Был вечер субботы. Когда я вышел из подъезда, тёплый июльский вечер оглушил меня своей атмосферой, зелёным цветом дворовых деревьев и городскими звуками, от которых я уже немного отвык. Но я не успел насладиться шумной свободой улицы. Мы быстро сели в подъехавший прямо к подъезду автомобиль с затемнёнными стеклами. За рулём сидел тот самый Миша, который и привез меня на конспиративную квартиру вместе с Сарычевым. Следуя утверждённому ритуалу, мы некоторое время крутились по центру пустынного летнего города, потом нырнули в какой-то малоприметный дворик и остановились около железной двери.

За дверью оказался служебный вход в ресторан. Внутри нас ждали. Улыбчивый менеджер заведения любезно проводил нас в зал, где за небольшим ограждением находился незаметный уютный уголок с зарезервированным столиком. Как только мы с Сарычевым присели за стол, около него вдруг появился высокий человек в дорогом костюме. Сарычев сразу же встал, и я догадался, что этот незнакомец и есть тот важный человек, с которым мы должны были сегодня встретиться. «А вот и начальник нашего майора», – подумал я, заметив, как по-особенному предупредительно и внимательно, как это обычно делает хороший подчинённый на службе, Сарычев смотрит на незнакомца, демонстративно отойдя в тень и уступая ему инициативу. Скорее всего, это и был тот самый Рыжик, о котором с уважением и опаской говорили Сарычев и Миша. На вид человеку было лет сорок пять. Подтянутый, спортивный, с густой гривой рыжих волос, он выглядел моложаво и очень аккуратно. Бронзовое, загорелое лицо, длинный нос с горбинкой, проницательные карие глаза – всё это делало облик незнакомца особенно ярким и запоминающимся.

– Ну, здравствуйте, молодой человек. – Мужчина приветливо улыбнулся и протянул мне свою узкую ладонь. Я успел заметить на запястье правой руки дорогие швейцарские часы.

Незнакомец присел за стол. Сразу появился услужливый официант. «Как обычно, в тройном экземпляре», – бросил он, и официант сразу исчез.

– Давайте познакомимся, – сказал рыжий. – Генерал Пахомов. Константин Павлович.

– Руслан Кондратьев, – представился я, очевидно предполагая, что сидящий напротив человек знал обо мне куда больше, чем просто имя и фамилию; а может быть, даже больше, чем я сам о себе знал.

– Надеюсь, Руслан, вы не в обиде на нас за ваше вынужденное заточение? – спросил генерал и, не дав мне ответить, заметил: – Наше вмешательство спасло вам жизнь.

Тут, наверное, я должен был сказать особые слова благодарности, но у меня получилось лишь коротко кивнуть. Получилось это как-то неуклюже и не к месту.

– Мы с вами, Руслан, в некотором роде коллеги, – продолжил Пахомов. – Я в своё время тоже закончил МГУ – юридический факультет. И диссертацию мне довелось защищать на юридическом факультете. Благословенные были времена. Студенчество, молодость, вечная весна в сердце. Завидую вам, белой завистью завидую. Все успехи и достижения у вас ещё впереди. А как можно многого достичь при правильном использовании ума и способностей…

На столе появилась бутылка испанского вина, сыры и мясная закуска. Первый тост был поднят за нашу общую с генералом alma mater. У Сарычева, видимо, были другие университеты, но он тоже с удовольствием пригубил вина, аккуратно поглядывая на шефа. Я незаметно улыбнулся – со стороны, наверное, наше странное сборище больше походило на дружескую встречу, нежели на разговор охранника и его подопечного или, того хуже, арестанта и его тюремщика. Генерал Пахомов оказался увлекающимся в общении и словоохотливым человеком. Он с удовольствием вспоминал свою университетскую молодость, тренируя память перечислением фамилий обучавших его преподавателей. О ком-то я знал, с кем-то был знаком лично, а о ком-то слышал впервые.

– А Ракицкий? – вдруг спросил Пахомов. – Уж Ракицкого-то вы должны знать… Историк. У него было очень интересное имя… Кажется, польское или венгерское…

– Скорее уж тогда это имя греческое по происхождению, – поправил я. – Его зовут Стефан… Стефан Петрович.

