колдуна растерзали.
– Расскажи все, как было.
– Начался вечер удачно. Честной народец собрался, чтобы постукать фирзёй по доске. Пустили по кругу целую пригоршню серебряных денежек – в нашей деревне за раз столько редко увидишь. После приперся Лутоха и начал клянчить вина, я его уж собрался вытолкать взашей, но тут Воропай кликнул его поиграть, шутки ради. А Лутоха возьми, да их всех и обчисти! Мужики, разумеется, злились, а вот мне вышло счастье – нищий купил у меня куличей и вина, да еще молока с медом, и свечек, всего аж на три цельных копейки. Уходить он собрался за полчаса до полуночи, конюх вызвался его подвезти. И надо же, какая незадача! Пошел я его проводить, поднести до телеги корзинку с покупками. И оступился на той вредной ступеньке. Скатился кубарем, вывихнул ногу. Боль такая, что зенки едва не полопались. А ведь так хорошо все начиналось!
Ладно еще, Воропай сжалился и прислал свою старостиху Духаню. Та вывих мне вправила, наложила на ногу дощечки, тряпками их замотала и заговор нашептала. Боль ушла – только после этого я смог уснуть.
– И в каком часу ты лег?
– Да уже после трех.
– Тебя кто-нибудь видел?
– Как же! Супруга моя, ее мать – моя теща, да ее брат, мой шурин, да детки малые – хотя те уже сны смотрели.
Горихвост отпустил воротник трактирщика и присел рядом на лавку.
– Покажи мне копейки, – велел он.
Щеробор поднялся и засуетился. Монетки он вытащил из-за статуэтки Велеса, что стояла в красном углу.
– Вот они, все три, – любовно сказал он, разворачивая тряпочку.
– А куда делась щербатая? – грозно спросил Горихвост. – Кому чешуйка досталась?
– Извиняюсь, не уследил, – повинился трактирщик. – В тот вечер Лутоха все денежки сгреб со стола, у игроков ничего не осталось. Они еще посидели, допили вино, погорланили песни, да пошли по домам. Должно быть, чешуйку Лутоха с собой забрал. Ты возьми эти копейки, Горислав Тихомирович, я без них проживу! Может, Велес-владыка мне новых пошлет. Только меня оставь нетронутым, ради всего святого. Я против тебя зла не умышлял. Все мужики, вон, сам видишь – гоняются за тобой с дубинами и кистенями. Я один при своем заведении питейном остался – содержу его в чистоте и порядке, и все ради досуга трудолюбивых селян. Ведь не для себя же стараюсь! Это для народа, ради всеобщего блага!
Выпученные глаза трактирщика выражали такую искренность, что на мгновенье Горихвост даже поверил.
– Сильно болит? – он постучал по деревяшке.
– Только когда наступаю. Уже помаленьку проходит. Ну так что, берешь откуп? По рукам?
Горихвост швырнул серебро ему в подол:
– Я разбоем не занимаюсь. Я за убийство деда мщу. Понял?
Трактирщик ошалело затряс головой, хотя смысл сказанного до него, очевидно, не доходил. На крыльце поднялась кутерьма. Жена Пятуни заглянула в окно и прошептала так громко, что всем было слышно:
– Вурдалак еще тут. А кружальника не видать. Наверное, уж и косточек от него не осталось.
Рядом с ней показалась ее соседка Русана, Нежатина женка. За ними замелькали рожи деревенских дружинников.
– Сиди здесь. Не высовывайся, – предупредил Горихвост Щеробора. – Будут спрашивать, куда я отправился – говори, пошел по душу того злодея, что убил старого колдуна. Непременно найду его, и тут уж пощады не жди. Все понял?
Трактирщик истово закивал. В пустом взгляде читался целый набор ярких чувств – вот только разумной мыслью в нем и не пахло.
– Похоже, что вывих твой неподдельный. С таким до избы Дедослава ты не смог бы добраться, – заключил Горихвост. – Что ж, пришла пора задать кое-какие вопросы Нежате. Тем более, что ловец сам бежит на живца.
