Зотов, ты на дне! Слышишь?!
Накидываю пальто и спускаюсь на улицу. Само собой, Яну сейчас я трогать не буду. Прогуляюсь пару кварталов, охлажу голову. Если она у меня есть. Впечатление, что вместо неё давно стоит футбольный мяч, пинаемый обстоятельствами из стороны в сторону. Внутри – вакуум. Никчемный и удручающий.
Ты на дне, дружище… Ты на дне…
* * *
Ночные бдения привели к тому, что утром я чихал и кашлял, будто глотал снег горстями, закусывая льдом. Планы повести Мию на каток, а потом в развлекательный центр полетели к черту. Точнее, должны были воплотиться без меня. Родители с огромным удовольствием поехали по перечисленным пунктам с внучкой. Я остался лежать пластом в своей комнате. Алина – в спальне Сони. Снова отказалась «светиться» в городе.
Не хотел её видеть, поэтому продолжал пялиться в пустоту. Но спустя несколько часов всё же поплелся в кухню, чтобы выпить чаю и принять оставленные мамой лекарства. Зашибись. Послезавтра возвращаться на работу. Прекрасный видок.
В коридоре все же сталкиваемся. Алина скупо кивает и опускает голову. Кривлюсь от очередной демонстрации отношения ко мне. Снова в крови начинает бурлить злость.
С кружкой в руках возвращаюсь в спальню и растекаюсь по кровати. Даже чай не допиваю, снова рубит от слабости. Когда распахиваю глаза, мне кажется, я уже в бреду. Алина рядом со мной…
– Я стучала.
Ан нет. Настоящая. Живая. На расстоянии вытянутой руки.
– Антонина Ивановна звонила, они очень хорошо проводят время. Встретили твоего дядю, тот уговорил их поехать на шашлыки.
Все еще находясь в полудреме, я опускаю и поднимаю отяжелевшие веки, пытаясь сфокусироваться на ней.
– Который час, вообще?
– Уже восемь вечера.
Чуть не присвистнул. Это я проспал весь день?.. А толку? Тело ломит еще сильнее. Делаю над собой усилие и приподнимаюсь на локтях. Вся ситуация довольно странная. Что Алина могла забыть здесь, если ей ненавистно одно мое присутствие?..
Ответ становится очевидным, кода замечаю на тумбочке поднос с дымящейся тарелкой. Заглядываю в лицо девушке и непонимающе щурюсь. Она ловит мой взгляд и заговаривает:
– Я так поняла, они останутся с ночевкой. Твоя мама попросила проследить, чтобы ты поел. И выпил таблетки.
Ухмыльнулся. Идиот. А я, было, подумал…сама…
– Алина, не надо переступать через себя ради просьб других людей. Особенно в нашей ситуации. Особенно – когда я тебе неприятен, и ты меня боишься.
– Я тебя не боюсь.
Спокойное возражение заставляет меня хрипло расхохотаться. Ловлю недоумение в выразительных глазах и вскидываю брови:
– Малыш, да ты вздрагиваешь, когда я в миллиметре от тебя…
– Это другое, – бьет словами, оставаясь невозмутимой, ведь не отрицала, что неприятен ей, – я тебя не боялась ни тогда, ни сейчас. Ешь, пожалуйста. Я сварила немного супа, тебе нужно употреблять больше жидкости.
Возможно, мне бы радоваться этой новости – не боится она… Но чувствую дикое отторжение, ибо страх из человека в какой-то степени искоренить легче, чем стойкое убеждение в никчемности другого человека.
Буравлю прямую спину, пока покидает помещение своей размеренной походкой. На ней будто высечено «Не подходи».
Прикрываю глаза и сглатываю мерзкий привкус безысходности.
Нет уж, прости, но так я дальше не вытяну. Либо мы поставим точку, либо я сдохну прямо здесь и сейчас.
Наплевав на слабость и недомогание, встаю с постели и иду за Алиной, которую застаю в кухне, убирающей поверхность стола. На секунду невероятная мысль о том, что сестра косвенного убийцы Сони сейчас в нашей квартире и варила для меня суп, сбивает с толку.
