– Нон лимитус хоминус долбоёбус! – баба Капа покачала головой.
– Эт чё? – не понял Саша.
– Нет предела человеческой глупости. – перевел Артем. – Латынь типа.
Саша пожал плечами, что означало: пусть так, зато на свободе.
Вся троица напряженно вслушивалась. Лифт достиг первого этажа. Двери открылись. И сразу же, снизу, громким эхом на весь подъезд, раздался испуганный женский вопль:
– Ах ты ж еб@ный ты н@хуй!
Голос принадлежал не кому-нибудь, а Ольге Семеновне, профессору кафедры русского языка, преподавателю в гуманитарном ВУЗе, почетному члену местного филологического кружка, почитателю великих писателей-классиков, ревностному стороннику чистоты и красоты русской речи.
Баба Капа хихикнула: что и требовалось доказать, а то постоянно исполняет из себя высококультурную – куда бы деться! Правильно пел Юрочка Хой: «Все как будто бы святые, а приди к любому в дом, через каждые два слова каждый лОжит матюгом!»
Вся троица на цыпочках спустилась на пару этажей. Замерли, напряженно вслушиваясь.
Звук вытаскиваемого из лифта тела. Хлопки по щекам. Нечленораздельное мычание. Стоны.
– С вами все в порядке? – взволнованный голос Ольги Семеновны.
– А что это было? – голос участкового звучал удивленно.
– Я не знаю! Я вошла, подошла к лифту, двери открылись, и… вижу вас! На полу. Что случилось?!
– Я вошел, значит…
– Так. И?
– Вызвал лифт, поднялся на шестой.
– Так. Дальше.
– Дальше? Вышел и… не знаю… тень перед глазами, потом удар в подбородок… и… вот вы.
– Это нападение на представителя власти! – голос профессорши звучал уверенно. – Говорите, на шестой поехали? Это Капитолина Алексеевна. Ее выходки!
Баба Капа поджала губы: вот сук@!
– А зачем Капитолине Алексеевне меня бить? – удивился участковый.
– А потому, что вы ей надоели! Вы же ходите постоянно к ней, воспитательные беседы проводите, учите уму-разуму, вот она и решила все изменить таким кардинальным способом. Это она, я уверена. В нашем доме только двое таких отмороженных: баба Капа и кот с четвертого этажа. Ну, кот вас ударить не мог, а вот Капитолина Алексеевна – вполне. Ужас, а не бабушка!
Баба Капа покраснела. Артем тихонько хихикнул, Саша согласно хмыкнул.
– Вот и сегодня вы же к ней направлялись?
– Да, Бойцова вчера мусор на машину высыпала. Да еще щедро так, на крышу, на капот. И картофельные очистки в выхлопную трубу напихала. Хозяин машины, с пятидесятой квартиры, в окно видел. Напрямую побоялся ей сказать, мне пожаловался. А что жаловаться?! Сам виноват – машину прямо возле мусорных баков поставил, перегородил. В общем, оба хороши!
– Ну вот видите! – воскликнула Ольга Семеновна. – Поднимайтесь! Давайте помогу. Вы к ней?
– Конечно!
Кряхтения. Щелканье кнопки. Двери открылись. Шаги. Закрылись.
Баба Капа повернулась к Саше.
– Подставил меня, сучонок! – громко и торопливо зашептала она. – Везет тебе, времени нет, так бы уже давно твой холодный труп пинала! Вали отсюда!
Саша с облегчением выдохнул.
– Про Машку забудь! – пригрозила баба Капа. – Сунешься сюда, грызло набок сверну! И участковому скажу, кто его в табло приголубил. Ты все понял, дефективный?
– Да, да! – горячо закивал Саша и чувством добавил. – Спасибо, баба Капа.
Развернулся и побежал вниз по лестнице, счастливый, что так легко отделался.
– А ты, – она посмотрела на Артема. – Внизу Машку жди. Нефиг тебе у меня светиться. Лишние вопросы только. Одна буду отбиваться.
