– Ты мёртв,– сказал капитан.
– Ты, мёртв,– то ли повторил, то ли возразил сенешаль.
Феранор был уверен, что слышит его голос, но не видит шевеления губ.
Он сглотнул.
– Зачем вы пришли?
Лаккэнан молчал, но продолжал улыбаться. Как казалось, очень злорадно.
– Даже здесь,– заговорил капитан,– за порогом смерти, вы не оставляете своего проклятого высокомерия. Пришли в последний раз посмеяться надо мной?
– В последний раз посмеяться над вами.
Голос звучал эхом в голове Феранора. Он жадно вглядывался в своего давнего недоброжелателя, чувствуя, как его собственные губы искажаются в болезненной полуулыбке. Он готов был обидеться, но понял, что испытывает к нему только жалость.
– Несчастный Лаккэнан. Вы ищете утешения в злорадстве, но мне жаль вас, хотя вряд ли сейчас найдётся живой, чья судьба, как моя, была столь же несправедлива!
– Справедлива!
– Я был песчинкой, носимой морскими волнами. Вы были свободны в своём выборе, а я не мог что-либо изменить…
– Мог что-либо изменить. – Эхом отозвался Лаккэнан.
Губы его всё так же не шевелились, только всё та же надменная легкая улыбка играла на них. Феранор по-новому посмотрел на него:
– И что я мог сделать? Я не мог предотвратить свою смерть!
– Мог предотвратить свою смерть,– ответил Лаккэнан.
– Как?! Я делал… всё…
Мысленно он вернулся назад. Вспомнил свою первую встречу с Глышаком, услышал его слова, брошенные при встрече. Задумался, листая перед внутренним взором события последних недель… месяца… Если это и впрямь следствие его действий, то какое-то неправильное. Его долг защищать Эльвенор, расправляться с его врагами, где бы он их не повстречал!
– Я обагрял свой клинок кровью. Но, то была чёрная кровь орков! Мне не в чем раскаиваться, слышишь, волшебник?!
Улыбка Лаккэнана сделалась шире. За его спиной забрезжил свет, скрадывая очертания его фигуры, быстро растворяя её в себе. А потом свет затопил всё пространство вокруг Феранора. Взорвался, ослепительной вспышкой и погас, снова сменившись тьмой. Но тьма это была уже другая…
Глава 18
На протяжении своей долгой жизни, я неоднократно убеждался, что ни страх, ни алчность, или ненависть не могут толкнуть смертных на то безумство и самопожертвование, на которое их толкает любовь.
Бальфур. «Оглядываясь назад»
Голову раскалывала давящая боль, в живот будто воткнули раскалённый нож, а во рту было сухо как в Хаммадийской пустыне. Нос резала вонь прелой растительности и застарелых экскрементов. Он очнулся в почти полной темноте, тоненький лучик света проникал к нему через маленькое зарешеченное оконце под низким потолком. Неподалёку кто-то неразборчиво бормотал, капала вода.
Он пошевелился, услышал сухой треск и железный звон, понял, что лежит на охапке тростника, а руки его скованы цепями. Оружия, кольчуги, кошелька – нет. Впрочем, будь они при нём, Феранор сильно бы удивился.
Он ощупал живот, обнаружил пониже пупка свежий заживающий рубец. На затылке наткнулся на шишку и засохшую кровавую корку. Те, кто его сюда засадил, явно позаботились о его здоровье, заживив раны с помощью волшебства.
Прошло некоторое время, прежде чем глаза успели привыкнуть к мраку, и он разглядел перед собой ржавые прутья решетки. За нею, во мраке, угадывалась ещё одна. Там что-то ворочалось, кряхтело и глухо покашливало.
– Ай…йя! – с трудом ворочая языком прохрипел Феранор.– Есть… кто… нибудь?! Ещё… Кто… Где… мы…
Он в общем-то и так догадывался, что в тюрьме, но желал уточнить.
Послышался звон цепей. В полумраке возникла страшная заросшая бородой одноглазая рожа. Оскалив распухшие дёсны с жёлтыми пеньками зубов, рожа что-то проговорила на незнакомом языке, шамкая и плюясь.
– Ну и урод… же… ты…– заключил Феранор.
Сосед показал ему согнутую в локте руку и скрылся во тьме, бормоча под нос и гремя цепью.
