Майор ничего не ответил, но его выразительный взгляд был красноречивее любых слов. Вот он, источник всех наших несчастий, читалось в его глазах. Было видно, что если бы не обстоятельства нашей встречи, Сарычев с огромным удовольствием и превеликим облегчением защёлкнул бы сейчас наручники на запястьях сидевшего перед ним улыбчивого наглеца.

– С Русланом мы уже давно знакомы. Правда, он знал меня раньше под другим именем, ― сказал Полуянов и поглядел на Сарычева. ― А как зовут вас?

Сарычев сухо представился, не забыв отметить, что он майор ФСБ.

– Да-да, понимаю, ― сказал Полуянов и покачал головой. ― Ну, а я… Полагаю, не стоит говорить, кто я такой. Я тот человек, которого вы должны были поймать. Однако ж, ― Полуянов с наигранной досадой щёлкнул языком, ― как всё обернулось…

– У нас с вами всё ещё впереди, ― зло откликнулся Сарычев.

– Не сомневаюсь, ― язвительно подтвердил Полуянов.

– Давайте поговорим о нашем деле, ― после обмена колкими любезностями проговорил Сарычев. ― Вы, если я правильно понял, хотели рассказать нам о Бартли, а также поведать о том, где вы скрывались, чем занимались последние двадцать лет и что вас, собственно, заставило вернуться в Москву по прошествии такого длительного промежутка времени. И помните, в какой ситуации мы бы ни находились в настоящий момент, я остаюсь сотрудником правоохранительных органов, а вы – подозреваемым. И потому можете расценивать свой рассказ как официальные показания.

Полуянов отложил в сторону правильный треугольник салфетки, исподлобья бросив взгляд на майора:

– Вы правы, майор. Надо закончить с этим… Итак, вы знаете, кто такой Джордж Бартли и что он представляет из себя в настоящее время. Сейчас он занимается частным сыском. Когда я с ним познакомился, он был ещё кадровым сотрудником ЦРУ, стоял во главе особой секретной группы и занимался в этом ведомстве специальными операциями. Его деятельность, как я понял, слабо контролировалась боссами из Лэнгли. Возможно, сам формат его работы не предполагал такого контроля, и потому он мог себе позволить без риска и ущерба для здоровья и репутации очень многое. Во время первой беседы он откровенно заявил мне, что желает видеть в моём лице союзника и предлагает сотрудничество. У меня, как свободного человека в свободном мире, был выбор – согласиться на условия сотрудничества, предполагающие новое имя, американское гражданство, работу и покровительство спецслужб, или отказаться, и тогда уже исчезнуть навсегда. Меня, вероятно, можно считать предателем, но я выбрал первое. Не знаю, как Бартли удалось выбить для меня статус ценнного перебежчика и оформить необходимые документы, обеспечивающие мне особое покровительство американских спецслужб. Формально я считался ценным свидетелем, которому требуется защита в рамках особой программы. Фактически же я работал на Бартли в Европе и должен был втайне от сотрудников ЦРУ помогать ему в поиске реликвии тамплиеров.

– Бартли тоже занимался поиском реликвии тамплиеров и знал о тайниках в церквях? ― спросил я.

– Да, это так… И для меня сначала было большой загадкой, откуда он мог узнать об этом. В итоге всё это нашло своё объяснение, когда я познакомился с ним поближе. Но сперва мне дали новый паспорт, включив в программу по защите свидетелей, и устроили работать в один европейский архив. Моя скрытая страсть получила новый стимул для своего развития. Поиск и исследование исторических документов в архивах стало моей работой. Пользуясь всеми возможностями своей новой жизни, я беспрепятственно разъезжал по Европе, копался в архивах и выискивал новые свидетельства о жизни своих любимых тамплиеров. Но, несмотря на большой объём сведений, которые я смог почерпнуть, я так и остался бы слеп, если Бартли не поделился бы со мной имевшейся у него информацией. Когда я узнал подробности дела, я удивился тому, до какой степени тесен мир. Возможно, вы уже в курсе, что настоящее имя Джорджа Бартли Игорь Барташевич, а его отец Леонид Барташевич в годы войны перешёл на сторону немцев…

Я кивнул, подтверждая, что уже слышал эту историю.