– Точно! – искренне обрадовался Пахомов. – Точно он… Стефан Петрович читал нам какой-то спецкурс по истории Средних веков.

– Он мой научный руководитель, – вставил я.

– Неужели? – изобразил откровенное изумление генерал. – Земля, оказывается, слишком мала… Ведь он, кажется, профессор?

– Да, и уже лет тридцать, а то и больше.

– Летят годы, летят… – задумчиво сказал Пахомов и глубоко вздохнул. – А девушки сейчас на каком факультете самые красивые? Мне раньше нравились с биологического…

Я неопределённо пожал плечами. У меня таких странных стандартов предпочтений не было.

– На филологическом тоже есть красивые девушки, – неожиданно заметил Пахомов. – Впрочем, зачем я вам это рассказываю. Вы это и без меня прекрасно знаете.

Генерал ехидно улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд колкий, испытывающий и опасный. Увертюра закончилась, догадался я.

– Руслан, вы, естественно, понимаете, что наше внимание к вашей персоне не беспричинно. Скажу больше, вы представляете для нас большую ценность. Вы тот человек, который должен помочь нам восстановить справедливость, – важно сказал Пахомов. – Руслан, вы серьёзный, понимающий человек. Поэтому я обойдусь без лишних введений и объяснений. Мы давно ищем одного опасного преступника и сейчас как никогда близки к тому, чтобы обнаружить и схватить его. И вы должны нам в этом помочь.

– Преступник? – нарочито удивлённо произнёс я.

– Я говорю о Полуянове, – добавил генерал, хотя подобное уточнение явно было излишне.

– Полуянов – шпион? – спросил я.

– Да. Он сотрудник одной из западных спецслужб, – невозмутимо ответил Пахомов. – Не буду скрывать, в своё время он был завербован КГБ и выполнял для нас одно очень важное задание за границей. Но там, воспользовавшись обстоятельствами, он перешёл на сторону врага, предал своих товарищей, свою семью, свою страну. – Карие глаза Пахомова вспыхнули на мгновение недобрым огоньком. – Долгое время мы не могли наказать предателя, он был для нас недосягаем. Но сейчас этот человек находится у нас в стране, в Москве, и мы просто не имеем права не воспользоваться этим обстоятельством. Преступления против безопасности страны не имеют срока давности. Мы должны наказать предателя – и мы это сделаем.

Я молчал. Генерал тоже выдержал небольшую паузу, наверное, для того, чтобы я мог лучше оценить сказанное им.

– Этот человек опасен, – продолжил Пахомов, – и в его руках сейчас находится заложница.

– Но Карина – его дочь! – воскликнул я.

Моё лицо покраснело от волнения.

– Это его не остановит. Неужели вы думаете, что человек, бросивший на произвол судьбы свою семью, может испытывать нормальные отцовские чувства? Карина нужна ему исключительно для прикрытия. Он будет использовать её как щит.

Я неуверенно, с сомнением, покачал головой, сопротивляясь всё глубже проникающему в моё сердце чувству страха за жизнь близкого мне человека.

– Мы знаем, что вам не безразлична судьба Карины. Так помогите же нам спасти её.

– Но что я могу сделать сейчас? – Моё беспокойство стало особенно заметно.

– Нам нужна информация.

– Но я уже всё рассказал майору.

– Вы должны доверять нам. Ведь у нас с вами одна цель – не дать случиться непоправимому… Вам мало смерти вашего друга?

– Я рассказал всё, что знал, – угрюмо буркнул я в ответ.

– Мы не уверены в этом, – категорично отрезал Пахомов. – Видите ли, Руслан, я прослушал все ваши разговоры с майором. – Пахомов бросил взгляд в сторону Сарычева. – Надеюсь, для вас не будет неожиданностью, что мы их записывали… Так вот, я прослушал ваши разговоры, и у меня сложилось стойкое впечатление, что вы рассказали нам не всю правду.

Я посмотрел на Сарычева, потом на генерала:

– Я искренне и правдиво ответил на все вопросы, которые мне задавали.

Генерал усмехнулся и красноречиво покачал головой.

– Нет, Руслан, это не так или, точнее сказать, не совсем так, – спокойно заметил он. – Сейчас я хочу задать вам ещё один очень важный вопрос и прошу вас ответить на него абсолютно откровенно… Где письмо Ногаре?