Феранор уселся, подобрал к груди ноги, упёрся в колени подбородком. В желудке забурчало, мысли в голове ворочались с трудом.
Итак, он в тюрьме. По каким-то причинам Глышак не прирезал его сразу, как собирался, а посадил сюда. Возможно, жадность возобладала над орком и он решил слупить за Феранора выкуп. Логика в этом была, ведь для всех в Атраване он по-прежнему оставался командиром посольского эскорта. Вспомнив о своей должности, он вспомнил и о фальшивом указе. Схватился за грудь, обнаружил, что заветный пергамент пропал вместе с остальными вещами.
Послав Глышаку самоё чёрное проклятие, Феранор поддался слабости и медленно улёгся на шуршащий тростник.
А что если Глышаку просто не дали его добить? Что если это слуги шаха посадили обоих драчунов в подземелье, чтоб те поостыли? В Душе его зажглась тихая надежда, что всё разрешиться легко, вот-вот придет Митр и со своей особенной, слегка ироничной, улыбкой скажет, что он свободен. Наверняка, и вещи вернут.
Но тогда почему на нём цепи?
Не найдя никакого разумного объяснения, он повернулся на бок и попытался уснуть. Боль в голове острым гвоздём долбила затылок. К голоду присоединилась жажда.
***
За решёткой замерцал жёлтый неверный свет лампы. Кто-то уверенно шёл к нему, стуча каблуками по камню. Спустя десять долгих ударов сердца он увидел два разновеликих силуэта, остановившихся перед решёткой.
Тот, который повыше, повесил лампу на торчащий из стены крюк, прошипел спутнику несколько слов и ушёл. Оставшийся поставил на пол котомку, снял с лица платок.
– Ну и темень,– сказал он, голосом Сандара и тут же сотворил маленький клубящийся светляк.– Айя. Как чувствуешь себя?
– Восхитительно! – Феранор невольно зажмурился, слушая, как в соседней камере разразился бранью заросший человек.– Так… восхитительно, что… даже какаю радугой… Хочешь взглянуть?
Он осторожно открыл один глаз, привыкая к яркому свету, затем второй.
– Зачем ты пришёл? – спросил холодно.
– Пришёл проведать друга. Ты не рад? – Сандар деланно развёл руками, всколыхнув полами чёрного хаммадийского балахона, накинутого поверх одежды.– Нет, не отвечай. У тебя сейчас такое выражение лица, что я прямо переношусь в прошлое. Обворожительные в своей дикости бединки, ароматы благовоний, горячие камни, мыльная вода, разъярённый ты, пытаешься меня утопить… Вернёмся домой – обязательно потребую воплотить эту сцену в скульптуре. Назову её… назову… как-нибудь назову.
– Что тебе нужно? – повторил Феранор.
– Я же сказал, ты, забыл? Тебя так сильно ударили по голове? – он сделал короткую паузу.– Понял. Ты не настроен на шутки. Местечко и впрямь не очень подходящее.
– Убирайся.
– Эй, потише. Умерь свой праведный гнев! Да, я немного обманул тебя, виноват! Но для твоего же блага. Я спасал тебя, неблагодарный.
Феранор глянул на посла. Несколько секунд казалось, что он вот-вот кратко, но ёмко скажет куда Сандару следует идти за благодарностью, но только скрежетнул зубами и отвернулся.
– Ты думаешь, я тебя предал,– вздохнул Сандар, глядя ему в спину.– У тебя есть на это полное право. Я действительно всё написал сам и сам приложил отцовскую печать. Так получилось, что я случайно услышал его разговор с лордом Эрандилом касаемо тебя. Я понял, что против тебя готовится какая-то потрясающе крупная гадость. Мой отец упоминал Рощу Покаяния, ты знаешь, что это значит? Знаешь же.
– Знаю,– Феранор слегка повернулся, глянул искоса.– Обратят в дерево на несколько лет. Но разве я просил тебя о помощи?
– А тебя самого надо просить, если ты видишь, что твоему другу грозит беда?
– И ты решил, что мне лучше стать изгнанником, дезертиром. Решил за меня и лишил всего…
– Тебя и так бы лишили всего,– возразил Сандар.– Где ты видел, чтобы дубы были капитанами? Я сейчас про деревья, а не про умственные характеристики некоторых. Или ты отрицаешь, что ходить по земле на своих двоих лучше, чем прорастать в неё корнями?