– Оставь это, – практически рявкнул, – посмотри на меня.
Девушка отложила тряпицу на раковину и развернулась, ладонями опершись о бортики мойки. Прямой выжидательный взгляд скрестился с моим гневным. Распирает от переизбытка плещущихся в груди противоречивых чувств. Как же мне хочется встряхнуть ее и одновременно…приласкать, защитить, уверить, что ничего ей не угрожает…
– Почему ты не сопротивлялась тогда? Почему не попыталась меня оттолкнуть? Скажи!
Я так напряжен, что цежу слова, а из-за севшего голоса они звучат в ушах собачьим лаем. Сверлю ее, пытаясь уловить малейшее изменение на лице. И нечего. П*здец. Ничего. Скала!
Взрываюсь, горю в Геенне огненной, пожираю себя изнутри.
А она безмятежна.
Как?
– А это что-нибудь изменило бы? – вкрадчиво и тихо.
– Может, и изменило бы. Понимаешь, Аль? – с горечью.
– Ты хочешь сказать, я сама виновата, что дошло…
– Нет! – перебиваю резко. – Нет!
– Об этом бессмысленно говорить. Приляг, ты бледен.
Потрясенно наблюдаю за тем, как она покидает помещение. Когда до меня доходит, что это не глюк, а реальное отступление, следом направляюсь в Сонину комнату. Девушка вздыхает, мол, опять?..
– Алина, – протягиваю предупреждающе, – гештальт закрывают. Я хочу понять! Черт! Я на подсознательном уровне допустил столько косяков, будто специально давая тебе пути отступления…будто просил воспользоваться каждым последующим промахом и лишить себя этих мук… Аль, я же не в себе был! Ты могла применить любой шанс, начиная с торгового центра. А дальше, когда ты уже сбежала, почему не рассказала отцу, он бы меня мигом привлек к ответственности! Я же знаю, что ты несколько недель жила дома, пока не исчезла. Ты должна была наказать, отплатить за все, что с тобой произошло… Почему?! Я, сука, все время об этом думаю и не понимаю! Чуть не сдох от мысли, что ты могла сигануть с любого моста, не справившись с ситуацией. Или наглотаться таблеток, вскрыть вены… Я ждал расплаты, а ты решила подарить мне милость. Почему?! Неужели…подставила себя, чтобы защитить брата, имя которого всплыло бы в этой истории?! Зная, что он виновен!
Наверное, только сейчас, выплескивая эту бурю, я вдруг отчетливо осознал, что фактор ее смерти являлся для меня самой ужасной частью.
– Кто сказал, что Размик виновен?
Будто хлыстом по свежим ранам. Что?..
– Гештальт закрывают, но и прорабатывают его, когда это уместно, понимаешь? У тебя своя правда. Повторюсь: не вижу смысла это обсуждать… – продолжила, пожав плечами.
Я просто взревел.
– Алина! Алмаст! Именно Алмаст! Поведай мне свою правду!
Бесконтрольно приблизился, не прерывая зрительного контакта, заставив ее неуклюже плюхнуться на кровать, и навис сверху, дыша огнем.
– Хватит этих загадочных игр, просвещай.
Голова немного кружилась и от голода, и от слабости, и от дикого стремления хотя бы немного держать себя в руках. Мышцы ныли от потуг, грудная клетка шумно поднималась и опускалась. А она продолжала молчать. Сидела, подставив лицо моему горячему дыханию, и пронзала ясностью глаз, в которых действительно не было страха… Но было кое-что поинтереснее. Зарождающаяся ответная злость. Я видел. Видел ее в глубине. Пусть внешне Алина и бесстрастна, но у меня получилось ее растормошить.
