Почему люди верят?.. Потому что они не могут не верить. Вера рождает человека, вера ведёт его по жизни, вера умирает с ним… Вспомните знаменитый акт веры – аутодафе! Чем вам не символ могущества и бескомпромиссности веры? Вера всесильна, она суть человека, и благодаря вере человек стал властелином мира.
Полуянов замолчал на секунду, он был возбуждён, его глаза блестели. Он выпустил из лёгких сизый дым и раздавил окурок в пепельнице.
– Зачем им перстень Соломона? ― ещё раз, словно решая для себя что-то, задал вопрос Полуянов. ― Они верят и хотят быть вооружёнными в своей вере. Это поможет стать им всесильными, окончательно уверовав в своё могущество… Наверное, для этого… И ничего здесь нет сверхъестественного. Всё это человеческое, слишком человеческое…
– Вы боитесь этого Уильяма Флорома? ― спросил я.
– Опасаюсь, ― ответил Полуянов. ― Кем бы они ни были, шутами или магами, идеалистами или рационалистами, безумцами или здравомыслящими людьми, они хотят получить реликвию, и намерения у них очень серьёзные.
– Но почему бы вам в таком случае не отступить и не отдать письма? Даже если эти бумаги укажут путь к перстню Соломона, ведь он всего лишь ценный антиквариат и не более…
Глаза Полуянова сверкнули, и на мгновение я даже испугался этого проницательного тяжёлого острого взгляда, с лёгкостью крепкого клинка пробившего мой щит уверенности и заставившего меня в нерешительности отступить.
– Я чувствую, их вера несёт зло, а зло не может и не должно обладать подобной ценностью. ― Потрясающе твёрдая стальная решимость зелёных глаз молниеносно растворилась в мягкой успокаивающей улыбке, добродушные морщинки которой словно набежавшие волны скрыли острые выступы скал ярости. ― И пусть это будет простым антиквариатом, они не должны получить его…
– Ну, хорошо, ― встрепенулся Сарычев. ― Мы услышали от вас много интересного и полезного, даже загадочного. Пришло время рассказать подробно о том, что вы делали в Москве.
– В Москву я приехал с одной целью – не допустить того, чтобы письмо Ногаре попало в руки Бартли, ― ответил Полуянов. ― С посланием моего прадеда я уже ничего не смог бы сделать. Боюсь, оно уже перекочевало из архива СВР в руки Бартли. Другое дело, письмо французского канцлера – только я знал, где его искать в Москве… Скажу сразу, я не представляю, как эти письма могут помочь в поиске реликвии тамплиеров, но мне очевидно, что эти документы не должны оказаться у Бартли и компании. Считайте это требованием исторической справедливости.
– Хорошо, это понятно. ― Сарычев хотел получить исчерпывающие и подробные объяснения. ― Значит, появившись в Москве, вы пришли к Андрееву и потребовали у него письмо Ногаре?
– Я позвонил ему, мы договорились о встрече. Когда я появился у него, он встретил меня очень холодно и подозрительно. Академик был настроен очень враждебно, наш разговор превратился в выяснение отношений… Вдруг Андрееву стало плохо – не выдержало сердце… Я хотел помочь ему, но всё произошло очень быстро. Я не успел ничего сделать…
– Увидев, что Андреев умер, вы решили покопаться в его вещах?
– Мне нужно было найти письмо.
– Но вы не нашли его, а когда в квартиру вернулись родственники Андреева, бежали.
– Да, так оно и было, ― согласился Полуянов.
– Как вы узнали, что письмо хранится у Верхова?
– Карина рассказала мне, что Верхов и Руслан работали вместе с Андреевым над телевизионной передачей о тамплиерах. Я подумал, что академик мог оставить послание кому-нибудь из них.
– Вы встречались с Кариной?
– Да, это был первый человек, с которым я увиделся в Москве… Она же всё-таки моя дочь.
Карина всё знала, пронеслось у меня в голове. С самого начала она знала всё и молчала. Она обманывала меня: когда мы говорили об её пропавшем отце, она уже к тому времени виделась с ним в Москве. Я прикусил губу, где-то внутри под ложечкой тоскливо заныло.