Он помолчал, переводя дыхание.
– У меня был план. За год всё должно было проясниться, утихнуть, успокоиться. Ты бы обрёл славу, известность, что затруднило бы отцу исполнить задуманное. Талиан вышла бы замуж и ты больше не был бы помехой для Эрандила…
Феранор вскипел. Вскочил, оглушительно громыхнул цепью, саданул кулаком по прутьям.
– Провалиться в Бездну, тебе и Эрандилу, собачий ты сын! Ты знал, что я люблю Талиан, знал!
Сандар вздохнул.
– Не хочу, чтобы между нами оставались какие-то недомолвки, потому буду говорить так же прямо как ты. Без намёков. То, что Талиан нравилось спать с тобой, не означает, то она стала бы рожать твоих детей и называть тебя «мужем и господином».
– Что?!
– Ты же понимаешь, что она не сможет скитаться вслед за тобой по пограничным крепостям? Она не станет жить подле казармы и довольствоваться сараем, который ты называешь имением. Она не сможет оставить друзей.
– Да…
– Нет, не перебивай! Ты всегда говоришь то, что думаешь, без фальши и недосказанности, что мне всегда в тебе нравилось. Но не жди подобного от других! Ты же не дурак, в глубине Души сам понимаешь, что для неё ты минутное увлечение. Её компания, в которую ты так стремишься – не для тебя. Это змеиный клубок, где без интриг и шагу не ступишь. Измены, насмешки, сплетни за спиной и глупые розыгрыши… ты не сумеешь принять всё как должное и играть по их правилам. И не сможешь заткнуть насмешникам рты, вызывая на поединок.
– Но…
– Подожди, я не закончил! Теперь, поговорим о самой Талиан…
– Нет! – рявкнул Феранор угрожающе громыхая цепями.– Замолчи! Не смей даже говорить о ней, лжец!
–…Разве она когда-нибудь говорила, что любит тебя, а? Моменты эйфории, когда вы делили ложе, не считаются…
Феранор ударил в прутья так, что вся решётка загудела, а с потолка полились струйки песка. Мужик в соседней камере прорычал что-то одобрительное.
– Замолчи, или я убью тебя!
– Обязательно,– холодно ответил Сандар.– Как только выйдешь. Чему я хочу поспособствовать. Ты ведь хочешь выйти и открутить мне голову? По глазам вижу, что хочешь.
Капитан не ответил. Он пытался отдышаться, гася вспышку ярости.
– Так вот,– продолжал Сандар.– Я заплатил тюремщику мешок серебра, чтобы попасть к тебе. Он скоро вернётся, так, что не будем тратить время на ругань и ссору. Слушай сюда. Над тобой будет суд. Ты напал при свидетелях на шахскую стражу – за такое рубят головы, но я знаю, как оправдаться. Когда спросит – отвечай, что Глышак тебя оскорбил. Потребуют свидетелей – скажи, что предоставишь. Чаще вспоминай о Митрасире, о том, как спасал его в руинах. Кроме того, я сделал щедрое пожертвование в местном главном бетеле и сделал большой подарок уманну. Когда все выскажутся, он предложит тебе покаяться перед Пророками и ты согласишься! Пройдёшь ритуал очищения, выдержишь девять дней на строгом посту в храме и всё! От обязательных унизительных работ я тебя откуплю… Катмэ! Идёт тюремщик. И вот ещё что…
Сандар придвинул ногой сумку к решётке.
– Это тебе. Не знаю, как кормят в шахских тюрьмах, но сдаётся, что скверно.
***
В сумке обнаружились каравай хлеба, кусок печёного на углях мяса и фляга крепкого вина. Вину Феранор обрадовался больше всего. Он не знал, когда за ним придут для суда, но надеялся, что скрасить время ожидания ему хватит.
Сосед беспокойно возился, причмокивал губами, с видом голодной собаки смотрел ему на руки. Только не поскуливал. Феранор мысленно усмехнулся точности сравнения, заткнул флягу и перебросил её через коридор.
– Держи, образина.
Человек ловко поймал её на лету, отвернулся, довольно бурча, жадно приник к горлышку. Шумно и долго хлебал, пока не осушил всё до дна. Повернулся, довольно вытирая усы.
– Толфин! – он треснул себя кулаком в грудь.
– Тол-фин…– по слогам повторил Феранор.– Тор-фин?
