Каракурт

– Роман? Добрый день.

Каримов, оторвавшись от своего песочного занятия, медленно повернулся и его пустые прозрачные, похожие на рыбьи глаза тут же заискрились лучистым золотом. Таких прекрасных синих глаз, не имевших определённой половой принадлежности, Оле не доводилось ещё видеть. Они привлекали, расслабляли, внушали доверие. Борясь с нездешним обаянием, она заставила себя скосить взгляд и мельком увидела выложенного цветными камешками на речном песке, раздутого слепого монстра с распахнутой до колен пастью, утопающего в жутких наростах и опухолях. Каракурт вроде нечаянно переместился, немного наклонив корпус и страшная фантазия маньяка исчезла из её поле зрения. Чтобы пауза не выглядела затянувшийся, Оля, протянув для рукопожатия руку, добавила:

– Роман, меня зовут Ольга, я буду с вами некоторое время заниматься. Надеюсь на понимание.

Посмотрев на него ещё раз, она с облегчением, замешанном на лёгком разочаровании заметила – солнечные искорки в глазах Каримова потухли, он снова превратился в сонного дурачка. Лицо сползло вниз, рот приоткрылся, и бывший маньяк сказал:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте-здравствуйте, – улыбнувшись одними губами, ответила Ольга. – Пойдёмте в мой кабинет, там нам будет удобнее. Хорошо?

Каримов встал и послушно последовал за доктором. В кабинете Оля предложила ему присаживаться. Он выбрал кресло рядом с кушеткой и сел спиной к столу Ольги. Она, уже собираясь усесться, заметила сей манёвр и попросила:

– Роман, пожалуйста, пересядьте ко мне поближе, если вас не затруднит.

Дождавшись, когда Каракурт проделал то, о чём его просили и водрузил сухой раздвоенный зад на краешек сиденья правого кресла, она начала первичный опрос:

– Роман, вы понимаете кто я?

– Да, вы доктор. Вы лечите больных людей.

– Правильно. Отлично. А почему вы здесь очутились, помните?

– Я делал ужасные вещи. Я плохой.

При этом он почти прослезился, настолько сентиментально, можно сказать – с исключительным раскаяньем, прозвучали его слова. Пухлые губы сластолюбца растянулись в плаксивой улыбке и от этого на щеках образовались привлекательные ямочки. Обаяния ему было не занимать, несмотря на то что его зубы выглядели, как пеньки после лесного пожара. Контакт с собеседником он устанавливал моментально.

– Ну это всё осталось в прошлом. Теперь вы в безопасности. Сегодня вы позавтракали, порисовали. – Каракурт кивнул. – Скажите, а что вы будете делать завтра?

– Завтра? Ну как… режим. Уколы. – Он морщил лоб, пытаясь что-то вспомнить. Потом лицо посветлело, и он продолжил. – Завтрак. И вообще.

– Ясно. Это про завтра в больнице, а я спрашивала про вашу жизнь вне больницы. Вы об этом задумывались?

Каримов стал заметно нервничать, облизывать губы, часто заморгал и, вытянув шею, начал приподниматься. Потом, вроде как вспомнив важный момент, полез в карман серого халата и вытащил ворох бумажек. Стал их перебирать и что-то искать. Ольга внимательно за ним наблюдала, всё больше убеждаясь, что перед ней разыгрывается хоть и спектакль, но в нём задействован самый талантливый артист из когда-либо виденных ей на сцене, да и в жизни. – "Ага, показывает симптомы лакунарного слабоумия. Не слишком ли много для одного человека? Немного переигрывает наш маньяк. Хитрый. Это замечательно. Важно не торопить его, не подгонять. Какой солидный материал для моей работы. Ура!". Наконец, найдя нужный клочок, Каримов прочитал:

– Почистить зубы, сменить бельё, на завтрак попросить два кубика масла….