При облаве что главное? Думаете, обложить и загнать зверя? Или верно расставить цепь, чтобы он не прорвался? А вот и нет! Главное при облаве – это грамотное руководство. Потому как без опытного руководителя любая охота пойдет псу под хвост. И подчиняться начальству нужно беспрекословно: это наипервейшая заповедь!
Эту простую мысль Нежата никак не мог вбить в головы своих добровольных помощников. До Головача дошло быстро – он привык слушаться Воропая, а вот Коняю пришлось объяснять попонятней. Кметь влепил ему затрещину и проверил, усвоен ли урок. Конюх, разумеется, побухтел что-то невыразительное, мол, я этого так не оставлю и все в том же духе. Но небольшая выволочка сняла все вопросы, и он снова стал, как шелковый.
Восстановив свой авторитет, старый воин снова начал расставлять цепь вокруг Щероборова кружала. Дурак Жихарь полез за глухую стену без единого оконца – пришлось и ему объяснять, что сторожить нужно окна и двери, а через стену даже черт с того света не просочится.
Только после того, как все были расставлены по местам, Нежата с важным видом поднялся по крыльцу, постучал в дверь и, прокашлявшись, выставил ультиматум:
– Эй, волчище! Выходи и сдавайся. Клеть окружена. Деваться некуда. Ты попался.
Разумеется, это была уловка. Какой волк сам выйдет сдаваться? Такой халявы ни одному охотнику не выпадало. Зверя вспугнуть и направить в засаду. Пусть бежит, думая, что уносит ноги. Ловушка сделает свое дело.
Так что Нежата, даже не думая дожидаться ответа, спустился и спрятался в сторонке от косящатого окна, через которое, видимо, волк и попробует вылезти.
– В каком виде добыча появится – в человеческом или в зверином? – деловито осведомился Валуй.
– Без разницы. В любом хватай, – велел опытный руководитель.
Ждали волка? Вот вам волк! Эй, чего не встречаете?
Горихвост вылез через дверцу в подклете, где у Щеробора был оборудован склад, и на этот раз волчьи лапы и хвост оказались весьма кстати, чтобы помочь проскочить через полуподвал и вскарабкаться по земляным ступенькам. Складской лаз выходил на задний двор, застроенный амбарами и сараями, и, разумеется, доблестное воинство Нежаты не позаботилось о том, чтобы его перекрыть.
Все калитки распахнуты настежь – беги, куда хочешь. В одну сторону – княжеский двор, в другую – Сторожевая башня, а за ней – конопляник и Дикий лес, куда мужичье точно не сунется. Однако у нас к этому мужичью назрел ряд вопросов, особенно к его начальничку, что вопит во всю глотку у парадного крыльца и кроет помощников руганью за то, что упустили добычу.
На этот случай у нас заготовлен особенный трюк.
Есть у диких зверей хитрый приемчик – «показать хвост». Мы, волки, прямо так его и называем. Хорошо, что охотники о нем не знают. Я люблю хвост показывать – он у меня хороший, пушистый, самого что ни на есть высшего качества. С таким и за границей появиться не стыдно, только кто это оценит? Перевелись знатоки на Руси. А ведь так бывает приятно, когда твоим хвостом восхищаются, особенно женский пол!
Сейчас, правда, придется показывать его вовсе не женскому полу, а деревенскому мужичью. Публика, конечно, не театральная. Что поделать, другой не нашлось. Эх, была не была!
– Ой, а вот же волчище! – испуганно отскочил Жихарь, когда Горихвост выкатился прямо под ноги загонщикам, нахально помахивая предметом своей волчьей гордости.
Возбужденные крики разом смолкли. Зверь оскалился и зарычал.
– И чего мы стоим? – прикрикнул на подчиненных Нежата. – Не робей! Лови зверя!
Головач изобразил движение, которое означало: «я в деле, но первым пусть подойдет к хищнику кто-то другой…»
Вурдалак повернулся к Нежате спиной, задрал хвост и обдал его вонючей воздушной струей. Мужики захохотали.