– Итак, вы решили увидеться с Верховым? ― задал вопрос Сарычев.
– Да, ― ответил Полуянов, ― я встретился с ним… И эту встречу было не так просто организовать – телефоны Верхова прослушивали, а за его домом установили наблюдение. Пришлось пойти на некоторую хитрость и инициировать случайное знакомство в людном месте, в ближайшем от его квартиры универсаме, где он обычно отоваривался. Верхов не стал скрывать, что письмо у него. Мы договорились, что он отдаст его мне… Не бесплатно, конечно. Но Сергей решил подстраховаться и пригласил на нашу встречу ещё и вас, Руслан. ― Полуянов посмотрел на меня. ― Его можно было понять – он боялся. К сожалению, сделка не состоялась. Верхов погиб… И я узнал об этом раньше, чем появился на встрече.
– Откуда? ― удивился Сарычев.
– Я был на месте происшествия и видел всё своими глазами.
– Вы следили за Сергеем? ― спросил Сарычев.
– Да. Я должен был быть уверен, что он не приведёт за собой хвост… Всё произошло случайно. Они не хотели его убивать, это было совсем не в их интересах. Верхов заметил, что за ним наблюдают, пытался убежать и попал под машину. Я видел, как люди Бартли, прежде чем скрыться, обыскали его, уже мёртвого… Но они ничего не нашли. Я это видел…
Затаив дыхание, я слушал рассказ Полуянова.
– Вы решили, что письмо могло находиться у Руслана, и потому всё равно пришли в клуб? ― продолжил Сарычев свой допрос.
– Да, я подозревал, что Руслан мог быть в курсе дела… Но, увидев его, я понял, что он ничего не знал о договорённости и не слышал никогда о письме. Тем не менее я решил вступить в контакт с ним и оставить неявное сообщение о том, как можно меня найти. Я подозревал, что Верхов перед смертью успел спрятать письмо и передать каким-то образом Руслану информацию об этом. Подозревая, что Руслан уже мог находиться под наблюдением, я решил оставить неприметный знак, который должен был рано или поздно указать ему путь… Вот, в принципе, и вся история.
Майор опёрся руками на стол и задумчиво поглядел в окно.
– Значит, вы хотите получить письмо Ногаре? ― открыто спросил он.
– Да, ― откровенно подтвердил Полуянов.
– И что вы сделаете, став его обладателем?
– Я исчезну… И Руслан уйдёт со мной.
От неожиданности предложения я даже не смог ничего возразить, а лишь приоткрыв от изумления рот, бестолково уставился на Полуянова. Сарычев громко хмыкнул и прямо посмотрел тому в глаза.
– И вы думаете, это меня устроит?.. Государственный преступник уходит у меня из-под носа, а я остаюсь здесь, оболганный и обманутый, и бегаю от несправедливой судьбы до того самого момента, когда пуля не поставит жирную точку в моей истории. Вы такой конец для меня готовите?
Я ошеломлённо наблюдал за проходившим на моих глазах торгом.
– Есть другой вариант. ― Полуянов небрежно постучал своими длинными пальцами по столу и аккуратно положил свою позолоченную зажигалку на пачку сигарет. ― Я помогаю вам решить вопрос с руководством… Как? Придумаем… А вы отдаёте мне письмо Ногаре и помогаете мне достать письмо Святослава Ракицкого… Для уверенности можете передать мне оба письма тогда, когда посчитаете, что ваше положение благополучно изменилось и стало абсолютно безопасным… Договорились?
Протянутая рука Полуянова повисла над столом. Лицо Сарычева застыло, его глаза неотрывно смотрели в глаза Полуянова, пытаясь что-то разглядеть в них. Мне показалось, он старался принять сейчас верное решение. Он не просто стремился сделать правильный и выгодный для себя выбор, он хотел поступить по совести и встать в этом тёмном и запутанном деле на сторону справедливости. Сарычев думал недолго.
– Это безумная авантюра, ― произнёс он и улыбнулся. ― Впрочем, это по мне… Договорились. ― Майор решительно пожал протянутую ему ладонь.