– Так вот, Леонид Барташевич в 20-30-хх годах служил в ОГПУ-НКВД в Иностранном отделе. Оказалось, что он был хорошо знаком с нашей семьёй. Именно он в 1927 году организовал возвращение моего деда Петра Ракицкого в Советскую Россию из Франции…

Наступила пауза. Я заметил, как Сарычев, до сего момента скептически слушавший рассказ Полуянова, удивлённо вскинул брови.

– Так вот откуда интерес к этим тулузским церквушкам, ― догадался я. ― Пётр Ракицкий нарушил семейную тайну и рассказал Леониду Барташевичу о письме своего отца.

– Может быть и так, ― неопределённо сказал Полуянов. ― А может быть, Барташевич сам случайно обнаружил это письмо… Сейчас уже никто из них не сможет поведать нам, как это всё произошло на самом деле… Но факт остаётся фактом: Барташевич знал об этом странном письме Святослава Ракицкого и тайниках в церквях.

– Так, значит, это Леонид Барташевич собрал частички документа, указывающего на местонахождение реликвии тамплиеров? ― изумлённо спросил Сарычев.

Полуянов отрицательно покачал головой.

– Разве сын стал бы искать то, что до него уже нашёл отец? ― вполне логично заявил он. ― Леонид Барташевич ничего не нашёл…

– Тогда получается, что сам Пётр Ракицкий, будучи в эмиграции во Франции, изъял отрывки документа и нашёл реликвию? ― неуверенно предположил я.

Полуянов опять отрицательно покачал головой.

– Получил реликвию, хранил её всю жизнь, а тайну её унёс с собой в могилу, оставив внуку лишь послание-пустышку?.. Откровенно говоря, маловероятно, ― недоверчиво заметил он.

– Тогда кто же опустошил тайники? ― Сарычев нетерпеливо заёрзал на стуле.

– Никто… ― просто ответил Полуянов. ― Никакого документа, разорванного на три части, в тайниках никогда не было.

– Постойте, постойте… ― Сарычев поднял руку, как будто пытаясь остановить Полуянова. ― Значит, все эти разговоры о письме, указывающем на местоположение реликвии тамплиеров и хранившемся в трёх тулузских церквушках, – это просто шутка?

Полуянов третий раз повторил своё привычное движение головой от одного плеча к другому и сказал:

– Совсем нет. Это некая игра.

– Какая игра?! ― в один голос воскликнули мы с Сарычевым.

– Леониду Барташевичу пришла в голову простая, но гениальная в своей парадоксальности мысль. Он решил, что, если тайники пусты, это совсем не значит, что кто-то их опустошил в своё время. Это, по его мнению, указывает лишь на то, что необходимо искать иные указатели места, где спрятана реликвия. Упоминание же об отрывках тайного письма есть лишь отвлекающий манёвр, обеспечивающий необходимый дополнительный рубеж сохранности реликвии от непосвящённых.

– Что же является настоящими указателями места нахождения реликвии? ― спросил Сарычев.

– Давайте порассуждаем. ― Полуянов совсем не торопился открыть нам свои секреты. ― Если тайники пусты и, возможно, всегда были пустыми, и только предназначались для отвлечения внимания, то, значит…

– …сами церкви, их географическое местоположение могли указывать на точку, где хранится реликвия! ― догадавшись, продолжил я мысль Полуянова.

– Верно! ― довольный, подтвердил Полуянов. ― И Барташевич нашёл эту географическую связь.

Мы с Сарычевым застыли.