– У меня его украли. Я уже об этом говорил.

Пахомов опять покачал головой:

– Я с радостью поверил бы вам, Руслан. Но посудите сами. Если письмо украли у вас, то, значит, Полуянов всё-таки получил то, что хотел получить. У него появилось то, ради чего он приехал в Москву, и более ничего не может удерживать его здесь. Значит, он должен был исчезнуть. Однако этого не произошло…

Я непонимающе посмотрел на генерала.

– Глупо искушать судьбу. Зачем рисковать собой, оставаясь в Москве, когда у тебя в руках то, чем ты так жаждал завладеть? – продолжил рассуждение Пахомов.

– Вы уверены, что Полуянов ещё в Москве? – спросил я.

– Информация, которой мы обладаем, и некоторые косвенные данные, полученные оперативным путём, говорят о том, что Полуянов ещё здесь. Мало того, он ищет вас, Руслан, активно ищет, рискуя попасть в наши руки… А если он ищет вас, значит, письма у него нет… Логично?

– Мы все знаем содержание письма Ногаре, – сказал я. – Конечно, оно очень важно для науки и понимания истории как уникальный памятник эпохи. Действительно, это послание сильно влияет на наши представления об истинных причинах и обстоятельствах процесса тамплиеров, о связи последних с новоманихейскими сектами средневековья. Но чтобы из-за него рисковать своей жизнью и уничтожать чужие! Каким бы ни был важным исторический документ, у него не может быть такой высокой и жестокой цены…

– Если только он не даёт его обладателю особые возможности и преимущества, – вдруг заметил Пахомов.

– Простите…

– Я говорю о существовании скрытого смысла этого послания.

– Но в чём этот скрытый смысл может состоять? – откровенно удивился я.

–Полуянов, кажется, это знает, – задумчиво промолвил генерал.

– Это всё похоже на мистику! Мы с вами здравомыслящие люди. Что особенного может хранить письмо, содержание которого раскрыто и известно всем заинтересованным лицам? – не сдавался я.

– Это говорит только о том, что все, кто видел это письмо, не нашли в нём главного.

– А вы знаете, что в нём главное?

Пахомов растянул губы в ядовитой улыбке:

–Буду откровенен. Пока нет. Скажу больше, письмо нам нужно пока только для того, чтобы поймать Полуянова. Он хочет получить послание Ногаре, а мы хотим получить его. И вы, Руслан, нам в этом поможете.

Я опустил глаза.

– Руслан, у нас не так много времени. Пока вы находитесь под нашей защитой, но завтра всё может измениться. Вы должны поверить нам и всё рассказать… Это в ваших же интересах. – Генерал многозначительно вздохнул и добавил: – Странно, что приходится вас уговаривать.

– Но… – начал было я, желая снова воспроизвести свою версию исчезновения письма.

– Не стоит повторять уже не раз озвученную ложь, – резко оборвал меня Пахомов. – Вы боитесь, и это естественно. Боитесь, может быть, большей частью и не за себя. Это даже очень благородно с вашей стороны. Но, поверьте, вам следует бояться не нас, а других людей. Ваше упорство сделало бы вам честь в каком-нибудь другом деле. Но здесь оно бессмысленно и опасно. – Генерал прервался и сделал паузу, отсутствующим взглядом скользнув по залу ресторана; потом он решительно заявил: – Вот что, Руслан. Я вижу, вы сейчас не готовы к признанию… Я дам вам немного времени на раздумье. В понедельник вечером я с вами снова встречусь. И тогда я надеюсь услышать от вас всю правду.

Пахомов небрежно бросил свою салфетку на стол, этим движением показав, что на сегодня наш разговор закончен. Уже собравшись уходить, генерал вдруг неожиданно обернулся и спросил меня:

– Вы знаете, что представляет собой реликвия тамплиеров?

Карие глаза впились в меня. Я отрицательно покачал головой:

– Нет.

– А сейчас я вам верю. – Генерал улыбнулся и, ничего не говоря больше, спокойно вышел.

Сидевший с краю и молчавший всё это время Сарычев немного оживился, хотел что-то произнести, но, видимо, передумал, а затем допил вино и сказал:

– Здесь есть очень вкусное тирамису… Закажем на десерт?