Договор сторон был скреплён крепким рукопожатием. Я наблюдал со стороны за тем, как рождался этот странный союз работника спецслужб и беглого учёного-историка. Моё мнение они неприкрытым образом проигнорировали, видимо решив, что оно уже ничего не может изменить. Я печально вздохнул, мимоходом отметив про себя эту несправедливость, но сейчас меня занимало совсем другое – я хотел поскорее увидеть Карину…
– Ну, что ж, я рад, что мы нашли общий язык. Вместе мы можем многое изменить, ― заявил повеселевший Полуянов. ― Теперь мы должны действовать сообща. И доверие в наших отношениях должно играть определяющую роль. Вы знаете мою историю, а я хотел бы услышать подробности вашей истории.
Мы с Сарычевым посмотрели друг на друга. Вопрос, как я понял, состоял не в том, стоит или нет рассказывать Полуянову о наших злоключениях, а в том, кто это сделает, и в каком объёме можно поделиться с Полуяновым информацией. Наконец после краткого периода молчаливой неопределённости Сарычев кивнул мне, давая понять, что право первого слова отдаёт мне.
Я начал свой рассказ с момента гибели Верхова и первого появления Сарычева в моей квартире, посчитав, что подробности моего знакомства с Андреевым и работы над темой тамплиеров можно опустить. Этот вопрос я предполагал обойти не только потому, что он казался мне теперь не важным, но и потому, что он с необходимостью потребует рассказать о роли Карины в выборе темы и подробности наших с ней отношений, а об этом я говорить не хотел.
Сарычев самым внимательным образом следил за тем, что я говорю. Пару раз он даже останавливал меня рукой. Первый раз, когда я хотел назвать имена оперативников, которые охраняли меня на квартире, второй раз, когда с моего языка чуть не сорвались фамилии однополчан Сарычева, участвовавших в нападении на машину Бартли, и адрес в Химках, где у майора была первая съёмная квартира. Полуянов слушал мой рассказ молча, совсем не перебивая и не комментируя. Он лишь иногда, в отдельных моментах моего повествования, бросал на меня выразительные взгляды, словно пытался тем самым лишний раз удостовериться в моей искренности. Лишь однажды Полуянов попытался нечто уточнить у меня, когда услышал о том, что благодаря странному манёвру машины каких-то китайцев нам удалось уйти от преследования людей Бартли.
– Это были точно китайцы? ― спросил он озадаченно.
– По крайней мере, нам так показалось, ― ответил я, с удивлением наблюдая, как Полуянов всерьёз заинтересовался этим вопросом.
Когда я закончил свой рассказ, подведя итог нетвёрдым «ну, вот, пожалуй, и всё…», Полуянов ещё некоторое время сидел молча, разглядывая отсутствующим взглядом свою позолоченную зажигалку. Видя, как он машинально поворачивает этот предмет в своих руках, я был не уверен, слышал ли он меня сейчас.
– Предлагаю пообедать у нас… на квартире, ― вдруг сказал Полуянов так буднично и спокойно, как будто он присутствовал не на встрече людей, объявленных в розыск, а на сборе старых школьных товарищей, которые сейчас решали, где бы продолжить своё милое дружеское общение. Я проверил рукой бумагу, лежавшую в правом кармане моей куртки, бумагу, в которой мы с Сарычевым объявлялись особо опасными преступниками, – может быть, она уже исчезла, и всё благополучно разрешилось? Но нет, чуда не произошло.
Полуянов повернулся ко мне:
– А вас, Руслан, думаю, уже ждёт штрудель с вишней. ― Он улыбнулся. ― Теперь вы от этого пирога уже ни за что не отвертитесь…
Часть третья: Мы
Глава 20
Поймав частника, мы доехали до перекрёстка проспекта Вернадского и улицы Удальцова. По пути, вжавшись в кресло, я с опаской поглядывал на проезжавшие мимо милицейские машины и гаишников, стоявших на перекрёстках. Мне казалось, что нас должны обязательно остановить и задержать. Бумага с моей фотографией в кармане не давала мне покоя, она жгла меня. Я всё прекрасно понимал и должен был спокойно относиться к ней, как к предсказуемому ходу противной стороны в череде событий, в которые судьба втянула меня. Но в сердце поселилось вместе с тревогой неизвестно откуда взявшееся, необъяснимое чувство вины. Как будто сам факт того, что я оказался в списках разыскиваемых преступников, есть прямое подтверждение моей общественной опасности не только в глазах окружающих, но и в своих собственных представлениях. Охватившее меня необычное чувство было похоже на внутреннее признание своей виновности и причастности к преступлению – и это чувство было на удивление сильным.