Баба Капа решительно выдохнула и побежала наверх.
***
– Артем?! – удивленно воскликнула Маша. – А что ты тут делаешь?
– Привет! – улыбнулся он, вставая со скамейки. – Тебя жду.
– Зачем?! – спросила она, хотя в голове вертелась совсем другая мысль: где же ты был, гад, все это время?!
– Честно? – он заглянул в ее синие, словно весеннее небо, глаза. – Соскучился.
Маша смутилась. Было приятно и неожиданно. И чего скрывать: она тоже скучала. Скучала по человеку, которого видела только один раз в жизни.
– Пойдем, я тебя чаем угощу! – улыбнулась она.
– Маш, тут такое дело… – замялся Артем. – Я у бабы Капы побывал. История целая, сейчас расскажу…
***
На шестом этаже участковый облазил все, заглянул за мусоропровод, в ящики для картошки. Позвонил в дверь квартиры, в которую ему по долгу службы приходилось наведываться чаще, чем хотелось.
– Здравствуйте, гражданка Бойцова. – козырнул участковый.
– И тебе не хворать! С чем пожаловал?
– Вы одна?
– Да. Это уже стало преступлением?
– Разрешите, я гляну?
– Глянуть-то я тебе разрешу, только на каком основании?
– На меня было совершено нападение, несколько минут назад, на вашем этаже. Ударили.
– Да ладно! – ужаснулась баба Капа. – И кто?
– Вот это я пытаюсь выяснить.
– Это не я, – сказала бабуля и добавила тихо. – К сожалению.
Осмотр квартиры ничего не дал. Участковый выглядел расстроенным. Бабе Капе вдруг стало его жалко. Получил ни за что неизвестно от кого. Жалко. Надо как-то успокоить человека. Она вытащила из шкафчика бутылочку наливки.
– Тебе успокоиться надо, – она поставила бутылку на стол.
– Я при исполнении! – участковый сделал слабую попытку возразить.
– Когда это мешало российским ментам? Не ломайся, присаживайся. Сейчас закуску соображу…
***
– … волнуюсь я за нее, – закончил рассказ Артем. – Надо же что-то делать!
Маша успокаивающе подняла ладони:
– Артем, не волнуйся. Баба Капа разрулит, такой она человек! Пойдем лучше прогуляемся. Я тебе расскажу и о Саше, и о ребенке. И о том, как докатилась до такой жизни. И ты о себе расскажи, мне интересно.
***
Участковый сидел за кухонным столом. Рубашка расстегнута, галстук ослаблен, рожа красная, глаза в кучу. Наливка оказалась слишком слаба для бравого блюстителя закона (как он выразился – компот для малышей), поэтому в ход пошли стратегические запасы бабы Капы в виде пары бутылок коньяка. Коньяк был недорогим, но пах коньяком и штырил тоже по-коньячьи.
– Я мечтал стать космонавтом, – глядя в окно хмельными глазами, сказал участковый. На начинающем темнеть небе проступали первые звезды.
– И что помешало? – баба Капа забивала в трубку табачок. – Голова в скафандр не пролезла?
– Детские мечты, – отмахнулся он. – А возможно, я был бы неплохим космонавтом. Вы как считаете?
– Трудно сказать, – она раскурила трубку. По кухне поплыл бодрящий запах ментола – баба Капа любила экспериментировать с табачками различной крепости, мЕшки и вкуса. Красивое колечко сизого дыма зависло над столом. Участковый, глупо хихикая, потыкал в него вилкой. Ей стало смешно: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы своих не наделало!
– Ой, классно! А еще можете? – в восторге зажмурился он.
Баба Капа выпустила еще одно кольцо, следом другое, побольше. Третье. Четвертое. Участковый смотрел завороженно.
«Хорошо, что ты не космонавт, – мысленно вздохнула баба Капа. – Такие как ты открывают форточки и дергают стоп-краны, даже там, где их нет».