– Дело в том, ― продолжил свой рассказ Полуянов, ― что примерно на одинаковом расстоянии от всех трёх церквей располагаются пещеры, которые называются Белые Норы. Существует легенда, что в тринадцатом веке, уже после падения в 1244 году последнего оплота альбигойцев, крепости Монсегюр, в этих пещерах прятались оставшиеся катары. Именно там Барташевич и предложил искать тайник с реликвией.

– Предложил?.. Кому предложил? ― изумлённо спросил Сарычев.

– Своим новым хозяевам… ― ответил Полуянов. ― Перейдя на сторону немцев, он сразу предложил свои услуги в поиске таинственной реликвии тамплиеров. Есть подозрения, что он давно был связан с немецкой разведкой, и потому к его заявлению отнеслись очень серьёзно. И на то были свои причины.

Нацистская идеология была буквально пронизана мистикой. Ариософия, идея почвы и крови, возрождение древних языческих культов, практика магических ритуалов – всё это легло в базисные мировоззренческие установки нацизма. На заре своей политической деятельности большинство нацистских бонз были членами оккультных организаций и тайных орденов. Без преувеличения можно сказать, что идеологическая программа этих закрытых сообществ и легла в основу нацистской идеологии.

После прихода фашистов к власти была создана специальная исследовательская организация «Аненербе» (Наследие предков), которая была призвана изучать историю, дух, традиции индогерманской расы. Со временем эта странная организация, интегрированная Гиммлером в СС, объединила несколько десятков проектов и институтов. Кстати, одним из направлений деятельности научной организации СС стали медицинские опыты в концентрационных лагерях. «Аненербе» представляло собой загадочное учреждение, где под одной крышей объединились очень разные люди: певцы превосходства арийской расы, мистики-романтики, теоретики и идеологи строительства неоязыческого мира, такие, как историк Герман Вирт, мистик Карл-Мария Виллигут, философ Фридрих Хильшер, и практики нацизма, лишённые всяких моральных норм, бесчеловечные машины уничтожения, такие, как эсэсовские медики Йозеф Менгеле и Зигмунд Рашер.

Сотрудником «Аненербе» был и немецкий историк Отто Ран, который посвятил всю свою жизнь изучению альбигойской ереси. В двадцатых и тридцатых годах он подробно изучил гроты Сабарт, Ломбрив и саму крепость Монсегюр, знаменитое прибежище катаров. Отто Ран считал, что «добрые люди» были приверженцами древнего культа, имеющего свои корни ещё в дохристианских религиозных традициях жителей Пиренеев. Религия альбигойцев была для него религией Любви (Amora), которая противостояла католической религии Рима (Roma). Немецкий историк был искренне убеждён, что катары были хранителями чаши Святого Грааля, символа священной веры. В своей книге «Крестовый поход против Грааля» под мифическим замком Мунсальвеш, где хранился Святой Грааль по версии Вольфрама фон Эшенбаха, Отто Ран понимает Монсегюр альбигойцев. Святой Грааль Отто Ран так и не нашёл и трагически погиб в возрасте тридцати пяти лет при довольно странных обстоятельствах. Одни говорят, что он покончил жизнь самоубийством, другие утверждают, что его убили.

Тайные исследователи третьего рейха не прекращали свои поиски мистических реликвий – к этому относились очень серьёзно. И потому немудрено, что идеи беглого красного командира оказались востребованы. Информация Барташевича заинтересовала эсэсовских руководителей. И этому особенным образом способствовало мистическое убеждение Гитлера: он был абсолютно уверен, что Святой Грааль, источник неиссякаемой силы и могущества, существовал в действительности и представлял собой древний камень с руническими надписями… Ничего не напоминает?

– Перстень Соломона, ― сказал я. ― По легенде на камне перстня Соломона было написано имя Бога, и благодаря этому царь мог подчинять своей воле демонов.

– Именно так, ― Полуянов утвердительно кивнул. ― Мистический и безумный бес Гитлера хотел абсолютной власти над всем миром. А тут появляется информация о том, что камень господства может быть в ближайшее время обнаружен! Это надо было срочно проверить. В рамках «Аненербе» был организован проект «Мани», целью которого и был поиск реликвии тамплиеров в Белых Норах.