Полуянов попросил остановить машину на перекрёстке, а потом мы ещё долго шли через парк пешком. Видимо, Полуянов не хотел, чтобы случайные водители запомнили адрес его убежища. Вскоре мы добрались до жилого двенадцатиэтажного дома и на лифте поднялись на последний этаж. Сердце бешено стучало, я пытался спрятать волнение, но у меня это плохо получалось. Во мне боролись два чувства: непреодолимое желание увидеть Карину и потаённое до сих пор чувство обиды – ведь она мне так и не рассказала правду и, ничего не объяснив, скрылась с отцом.
Когда Полуянов нажал на кнопку звонка, я услышал за дверью торопливые и легкие шаги. Дверь квартиры быстро распахнулась. Карина стояла на пороге и не сводила с меня своих больших голубых глаз. Полуянов с Сарычевым зашли в квартиру и прошли в гостиную, мы остались одни в коридоре. Она обняла меня и прижалась к груди, потом отстранила и посмотрела прямо в глаза.
– Боже… боже, ― прошептала она. ― У тебя всё в порядке? Ты не ранен, у тебя ничего не болит?
Она покрутила меня, как будто пыталась удостовериться, что у меня все руки и ноги на месте и целы. Это неподдельное чувство беспокойства было так непосредственно и открыто, что я не удержался и рассмеялся.
– Что ты смеёшься, дурак! ― воскликнула она, хлопнула ладонью мне по груди и заплакала. ― Я так боялась за тебя, так боялась…
Карина, всхлипывая, снова прижалась ко мне, сильно обхватив руками. И откуда у этой хрупкой маленькой девушки столько сил, подумал я. А она всё всхлипывала и шептала.
– Боже, как я боялась… ― тихо повторяла она, не отпуская меня из объятий.
А я улыбался. Я был счастлив, откровенно, беззастенчиво счастлив, осторожно гладил рукой мягкие, пушистые волосы Карины и дышал её теплом. Я растаял, забыл все обиды и подозрения. Она была здесь, она была со мной, и мне больше ничего было не нужно, ну совсем ничего…
– Карина, пора обедать, а то наши гости проголодались, ― выглядывая из дверей комнаты, осторожно сказал Полуянов, посмотрел на нас, понимающе улыбнулся и исчез.
Карина быстро вытерла слёзы, мило по-детски шмыгнула носом и подняла на меня свои немного влажные, широко распахнутые глаза, открытые и беззащитные.
– Ты мне расскажешь… Ты мне всё потом расскажешь, ― прошептала она. ― Я так ждала тебя, Руся.
Я смотрел на неё и кивал головой, как китайский болванчик, все слова для меня потеряли значение. Я прижал её к себе. Она была рядом, а значит, всё было хорошо.
Перед обещанным штруделем мы с удовольствием навернули кастрюлю борща и очистили сковородку домашних котлет с картошкой. Карина была радостно взволнована. Она не могла скрыть своего настроения, её глаза светились от радости. Я ж не мог оторвать от неё взгляда – сейчас она была как никогда красива. Карина суетилась, мило улыбалась и часто еле заметным движением поправляла свои волосы. Она виновато оправдывалась, говорила, что отец её поздно предупредил, что она очень торопилась, и, возможно, не всё получилось так, как она хотела. Полуянов расположился во главе стола, был задумчив, немногословен и почти беспрерывно курил, стряхивая пепел в маленькую хрустальную розетку для варенья. Он был подчёркнуто спокоен, и это удивительным образом уравновешивало общее возбуждение встречи и непривычность ситуации.