Ольга прервала этот поток простейших желаний, вроде бы деградирующего в одноклеточный организм человека и произнесла:

– Понятно. Вы чем-нибудь увлекаетесь? – По бессмысленному взгляду Каримова, она догадалась, он не понял вопроса (или сделал вид, что не понял), тогда она добавила: – Читать вам нравиться?

– Я не читаю. Не помню, о чём говорилось на предыдущей странице.

– Может быть, вы любите что-нибудь коллекционировать?

– Нет.

– А вне стен больницы сможете жить?

– Я не знаю. Раньше я физкультуру преподавал. Теперь, наверное, не смогу. Мне трудно сосредотачиваться. Голова болит всё время.

Произнеся самую длинную фразу в разговоре, Каримов снова опустил голову и зашуршал бумажками.

– Не беспокойтесь. Думаю, на сегодня достаточно. Можете идти, как раз время обеда. Завтра мы продолжим наш разговор. Ладно?

– Да.

Каракурт вышел из кабинета и, пока шёл, внутри его головы бушевало пламя радостных мыслей. Докторша впервые за два года, которые он здесь находился, заинтересовала его, он увидел множество возможностей. С её приходом многие запертые двери могли открыться. Весёлые буквы складывались в злорадные слова. Он размышлял – "Думает разгадала меня. Немного переборщил с симптомами и купил её. Умная сука, любит себя. Хорошо, что высокомерная, тем лучше, тем легче ей мозги запудрить будет. Кажется, можно поиграть, а там чем чёрт не шутит. Главное не спешить".

Глава 4

– Проходите, Ольга, присаживайтесь, – Артур Дак сменил позавчерашнее добродушие на деловой тон сурового руководителя. – После вашего разговора с пациентом Германом Шавыковым ночью произошёл рецидив. Он набросился на сестру, пришедшую делать ему укол седатива. Трём санитарам еле-еле удалось его оттащить. Нам повезло, да повезло, в этот раз сестра отделалась несколькими ссадинами.

– Артур, вы же всерьёз не думаете, что я могла поспособствовать такому обострению агрессии?

– Нет, конечно, но мой долг вас предупредить. С подобными нестабильными личностями надо быть очень осторожными, очень. Любое неточное определение их намерений, поступков, озвученное с ними в разговоре, может привести к непредсказуемым последствиям.

– Я сама прекрасно это знаю. Большая часть полученного мной в других клиниках опыта опирается на пациентов с нестабильным, непредсказуемым поведением. Благодарю за напоминание. – Говорила она спокойно, зная себе цену, но внутри у неё всё клокотало. – "Стоило появиться новому человеку, и они, ни секунды не размышляя, готовы свалить на него все свои ошибки в построение лечебного процесса. Хотя они тут похоже не напрягаются. Просто тупо обкалывают больных до потери пульса. Мясники!" – Где он сейчас?

– В изоляторе.

– Могу я к нему зайти?

– Да. Потом зайдите ко мне, мы определим круг ваших обязанностей, закрепим за вами пациентов, составим план лечения.

В изоляторе Ольга обнаружила психотерапевта Сыромятникова Андрея, он оценивал состояние больного. Ольга с ним поздоровалась. Комната изолятора отличалась отсутствием мебели, кроме кровати ничего не было. Плюс, в изоляторе предусматривался туалет с умывальником. Герман лежал с закрытыми глазами, обмотанный в мокрую ледяную простыню, привязанный к кровати тремя широкими кошенными ремнями.

– Как купировали приступ? – поинтересовалась Ольга.

Сыромятников, он же по её классификации – Майский Жук, – пожевал губами и, посмотрев почему-то в левый угол палаты, промямлил:

– Галоперидол, затем два сеанса инсулиновой терапии. Изменений не наблюдалось, пришлось использовать сульфазин. Сейчас больной успокоился.

– Понятно. Ничего более современного не нашлось? – А про себя подумала: "Стандартный подход, не решающей проблему, но загоняющий её только ещё глубже в изувеченную болезнью душу"

– Чего современного?