– Закажем, – согласился я, смотря вслед шедшему к выходу генералу.

Выходные прошли в границах четырёх стен. Всё воскресенье я провёл в своей комнате, бестолково меряя шагами квадратные метры своей небольшой, но благоустроенной камеры. Уставши бесцельно слоняться по комнате, я садился на широкий подоконник и с тоской наблюдал летнюю жизнь двора за окном. Маленькая детская площадка, беспорядочно расставленные по всей территории автомобили, одинокие старые деревья, сдавленные асфальтными объятиями большого города, в котором всегда так мало свободного места. Чувствовался воскресный день лета. Во дворе было безлюдно и тихо. В жаркие выходные дни жизнь уходила из мегаполиса, и город отдыхал от кипучей деятельности населявших его разумных муравьёв.

Я пытался читать книгу, но текст рушился в моей памяти, превращаясь в набор бессмысленных знаков. Появление генерала Пахомова немного приоткрыло для меня завесу тайны той странной истории, в которую я попал неожиданным образом. Итак, по признанию генерала, наши спецслужбы ищут Полуянова, чтобы наказать его за предательство. Что же за миссия была у простого историка в Европе, и почему он перешёл на сторону противника, осталось закрытой темой. Тем не менее Полуянов в Москве и ищет странное письмо средневекового французского канцлера. Спецслужбы хотят использовать этот странный интерес, задействовав это письмо как приманку для поимки беглого агента. И в этой схеме я оказался крайним – только я знаю, где сейчас находится письмо Ногаре.

Ситуация более чем опасная, если принять во внимание ещё и тот факт, что я не смог обмануть генерала. Он абсолютно уверен, что письмо у меня, и завтра истекает срок, данный мне, чтобы в этом признаться. Что будет в случае моего упорства? Неизвестно. Но время вежливых и участливых бесед, скорее всего, закончится. Не стоит питать особых иллюзий – я оказался втянут в очень неприятную, смертельно опасную авантюру, где стороны не склонны к проявлению милосердия… Хорошо, а если всё не так или не совсем так, как представил дело генерал. Вдруг спецслужбе нужен не Полуянов, а письмо, и существует некая третья сторона, вовлечённая в это столкновение, а Полуянов лишь жертва обстоятельств? Я вспомнил разговор в ночном клубе. Нет, на жертву Полуянов был не похож, но и на организатора тайной операции тоже. Карина доверилась ему. Могла ли она ошибиться? Это вполне могло случиться. Долгое ожидание чуда, авторитет отца, уверенность в его правоте и силе – всё это, возможно, заставило Карину принять сторону Полуянова. Я путался и терялся в догадках, пытаясь по найденным кусочкам мозаики восстановить всё панно. Картина получалась противоречивой. Но она и не могла приобрести необходимые ясность и стройность, пока не были соединены три главных элемента головоломки: реликвия тамплиеров, послание Ногаре и личность Полуянова.

Ночью опять появилась она, моя неподражаемая и сумасшедшая улыбка. Заметная периодичность и стойкость образа уже совсем не удивляла. Мой потревоженный разум старался если уж не разгадать загадочные игры подсознания, то хотя бы отследить и запомнить бешеные танцы врывавшегося в мой сон странного прилипчивого образа. Улыбка была неуловима. Она случайным образом выплывала передо мной, но только я пытался разглядеть лицо её хозяина, вдруг мгновенно исчезала, тая в воздухе как туман. Эта удивительная игра стоила мне особого напряжения внутренних усилий. Сон, даже если и был ночным порождением моего разума, совсем не хотел раскрывать свои секреты, дразня своей летучей непостижимостью. Скоро утреннее пробуждающее усилие и проникавшее вместе с ним в моё сознание беспокойство стали потихоньку разрушать нагромождение сновидения. Чувствуя приближение финала, уставший и разбитый, я совсем было отказался от тщетных попыток поймать мой образ, как вдруг мечущаяся улыбка стала обретать особые черты. Из дымки неопределённости сна выплыло смуглое мужское лицо восточного типа с прямым, красивым носом и тёмными, пронзительно грустными и безумными в своей особой выразительности, глазами. Чёрные как смоль, длинные, густые, вьющиеся волосы делали образ незнакомца особенно сильным. Страшная улыбка прилипла к его лицу. Неподвижный, сильный, завораживающий взгляд мужчины как будто впился в меня своей жгучей разрушающей агрессивностью. Казалось, этот взгляд проникает внутрь меня, с интересом изучая мою душу. Я был не в силах сопротивляться и отвести свой взор от тёмных глаз незнакомца, который полностью парализовал мою волю, превратив меня в обездвиженное страхом существо. Вполне реальная, а не воображаемая дрожь пробежала по моему телу. Вдруг неожиданный внешний шум отвлёк меня. Незнакомец как будто заметил это, его глаза смягчились, а получившее движение лицо задёргалось в загадочном, абсолютно беззвучном, злом смехе. Поражённый этим представлением, я наблюдал, как образ медленно исчезает, оставляя в моей памяти свой смех.