– Йа,– подтвердил космач.– Толфин.
– Вот и познакомились.
Капитан мысленно усмехнулся. Гордландский пират – достойная компания эльвенорскому капитану.
***
Тоненький лучик света – единственная его связь с внешним миром, угас, погружая камеру в полную, непроницаемую тьму. Никто за ним так и не явился. Наверное, судья решил отложить его дело на утро.
Он долго ворочался на сухом тростнике, борясь с желанием зарыться в него глубже. Убеждал себя, что всему виной холод и сырость тюремного подземелья. Иногда он погружался в сон, быстрый, неровный, утомлявший сильнее, чем полная бессонница. Ему мерещились свет факела, шаркающие шаги, звон ключей надзирателя. Несколько раз он вскакивал на ноги, когда в темноте ему мерещился весёлый голос царевича Митрасира.
Но царевич рыскал по пескам Шандаары и не знал о нём ничего. А если бы вдруг узнал и, каким-то чудом, сумел быстро вернуться в столицу, стал бы ему помогать? Наверняка он подумает, что слово Феранора не стоит сотрясений воздуха, коим было произнесено.
«Я брошен и позабыт,– размышлял Феранор.– Где вы, друзья мои?! Агаолайт. Бальфур. Почему вы оставили меня все?! Лаккэнан был прав – я просто притягиваю неприятности!»
Скоро тревожные мысли совсем измотали его.
«Будь, что будет. Я уже готов ко всему».
Он не сразу заметил огонь, замерцавший во тьме. Огонёк неуверенно приближался.
«Слишком поздно для суда,– подумал Феранор, дивясь, что не слышит шагов.– Похоже, тюремщик обходит свои владения».
Незаметно исчезли все звуки, хруст подстилки, капающей воды. В камеру Феранора, прильнув к решётке, заглянуло невысокое, похожее на бледное привидение, существо. Его ослепил свет, но почти в ту же секунду источник его сместился и капитан смог увидеть лицо гостя с маленьким вздёрнутым носиком и большими оливковыми глазами.
– Проснитесь, хеир,– услышал он мягкий голос Даемары.– Нам надо поговорить.
– Я не сплю. Что…
Она упредительно прижала палец к полным губам.
– Тише. Я не должна здесь находиться. У меня очень скверные новости.
– Суда не будет?
– Он уже состоялся. Великий Визирь вынес приговор сам, не став поручать ваше дело судье. Казнь проведут на рассвете.
В горле Феранора пересохло. Он с усилием сглотнул.
Даемара вздохнула.
– Визирь не скрывал, что это политическое решение. Глышак – крупный вождь. Оправдать вас – значит, не только потерять лицо, показать, что на его ас’шабаров можно безнаказанно нападать, но и нанести оскорбление всем оркам, служащим шаху.
– Глышак сам просил поединка.
– Поединка?! – кажется, волшебница удивилась.– Ах, да… вы были тяжело ранены, не знаете, что вся охрана посольства бросилась к вам на выручку. Дело дошло до мечей и чудо, что обошлось без убитых!
«Бальфур! – сообразил Феранор, чувствуя, как теплеет на сердце.– Вот же сообразил! Поскакал за помощью вместо того, чтоб ложиться костьми в неравном бою!»
– Эту грандиозную битву пришлось разнимать сафуадам. Хвала Солнцеликому, что больше никто не погиб! Они разрешили мне заняться вашими ранами, иначе вы не дожили бы и до полудня.
«И так было бы лучше»,– Феранор помрачнел, вспомнив где находится. Короткий приступ ликования вовь сменился аппатией.
– И что теперь? Вы явились сюда среди ночи только за тем, чтобы это сказать?
Она снова вздохнула и вздох этот показался ему насквозь фальшивым.
– Сандар не оставляет попыток спасти вас. Просил, чтобы я вывела вас, укрыв чарами. Обещал деньги и расположение Семьи Турандилов, но ответьте мне, капитан. Если сейчас я спасу вас с помощью чар, куда вы пойдёте? В посольстве вас не спрячешь. Как только станет известно о вашем побеге – туда придут в первую очередь, не говоря о том, что все подозрения целиком и полностью лягут на нас. Вы симпатичны мне, капитан, не скрою. Но ради вас я не стану рисковать всеми.
– Это разумно. Моя жизнь не стоит всего посольства.