– Клозапина, например.

– У нас бюджетная организация, а не санаторий для богачей. Откуда такая роскошь.

– Хорошо ещё, что электросудорожную терапию не применили… Андрей, вы общались с пациентом?

Сыромятников, всё более раздражаясь высокомерию пронырливой новенькой, скривившись в презрительном удивлении, объяснил:

– Когда больной в таком нестабильном состоянии не имеет смысла с ним что-либо обсуждать.

Пропустив мимо ушей минилекцию о трудности жизни обычного среднестатистического врача психотерапевта-лентяя, как она считала, Ольга сказала:

– Вы позволите? – и прошла к койке больного.

– Пожалуйста, – немного обидевшись, разрешил Сыромятников.

– Герман, вы меня слышите?

Шавыков ничего не ответил, но повернул лицо на звук её голоса. Лицо бледное, запотевшее, как внутренняя поверхность котла с кипящей водой, выражало непритворную муку.

– Постарайтесь сосредоточиться. Что произошло?

– Меня хотят отдать им на опыты, – разлепив сухие воспалённые губы прошептал Герман.

– Кому им? Кого вы имеете в виду?

– Военные меня хотят забрать.

– Ну с чего это вы взяли? Никто вас никуда не собирается забирать.

– Осталось два месяца и за мной приедут. Я это точно знаю.

С каждым произнесённым им словом ему становилось хуже. Голос звучал всё глуше, а кожа приобретала зеленоватый оттенок. Заметив, что дальнейшие расспросы могут нанести вред пациенту, Ольга решила прекратить разговор:

– Хорошо. Успокойтесь. Отдохнёте, придёте в норму, и мы всё обсудим.

Ольга вышла в коридор, за ней вышел и жук Сыромятников; санитар запер изолятор.

– Он не так уж и не прав, – произнёс Жук в спину уходящей Ольге.

Она развернулась всем телом словно робот и, подумав, что ослышалась, переспросила:

– Что?

– Я говорю, что Герман возможно не так уж и не прав, как вы думаете. Видите ли, в одном важном аспекте его бред тесно переплёлся с реальностью.

– Вы о чём?

– Пообщайтесь лучше с Даком, думаю, он всё объяснит.

Сыромятников кивнул и двинулся по коридору в сторону столовой. Ольга, немного постояв на месте, решила идти к заведующему за объяснениями, всё равно Дак просил посетить его кабинет после изолятора.

Вкратце объяснив суть произошедшего Даку, она попросила ей разъяснить, что имел в виду Сыромятников.

– Ничего такого особенного не происходит. Во всяком случае, ничего такого, что вы могли себе вообразить.

– И всё же мне хотелось бы знать подробности.

– Подробности знать совершенно не обязательно. Это скучно. Суть происходящего, если это вообще можно назвать происходящим, заключается в том, что примерно раз в восемь месяцев к нам приезжают военные и по ордеру, выписанному в министерстве обороны и завизированному в нашем министерстве и министерстве юстиции, забирают пациента.

– Как?

– Да ничего удивительного в этом нет. И уж, конечно, никаких опытов над ними военные не проводят, как вы себе, я вижу, успели вообразить. Военные в основном забирают, так сказать, своих. Свихнувшихся ветеранов боевых действий, заболевших душой солдат-дезертиров, военных преступников. Есть там у них такое внутреннее распоряжении, чтобы всех своих лечили в военных госпиталях. Действуют их врачи по аналогии с военной полицией, судами и тому подобными структурами. Армия – это же особый мир, государство в государстве. Так что вашему Шавыкову ничего не угрожает, ничего. Скорее уж через два месяца заберут Страхова. Он, как никак, служил. Обладает необычными способностями, потенциально может знать какие-то военные секреты. Я всё доходчиво объяснил?