Я быстро провалился в утро и проснулся. Широко открытыми глазами я ловил свет, заливший мою комнату, и постепенно приходил в себя. За дверью послышался шум. Кто-то, чертыхаясь по поводу оброненной вещи и стуча каблуками, поднимал неизвестный тяжёлый предмет с пола. Я шевельнулся и осмотрелся, лежа в постели. Моя подушка и простыня были абсолютно мокрыми от пота. Дверь открылась, и в комнату заглянул Алексей, державший в руках большие настольные часы.

– Разбудил? Ну, извини… А вообще, уже десять, так что пора вставать, – сказал он и закрыл дверь, унося с собой свою странную ношу.

Понедельник, как и большинство предыдущих дней, начался с завтрака холостяка, с яичницы. Ребята, видимо, бравшие пример со своего начальника Сарычева, бесхитростно злоупотребляли этим. Я, всегда благосклонно относившийся к этому простому мужскому блюду, за несколько дней заключения успел порядком от него устать.

В этот день моими кураторами были Алексей и Миша. Михаил, никогда не появлявшийся ранее в рядах моей квартирной охраны и постоянно сопровождавший Сарычева, на этот раз заменил заболевшего Юру. День был уныло похож на все другие дни моего заключения, если бы не одно обстоятельство – сегодня вечером я должен был встретиться с Пахомовым. От моего признания зависело всё, но я так и не решил, что должен был сегодня сделать – открыть место хранения письма или сохранить его в тайне.

Я старался соблюдать распорядок дня, и после обеда, по заведённой однажды традиции, время было предоставлено деревянной войне – как всегда в эти часы мы с Алексеем играли в шахматы. На этот раз преимущество было на моей стороне, когда вдруг раздался громкий полифонический звонок мобильного телефона. Мы переглянулись. У нас телефонов не было.

– Мишкин, наверное, ― заметил Алексей, погружённый в варианты шахматной комбинации, и сделал ход ладьёй.

В дверях гостиной появился Михаил.

– Майор звонил, будет через пять минут, ― сказал он, с любопытством наблюдая за расположением фигур.

– А почему он тебе на мобильный позвонил? ― удивился Алексей, не отрывая глаз от доски. ― Обычно он не предупреждает о своём появлении.

– Не знаю, ― лениво и протяжно, с ударением на «а», ответил Миша и ушёл на кухню.

Наша партия закончилась долгожданным победным броском моего коня и разочарованным вздохом Алексея. В дверь позвонили. Я от неожиданности вздрогнул, а Алексей обеспокоенно посмотрел в сторону входной двери. За несколько дней заточения я уже отвык от звонков в дверь – все, кто появлялся в этой квартире, обычно имели ключи и сами открывали входную дверь. В коридоре послышались шаги Миши, который, не торопясь, подошёл к двери. Алексей тоже выглянул в коридор, машинально спрятав свою руку под пиджак.

– Кто? ― спросил он Мишу.

– Сарычев, ― ответил тот, прильнув к глазку железной двери.

– Не открывай, ― вдруг тихо, но твёрдо сказал Алексей.

Миша удивлённо посмотрел на коллегу.

– Не открывай, ― опять сказал Алексей, вытащив из кобуры пистолет.

– Это Сарычев, ― как будто оправдываясь, повторил Миша, его глаза обеспокоенно уставились на ствол пистолета.