«И заключения выгодного договора»,– добавил он мысленно.
Волшебница будто читала мысли:
– Никакого договора не будет. Посольству предписано отбыть домой в течение месяца. Милостью шаха нам дозволено оставить представительство для выкупа попавших в рабство сородичей и не более.
– Хоть что-то…
– Возвращаясь к вам,– продолжала она.– На корабле не уплыть – после убийства известного проповедника в заливе дежурит военный корабль, все уходящие суда проверяют. Даже если вам каким-то чудом удастся проскользнуть мимо них, что вас ждёт дома?
– Роща Покаяния,– угрюмо докончил Феранор.– Спасибо, что утешили меня, хейри. Теперь я действительно думаю, что топор палача лучший для меня выход.
«Не дам зарезать себя как барана. Дождусь, когда откуют и наброшусь на стражу, а там будь, что будет!»
– Есть ещё один. Выход на путь пожертвования и самоотречения. Вы готовы его принять?
– Не понял…– честно признался Феранор.– Вы же сами только что сказали, что не станете рисковать всеми ради меня…
– Это не ради вас.
– А ради кого?
– Ослик солевара…– просто сказала волшебница.
И капитан понял.
***
Первый солнечный лучик пробился в камеру сквозь окошко под потолком. Феранор, усаживаясь, захрустел тростником. Прислушался, не доносится ли позвякивание ключей и шарканье надзирателя? На улице протяжно запел азан, призывая к первой молитве.
Его обещали обезглавить на рассвете, на Базарной площади. Остаток ночи он так и не заснул. Думал о смерти, о словах Даемары, мучился от ожидания.
«Скорей бы уже…»
Он вздрагивал, ловя каждый шорох, мучительно вслушивался в темноту. Каждую секунду казалось, что сейчас дверь откроется и войдёт надзиратель.
Рука его непроизвольно потянулась за пояс, пальцы нащупали гладкий ободок перстня – прощальный дар чародейки. Поддавшись внезапному порыву, он вынул его, осмотрел ещё раз. Отлитый из олова, но с затейливым орнаментом, в виде змея, свернувшегося вокруг отшлифованного яблочно-зелёного камня, кусающего свой хвост. Она оставила его и исчезла, быстро, внезапно, буквально растаяв во тьме.
…Гнетущую тишину разорвал человеческий гомон, топот и бряцанье. В соседней камере проснулся и замычал узник. Феранор не успевал спрятать перстень за пояс, потому просто надел на палец. Понадеялся, что в темноте охрана его не заметит.
У решётки возникло четверо бединов в дешёвых доспехах из нескольких слоев простёганной ткани, набитой хлопком. Плечами они почти полностью перегораживали коридор. Чёрные лица так сливались с окружающим мраком, что если бы не поблескивающие белки глаз, то можно было подумать, что голов у них нет. Нацелив на эльдара копья, они дождались пока прячущийся за их спинами тощий и горбатый надзиратель отомкнёт цепь от стены. Лёгкими уколами наконечников они погнали его перед собой. Он не сопротивлялся.
На выходе его ослепил яркий свет. Полуслепого его затолкали в клетку. Звякнула закрывшаяся дверь, щёлкнул засов, заскрипели, проворачиваясь, оси колёс. Он понял, что едет.
Базарная площадь претерпела изменения. Её середина была освобождена от прилавков, на их месте громоздился помост с накрытым ковром креслом. Напротив него находился массивный кусок полена, расколотого пополам, со специальным углублением для подбородка. Рядом стояла большая ивовая корзина.
Феранор провёл по ободку перстня большим пальцем, крепко стиснул кулак. Пешие ас’шабары растянулись цепью вокруг места казни, отделяя его от толпы. Мрачно и торжественно в круг вошло несколько человек. Двое молодых, в оранжевых халатах, помогли взобраться на помост третьему – высокому старику, в синем с белыми полосами халате и высокой чалме.
Судья – сообразил Феранор.
Старик с важным видом сел в кресло, остальные, сложив на животе руки, встали по краям у помоста. Последним вошёл в круг палач, высокий, сутулый, крепыш с пышными усами, переходящими в бакенбарды. Грудь его была изрядно волосата, толщина рук могла посоперничать с опорами моста, а массивное брюхо переваливало через широкий кушак. На плече он держал широкий кривой меч, способный не только с одного маха отхватить голову, но и, если понадобится, развалить осуждённого от макушки до копчика.