Сарычев внимательно осматривал гостиную и с подозрением наблюдал эту идиллию семейного обеда. Было видно, что он чувствовал себя здесь не очень уютно. Ещё утром он не мог и представить себе, что наконец встретит человека, которого так долго и безуспешно искал. Тем более, Сарычев был совершенно не готов стать гостем того, на кого он несколько дней назад ещё охотился, расставляя силки по всей Москве. Теперь же они с Полуяновым объявили перемирие и пусть временный, но союз. В каком-то смысле приглашение к себе в гости было особым знаком доверия со стороны Полуянова. Таким образом он показывал, что полагается на Сарычева и искренне заинтересован в его помощи.
Когда Карина убежала на кухню ставить чайник, Полуянов решил обсудить наши дальнейшие совместные действия. Теперь, получив союзников, он хотел организовать активное контрнаступление.
– Мне кажется, очень полезной была бы встреча с полковником Рыбаковым, ― сказал Полуянов и поглядел на Сарычева. ― Он сможет нам помочь.
– Это будет сложно сделать, ― отрезал майор. ― Боюсь, сейчас он под плотным колпаком… Да и чем Рыбаков может нам помочь? Он давно на пенсии, и к тому же, как вы предполагаете, письма Ракицкого в архиве СВР, скорее всего, уже нет.
– Может сохраниться его копия.
– Не совсем понял… ― удивлённо пробурчал Сарычев.
– В своё время Рыбаков, в нарушение внутренних правил работы с документами, делал копии бумаг и хранил их у себя в сейфе – ему было так удобнее.
– А вы откуда знаете? ― спросил Сарычев с недоверием.
– Вы забываете, как-никак я работал под его руководством.
– То есть вы утверждаете, что могла существовать копия письма Святослава Ракицкого?
– Подробная копия письма точно существовала, ― категорично заявил Полуянов. ― Я видел её. Другое дело, что Рыбаков мог подшить её к делу и сдать в архив, а мог и себе оставить.
– Хорошо. Но, даже если существует копия письма, и её можно достать, Флором ищет оригинал, ― возразил Сарычев. ― Неужели вы думаете, что можно обойтись копией?
– Если информация кроется в тексте, а не в носителе послания, какая разница, с чем ты работаешь?
– Вы правы, ― согласился Сарычев.
– Ещё один повод для встречи с Рыбаковым – это ваше положение, ― заметил Полуянов. ― Если я правильно понимаю ситуацию, Пахомов не оставил вам шансов договориться с ним.
– Это так, но, боюсь, Рыбаков в этом деле не помощник.
– Он, вероятно, нет, а вот его знакомые…
– Вы знаете что-то, чего не знаю я о своём дяде? ― с искренним изумлением поинтересовался Сарычев.
– Ах, он ещё и ваш дядя. ― Полуянов загадочно ухмыльнулся, проигнорировав вопрос Сарычева. ― Полагаю, это должно облегчить решение нашей задачи… Попытайтесь как-нибудь выйти на него, не привлекая внимания людей Бартли и Пахомова.
Сарычев согласно кивнул головой, давая понять, что задачу понял и постарается выполнить её. Меня удивило, с какой быстротой и покорностью майор принял на себя роль исполнителя, доверив роль организатора Полуянову. Что это было – признание необходимости подчиниться или некая военная хитрость? Неужели майор смирился с мыслью, что должен будет отпустить Полуянова, если ситуация благополучно разрешится? Я в это не особо верил…
– Как мы будем держать связь? ― спросил Сарычев.
Полуянов быстро написал что-то ручкой на салфетке и передал её майору.
– Это телефон моей знакомой. Она звонила вам сегодня. Всю информацию передавайте через неё.
Сарычев повертел бумагу в руках:
– Ей можно доверять?
– Вполне.
– Как её зовут?
– Анастасия Михайловна.
Полуянов протянул Сарычеву мобильный телефон.
– Это на тот случай, если мне будет необходимо связаться с вами напрямую, ― пояснил он. ― Прошу, не злоупотребляйте им – наши недруги не дремлют.
Последнее, несколько даже шутливое предупреждение прозвучало более чем простодушно. Сарычев одарил Полуянова недовольным, раздражённым взглядом – учить его конспирации было уже перебором.