– Да, – успокоившись, сказала Ольга. Сенсации не получилось.

– Отлично, отлично. Давайте переходить к делу.

Глава 5

После разговора с заведующим отделением Ольга отправилась к себе. По пути она зашла к старшей сестре Василисе (Васе), попросила её после обеда привести к ней Каримова. Сейчас Каримов сидел на том же самом месте, что и вчера, и продолжал изображать из себя слабоумного. Ольга подготовилась к предстоящему разговору. Права на ошибку у неё не оставалось, второго шанса подобные больные врачам не дают. Она на девяносто девять процентов была уверена, что Каримов – симулянт, но этого недостаточно, нужно быть уверенной на все сто.

– Роман, как спали сегодня?

– Нормально.

– Что снилось?

– Бабушка. Я маленький, она лежит в соседней комнате и кашляет. Страшно. Сначала не понятно почему, а потом я вспоминаю, что она давно уже умерла.

– И что вы об этом думаете?

– Ничего. Мне часто загородный дом снится.

– Да? Вы там жили в детстве?

– Почти всё время. Мама много работала, ей всегда некогда было.

– Скажите, а что вам в детстве больше всего запомнилось?

– Кофнеты. – Наверное, он имел в виду – конфеты, но маркеры слабоумия давали о себе знать, он неосознанно переставлял буквы в словах, или ловко имитировал ошибки в произнесении некоторых слов.

– А что ещё?

– Ну там, перед домом, были такие. Между столбов висели. Я на них садился и меня туда-сюда мотало.

– Качели? – догадалась Оля.

– Да.

"Он выдал мне сейчас ещё один симптом деменции. Не помнит названия некоторых предметов, но может описать их назначение. Ему очень хочется меня убедить в своей невменяемости. Ладно, продолжим".

– Роман, вы любили бабушку?

– А?

– Ваша бабушка вам нравилась?

– Да, то есть нет. Как это нравилась?

– Она была хорошая?

– Да.

– А вы были хорошим?

– Нет. Я плохо себя вёл.

– Вас наказывали?

– Да.

– Бабушка?

– А?

– Бабушка вас наказывала?

– Иногда.

"Интересно, врёт он мне или говорит правду? Или часть правды?"

– И что вы об этом думаете?

– Я заслужил наказание.

– За что вас наказывали?

– Так, за разные шалости.

"На сегодня достаточно. Дальше двигаться опасно. Надо поточнее узнать место брода".

– Роман, вы можете идти к себе в палату. Завтра приходите ко мне после обеда, в 14-30.

– Приду.

Каракурт зашуршал бумажками в кармане. Вынул одну из них и с помощью огрызка карандаша написал памятку. Потом, так и не поднимая головы от бумажных сокровищ памяти в виде нечитабельных для чужих записок, написанных самому себе, тихо исчез за дверью.       Дождавшись, когда он уйдёт, Ольга Гаврилова, посмотрев ему вслед, отчётливо произнесла:

– Аферист.

      Ольга никогда не теряла времени даром. Ей удалось связаться со следователем, ведшим дело детоубийцы Каракурта. Договорилась с ним о встрече сегодня же. Примерно в половине седьмого вечера она подъехала к приземистому серому зданию РУВД. Следователь Константин Жиров её ждал. Рабочий день подошёл к концу, дел конечно, как всегда, хватало, но он специально задержался ради такого случая, а не пошёл сразу домой к жене и детям. Скоро его ребята забудут, как их папочка вообще выглядит.

Жиров, достигший возраста Христа два года назад, как раз, когда он со своей следственной бригадой поймал опасного маньяка, полноватый, лобастый, крупный, не по-модному усатый мужчина, с нетерпением ждал встречи с психиатром. Для него Каракурт не был простым отщепенцем, рядовым извращенцем, отнюдь, он воплощал в себе угрозу обществу, безликую угрозу, направленную на каждого нормального человека на земле, на отцов, матерей и их детей! Ради чего мы живём на свете? Уж точно одним из ответов на этот банальнейший вопрос, одной из причин всего хорошего делающегося вокруг были дети – ради них стоило жить, да.