– Что означало название проекта? ― поинтересовался Сарычев.

– С санскрита «мани» переводится как «драгоценный камень», ― пояснил Полуянов. ― Название проекта было связано с древней индийской легендой о камне Чинтамани. Согласно этому преданию тот, кто владеет камнем Чинтамани, будет царствовать над четырьмя частями света. В некоторых поздних пересказах этой истории Чинтамани попал в руки царя Соломона, и он, разбив камень на несколько частей, один осколок огранил в свой перстень, написав на нём имя Бога. Инициаторы проекта были уверены, что ищут именно перстень Соломона. Их идея странным образом была созвучна моей гипотезе.

Леонид Барташевич стал заместителем руководителя проекта, а руководителем назначили Фридриха Мейера. Это была примечательная фигура. Доктор философии, специалист в области древней истории, молодой профессор Гейдельбергского университета, он был хорошо знаком с Мартином Хайдеггером, первой величиной немецкой философии ХХ века. Фридрих Мейер никогда не состоял в НСДАП, не был членом СС, в списках работников «Аненербе» тоже не значился. Но именно этого человека по какой-то неведомой для нас причине Вольфрам Зиверс, генеральный директор «Аненербе», назначил главой проекта. Экспедиция искала реликвию тамплиеров в Белых Норах полгода…

– И что? ― Сарычев был нетерпелив.

– … и ничего не обнаружила.

Майор недобро усмехнулся.

– Опять мимо? ― язвительно спросил он.

Полуянов неопределённо пожал плечами:

– По документам получалось именно так. Я читал секретный отчёт экспедиции (благо моё особое положение позволило мне с ним ознакомиться). Это был большой том с массой фотографий и отчётов экспертиз в качестве приложений. Сотрудники экспедиции проделали действительно большой объём работы. Было найдено очень много объектов и наскальных изображений, относящихся к средним векам и сделанных, вероятно, укрывавшимися там катарами. Но никаких тайников с реликвиями обнаружено не было. Дело в итоге было закрыто и списано в архив, группа расформирована, Мейер вернулся на работу в университет, а Барташевича перевели на работу в VII отдел РСХА, занимавшийся религиозными, масонскими и еврейскими организациями.

Мы с Сарычевым разочарованно вздохнули.

– История закончилась? ― поинтересовался майор.

– Да как сказать. Всё оказалось не так просто… ― задумчиво произнёс Полуянов. ― Во время проведения работ в Белых Норах произошел странный случай. Погиб один рабочий, рядовой СС. Он был убит из пистолета, когда ходил к ближайшему ручью за водой. Сначала решили, что это были люди из французского движения Сопротивления. Но потом в ходе расследования подозрение пало на товарища убитого, некоего Гельмута Хагена, который, не дожидаясь ареста, сбежал из лагеря экспедиции. Поиски беглеца тогда ни к чему не привели.

После окончания войны, в июне 1945 года Барташевич смог тайно перебраться в американскую зону оккупации и там сдался союзникам. Американцы скрыли его и сделали всё возможное, чтобы Барташевич не предстал перед советским судом. Только в середине шестидесятых КГБ узнало, что военный преступник Леонид Барташевич преспокойно живёт в Калифорнии, выращивая в собственном саду розы. На все советские запросы по поводу выдачи изменника американцы отвечали отказом. Более трагичная судьба оказалась у Фридриха Мейера. По свидетельствам очевидцев, он погиб 25 апреля 1945 года в Берлине во время очередного авианалёта.

– И в чём же необычность продолжения истории?