Карина вернулась в гостиную, неся поднос с чашками и чайником. Я помог ей. Полуянов быстро сменил тему разговора и, вспомнив о роли приветливого хозяина дома, начал весьма натужно рассуждать об совершенно отвлечённых вещах, например, о том, какая завтра будет погода. Сарычев даже не пытался поддержать беседу, откровенно пропускал мимо ушей замечания Полуянова, пил чай и пытливо поглядывал то в сторону историка, то в сторону его дочери. Проглотив три чашки чая, Сарычев стал собираться.
– Не хочется злоупотреблять вашим гостеприимством, ― сказал он. ― Нам уже пора…
Я растерянно посмотрел на майора. Как? Уже уходить? Карина замерла, задержав в руке взятую со стола чашку.
– Я думаю, Руслан может остаться, ― после некоторой паузы тихо заметил Полуянов. Глаза Карины радостно заблестели.
– Остаться у вас? ― удивлённо спросил Сарычев.
– Да, ― подтвердил Полуянов. ― Я предполагаю, что он вам уже не нужен… А здесь ему будет удобней. Мне так кажется…
– Я понимаю, ― неуверенно промолвил майор, ― но…
– Письмо Ногаре вы можете оставить у себя, ― перебил его Полуянов. ― Я прекрасно осознаю, что вам нужны гарантии.
Майор бросил обеспокоенный взгляд на Полуянова. Минуту он боролся со своим внутренним голосом сомнения, но в конце концов решил, продолжив так хорошо разыгранную с Полуяновым доверительную линию, что благородство поступка должно украшать человека.
– Однажды я уже оставил Руслану письмо на хранение. Я об этом не пожалел, ― сказал Сарычев; при этом я вспомнил, как хотел обманом заставить майора отказаться от сделки с Пахомовым, и отвёл глаза. ― И у меня с тех пор не было никаких оснований не доверять ему, ― заявил Сарычев.
Было видно, что Полуянов оценил щедрый жест офицера госбезопасности, хотя ничего не сказал, стараясь всем видом показать, что к тому, где будет находиться письмо Ногаре, он относится достаточно равнодушно. Уже в дверях, прощаясь, Сарычев внимательно посмотрел на меня. Лёгкое сомнение и надежда, доверие и сожаление, интерес и усталость – в этом странном взгляде можно было прочитать всё, что угодно, и я не знал, что в нём было больше. Майор ничего не сказал мне и вышел из квартиры.
Как только закрылась входная дверь, Полуянов сразу заинтересованно обратился ко мне:
– Так, значит, письмо Ногаре находится у вас, Руслан?
– Да, ― ответил я. ― Вы хотите его перечитать?
– Я знаю его наизусть, ― сказал Полуянов. ― Как латинский текст, так и его перевод. Но если вы не против, я хотел бы убедиться, что это именно то письмо…
Я аккуратно вытащил из внутреннего кармана куртки спрятанную в полиэтиленовый пакет старую бумагу, а также листок с напечатанным на машинке переводом и протянул их Полуянову. Бережно, с особым трепетом, понимая, что перед ним чрезвычайно драгоценная и хрупкая вещь, Полуянов взял в руки письмо. Он осторожно развернул листки, его лицо моментально изменилось, глаза загорелись, в них отразилась вся его страсть и неподдельный восторг от того, что он сейчас держал в руках этот необычный и загадочный документ. Его длинные пальцы медленно скользнули по пожелтевшему листу бумаги и несколько раз перевернули его.
– Да, это оно… ― удовлетворённо проговорил Полуянов. ― Двадцать лет я его не держал в руках…
– Можно задать вам вопрос? ― произнёс я.
Полуянов отвлёкся от письма и перевёл на меня свой взгляд. Наблюдая, как Полуянов с непонятным мне упоением рассматривает старую бумагу, я решил, что настал момент выяснить для себя вопрос происхождения этого документа. У меня никак не шли из головы слова Ракицкого о том, что письмо Ногаре есть всего лишь фальшивка, и что это доказано специальной проверкой.
– Я знаю, что Стефан Петрович проводил экспертизу письма, ― нерешительно начал я, ― и эта экспертиза показала, что письмо – подделка…
Полуянов таинственно и, как мне показалось, немного снисходительно улыбнулся. Было видно, что эта новость его не то что не смутила, а, наоборот, странным образом позабавила. Складывалось впечатление, что то, о чём я сейчас поведал, являлось распространённой тривиальностью, которая только новичка в этой теме могла привести в замешательство.