Константин, помимо воли, часто, намного чаще чем ему того бы хотелось, возвращался в воспоминаниях к тому чёрному делу об убийстве детей. Их изуродованные трупики, всегда открытые в крике глаза, выплывали из тумана памяти, тревожили совесть. Почему они не могли поймать маньяка раньше? Почему? Вопрос риторический. Им вообще повезло, что Каракурта задержали так быстро. Но Жирову от этого было не легче. Он всегда жалел об отмене смертной казни, а уж после дела Каракурта – тем более. Когда Константин узнал, что детоубийцу отправили в психушку у него самого чуть психопатический припадок не случился. Такого убийцу и кормить манной кашей? Воистину, человечество на своём пути где-то не там свернуло.

Докторша Жирову понравилась. Деловая, гордая, немного высокомерная – такие ему всегда нравились. В постели женщины этого типа обычно вели себя безудержно, превращаясь в бесстыжих похотливых сучек. В этом отношении на счёт Ольги он сильно ошибся. А всё потому, что она походила на его жену Лиду. Наверное, ему нравились сильные женщины, потому что он был неявным, а тайным подкаблучником.

После всех необходимых формальностей заговорили о главном – о личности серийного убийцы.

– Оля, – могу я вас так называть? – спросил Жиров, усаживаясь рядом с ней.

Теперь они перестали быть разделены бездушной поверхностью стола, психологически став немного ближе. Для такого разговора, который, как он предполагал, должен сейчас произойти, людям лучше предварительно сблизиться, чтобы доверять друг другу хотя бы немного. Без взаимного чувства доверия разговор о Каракурте терял всякий смысл, превращался в сухую выжимку, справку по делу.

– Костя, о чём речь! – Оля сделала величественный плавный жест рукой, разрешающий эту маленькую фамильярность. – Скажите, вот вы сразу согласились встретиться, а дел у вас, как я вижу, – кивнув на кипу папок, лежащих на столе, заметила доктор, – предостаточно и всё же я здесь. С чем связана такая быстрая реакция чиновника вашего ранга? Если позволите, так выразиться.

"Она сразу берёт быка за рога. В роли быка выступаю я. Умная, понимает, что у меня есть дела поинтереснее, чем общение с незнакомыми мне мозгоправами".

– Ну во-первых, я не чиновник. Кабинетный работник – да, чиновник – нет. Мне частенько в поля выезжать приходится. Работа с серийниками – это не бумажки подписывать. Ну, а вообще, я согласился с вами встретиться из-за личности маньяка. Этот Каримов должен гнить в земле, а не принимать процедуры в государственной богадельне. Он хитрый отморозок. От такой тяги к крови, как у него, таблетками не вылечишь. Даже пожизненное заключение слишком мягкий приговор для таких типов.

– Я вас поняла, Костя. Как человек я могу разделить ваше мнение, а как врачу мне нужно лечить таких типов. Он мой новый пациент и мне хотелось бы узнать о нём как можно больше и лучше от людей, которые имели с ним несчастье общаться. Это жизненно необходимо для выработки программы правильного лечения.

– Лучше бы вам его усыпить.

– Вы знаете, возможно Каримов, который содержится у нас в клинике, уже не тот хитрый маньяк, которого вы знали.

– В смысле? – не понял Жиров.

– Мои коллеги, работающие с ним до меня, поставили ему диагноз – слабоумие, развывшееся на фоне черепно-мозговой травмы. Проще говоря, он со скоростью курьерского поезда приближается к состоянию овоща. Про шизофрению я молчу. Психическое заболевание лишь ухудшает клиническую картину его состояния.

– Интересно, и где же ему отбили голову? У вас в больнице постарались восстановить справедливость?