– Всё дело в том, что Леонид Барташевич, будучи в Аргентине в 50-х годах, встретил того самого Гельмута Хагена, беглеца и предполагаемого убийцу, которому удалось сбежать в своё время из лагеря экспедиции. У того оказалась иная версия далёкой истории. Он рассказал, что его товарища убил сам глава экспедиции Фридрих Мейер, что тот и его хотел застрелить как случайного свидетеля расправы, но промахнулся. У счастливого Гельмута оказались быстрые ноги. Рассудив здраво, что тягаться в доказательствах вины со своим начальником было бессмысленно и опасно, Гельмут исчез и окончил войну в рядах французских партизан.

– Но зачем Мейеру надо было убивать солдата?

– Такой же вопрос задал Гельмуту Хагену и Барташевич. Тот ответил, что не знает точно причину, но буквально за день до происшествия его товарищ рассказал ему один примечательный эпизод. Герр Мейер был очень недоволен, когда солдат случайно стал свидетелем того, как начальник экспедиции спрятал какую-то маленькую шкатулку к себе в карман…

После разговора с Хагеном Барташевич решил, что Мейер всё-таки нашёл реликвию, но сохранил это в тайне, убрав при этом единственного свидетеля своего триумфа. Болтун Хаген тоже жестоко поплатился за свои откровения. Вскоре он был найден убитым в Буэнос-Айресе – Леонид Барташевич не собирался оставлять свидетелей

Полуянов замолчал, а мы с Сарычевым, наконец, выдохнули.

– В итоге получается, что реликвия тамплиеров была у Мейера? ― спросил я. ― А он погиб, и значит, её след мог затеряться навсегда?

– Леонид Барташевич был уверен, что перстень Соломона (а то, что именно перстень Соломона стал реликвией тамплиеров, он не сомневался) можно найти. Для этого надо было только заняться судьбой Фридриха Мейера, познакомиться с его родственниками, покопаться в оставшихся у него бумагах, изучить его могилу и место, где он погиб. Задача была нетривиальная, но выполнимая. Перстень должен был оставить какой-то след. Но Барташевич не успел реализовать свои планы. Он умер, завещав этот странный интерес своему сыну, Джорджу Бартли. Поначалу молодой разведчик отнёсся к рассказу своего отца с недоверием. Он решил, что тот заразился мистической теорией, вбив себе в голову опасную и бесплодную идею. Но со временем отношение Бартли к идее своего отца изменилось. Он этим заинтересовался, вытащив на свет пыльные факты прошлого.

– Удивительная история, ― с сомнением заявил Сарычев. ― Вы поведали нам её в подробностях. Но неужели сам Бартли рассказал вам о ней? Честно говоря, мне сложно поверить в подобную откровенность этого человека.

– Бартли пришлось всё рассказать. Он надеялся на мою помощь.

– Но чем вы могли ему помочь? Вы сами сказали, что знали только то, о чём было рассказано в перешедших вам по наследству письмах. Но после того реликвия была уже найдена в месте, указанном вашим прадедом, а после этого вновь потеряна. Как вы могли помочь Бартли в изучении наследства Мейера? Подозреваю, у Бартли было достаточно сил и возможностей самостоятельно с этим справиться.

– У меня была другая задача.

– Интересно, какая?

– Я должен был побольше узнать о хозяине реликвии.

– Каком ещё «хозяине»? ― в один голос недоуменно воскликнули я и Сарычев.

– О бароне П., ― ответил Полуянов.

Я посмотрел на часы, висящие на стене ресторана. Было уже два часа дня. Майор всё-таки заказал себе чашку кофе. Полуянов курил. Дым сигарет не успевал раствориться в воздухе, а крепкий запах «Gitanes» выветриться, когда Полуянов доставал новую сигарету и, вспыхнув пламенем дорогой позолоченной зажигалки, прикуривал её. Он был спокоен, уверен в себе и немного, как мне казалось, расслаблен. Мы же с Сарычевым, наоборот, были взволнованы и с явным чувством недоверия слушали невероятную историю беглого советского историка. Мы не знали, как надо было отнестись к услышанному. Поверить?.. Никто так и не видел реликвию тамплиеров, будь он перстнем Соломона, Святым Граалем или головой Бафомета. Да и слова Полуянова, поведавшего нам о поисках камня власти, тоже ничто не могли подтвердить. Стефан Петрович Ракицкий твёрдо заявлял, что письмо Ногаре фальшивка – это доказала экспертиза. Сам Полуянов подтверждал, что все разговоры о тайной реликвии тамплиеров есть образованные слухами и мистификациями версии, рождённые не знанием, а незнанием истории ордена Храма. Так, значит, не поверить?.. Но тогда как можно объяснить эту непонятную страсть, это необъяснимое желание завладеть тем, чего нет? Почему Бартли и Пахомов идут на любой риск и жертвы, чтобы завладеть этим мифическим Нечто? Иллюзия тайны созидает свою реальность? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, надо было дослушать рассказ Полуянова до конца.