– Результаты экспертизы можно трактовать и подобным образом, ― неопределённо промолвил Полуянов.
– Но позвольте… ― обескураженно заметил я. ― В чём же тогда историческая ценность этого документа?.. Таким образом, получается, что история с заговором против тамплиеров является выдумкой, а ваши предположения о существовании тайного общества, ставившего своей целью завладеть реликвией ордена Храма, есть ложная, основанная на фальшивке, версия?
– Что ж, ваше логическое заключение абсолютно правомерно, ― подтвердил Полуянов. ― Действительно, несмотря на то, что бумага, на которой составлено послание, очень старая и относится к четырнадцатому веку, чернила, которыми написан текст, имеют более позднее происхождение – они изготовлены в восемнадцатом веке. Налицо историческая мистификация, кем-то задуманная и выполненная. Но я призываю вас, как истинного историка, искать за обманом обманщика, а, следовательно, человека, у которого был для этого свой интерес.
– Вы хотите сказать, что знаете, кто сфальсифицировал этот документ?
– К сожалению, нет… Но тем не менее это не мешает нам сделать главное – попытаться отыскать смысл этого действа, то есть предположить, почему это было сделано. Какова может быть цель, преследуемая конкретным человеком, для организации подобной подделки? ― спросил Полуянов и сам тут же ответил: ― Во-первых, это могла быть нематериальная выгода. Человек, организовавший такую историческую аферу, должен был использовать этот документ с пользой для себя. Он мог сделать себе имя в исторической науке или получить другие публичные дивиденды. Но для этого данное письмо должно было быть, по крайней мере, обнародовано. Этого, как нам известно, не произошло, иначе данный факт был бы широко известен в историографии. Во-вторых, целью мистификации может быть материальная выгода, то есть банальные деньги. Сфабрикованный исторический документ можно было бы продать тому, кто впоследствии использовал бы его с выгодой. Но и в данном случае мы натыкаемся на парадокс первой версии – документ остался неизвестен широкой публике, и потому существование его не получило ожидаемого объяснения. В-третьих, лжеписьмо Ногаре можно было использовать для шантажа предполагаемых посвящённых, то есть тех, кто на протяжении веков сохранял тайну гибели ордена Храма. Это можно было принять за серьёзную версию, если бы письмо… было подлинным. Трудно поверить, что обманщик был настолько нагл, глуп и бесцеремонен, чтобы шантажировать информированных и опасных людей откровенной фальшивкой. Есть ещё и четвёртый вариант объяснения причины появления этого документа. ― Полуянов сделал паузу. ― Наличие на старом листе бумаги текста, написанного много позднее, можно объяснить проведённой … реставрацией.
– Реставрацией? ― изумленно воскликнул я.
– Да. Согласитесь, что за четыреста лет, с четырнадцатого по восемнадцатый век (конечно, это зависело от условий хранения), текст мог выцвести, стать плохо читаемым, частично разрушиться, древние чернила могли поблёкнуть. Для того чтобы сохранить документ, необходимо было его восстановить, что и было произведено неизвестным нам человеком, жившим в восемнадцатом веке.
– Значит, вы уверены, что письмо Ногаре подлинно? ― нетвёрдо спросил я.
– Не то чтобы я был в этом абсолютно уверен, ― уклончиво сказал Полуянов, ― но мне представляется это объяснение наиболее удачным и логичным. Именно поэтому я отношусь к тому, что рассказано в письме, с доверием.
Полуянов с еле скрываемым сожалением протянул письмо и его перевод мне обратно и печальным взглядом проследил, как они скрылись у меня в кармане куртки.
– Оставайтесь хранителем этих бумаг. Мы должны строго соблюдать нашу договорённость, ― сказал он. ― Не буду вам больше докучать. Думаю, вы устали. Располагайтесь… ― Полуянов заметил, как в коридор вышла Карина, и добавил: ― Карина покажет вам квартиру.
Полуянов скрылся за дверью одной из комнат, оставив нас с Кариной вдвоём. Карина схватила меня за руку и потянула в другую комнату.