Судья поднял руки, требуя тишины. Потом он обратился к толпе. Феранор не понимал ни слова, но догадывался, что говорить могут только о нём. Сам в это время смотрел по сторонам.
Увидел посла верхом на лошади и по бокам двух советников – Таласпира и Толанора (он так и не научился их различать), в данный момент больше похожих на сторожей. Оба неотрывно следили за послом. Сандар, мрачный как ночь, горбился в седле, опустив плечи. Он смотрел на Феранора открыто и не отводил взгляд. Его холёные руки яростно мяли поводья, конь беспокойно топтался и всхрапывал.
Волшебница тоже присутствовала здесь. На казнь она приехала в паланкине, в компании какого-то человека, в синем со звёздами халате. Человек ей о чём-то рассказывал, крутя в руках высокий резной посох. Она едва заметно кивала его словам, но сама неотрывно смотрела на Феранора. Руки она держала возле груди, и капитан видел, как её пальцы нервно теребят перстень на пальце.
Судья закончил речь, словами «шахиншах суфар, шахиншах риш!»46 и Феранор понял – пора!
– Аззафэль,– прошептал он, стиснув руку с перстнем в кулак.– Аззафэль. Аззафэль…
Ничего не произошло, никто не явился. Палач грубо пихнул его в плечо, направляя к плахе.
Внутри эльдара всё сжалось, желудок провалился куда-то вниз. Вслед за ним, прощально тукнув, провалилось и сердце. В памяти раз за разом прокручивалась одна и та же сцена. Он и волшебница, протягивающая ему сквозь решётку перстень…
– В нём заключен демонический дух. Скажи ему два слова: «Оазис Миражей». Осторожно, перстень можно использовать всего один раз!
– Как его вызвать?
– Произнеси Аззафэль…
Грохот открываемой где-то далеко двери заглушил её слова. Феранор услышал шаги, звон ключей, увидел пляшущий отсвет факела. Это надзиратель решил навестить узников.
– Аззафэль. Что дальше? – спросил он, но Даемара уже растворилась во тьме.
– Аззафэль! – вновь прошептал он.
Что он не сделал, чего не хватает?!
А почему он уверен, что Даемара вообще с ним честна?! – вскричал малодушный голос внутри.– Раскрой глаза: Она просто посмеялась над тобой!
Мысленно взяв собственное малодушие за горло, Феранор вскинул голову, стряхнул руку палача и пошёл к плахе сам. Твёрдо, уверенно, как в трактир.
«Катмэ! Аззафль… Аззафэль…»
Колени у него дрожали, когда он становился перед плахой. Чувство надежды, позволявшее держаться всё это время, зачахло, уступая место совсем другому чувству. Чувству отчаяния.
Он крепко обхватил полено руками, чтобы скрыть дрожь. Шею обожгло холодом, когда палач примерился к нему мечом. Он стиснул зубы. Зажмурился.
– Аззафэль… – прошептал он в последний раз, в отчаянном неистовстве скребя дрожащим пальцем по ободку перстня…
***
– Что за шутки?! – придворный волшебник вскочил, держа посох будто копьё.
Палач бросил меч и, вместе с судебными помощниками, юркнул за помост. Судья пытался заползти под кресло, путаясь в полах халата. Напирающая на ас’шабаров толпа вдруг подала назад. Кто мог, тот с криком убегал прочь. Стражники пятились, укрываясь за щитами и дрожащими копьями.
Там где всего мгновенье назад находилась плаха и Феранор – клубились, истаивая, клочья зелёного дыма. Пахло озоном и серой.
– Надеюсь, вы не обвините в этом меня, почтенный Амар? – спросила Даемара, тщательно скрывая переполняющее её довольство.– Вы были рядом. Видели, что я не пошевелила и пальцем. С моей стороны не произнесено ни одного слова, ни одного самого малюсенького заклинания!
– Клянусь Алуитом, это так! Ваш соплеменник призвал джинна! Но…
Густые брови атраванского волшебника собрались над переносицей. Он смерил эльдарку подозрительным взглядом от макушки до пяток и обратно.