– Не дури. ― Алексей предостерегающе покачал головой. ― У Сарычева есть ключ. ― Ствол пистолета медленно поднялся и уставился в голову Миши. ― Кто это?

Я обескураженно наблюдал за поведением своих охранников. Они же как будто застыли, не сводя друг с друга напряжённого взгляда. Миша сделал попытку улыбнуться, стараясь как-то разрядить обстановку. Но вместо этого испуганная кривая гримаса исказила его лицо.

– Ты что?! Это Сарычев, расслабься, всё нормально, ― сказал он, пытаясь успокоить товарища. ― Хочешь, посмотри сам.

– Тебе звонил не Сарычев. И не он сейчас стоит за этой дверью, ― ответил Алексей, не сводя глаз со своего напарника и держа в руках направленный на него пистолет. ― Ты совсем не умеешь врать, Миша.

В дверь ещё раз, более настойчиво, позвонили.

– Не открывай, ― ещё раз предупредил Алексей и, махнув рукой, подозвал меня к себе. ― Быстро в свою комнату… Там в шкафу есть потайная дверь, за ней проход. Давай туда бегом. ― Он сунул мне в ладонь маленький ключик.

Я замер в остолбеневшей нерешительности.

– Ну что стоишь, ― раздражённо прошипел Алексей. ― Быстрее… Если выберешься один, найди Сарычева.

Алексей толкнул меня рукой по направлению к комнате. Ошеломлённо оглядываясь, я, сначала не торопясь и спотыкаясь, а потом уже бегом бросился в свою комнату, ворвался в неё и сразу кинулся к шкафу. На середину комнаты полетел спрятанный там хлам. И действительно, в правом нижнем углу задней стенки я нащупал аккуратно замаскированную, размером чуть больше обыкновенной форточки дверь с небольшим замочком. Дрожащими руками я попытался открыть её ключом. Замок щёлкнул, дверка открылась, и передо мной предстал странный узкий проход в стене, который вёл по диагонали куда-то вниз. В темноте шкафа я не мог ничего разглядеть – в проходе было абсолютно тёмно. Я неуверенно заглянул внутрь лаза, но так ничего и не смог увидеть.

Вдруг где-то в гостиной с характерным звоном стекла стукнула балконная дверь. Послышались торопливые шаги, чей-то голос. В коридоре Алексей что-то крикнул, раздался громкий выстрел и практически одновременно кто-то, перевернув мебель, зло выругался матом. Недолго думая, я схватил пакет со своими вещами и бросился головой вперёд в чёрное отверстие. Проехав совсем короткое расстояние в полной темноте на животе по жестяному настилу, я наткнулся на деревянную дверь, которую, потеряв несколько секунд, смог открыть тем же ключом, что и дверь сверху. Деревянная заслонка распахнулась, и я, сорвав со стены картину, со всего маху свалился на большую кровать. В голове всё кружилось, отчаянно ныл правый бок. Я слез с кровати и осмотрелся. На полу валялась разорванная картина с разбитой рамкой, а над изголовьем кровати зияла чёрная дыра лаза, из которого я только что выпал. Сверху послышались какие-то разговоры и шум. Я выбежал из спальни и бросился в коридор незнакомой квартиры. Она была пуста. Быстро найдя входную дверь, я стал с остервенением крутить в разные стороны задвижки замка. Дверь поддалась, распахнулась, и я очутился на лестничной площадке. Поражённая старушка из квартиры напротив в испуге отскочила в сторону, когда я вылетел из-за двери и сразу бросился в так кстати появившийся лифт. Я прислонился к стенке лифта, мышцы тела были напряжены, сердце бешено стучало. Я лихорадочно соображал, пытаясь осознать, в каком здании сейчас находился. Когда двери лифта неторопливо распахнулись на первом этаже, я готов был встретить внизу кого угодно, но там никого не было. Приоткрыв дверь подъезда, я понял, что очутился в подъезде соседнего здания, вплотную стоявшего к стенам дома, где я жил последнюю неделю.