– Ах ты, дикарь! – вскобелился кметь. – Издеваться надо мной вздумал?
И бросился за волком, не думая об опасности.
«Ну да, я издеваюсь. Самую малость, исключительно в рамках дозволенного. Тут главное соблюдать меру. Нам ведь надо всего лишь, чтобы выжлец оторвался от своры. Да и что это за свора – не кобели, а отребье. Но даже такое отребье рвет в клочья, когда в стаю собьется, так что ее мы благоразумно оставим в сторонке. А вот вожак сам за нами увяжется – он же такой матерый, ему терять лицо перед низшими ни в коем разе нельзя».
Горихвост выскочил на пустырь, тянущийся до Сторожевой башни, и дал деру. Деревенская дружина и впрямь поотстала, но ее старый вождь взъелся не на шутку. Он размахивал кистенем и вопил что-то весьма нелюбезное, однако надолго его не хватило. Добежав до башни, кметь привалился к ее пузатенькому бочку и тяжело задышал. Пора, давно пора нам в отставку по состоянию здоровья. Что же наш князь своих слуг так нещадно заездил? Или у нашего государства кончились выплаты по старости лет?
Горихвост сбавил ход и перешел на трусцу. Конопляник уже перед носом, но исчезнуть из виду нельзя, иначе охотник махнет рукой и бросит погоню. Нужно его подзадорить.
Вурдалак развернулся и сделал вид, что пытается атаковать. Кметь собрался с духом, оторвался от каменной стенки и пошел на него, тряся кистенем, как в приступе лихорадки.
«Ой, только бы под эту гирьку не попасть, а то шипы у нее такие жесткие, тюк по башке – и нет вурдалака. Хоть охотник и старый – а все же он поопаснее конюха». Волк дал задний ход, влез в конопляник и зашебуршился, чтобы воин не потерял след.
У Нежаты открылось второе дыхание. С криком и улюлюканьем он пересек густые заросли. Горихвосту пришлось пару раз возвращаться, чтобы преследователь не заблудился, но в конце концов он все же добился своего – вывел кметя к лесной опушке.
Сторожевой пост Дерябы остался далеко справа – тут нам никто не помешает залезть в чащу, где только лешии да русалки бродят.
Увлекшись, Нежата проскочил опушку и углубился в запретный лес. Здесь он, разумеется, заплутал в гуще кустов. Дикая чаща приняла человека в свои объятья, и ласковыми они ему точно не показались. Пришлось малость повыть, чтобы направить его на путь истинный.
Горихвост и волчью шкуру успел сбросить, и лежку в засаде утрамбовать, а загонщик все не появлялся. Ну где он застрял? Сколько ждать?
Место засады было выбрано с умыслом – на Русальной проплешине. Здесь играли русалки ночами, под полной луной. Им-то что: это мы, честные волки, с утра до вечера на ногах. А у русалок какие заботы? Только раскачиваться на качелях да хохотать до одури, пугая птиц и зверье.
Вот и здесь, на тесной полянке, запрятанной в глубине чащи, леший соорудил для своих подружек качели – деревянные, допотопные, без единой железной вставки.
Боковые опоры их были устроены из толстых бревен, глубоко вбитых в землю. В просверленные насквозь верхушки бревен вставлена толстая ось, а поверх оси надета втулка из круглого бревнышка с выпиленной сердцевиной, что позволяло ему вращаться, совершая полный оборот. На двух кривых жердях, использованных в качестве подвесов, крепилось сидение, сделанное из доски. Сами жерди были закреплены на верхней поперечине с помощью деревянных колышков, опять же вставленных в пропилы. При раскачивании это нехитрое приспособление нещадно скрипело и резало слух, но русалок именно это и приводило в восторг, так что качели использовались по назначению, и нередко. Хорошо, что солнце еще не успело закатиться за верхушки деревьев, и час ночных забав не наступил, иначе встречи с собратьями по лесной страже было бы не избежать. Впрочем, сейчас к засаде пробирался совсем другой зверь – он пыхтел и сопел, и лез напролом, как медведь, что не замечает препятствий и думает, что чаща сама должна уступать ему путь.