Вдоволь насмотревшись, налил бабульке и себе.
– Ad astra! – торжественно сказал он, поднимая стакан. – К звездам!
Выпил залпом.
– Per rectum! – подхватила баба Капа. – Через жопу!
Участковый подцепил кусок домашнего сала, отправил в рот. Жуя, формулировал в мозгу вопрос. Бабулька выпила, запыхтела трубкой.
– Капитолина Алексеевна, а какая у вас была мечта в возрасте шести лет, а? – наконец спросил он.
– Обеспеченная старость, – невозмутимо ответила старушка.
***
Они гуляли по вечерним улицам, взявшись за руки. Со стороны – обычная влюбленная пара, каких тысячи.
– А я так и не женился, – рассказывал Артем. – Встречался с девушкой, но там не сложилось. Разные мы оказались. Я для нее был слишком… приземленным, что ли.
– В каком смысле? – Маше было интересно.
– Да как тебе сказать… – Артем остановился, повернулся к ней. – Хотелось обычных человеческих радостей: семья, дети, отпуск вместе. А ей подавай драйва, веселья, тусовок. От мыслей о детях ее вообще крючило. Я не спорю, она имеет на это право, это ее жизнь, но мне с ней оказалось не по пути. В общем, расстались, по нормальному, без скандалов. Лариса легкая в этом плане. Встретил недавно, у наших общих знакомых. Так, поболтали ни о чем. Она замужем пять лет, но, судя по всему, разочаровалась. На развод подала. Мужа вроде Сашей зовут.
– Тоже Саша? – улыбнулась Маша.
– Тоже! – он вдруг притянул ее к себе. Она обвила его шею руками.
Мимо шли люди, мельком поглядывая на парочку, целующуюся под фонарем. Вот молодежь пошла – ни стыда, ни совести!
***
Едва Маша и Артем вошли в арку, как увидели возле дома столпотворение: тут были и просто незнакомые прохожие, и соседи. Все, задрав головы, с интересом смотрели на раскрытые окна шестого этажа, откуда доносилось веселое:
От рюмашки хмурый день светлей,
От рюмашки в небе радуга проснётся…
Подели-и-ись бутылкою своей,
И она к тебе не раз ещё вернётся!
Кто-то подпевал, кто-то приплясывал, кто-то молча слушал. Всем было весело, кроме Ольги Семеновны. Она, недовольно поджав тонкие губы и поправляя очки, слушала и раздражалась. Больше всего ее бесило то, что не последнюю скрипку во всей этой вакханалии играл участковый – ее последняя надежда приструнить неугомонную Капитолину Алексеевну.
– Браво! Браво! – толпа ликовала, изливаясь в аплодисментах. На балконе появились виновники торжества. Баба Капа в черной бандане с черепами, участковый с гитарой и фуражке набекрень. Они стояли домиком, не совсем трезвые.
– Еще! Просим! – гремела толпа. Пьяный участковый – явление привычное, а вот поющий пьяный участковый – это совсем другое дело!
Участковый приложил руку к груди, поклонился, отчего фуражка, вращаясь и сверкая кокардой, полетела вниз, на газон. Он проводил ее взглядом, махнул рукой, что означало: да и х..й с ней! Выпрямился, на пухлом и добродушном лице блуждала блаженная улыбка. Волосатые пальцы ударили по струнам.
Раз в одной из европейских стран
Пробежал по городу кабан.
Он бежал и хрюкал на ходу -
Все искал какую-то еду-у-у!
Толпа внизу, пританцовывая и покачивая в такт головами.
«Мало тебе по еб@лу настучали, мусорок!», – со злостью думала Ольга Семеновна, морща свой интеллигентный нос.
Маша, смеясь, повернулась к Артему.
– Ну вот, а ты беспокоился. Баба Капа все разрулила. Пойдем ко мне чай пить?
Год спустя…
Двери такси открылись. Артем помог выйти Маше, бережно держащей в руках сверток. Баба Капа уже встречала у подъезда.