– Значит, вам следовало найти хозяина перстня? ― скорее с насмешкой, чем с сомнением спросил Сарычев. ― И позвольте узнать, какого из них? Того, который жил в четырнадцатом веке или того, который жил в девятнадцатом?

– В первую очередь, я должен был понять, что за лицо или лица скрываются за именем «барон П.», ― невозмутимо ответил Полуянов. ― Почему и канцлер Ногаре, и мой прадед писали о реликвии тамплиеров, обращаясь к этой личности, или этим личностям. Возможно, это был некий дворянский титул рода, который переходил по наследству, а может быть, это было тайное имя, указывающее на определённый ранг человека в неизвестной нам иерархии. В любом из этих двух случаев, поняв принцип образования этого титула, можно было приоткрыть тайну владения реликвией. Я перечитал огромное количество литературы по тайным обществам и масонским организациям, я изучил генеалогию многих дворянских родов, в имени которых гордо звучало барон П… и название какого-нибудь местечка, которое начиналось с этой буквы. Объём материала, который я перелопатил, был огромен. Я исписал десятки тетрадей, загрузив в них все свои мысли и подозрения. Это продолжалось несколько лет, пока я не остановился в своих изысканиях.

– Вы так ничего и не нашли? ― сделал я предположение.

– К сожалению, тайна этого имени так и осталась для меня тайной. Я не смог обнаружить ту единственную ниточку, которая с необходимостью должна была открыть тайну имени «барона П.».

– А как же Бартли? Он узнал что-нибудь о Мейере? ― осведомился Сарычев.

– Ничего интересного. Опросы и наблюдение за родственниками и знакомыми, изучение оставшихся от него бумаг и исследование места в Западном Берлине, где он погиб, ничего не дали. Бартли даже посягнул на сам труп, тайно вскрыв могилу. Ничего, ни одного намёка. Очередной тупик. Вскоре, разочаровавшись, мы забыли об этом. В девяносто пятом Бартли ушёл в отставку и уехал в Великобританию. Мной уже особо никто не интересовался, я устроился на работу в одном из небольших частных университетов во Франции, в Марселе, и стал преподавать историю Древнего мира. Сначала я думал даже вернуться или хотя бы дать о себе знать, но потом… когда я узнал, что моя Лена умерла, я решил забыть прошлую жизнь. Для своих близких, родных и знакомых я исчез. Теперь-то я понимаю, что это было глупо и жестоко с моей стороны, но тогда мне казалось, что я должен был поступить именно так…

– Почему же вы опять оказались в России, и что нужно Бартли от вас на этот раз?

Полуянов горько ухмыльнулся:

– Эта история не отпускает меня. Странная вещица (перстень Соломона или что-то иное – назовите это, как хотите) как будто играет в свою, непонятную мне, игру. Её тень то появится, то исчезнет, то вновь появится, то опять исчезнет… Это непостижимое Нечто играет со мной, не давая раз и навсегда распрощаться с ним… Старая история получила продолжение этой весной. Неизвестный человек позвонил Бартли и предложил вновь заняться поисками реликвии тамплиеров. Этот незнакомец обещал не только полностью профинансировать операцию, но и сулил обеспечить нас до конца жизни, если поиски дадут положительный результат.