Я огляделся и выбежал во двор, а из него – на многолюдную улицу центра. Кругом суетились прохожие. Попав в человеческий поток, я покорился воле его течения и быстро пошёл вместе с людьми, стараясь не сорваться на бег. Вид, наверное, у меня был подозрительный, потому что многие прохожие поворачивались, оценивающе окидывая меня взглядом. Я же, вцепившись одной рукой в свой пакет, а другой рукой смахивая со лба стекавшие капли пота, упрямо шёл вперёд, обгоняя некоторых неторопливых горожан. Я боялся оглянуться. Мне казалось, что сзади кто-то пытался выследить меня, и потому, если я оглянусь, то обязательно выдам себя и тогда уже точно не уйду от преследователей. Толпа уверенно текла к переходу, над которым видна была большая, красная буква «М». Вместе со всеми я спустился под землю, но не стал в общей толчее прорываться в метро, а перешёл на другую сторону улицы и скрылся в первом же переулке. Там было пустынно. Не обращая внимания на взгляды немногочисленных прохожих, в переулке я наконец оглянулся, побежал и свернул на перекрёстке. Я снова оказался на людной улице, вклинился в деловито двигавшийся человеческий поток и направился вместе с ним к очередному спуску под землю с буквой «М».

Я оказался в метро. Следуя за людским потоком, вошёл в вагон подъехавшего поезда. Схватившись за перекладину, я бегающим, суетливым взглядом оглядел людей на платформе. «Неужели никого? ― соображал я, пристально всматриваясь в лица пассажиров. ― Неужели я ушёл?..» Волнение прорывалось мелкой дрожью. Я не мог поверить. Я сбежал, но от кого?! Они не оставили и не оставляют попыток достать меня? Но зачем? Поезд метро нёс меня мимо каких-то станций, люди, толкаясь и что-то спрашивая меня, выходили из вагона и заходили в него. Я глупо смотрел на их суровые лица и стоял, вцепившись в перекладину. А Алексей? Что с ним? Поезд шумел, за окном проносилась однообразная темнота подземелья, сменявшаяся грязно-светлыми стенами станций. На очередной станции людской поток оторвал меня от перекладины и вынес на платформу.

Я присел на скамейку и обхватил голову рукой. Следовало привести в порядок мысли и оценить то, что произошло. Теперь я был один. У меня больше не было укрытия, не было рядом людей, которые охраняли меня. Тот, кто хотел найти меня, всё-таки нашёл. Что они хотят получить от меня? Письмо Ногаре?.. Вокруг меня деловито сновали люди, мелькали огни проносившихся мимо поездов, которые скрывали в темноте вагоны с набившимися в них пассажирами. Неужели меня сдал Миша? Я вспомнил его испуганные глаза и скривившийся в ухмылке рот. А потом был выстрел, крик, тёмный лаз… А как же Алексей? Его могли убить…

– Молодой человек, вам плохо? ― участливо спросила проходившая мимо женщина.

– Нет, всё хорошо… ― Я покачал головой и устало спросил: ― Какая это станция метро?

Женщина подозрительно оглядела меня.

– Таганская, ― ответила она и отошла в сторону.

Итак, я остался один и сейчас свободен, абсолютно свободен. Я горько усмехнулся. Свобода оказалась совсем неожиданной и представлялась мне намного опасней заключения. Дома появляться было нельзя, к родителям путь тоже был заказан. Друзья, знакомые, коллеги по работе? Я попытался вспомнить всех, к кому мог без объяснения причины заявиться в гости и попросить убежище на ближайшее время. Таких людей оказалось совсем немного, и все эти варианты были отброшены. Это было очень опасно, в первую очередь для тех, кто решился бы приютить меня. Может, Сарычев? Я вытащил из кошелька его визитку. Фамилия, имя, отчество и два телефона – служебный и мобильный. Никакого намёка на род деятельности и грозную организацию, в рядах которых состоял Сарычев. Немного повертев кусок плотной бумаги в руках, я положил визитку обратно в кошелёк. К сожалению, я подозревал, что сейчас даже майор ФСБ не смог бы мне помочь.

Сезон охоты на меня был открыт. Благо, что я ещё нужен моим преследователям живым… Но стоит ли пугать себя, усиливая свою неуверенность и множа страхи? Следовало изменить алгоритм своего поведения. У меня было слишком мало времени для организации обороны… Значит, надо было нападать.