– К нам его в таком состоянии привезли от вас.

– Да бросьте. В изоляторе он содержался в одиночке. На допросах его не били, хотя лично у меня руки чесались. При захвате ребята ему от души наваляли, но ведь он оказал активное сопротивление. Одному нашему парню сломал руку, другого ударил так, что у него внутреннее кровотечение началось. Учтите, что я говорю о ребятах из группы захвата, натренированных до автоматизма. У них хлюпиков не держат. Каримова пять здоровых мужиков удержать не могли. Колошматили, конечно, чем под руку подвернётся. Только у него даже каких-то заметных синяков не проступило. Так, поверхностные повреждения. В камере он не жаловался, выл и на стены бросался. На третьи сутки затих. На допросах вёл себя тихо, на вопросы не отвечал.

– Когда его привезли в больницу на экспертизу, у него, помимо маниакально-депрессивного психоза, диагностировали сотрясение мозга, – прокомментировала возмущение Жирова Оля.

– Слушайте, он хитрый. Вполне возможно сотрясение ему устроили во время задержания. Только я с ним после этого полгода пытался следственные действия проводить, всё без толку. Он похож на кого угодно – на фальшивого отказника авторитета, патологического лжеца, – но только не на дебила.

– Как вы его поймали? – перевела тему разговора Ольга, услышав всё, что хотела услышать. Её догадка о Каракурте подтверждалась.

– Случайно. На востоке Москвы в течение трёх лет пропадали дети. Тел их мы не находили, и они официально считались безвременно отсутствующими. Пропавших становилось всё больше, и полиция уже не могла на это просто закрывать глаза. Завели дело, создали группу. Мы проделали огромную работу. Попутно поймали с десяток извращенцев, педофилов, но так и не вышли на след ни одного пропавшего ребёнка. И тут известная строительная компания начала строительство элитного жилищного комплекса на берегу реки в ближайшем Подмосковье. Пригнали технику, стали рыть котлованы. Наткнулись на настоящее маленькое детское кладбище. Экскаваторщик, снявший первый слой земли, за несколько минут поседел от такого зрелища.

Примечательно то, что тела детей удивительно хорошо сохранились. Даже трупы, которые пролежали там больше года, не тронуло тленом. Все они подвергались пыткам, тотальным ампутациям. На такое и патологоанатомам смотреть-то трудно, а тут простые рабочие. Вызвали нас. Эксперты определили, что последнее захоронение совершили не менее чем три месяца назад. Значит, убийца мог и не знать, что здесь началась стройка. На руководство строительной компании надавили, все действия по подготовительным работам прекратили, то, что успели сделать, ликвидировали, как могли, замаскировав следы своей деятельности. Маньяк обязательно должен был здесь появиться в ближайшее время. Он убивал примерно раз в четыре месяца. Ценой жизни очередной жертвы мы спасали многих других детей. Примириться с этим трудно. Я до сих пор не примирился.

Через две недели сидения в засаде к месту частного кладбища жертв маньяка подъехал фургон маньяка. Автомобиль задержали. В кузове нашли замученного до смерти мальчика. На этом история душегуба закончилась… Так я тогда думал.

Жиров замолчал, нахмурился, и уставился в окно на зажегшиеся на потемневшей улицы оранжевые огни фонарей.

– Вы там были? Ну, когда он туда приехал. Непосредственно участвовали в задержании?

– Нет. Я же следователь. Группой командовал Фёдор Котов. Отличный мужик, настоящий профи.

– Могу я и с ним пообщаться тоже?

– Почему бы и нет. Вдруг это поможет вам разоблачить, наказать ублюдка.

Он достал телефон – здоровенный лапоть фирмы Самсунг, – набрал номер. Разговор с Фёдором получился по деловому лаконичным. Он попросил Котова встретиться с Ольгой, в двух словах объяснил зачем, поблагодарил и закончил беседу.