– Вы знаете, кто был этот неизвестный?

– Бартли не видел этого человека. Незнакомец общался с ним через своих представителей. Но известно, что он англичанин, и зовут его Уильям Флором. Хотя имя, скорее всего, и не настоящее, но намерения довести дело поиска реликвии до конца у него вполне серьёзные. На следующий день после окончательного согласия заняться этим делом Бартли получил наличными два миллиона долларов в качестве аванса. Было объявлено, что в расходах на операцию он не ограничен. Бартли гарантировалась любая необходимая помощь, если таковая потребуется. Неизвестный заказчик был прекрасно информирован – он знал о наличии двух писем на имя барона П. и ставил первоначальную задачу добыть именно их в оригинале. Я узнал о новом проекте после того, как Бартли появился у меня в Марселе. Уверенный в моей надёжности, он рассказал о новом деле, ничего не скрывая, и хотел, чтобы я помог ему. Бартли знал, что письмо Святослава Ракицкого находится в архиве СВР, и готов был достать его оттуда. Но он никогда ранее не слышал о письме Ногаре и, соответственно, не ведал, где оно могло находиться, – ему нужна была информация от меня.

– И вы рассказали ему, что письмо хранится у академика Андреева? ― спросил я.

– Нет, я потребовал за эту информацию деньги – сто тысяч долларов.

– И Бартли согласился?

– Да, обещал принести необходимую сумму уже на следующий день.

– И вы всё рассказали?

– Нет, я срочно уехал из города и перебрался в Италию. По фальшивому итальянскому паспорту я получил российскую визу и приехал в Москву. А дальше уже началась другая, общая для нас история…

– Но почему вы не отдали письмо Ногаре Бартли?

– Потому что боюсь его нового хозяина.

– Этого странного Уильяма Флорома?

– Называйте его, как хотите, но, мне кажется… это хозяин.

– Хозяин писем?

– Да, адресат писем и хозяин перстня. Тот самый барон П…. ― Полуянов замолчал и выпустил густой клубок дыма. ― Я назвал его для себя более понятным и привычным для меня именем – Асмодей…

Услышав это, я даже немного приподнялся с места. Сарычев, ничего не понимая, переводил свой взгляд с меня на Полуянова и обратно. В итоге он не выдержал и раздражённо бросил:

– Кто-нибудь расскажет мне, кто такой Асмодей?

Я попытался объяснить майору, что Асмодей, он же Морольф, он же Китоврас, он же, вероятно, Мерлин, есть демон, бесплотное и вечное, злое сверхъестественное существо, которое в далёкие-предалёкие времена согласно талмудической легенде было поймано царём Соломоном благодаря силе перстня. Но однажды из гордыни, уверовав в свои силы, Соломон решил передать перстень Асмодею. В результате Асмодей обернулся Соломоном, выгнал царя и правил в Иерусалиме, пока, по одной версии – случай, а по другой версии – хитрость, не помогли истинному царю вернуть перстень и престол.

– Что за вздор?! ― воскликнул Сарычев. ― Ну, хорошо, я поверю в то, что существовал перстень Соломона, и даже готов признать, что он был тайной реликвией тамплиеров, но что за всем этим стоит демон?.. Меня что, окружают двое сумасшедших?!

В воздухе повисла тяжёлая тишина. Майор бросил возмущённый взгляд сначала на Полуянова, потом на меня. Мы все молчали.