Ну, давай же, девочка, не разочаруй. Верю в твой потенциал…
Будто прошла целая вечность. Она сидела, я нависал над ней. Непрерывный визуальный накал, нарастающая тяжесть. Коротнуло. Еле поверил, когда, наконец, эти губы разомкнулись и воспроизвели звуки:
– Ты угрожал мне Дианой. Я знала, что она, в отличие от меня, не справится. Хотела оградить от психологической травмы. Это правда, существовали лазейки, благодаря которым можно было бы сбежать. Но где гарантии, что все не повторится? Ведь я изначально не понимала, что именно происходит, и почему ты так жесток. А решение смогла принять только после того, как догадалась, кто ты. Я пыталась поступить так, чтобы ты не пострадал ещё больше… Мне близка пережитая тобой боль, потому что…можешь мне не верить…но и сестра, и брат, и я – каждый по-своему пытался справиться с потерей Сони…
– Не смеши, – презрительно скалюсь. – Твой брат женился спустя несколько месяцев…
– А ты? Ты не женился спустя несколько месяцев? Так переживал, что я покончила с собой, что сделал Яне предложение?..
Ох*еть. И вот ее я считал блаженной?
На лопатки. Без всяких усилий.
Отшатываюсь. Прохожусь ладоням ото лба по всей шевелюре, потерянно треплю волосы.
– Знаешь, чем мой брат отличается от тебя? Твоя сестра его любила и была с ним добровольно, причем, инициатива исходила именно от нее. Я не умаляю участия Размика. Констатирую факты. Он сходил с ума от того, как закончилась жизнь этой светлой девочки. Пьянствовал, убивался. И женился только из-за настояния отца, желающего вывести сына из этого состояния. Допустим, ты не стал вникать в суть, похитил и изнасиловал меня из мести. Дальше я забеременела. И здесь история повторяется. Согласись, я тоже могла пойти на аборт. Когда покинула тот домик, я не знала, что жду ребенка! Меня хотели заставить избавиться от него. Но вместо этого я сбежала. От тебя. От папы. И Соня…могла. Вот что меня снедает! – кажется, Алина уже кричала. – Мы подошли к самому интересному – к выбору. У каждого из нас была своя роль и сделанный выбор.
– Соня была ещё малышкой, она испугалась, – выскальзывает изо рта глухо, пока таращусь на плачущую Алину.
Она уже и плачет?
– А я не испугалась? – вскакивает и подлетает, тыча указательным пальцем в меня. – Ты соображаешь, каково это – ждать ребенка от насильника? А не от любимого мужчины, как она?! Тем более что о беременности Сони мой брат даже представления не имел. А ты хотел меня…нас…убить. Так ненавидишь Размика? Считаешь, сам чем-то лучше него?! Столько лет ходишь, записав его в убийцы, и не ищешь правды? Почему? Так легче? Твоя сестра не может быть ни в чем виноватой? Не хочется верить в такой расклад? Потому что она твоя кровь? А как же стечение обстоятельств? Как же справедливость? Повторяю: почему ты не искал правды, скажи? Почему ни разу за те три недели моего заточения и сейчас, за прошедший год не спросил меня, что и как было? Зачем столько времени вынашивать план мести и…губить себя в первую очередь? Ответь же! Как ты смел…
И тут выдержка покидает ее окончательно, и девушка начинает рыдать взахлеб. Опускает руку. Её трясет, словно в лихорадке. Зубы стучат, тело одолела мелкая дрожь. Я хочу помочь ей, но не могу пошевелиться. Будто, если прикоснусь к ней, меня шандарахнет током… Но не эта мысль меня останавливает. А то, что она бы не хотела этих прикосновений…моих прикосновений…
Как и в прошлый раз, словно по щелчку прихожу в себя, до этого находясь под волнами гипноза.