– Котов будет вас ждать сегодня в Сокольниках. Знаете, там есть старая пожарная башня?

– Да.

– Напротив неё. У него белый тонированный «Рендж Ровер», не ошибётесь.

22–00. Ольга приехала на место встречи. Москва блестела мокрым камнем, отражающим цветные огоньки, кричащие – купи, обязательно купи, попробуй, возьми, приобрети, надоедливых навязчивых уличных реклам. Багровое небо давило растущей влажностью, предвещающей скорое продолжение противного осеннего дождя.

Оля сразу увидела машину Котова. Припарковалась, перешла через дорогу и трамвайные пути на другую сторону, подошла к автомобилю со стороны пассажирской двери, постучала костяшками двух пальцев в окно. Стекло плавно съехало вниз, и мужчина, сидевший в тени, на секунду вынырнув из неё, отрыл перед Олей дверцу. Она села в салон.

– Что вы хотите знать? – без предисловий начал Котов.

Насколько могла видеть Ольга в игре теней и падающего света фар проезжающих мимо автомобилей, лицо Котова хранило спокойствие и отличалось типичными славянскими чертами простого русского человека. От него не исходила угроза, от него веяло силой. Он с ней не поздоровался, но сразу понравился. Надёжность нравится женщинам, и она важнее пустой вежливости ничего не значащих приветствий. Ольга об этом знала и хорошо понимала.

– Как проходило задержание Каракурта?

– Он подъехал к самому берегу реки. В том месте берег нависал над водой на высоте пяти метров. Затормозил, вылез из фургона, закрыл дверь, наклонил голову набок и застыл. Он втягивал ноздрями воздух, стоял не шевелился. Следы, оставленные строителями, он увидел сразу и теперь должно быть пытался определить, насколько для него это было опасным.

Мы сидели в засаде, хорошо замаскировавшись. В кустах трое сливались полностью с их ветками и мелкими листочками, двое лежали под песком в нескольких метрах от подозреваемого, прикрываясь бревном. Ещё четыре человека, включая, меня расположились в небольшой рощице, в пятидесяти метрах от него. Он простоял неподвижно не меньше пяти минут. Вообще не двигался. Но вот, приняв решение, он пошёл к задней двери фургона.

Как только он взялся за ручку на двери, я отдал приказ о захвате. Пока мы добежали от нашего укрытия до фургона, он успел покалечить двух моих бойцов. С виду мелкий, а на деле юркий, опасный, как король крыс. Брыкался он бесстрашно, нам никак не удавалось его вырубить и обездвижить. Пришлось навалиться на него всем гуртом. Описания такого примитивного способа задержания опасного преступника ни в одном руководстве не найдёте. Нам удалось его прижать, нацепить пару наручников, связать, но не вырубить. Он получил не один десяток ударов, но не получил ни синяков, ни рассечений. Мы пострадали намного сильнее, чем он.

У детей, его жертв, не было шансов, они попадали в цепкие руки смерти. Представляю весь их ужас. В машине мы обнаружили детский труп. Об одном жалею – надо было его там кончить. Когда его везли, он всё не успокаивался – вертелся, изгибался словно червяк. Мы положили его на пол, а сверху придавили. Ему на спину сели сразу два самых дюжих моих бойца и всё равно он бился до самой камеры…

Пока она ехала домой, в голове Ольги продолжали звучать заевшей пластинкой повторяющиеся раз за разом слова Котова – "Надо было его там кончить. Надо было его там кончить. Надо было его там кончить…". – Может быть, они врезались ей в память, потому что звучали диссонансом в устах спокойного, много повидавшего на своём веку, сильного, изначально доброго мужчины. – "Там кончить" – "Надо было".

Именно Котов ей помог окончательно понять и принять – "Каракурт мошенничает. Обманул всех врачей. И вовсе он никакой не сумасшедший. Ну конечно! Он идеальный объект для эксперимента! Нашла!".