– Баба Капа, а вот и наша маленькая Капитолина! – объявил Артем.
Сверток перекочевал в руки бабы Капы. Старушка с умилением смотрела в маленькое личико.
– Имени другого не нашлось? Совсем без воображения, предки? – поинтересовалась она у стоящих рядом молодых родителей.
– Хорошее имя! – воскликнула Маша. – В честь хорошего человека!
– Прогиб засчитан, – с улыбкой проворчала бабка, отдавая ребенка.
Из окна четвертого этажа наблюдал кот Аполлинарий.
«О, еще одного киндера притаранили. Ща будет ночами визжать! Хорошо, что я сваливаю из этого шапито!».
Он повернулся и посмотрел на свою хозяйку. Глафира Аркадьевна паковала вещи, готовясь к переезду в деревню….
Знакомство с дедом
– Прошу тебя, давай без своих шуточек! Дед этого не оценит.
– Ладно, без шуточек, – вздохнул Максим, прижимая телефон плечом к уху. Он стоял перед зеркалом и примерял галстук.
– И еще! – голос Ольги звучал требовательно. – Ни слова о коммунистах, советской власти, генсеках, Партии и тому подобное…
– А это тут при чем? – удивился Максим. – Я даже и не собирался!
– На всякий случай! Его отец, мой прадед, из раскулаченных. Отсюда и нелюбовь к большевикам.
– Понятно… – вздохнул Максим. Взгляд упал на красную рубашку. Надеть, что ли?
Родители Ольги, геологи, погибли давно, Оля тогда была совсем маленькой. Ее дед, Семен Борисович, воспитал внучку один, подарив ей всю свою любовь, пусть суровую и немногословную, но очень искреннюю. Другими словами, во внучке он души не чаял и очень за нее беспокоился, поэтому когда Оля сообщила, что встречается с молодым человеком, он немедленно, в категоричной форме, потребовал его пред свои очи. Должен же он знать, что там за проходимец такой? А в том, что неведомый ему какой-то там Максим был проходимцем, у Семена Борисовича не было никаких сомнений. Старик был въедливым, ехидным, подозрительным и крайне неуступчивым. Короче, беда…
***
При первом же взгляде на старика, Максим понял: его ненавидят. Колючий взгляд серых глаз сверлил в упор, прожигая в нем дыру и окончательно руша надежду установить контакт.
– Максим! – он протянул руку.
– Горький? – нахмурился дед. Протянутую руку он просто проигнорировал.
– Нет, Морозов.
– Павлик? – с угрозой спросил дед.
– Говорю же, Максим! – воскликнул Максим, вспоминая про своего старшего брата, которого звали как раз Павлом.
– Деда! – Оля пыталась спасти положение. – Это Максим, про которого я тебе говорила. Хороший человек.
– Ну, это сомнительно, – хмыкнул дед. – Ладно, проходи. Посмотрим, что ты за фрукт такой…
Дед исчез в комнате. Оля ободряюще подмигнула Максиму.
– Проходи, – шепнула она.
В комнате ждал накрытый стол. Максим робко присел рядом с Ольгой, напротив деда.
– Водку пьешь? – спросил Семен Борисович.
Максим застыл. Вот это подстава. Скажешь «да» – автоматически попадешь в разряд алкоголиков, скажешь «нет» – в категорию больных, а то и сволочей.
– По праздникам только, – неуверенно ответил он.
– По каким? – наседал дед.
– Новый год… – начал Максим и запнулся: почему-то вспомнились лишь праздники, так или иначе имеющие коммунистическую подоплеку. Подумав, понес всякую околесицу. – День грибника, День оптимиста, День балалайки, День…
– Хватит! – дед аж ногой притопнул. Хмуро уставился на внучку. – Что за идиота ты привела?
Оля покраснела, дернула Максима за рукав.
– Достал уже со своими шуточками! – шикнула она.