Резко подаюсь вперед, сгребая её в охапку. Прижимаю к сердцу. Картина полугодичной давности повторяется, но на этот раз всё обстоит в разы серьезнее. Её всхлипы отражаются во мне болезненными осечками острых кинжалов. Я так хочу успокоить Алину… Но как? Если сам и являюсь источником этих терзаний…
– Ты понимаешь, что она просто сглупила? Соня…солнечная девочка… А ты взял и осквернил её память своим поступком… А твои родители? Чего ты хотел? Чтобы мой отец тебя поймал и посадил? И этим добил бы таких замечательных людей… Как они любят, как переживают… Ты не ценишь! Не подумал о том, как они будут жить, если и с тобой что-то случится. Эгоист! Циник!
Я стискивал её всё плотнее, соглашаясь с каждым словом. Стискивал и медленно соображал. Алина…не вырывается…а сама жмется сильнее. И сокрушается не о себе. Обо мне…моих родителях…
– Аль… – получается почти неслышно, безбожно тихо, на издыхании, – что значит, пыталась поступить так, чтобы я не пострадал ещё больше? Объясни, малыш…
– Не называй меня так! – взбрыкнула, но я её остановил. – Потому что ты дурак! Как ни крути, моя семья имеет отношение к тому, что произошло с твоей сестрой. Ты был зол и действительно неадекватен. Говорят, власть портит людей. Но это не так. Людей портит и искажает именно боль. Мне хватило ума понять, что ты не соображаешь, что творишь. И становиться еще и причиной твоего окончательного падения я не хотела… Череды случившихся до этого трагедий было достаточно по самое горло!
Кажется, девушка вдруг осознала, в чьих руках находится, потому что дикой кошкой стала вырываться, превращая наши объятия в поле боя. Я пытался остановить, но в результате неловкого движения свалился на пол, группируясь на ходу, чтобы защитить её от возможных ударов. Не чувствовал – ударился ли сам? Всё существо было сосредоточено на насыщенной шоколадной глубине этих глаз, оказавшихся в результате падения аккурат напротив моих в ничтожном сантиметре. Так, что наши носы соприкасались кончиками.
– Тебе в пору бы сжечь меня за всё, понимаешь?.. Я так злюсь, что ты сосредоточила всю расплату в себе… Алина… Нельзя брать на себя чужую ответственность…
Не шевелится, даже не моргает. Мой шепот будто вгоняет обоих в транс. Смешивается её боль, моя боль, наши мучения, годы безнадежности, колючего холода, мрачного густого отчаяния. Я смотрю на неё и вижу человека, который страдал весь этот период наравне со мной. Каждое слово о Соне сказано ею с таким трепетом и неподдельной тягой утраты, что во мне вновь всё переворачивается. Последний слой плотины прорывает. Неужели…Алина переживала за нас всех…больше, чем за себя? Сумасшедшая.
Неповторимая сумасшедшая. Таких не бывает. Где здоровая доля эгоизма?..
– Ты горишь, – девушка выводит меня из затянувшегося транса, – тебе надо в постель…
Синхронно приподнимаемся, но я её не выпускаю, несмотря на попытки отстраниться. Сажусь так, чтобы держать Алю в кольце своих ног, а ладонями фиксирую мокрые щеки. Столько всего хочется сказать, но горло сдавливает волнение.
Боже мой…
Вглядываюсь в неё… Меня накрывает тремором. Сердце заходится в бешеной гонке.
Я вижу свет! Я, мать его, вижу свет в том самом конце тоннеля. Она – мой свет. Мой ориентир. Мой знак Свыше. И наказание, и отпущение. Благословение.
И если Бог существует, в чём я сомневаюсь после смерти Сони, то Он притаился в каждом взмахе этих ресниц и в глубине безмятежного взгляда. Укрылся в безупречной улыбке и мягком голосе, который сочится по всему нутру слушающего, когда она говорит, и вплетается золотыми прочными нитями под кожу, заряжая тысячами импульсов.
Я не понимал, что в Алине особенного, не считал её ни красавицей, ни роковой обольстительницей. Нет в ней ничего особенного. Нет.
А вот и сюрприз!