– Может вы успели передать ему какую-то вещь…
– Или он сам мог найти её, когда лазил в руинах,– мягко парировала Даемара.– Что-нибудь неказистое, малоценное, на что не позарились тюремщики и стража. Готова спорить, что он сам не знал истинной природы этой вещи, иначе бы сбежал ещё в камере!
Амар Аджин задумался и, через некоторое время, признал.
– В ваших словах есть доля правды…
***
Время шло. Палач всё не рубил. Феранор рискнул приоткрыть один глаз.
– А-а-а-а-а!!!
В таких обстоятельствах любой бы заорал, увидев перед собой угольно-чёрную физиономию с крючковатым носом, свисающим до подбородка, где из-под нижней губы торчали внушительные клыки, злые глаза-угли сверлили Феранора нетерпеливым взглядом. В довершение, размером эта физиономия была с главные городские ворота.
Потом эльдар понял, что он где-то далеко от Базарной площади, палача, судьи и людей, и стоит у существа на ладони. Окружающее пространство обволакивала тишина.
– Смертный червь,– вежливо поприветствовало существо.– Ты освободил меня, в награду я подарю тебе жизнь. Куда ты желаешь перенестись?
Голос у него был как горный обвал. Казалось, от грохота лопнут барабанные перепонки. Феранор открыл рот, заткнул уши. Помогло плохо.
– Эльвенор! – выкрикнул он, не слыша себя.
– Слишком далеко,– зубастая морда скривилась.– Я оставлю тебя за городскими стенами!
– Нет! Постой! – Феранор понял, что выбора у него нет вообще.– Отнеси меня в Оазис Миражей!
Изнуряющий жар обрушился на него внезапно, как удар орочьей палицы. Пустота исчезла. Исчез страшный Аззафэль. Перед эльдаром простиралась уже знакомая картина: белый песок, сахарные головы барханов, небо, смыкающееся с горизонтом. Но в то же время ветер, шевеливший волосы на затылке, нёс водяную свежесть и прохладу.
Он обернулся, увидел и понял, что попал куда нужно.
***
Двери бесшумно распахнулись, открывая просторный коридор с красной ковровой дорожкой. Феранор посмотрел на свои запылённые ноги, мятое, взваленное в грязи колло, с прилипшими сухими листьями тростника, ржавые кандалы на запястьях… Представил какими глазами на него будет глядеть хозяин дворца, поёжился, зябко обняв плечи.
Но разве есть выбор?
Золотистое пламя свечей дрогнуло, когда он шагнул через порог. Двери за спиной заскрипели, захлопнулись. Тихо лязгнул засов. Оглушительный рокочущий хохот затопил коридор.
– Жалкий червь! – в лицо капитану пахнуло жаром кузнечного горна.– Как смел ты преступить порог этого дома?!
Действуя на вколоченном годами инстинкте, Феранор схватил оружие. Им оказался бронзовый канделябр с метр высотой. В следующий миг он воспарил в воздух, живот и поясницу сдавило будто тисками. Воздух перед ним пошёл рябью, сгустился, складываясь в великанскую фигуру. У неё была маленькая, по сравнению с бочкообразным туловищем, голова, нос-баклажан, дьявольская бородка. Чудовище без усилий держало его в метре над полом, крутило и разглядывало со всех сторон.
– Хо-хо-хо! Алялат?! – мелкие злые глазёнки мечтательно сощурились.– Говорят, если алялата как следует сжать, можно увидеть радугу!
Феранор прицельно метнул своё оружие в лицо гиганту, да так удачно, что попал свечами прямо в свинячьи глаза.
«Вот тебе радуга!»
Великан взревел, разжал пальцы. Феранор мягко приземлился на пол, схватился по привычке за пояс и с горечью вспомнил, что лишился меча. Сердце ещё тосковало по отцовскому клинку, а ноги уже понесли вперёд. Он проскользнул мимо великана, бросился к оружейной экспозиции на стене. Великан неуклюже развернулся на коротких ножках, выбросил вслед круглые кулачищи…
Пол в очередной раз ушёл у Феранора из-под ног. Стремительный и короткий полёт…
Мягкий пушистый ковёр немного смягчил столкновение со стеной, но всё равно ему показалось, что из глаз густо посыпались искры. Он упал, срывая и заваливая на себя всё висящее на стене вместе с ковром. Плотная ткань накрыла его с головой.