А Максим и не думал шутить, ему вообще было не до шуток. Этот старый пердун Семен мать его Борисович вызывал у него беспокойство. Неуютное чувство, надо сказать.
За столом повисло молчание. Тягостное.
Семен Борисович взял старомодный хрустальный графин с водкой. Налил сначала себе, потом гостю. Молча выпил, занюхал горбушкой. Максим неуверенно последовал его примеру. Также занюхал хлебом и положил на тарелку. Дед хранил молчание, Максим тоже счел за благо помалкивать. Не потому, что молчание – золото, а потому, что так меньше шансов нарваться на грубость.
Дед снова налил, и снова сначала себе, а потом гостю. Оля тихо сидела рядом, не решаясь что-либо сказать.
– Давай, – дед поднял рюмку и опрокинул в рот.
– Да, за приятное знакомство! – дружелюбно подхватил Максим и выпил. Оля тем временем положила в его тарелку горячее.
– А кто тебе сказал, что оно приятное? – прищурился Семен Борисович.
«Что же ты мучаешь меня, старый?!» – подумал Максим.
– Ну как же, Семен Борисович? Вы родной дедушка моей невесты, и мне очень приятно с вами познакомиться, – начал он, но тут же скис под холодным взглядом старика.
– Невесты, говоришь? А кто тебе сказал такую несусветную глупость, что она выйдет за тебя замуж? Иль ты сам, своим скудным умишком, допер?
– А вы против? – насторожился Максим. – Вы даже меня не знаете.
– А мне и знать ничего не надо! – рявкнул дед. – Я и так вижу, что ты проходимец и белоручка!
– Деда! – жалобно пискнула Оля.
– Помолчи, – дед на нее даже не взглянул.
– Интересно, а почему это я проходимец и белоручка? – поинтересовался Максим. Вена на виске часто запульсировала – верный признак сильного волнения.
– А кто ты есть? Ручки беленькие, волосики прилизанные. Мужик должен быть мужиком! И чтобы дом построить своими руками мог, и лошадь в телегу запрячь, и бабу свою защитить, если потребуется!
– Какую телегу? – раздраженно спросил Максим. – 21 век сейчас!
– Про телегу, это я так, образно. – нетерпеливо отмахнулся дед. – Вот ты мне скажи, какова твоя профессия?
– Я менеджер ВЭД в логистической компании! – торжественно отчеканил Максим.
– Ипать мои лапти! Столько слов, и все непонятные! Я же говорю: проходимец! Когда человеку нечего скрывать, он и выражается ясно!
– В смысле?
– В том самом!
Максим в отчаянии вытер испарину со лба: дед тащил из него жилы нещадно!
Старик молча налил. Выпили.
– Вы, дорогой Семен Борисович, судите даже не разобравшись, – осторожно начал Максим, чувствуя, как зашумело в голове от выпитого. – Вы ничего обо мне не знаете, чем я живу, чем интересуюсь…
– Будто я не знаю, чем интересуется нынешняя молодежь! – отрезал дед. – Только и могут, что дрыгаться в этих своих, прости Христос, дискотеках, нажравшись всякой дряни!
– Наркотики не употребляю. Водки вот могу выпить, и то в хорошей компании. Как сейчас, например, – Максим налил деду, потом себе.
– А ты, я смотрю, прямо ужом тут извиваешься передо мной, все угодить пытаешься, – ядовито вставил дед.
Максим чувствовал, что устал. Молча выпил. Затем налил еще. Снова выпил. Оля испуганно пододвинула к нему тарелку и толкнула в бок: закусывай давай!
– Все нормально, дорогая! – слегка заплетающимся языком ответил Максим и в упор посмотрел на старика.
Достал ты меня, старый!
– А водку ты горазд жрать! Алкаш, что ли? – спросил старик.
Старый, гнусный, мерзкий трухлявый пень! Ты одолел уже!!!!