Я искал какие-то «особенности», и это было тропинкой в тупик, потому что нет таких элементов! Она вся, просто сама по себе особенная. Вся. Волшебная. Неземная. Самородок. Исключение из правил. Сотканная из света. Я этот свет изначально принял за зло, потому что всё неизвестное пугает, а теперь осознал, как мечтал в нем согреться…
– Отпусти меня, пожалуйста…Дима…
Ну, вот как у неё получается, а? Как? Секунду назад её монолог варил меня в кипятке, вынуждая трепыхаться в агонии. А сейчас впервые сказанное «Дима» бросает в экстаз. Как маньяк, наслаждаюсь нежными переливами тембра и смакую, перекручивая в голове.
Большие пальцы на её щеках приходят в движение, словно щетки стеклоочистителя автомобиля стирая соленые дорожки.
– Не могу, малыш. Не могу… Ты мне так нужна…
За мгновение до того, как наши губы соприкоснутся, Алина успевает закрыть свой рот ладонью, округлив глаза в ужасе. Я натыкаюсь на этот барьер и хмурюсь, не получив желаемого. Но реакция девушки мигом отрезвляет. Я в этих зрачках практически прочитал: «Зотов, какая же ты скотина».
Будто рушусь своим на её лоб и издаю протяжный стон.
– Прости…прости…прости… Боже, я такое чудовище, я так виноват перед тобой. Перед Мией. Перед родителями. Яной… В погоне за толикой мнимого успокоения и заживления этой кровоточащей раны я поставил себе ещё парочку смертельных порезов. Аль…я жрал себя изнутри, я с ума сходил, вспоминая, что творил с тобой… Ведь… – замотал головой, зажмурившись от остроты раскаяния, – ты нетронутая, такая чистая, а я…тебя…запачкал… Пожалуйста, ударь меня. Всади нож. Сделай, что угодно, чтобы наказать… Не принимай это смиренно… Умоляю!
Будто обезумел, схватил девичьи ладошки и стал хлестать себя по лицу. Выпал из реальности. Хотел расплаты от рук девушки. Хотел её ненависти. Злости. Чтобы указала мне моё место, чтобы не смел…желать близости… Потому что уже всё – я пропал.
– Дима! Дима, пожалуйста!
Алина снова рыдала, и на сей раз её взгляд выражал сильнейший испуг. Сколько времени я изводил нас обоих в этом неадекватном состоянии?
Резко отпрянул. Отполз. Поднялся. Пошатываясь, поплелся к выходу. На пороге обернулся. Она обняла себя за плечи и свернулась, спрятав лицо в коленях. Плечи подрагивали, но шум плача приглушала поза. Сломленная, беззащитная, напуганная. Снова я автор её терзаний.
Ноги не держали. Зашёлся безбожным кашлем и всё же доковылял до кровати. Влил в себя остывший суп наполовину, чтобы смочить пересохшее горло и не идти за водой. Откинулся на подушки, выдохнув. Веки смежит.
Но я видел свет…
Господи, я видел свет…я знал, что есть путь из этой ранее непроглядной тьмы.
И у него есть имя.
Глава 21
Никогда прежде проблем со сном у меня не было, организм работал, как налаженный механизм тех же часов. Даже в дни, когда я находилась в плену, усталость и эмоциональное истощение брали своё. А теперь я уже неделю не могу впасть хотя бы в крохотное забвение. С того момента, как вернулась после дня рождения Дмитрия… Димы. Наверное, на подсознательном уровне я больше не захочу ездить в эту квартиру, которая стала для меня местом пыток. Второй раз за полгода я непозволительным образом выплеснула копившиеся чувства… И исключительно из-за этого искусного манипулятора. Что это дало нам обоим? По крайней мере, пока мы не говорили о прошлом вслух, сосуществовать было возможно. А после…такого…я не знаю, как с ним общаться. Как общаться с Яной, которая отныне всё знает? Будем пересекаться на каких-то мероприятиях Мии и вежливо молчать или… Дима сказал, что с ней всё будет улажено. Я не интересовалась исходом, но переживала, как его жена будет относиться…к нему?