– Майор, разве я говорил, что мы имеем дело с настоящим демоном? ― рассудительно заметил Полуянов. ― Я думаю, речь может идти о руководстве некоего древнего тайного общества, каких-нибудь неотамплиерах, которые страсть как хотят заполучить в свои руки реликвию исторических храмовников. Удивляет другое – этот человек знает о существовании двух посланий. До последнего момента об этом знал только я, а до своей смерти в 1972 году – только Пётр Ракицкий. Из этого я делаю два вывода. Во-первых, лицо, нанявшее Бартли, и есть тот самый таинственный барон П., которому адресованы письма и который, полагаю, знал об их существовании, знал, но не владел ими. Во-вторых, этот барон П. располагает сведениями о том, что взятые вместе эти послания должны дать какую-то очень важную информацию, которая сможет помочь в поиске реликвии ордена Храма. Барон П., конечно же, не бессмертный злодей, благополучно доживший до двадцать первого века со времен Филиппа Красивого. ― Полуянов улыбнулся, отметая подобные фантастические предположения. ― Полагаю, это глава традиции, древней традиции, наследующий своё место и имя у тех, кто был до него.

– Если я правильно понял вашу мысль, ― произнёс я, ― Уильям Флором или как там его, есть глава тайного альбигойского братства, усилиями которого и был разрушен орден Храма. Именно указаниям этих немногих посвящённых следовал Ногаре в своей деятельности по преследованию тамплиеров. Это тайное сообщество выжило и действует до сих пор. И сейчас они хотят получить реликвию обратно. Хорошо, это понятно… Но при чём здесь имя Асмодея?

– А вы прочитайте фамилию этого персонажа наоборот, ― предложил Полуянов.

Я потёр лоб рукой. Да, это было очевидно… Морольф (Morolf). Именно под таким именем Асмодей проник в западноевропейские средневековые предания. В народных сказаниях Морольф был умным и хитрым помощником короля, искусство предвидения и абсолютное недоверие ко всем окружающим которого по сюжету преданий не раз спасали жизнь и репутацию его хозяину. Пересмешник и шутник, он любил поиздеваться над своими жертвами, прежде чем разоблачит их низкую и коварную сущность. Морольф в литературе Запада был, наверное, первым нигилистом, народным бесом, который абсолютно не верил в добродетели, со всей безжалостностью выявлял человеческие пороки и карал за них людей, успевая при этом зло подшучивать над грешниками. Что ж, появление информированного и могущественного незнакомца лишь подтверждает гениальную догадку Полуянова – реликвия тамплиеров есть перстень Соломона. Недостающее звено в исторической цепи появилось само. Хозяин пришёл к хранителю.

– Интерес к реликвии тамплиеров человека, взявшего себе имя демона Асмодея, многое мне объяснил, ― проговорил Полуянов. ― Теперь я с большей долей уверенности могу сказать, что в ордене Храма существовала скрытая организация, изнутри разрушавшая структуру и идеологию ордена. Гибель тамплиеров была подготовлена именно этими силами. Прикрываясь именем разбитых и уничтоженных катаров, они организовали заговор, целью которого было не торжество идей альбигойской церкви любви и не месть за уничтоженных «добрых людей». Целью этого заговора была реликвия ордена Храма, перстень царя Соломона. Асмодей вернулся за тем, что когда-то получил из рук неосмотрительного Соломона… Он пришёл за перстнем.

– Ну, вы, надеюсь, не думаете, что этот Уильям Флором и есть настоящий бес? ― обескураженно спросил Сарычев.

Полуянов вдруг тихо рассмеялся, видимо, откровенно позабавившись видом недоумённого лица майора.

– Нет, не думаю, ― сказал он. ― Мое предположение – подчеркну, всего лишь предположение – состоит в том, что нежданно-негаданно появившийся Уильям Флором есть представитель некоей древней мистической организации, пытающейся завладеть перстнем Соломона. Судя по всему, это тайное объединение достаточно богато и могущественно… Зачем им перстень Соломона? ― Полуянов неопределённо пожал плечами. ― А зачем вообще существуют и действуют тайные мистические и религиозные сообщества? В большинстве своём они просто эксплуатируют образ тайны, выдавая себя за единственных обладателей истины. Иногда они так же фанатичны в своей мистической вере и настойчивы в желании обладания своей святыней, как и представители более распространённых религиозных конфессий. И ради этой веры готовы на любое преступление, ибо убеждены, что ради монополии на истину можно поступиться любыми принципами.