Разъярённый великан вырос над ним, рывком сдёрнул с него ковёр. Капитан схватил первое, что попалось под руку, ударил вслепую, услышал душераздирающий вой. Оружие вырвало из рук, но никто его не бил, не давил. Пол под ним сотрясался. Вой разрывал уши. Постепенно искры в глазах затухали, зрение возвращалось. Когда в голове окончательно прояснилось, он увидел такую картину:
Кривоногий великан (Феранор только сейчас заметил, что на нём сиреневые шаровары в крупный горошек) прыгал по коридору, тряс раненной рукой, пытаясь вынуть застрявший в ладони тавантинский альшпис. Эльдар подобрал атраванский сабардар.47 Поднялся на одно колено. Спина отозвалась резкой болью.
Внезапно прозвучал резкий сердитый оклик.
В коридоре возник высокий худой старик в зелёно-золотом халате. Седые волосы были собраны на макушке в косичку, высокий лоб перехватывала широкая шёлковая лента. Великан прекратил рычать, протянул к нему руку с застрявшим трёхгранным копьём, что-то быстро заговорил. Не понимая слов, Феранор верно уловил смысл. На него жаловались. Причём, судя по грозным взглядам и оскаленным зубам – требовали самой суровой кары.
Чародей шевельнул тонкими щёточками усов, повернулся к эльдару, впился в него пристальным взглядом. Феранор ответил тем же. Он никогда не жаловался на память и мог поклясться, что никогда не видел его лица, но глаза… Миндалевидной формы, цвета зелёной листвы, в обрамлении сеточки мелких морщин. Странным образом они показались Феранору знакомыми. Точно такие смотрели на него с глянцевой поверхности зеркала в амаэльской сокровищнице.
– Алялат? – спросил Коэнна и тут же перешёл на талью.– Кто ты, дерзкий барс? Как попал сюда?
– Я Феранор Мистериорн,– представился Феранор, осторожно трогая огромную мягкую шишку на лбу.– Когда-то капитан, когда-то лорд, а ныне беглец и изгнанник, пришел к вам за помощью и в порыве отчаяния! Меня перенёс демон, заключённый в перстне.
Он продемонстрировал вещицу и обнаружил, что камень в оловянной оправе превратился в мелкое крошево.
– Почему именно ко мне? – Коэнна (это без сомнения был он) медленно обвёл капитана взглядом с головы до ног и обратно, особенно задержав его на запястьях.– На тебе кандалы. Ты – преступник?
Великан за спиной мага преувеличено громко стонал и охал, дуя на раненную руку.
– Я не преступник, хеир! Да, я попал сюда к вам прямо с плахи, но выслушайте меня, а потом, если пожелаете, изгоните в пустыню! Я пришёл именно к вам, прослышав о вашей справедливости, что вы помогаете нуждающимся…
– Не верь всему, что поют обо мне шайруны на базарах,– оборвал чародей.– Им надо зарабатывать себе хлеб. Я не укрываю преступников и душегубов.
Феранор замялся. Не смотря на мягкость черт, холодный тон создавал впечатление о нём, как о человеке подозрительном и не склонном к сентиментальности. Даемара не предупреждала, как вести себя с чародеем и он решил, что лучшей тактикой будет рассказать ему правду.
– Я узнал о вас не от шайта… шар… тьфу! Катмэ, вообще не знаю кто это такие. Впервые услышал о вас от помощника нашей волшебницы…
Великан перестал выть и прыгать. Встав за спиной Коэнны, он одарил его злорадным взглядом и с недоброй ухмылкой провёл себе пальцем по горлу.
– Продолжай,– разрешил волшебник.– Не обращай внимания на джинна.
– Я молю о помощи, в деле, которое чисто как сон младенца, как первый снег, как…
– Без лирики.
Феранор облегчённо вздохнул. Поэтический язык образности и метафор давался ему трудно.
– То, с чем я пришёл, есть первопричина моих злоключений. Дело в том, что я попросил руки одной прекрасной девушки, но её отец обманом заманил меня в вашу страну, оклеветал и лишил всего, что я имел дома. Теперь я не могу появиться там без риска для жизни, но это не остановило меня. Вот эти украшения,– он встряхнул руками с браслетами кандалов.– Следствие моих попыток вернуться обратно. Прошу вас, хеир. Вы – наследник магов Риенлисета, пронзаете пространство и способны переноситься на великие расстояния за долю мига. Помогите мне вернуться обратно в Эльвенор!