Вот-те на!
Нежата выбрался на лесную полянку. Наваждение? Морок? Прямо среди чащи – качели, да еще так хитро устроены – без колец и цепей, на деревянных подвесах. Ой, не к добру эта забава – не иначе, как черти лесные тут резвятся.
Однако охотник мигом позабыл про опасения, увидев, что на доске от сиденья валяется брошенная сума. Не простая сума – та самая, вурдалачья, которую этот бешеный зверь таскает через плечо, когда ему вздумается изображать из себя человека.
Рука сама потянулась к находке. И тут сзади – хвать! Вот напасть!
Горихвост сбил его с ног, повалил на траву, и от души въехал кулаком в круглую рожу, заросшую густой бородой. На мгновенье кметь потерял чувства. Вурдалак воспользовался случаем и стянул его запястья ивовыми прутиками, заранее подготовленными в засаде. Такие же прутики, только длинные и хлесткие, он сложил в пучок, подготовив отличные жгучие розги.
– Вот теперь нам есть, о чем поговорить, – тяжело дыша, сказал он, перевернул кметя на спину и отшлепал его по щекам.
Нежата очухался, приподнял голову, и тут же получил в нюх еще раз – для острастки.
– Как удачно! – навис над ним вурдалак. – Был ловцом, стал добычей. А знаешь, что с такими делают в нашем лесу?
– Пугай, чем хочешь! Не боюсь я тебя! – сплюнув кровь, ответил кметь.
– Правильно! Ну, подумаешь, порву на клочки. Ну, остатки утоплю в омуте, где их подберет водяница и ракам скормит. Чего тут бояться-то?
Лицо поверженного врага изменилось, однако он из последних сил пытался побороть страх.
– Хочешь – рви меня, хочешь – топи, а я тебе не поддамся, и господина своего не предам, – сказал Нежата. – Ни один из людей не мог меня одолеть. Только такому лесному чудищу, как ты, это и удалось.
– Да, я лесное чудище, безжалостное и жестокое, – издеваясь, обыскивал его Горихвост. – Так что пощады не жди. Но у тебя еще есть возможность вымолить быструю кончину без долгих мучений. Если признаешься, что убил Дедослава.
– Ты надо мной такую власть взял, что можешь требовать, что захочешь. Но чужого греха я себе на душу не возьму. Видят боги: старого колдуна я не убивал.
– Ладно, попробуем по-другому, – с угрозой произнес Горихвост.
Он поднял кметя на ноги. Сорвал с него белую перевязь, на которой когда-то висела сабля. Затем сорвал кафтан – из недорогого, но добротного сукна, со шнурками и начищенными до блеска медными пуговицами. Нежата остался в рубахе, перетянутой поясом из грубой кожи.
Горихвост связал его собственной берендейкой, после чего накрепко примотал руки к подвесам из деревянных жердей, а ноги – к доске, из которой сиденье и состояло. Убедившись, что теперь кметь не может шелохнуться, он качнул жерди, отчего грузное тело Нежаты взлетело ногами вперед.
– Давай-давай, покачай меня, – попытался храбриться кметь. – Меня такими детскими забавами не проймешь.
Однако стоило Горихвосту качнуть его посильнее, как у кметя перехватило дыхание, он поперхнулся и тяжело задышал.
«Ага! Вот чего не выносит наш доблестный воин. А если раскрутить его так, чтобы он через голову кувыркнулся? Почему бы и нет, качели это позволяют!»
И Горихвост принялся налегать, раскачивая жерди изо всех сил. Чем выше взлетали качели, тем хуже чувствовал себя кметь.
– Голова кружится! Меня укачивает. Сейчас стошнит, – начал молить он наконец. – Ай, сейчас упаду, разобьюсь!
– Не упадешь – ты привязан, – уверил его Горихвост.
– Ой, веревочки отвязались! Перестань! Ты меня вниз головой повернешь!