– Ага, потомственный. У меня все родственники алкаши, что же мне отставать от них? Гены, знаете ли! – мстительно ответил Максим, наливая себе и ему.
Старик насупился.
– А давайте-ка, дорогой Семен Борисович, мы с вами выпьем? А потом споем? – нагло предложил Максим.
Глаза деда смотрели с враждебным любопытством. Оля толкнула жениха в бок, но было поздно – Максима понесло.
– А ты, милая моя, в мужские разговоры не лезь – мягко сказал Максим, прикладывая палец к ее губам. Взял рюмку, стукнул о край рюмки деда и выпил. – Ух, хорошо пошла!
Дед вопросительно посмотрел на внучку: с какой конюшни ты его привела?!
– Так, а теперь песня! Душа требует! Хотите мою самую любимую? – Максим встал, качаясь.
– Ну уж изволь. Позабавь старика, – усмехнулся дед, скрестив руки на груди.
Максим громко покашлял. Зачем-то поклонился. Затем тихо, дирижируя вилкой и фальшивя, начал:
«Неба у-у-утреннего стяг,
В жизни важен первый шаг.
Слышишь, ре-е-еют над страною-ю-ю
Ветры я-я-яростных атак!»
Оля охнула, схватившись за голову, глядя как дед побагровел. Максим во весь голос взорвался куплетом:
«И вновь продолжается бой,
И сердцу тревожно в груди-и-и.
И Ленин такой молодой,
И юный Октябрь впереди!
Максим пел, воздев руку с вилкой в потолок. Левую руку картинно приложил к груди. Хоть сейчас отливай в бронзе и ставь перед каким-нибудь сельским ДК.
«…И Ленин такой молодой!
И юный Октябрь впереди!»
– Вон!!! – заорал дед, в бешенстве сметая посуду со стола, – Пошел вон из моего дома!!!
***
Максим сидел скамеечке и курил. Настроение было отвратительным. Старик просто вытолкал его за дверь, обложив матом.
Зря он так с ним, конечно. Тем более, Оля предупреждала – не любит дед коммунистов, плохие воспоминания! А он взял и специально надавил на больную мозоль!
Максим не успел побыть ни октябренком, ни, тем более, пионером, о чем даже сожалел. Он вспомнил, как его старший брат Павел однажды пришел из школы, гордый – куда бы деться, и на его шее алел галстук. Плакали все! Громко плакала мама, вытирал скупую мужскую слезу отец, рыдала от счастья бабушка. Один только дядя Леня, мамин брат, не плакал. Он был старым сидельцем, весь синий от наколок, битый и перебитый лагерной жизнью. Советскую власть он не приветствовал, но с удовольствием отмечал, что сидеть при социализме – приятно.
Мысли Максима вернулись в действительность.
«Да он сам виноват! – мысленно оправдывался он. – Я-то тут при чем?!».
Хлопнула подъездная дверь. Вышла Оля, присела рядом с ним.
– Оля, прости, – виновато начал Максим, взяв ее за руку. К его удивлению Оля расхохоталась.
Он непонимающе уставился на нее. Оля просмеялась, вытерла слезы и погладила жениха по щеке.
– Дед тебя обратно зовет.
– Зачем? Вилы наточил?
– Извиниться хочет. Знаешь, я первый раз в жизни слышу, чтобы дед признал свою неправоту. Пойдем, не бойся!
***
Максим вошел в квартиру с опаской.
– Семен Борисович, – начал было он. Но дед неожиданно протянул ему руку и дружелюбно улыбнулся в густую бороду.
– Проходи, Максим. Ты меня, старого, извиняй, подозрительный я стал. А ты молодец! Умыл старика, умыл. Оригинально. Я долго смеялся потом. Уважаю!
Повернулся к сияющей внучке.
– Оля, я там побуянил немного. Поставь новые тарелки мне и твоему будущему мужу!
В рассказе использован фрагмент песни "И вновь продолжается бой" (музыка: А. Пахмутовой, слова: А. Добронравова).