― Руся, ты похудел, ― сказала Карина.
Мы сидели на диване, прижавшись друг к другу. Она держала мою руку в своей руке и осторожно гладила мои пальцы.
– Ты знаешь, я не подозревал, что за такое короткое время успею устать от своего любимого холостяцкого блюда – яичницы, ― сказал я, шутливо усмехнулся и поцеловал Карину.
– Теперь всё изменится… Мы уже никогда не расстанемся. Ведь правда? ― Карина смущённо посмотрела мне в глаза. ― Ведь правда? ― повторила она.
Я утвердительно кивнул, вздохнул и немного укоризненно отметил:
– Если ты вдруг опять не исчезнешь…
Карина прижалась ко мне.
– Извини, ― прошептала она. ― Но я не могла, понимаешь… Я не могла ничего сказать тебе. Это было очень опасно… Мы все были под наблюдением. Любое моё слово могло навредить отцу. Ты же понимаешь…
– Когда ты узнала, что твой отец приехал в Москву?
– В день его приезда…
– Значит, ты уже всё знала в момент нашей последней встречи?! ― воскликнул я.
Карина грустно улыбнулась.
– Да, ― призналась она.
– Выходит, ― обескураженно пробормотал я, ― ты давно знала о том, что он, ― я хотел сказать «жив», но передумал, ― что он не пропал без вести, а преспокойно обосновался за границей?
Карина потупила взгляд.
– Я встретилась с ним год назад, когда была на стажировке во Франции, ― объяснила она.
– Но… но как ты смогла его найти?
– Он сам нашёл меня.
– Как это произошло?
– Мы жили в студенческом общежитии в пригороде Тулузы. И вот однажды он пришёл ко мне и сказал, что он и есть мой отец.
– Так просто?
– Да.
– И ты сразу поверила ему?
– Конечно. Хоть я и не помнила его лично, но видела фотографии. Внешне он не сильно изменился за эти двадцать лет разлуки.
– И ты за всё это время ни с кем не поделилась этой новостью?.. Даже с бабушкой и отчимом?..
– Да, ― бесхитростно ответила Карина. ― Он просил меня сохранить нашу встречу в тайне… Отец иногда даже писал мне письма и присылал их по электронной почте. Он писал их по-французски и подписывался «Лео» – так, по его мнению, было безопасней. Те, кто случайно или нет, открыли бы мой почтовый ящик, вряд ли смогли бы провести параллели между пропавшим двадцать лет назад Вячеславом Полуяновым и французским студентом Лео. Наша переписка продолжалась почти год, когда отец вдруг позвонил мне, первый раз за всё это время. Он сказал, что скоро будет в Москве и встретится со мной.
– А вся эта история с тамплиерами и телевидением?
– Это была моя идея, ― с сожалением в голосе сказала Карина. ― Сергей тяготился своей работой в газете, он хотел большего, он хотел перспективы – я предложила ему тему ордена Храма и познакомила с Кубаревым… Но всё так неудачно совпало. Появление отца и этот проект… Я не знала… Я не думала, что всё это так страшно обернётся для Сергея.
Карина положила голову мне на грудь, а я обнял её за плечи.
– А хочешь, я покажу тебе свои фотографии? ― вдруг спросила она. ― Я захватила с собой из квартиры свой фотоальбом.
Услышав моё «да», Карина тут же вскочила с дивана и выпорхнула из комнаты. Оставшись один, я оглядел комнату. Минимум мебели: деревянная кровать-полуторка, потёртое кресло и платяной шкаф, – всё это совсем не новое, весьма подержанное. Ощущение пустоты. Комната оставляла впечатление номера старой гостиницы, в ней не было характерной для любой квартиры атмосферы обжитости, притёртости хозяина к своему жилью. В углу стояла открытая сумка, на кресле были развешаны весёлыми пятнами вещи Карины – это единственно придавало некоторую теплоту окружающей меня обстановке. Было видно, что квартира была предназначена исключительно для сдачи внаём и использовалась для этой цели уже давно. Какая же это по счёту чужая квартира, в которой я волею судьбы ночую после того, как вынужден был покинуть свою маленькую, но такую родную и уютную квартиру в Беляево? Я посчитал. Пятая…