Точно сумасшедшая. Правильно нарёк меня в бреду, хлеща моими ладонями по своим щекам.
Только…как объяснить, что это свойство моего характера? Такое не искоренить в тридцать один…почти тридцать два. Проживаю события вместе с другими, пекусь об их благополучии, если знаю, что от меня что-либо зависит.
Да, черт возьми, да! Я же знала тогда, что он не выберется из созданного самим же болота, если я не сбегу. Почему не облегчить страдания человеку, если есть такая возможность? В моей жизни всё равно это мало, что изменило бы. А Диму спасло бы. И это не беспочвенная глупая жертвенность, а попытка установить адекватную шкалу справедливости. Такова я.
Еще с лета, с первой поездки, когда Мия познакомилась с дедушкой и бабушкой, упоминания о моей семье не дают покоя. У Дианы сын… Мурашки по коже. У нашей малышки теперь есть свой малыш… А как поживает ребенок Размика? Или, может, их уже несколько?.. Что с мамой?.. И…с отцом? С окружением, друзьями?..
Загибаюсь под тяжестью этих дум. Зачем Дима разбередил мою душу? Какие гештальты? К чему они, если это ничем не поможет? Я создала свой спокойный маленький мир, нашла центр вселенной в дочери, жила в умиротворении и согласии с собственным нутром…пока не появился он. Желание подарить Миюше счастье иметь обоих любящих родителей сыграло со мной злую шутку. Я думала, это будет что-то сродни партнерских отношений ради благополучия Мии. Но…всё выходит из-под контроля. Он ступает туда, куда даже себе я запрещала заглядывать.
Мне больно… Господи, мне так больно! Потому что я начала оглядываться! Вспоминать! Содрогаться! Прошлое – это не альбом с фотографиями. Не в моем случае. Это выжженные мосты, на горячих углях которых я стараюсь балансировать. Нет сожаления о том, что сделано. Но от этого не легче!
Если раньше моя обыденность состояла из дочери, работы, друзей и мыслей о Гарике…то теперь, после второго разговора с Димой я просто сама не своя. Тени прошлого и грозовые тучи над настоящим и будущим терзают меня сутками напролет. Мне такое совсем не свойственно. Почему рядом с ним я становлюсь такой дикаркой, яростной и неконтролирующей эмоции? Как у него получилось уподобить меня себе? Как?..
Впрочем, мы будто поменялись местами. Когда Дима звонит поговорить с Мией, я вижу, насколько мужчина гармоничен, безмятежен и радостен. Его голос приобрел какую-то новую нотку. Что-то типа тайного знания, ведомого только ему. Это жутко раздражало. Меня! Раздражало! Боже! Я и раздражение? Но, увы! Этот человек вызывал именно стойкое чувство раздражения, да. Которое я, опять же, переняла от него!
Почему? Хороший вопрос. Буду честна хотя бы с собой. Я боюсь. Точнее, опасаюсь его, потому что он вызывает неумолимые перемены в моей размеренном существовании своим неадекватным поведением. Эти взгляды, какие-то признания, откровения…будто я что-то значу для него, а это не так. Дима – среднестатистический современный циник, живущий в своё удовольствие, которому не мешает даже наличие жены. Не мне рассуждать и судить, его личная жизнь не моя головная боль. Яна хорошая девушка, да и умная. Не думаю, что она не в курсе. Раз они ещё вместе, значит, обоих это устраивает. А если это и удивляет меня, то лишь мои проблемы. Вслух я говорить об этом не стану. Так вот, зачем ему, шикарному по всем параметрам мужчине в самом рассвете сил, такая простушка, как я? Риторический вопрос. У меня только один вариант – чувство вины переросло в какую-то неправильную эмоцию, и Дима не знает, как её считать, переводя это…х-м…в симпатию?
Какой бред.
Схожее чувство нереальности возникало, когда я думала о Гарике в самом начале. Но нас хотя бы связывают годы «дружбы», есть общие воспоминания положительного ключа, а еще…он терпеливо ждет, когда я «созрею». Но Дима? Здесь мозг дает сбой, образовывается гулкая пустота. Ни единой точки соприкосновения. Поэтому и склонюсь к выводу, что это глупость, которая вскоре пройдет. Надеюсь.
Спустя две недели адского режима без сна я обратилась за помощью к снотворным, решив, что так дальше нельзя. Долго ли вытяну? Надо брать себя в руки и возвращаться к прежнему ритму. Без картинок прошлого.
Спустя ещё несколько недель убедилась, что человеку всё под силу, если он этого захочет. Весна была уже в разгаре, март подходил к концу, солнце радовало частыми визитами, что, пожалуй, тоже способствовало моему восстановлению. Не люблю мрачную погоду без теплых лучей. Снова время двигалось в нужном направлении, появилась размеренность и привычная суета на работе, после которой я посвящала себя дочери.
За этот период мы виделись с Гариком максимум раза два. Он то уезжал, то приезжал, но теперь оставался всего на пару дней, затем отсутствовал долгое время. Наши встречи проходили на нейтральной территории. Странно, но мужчина ни разу не изъявил желания побывать у меня или же отвести к себе. Когда приходил момент расставания, прижимал к себе и шептал, что терпение на исходе. Мои щеки пылали, ибо я осознавала, что в один прекрасный момент такой темпераментный красавец просто утащит меня в «пещеру», поставив точку в своеобразных подростковых играх. Сколько можно зажиматься без продолжения? Прошло так много месяцев, а Гарик не давит, но пытается подтолкнуть к выбору.
Я понимаю, что пора. Звать под венец никто меня не станет, по крайней мере, именно сейчас. Но здоровые взрослые отношения – это пожалуйста. Только…я, видимо, какая-то неправильная, потому что не представляю себя вот в таких «взрослых отношениях». И корю за это. Инфантильность? Возможно. Страх? Однозначно. Сомнения? Безусловно. Но в таком случае надо делать выбор: либо прекратить, либо перейти на новый уровень.
Возможность предоставилась в следующий его приезд. Середина апреля была полна сюрпризов в виде переменной облачности и кратковременных осадков. Не холодно, конечно, но прохладно. Гарик обещал отвести меня на какую-то возвышенность, обнаруженную им в ходе работ с месторождениями. Сказал, оттуда даже можно разглядеть малюсенький участок моря. Хотя, как, если оно настолько далеко?.. Любопытство, волнение и робость одолевали меня всё сильнее и сильнее. Может, хотя бы в этот раз я решусь?.. Поддамся его чарам, позволю себе это «грехопадение»?
По графику два на два, установленному с недавних пор, как у нас всё же появилась вторая девочка-кондитер, мой выходной совпал с календарным, и это была удача, поскольку Лена была дома, и я могла оставить ей Мию. У Зельки ближе к выпускным в школах всегда был аврал, поэтому тут никаких надежд. Мы договорились, что подруга после своего шоппинга зайдет за малышкой, а я свободно отправлюсь на свидание. Поскольку Гарик обязательно настоит на походе в ресторан, что стало ритуалом, я всё же облачилась в простое приталенное платье по колено, соорудила бесхитростную прическу и нанесла легкий макияж – вновь спасибо Лене, подарившей подходящий набор на Новый год. Сборы заняли у меня от силы минут сорок, после чего я направилась в кухню проверять готовность выпечки, которой решила побаловать всех моих любимых девочек.
Когда раздалась трель звонка, я по привычке взглянула на настенные часы. Ого, никогда ещё Елена Прекрасная не укладывалась в обговоренный срок, всегда являлась хотя бы с двадцатиминутным опозданием. Но это отлично, успеем выпить кофе перед моим уходом.
Дверь открывала с широкой улыбкой. Которая сползла тут же.
– Привет. Сюрприз.
Дима сделал шаг в квартиру, положил пакеты на пол и сам закрыл за собой, потому что я продолжала пялиться на него в полном оцепенении.
Он тоже беззастенчиво прошелся по мне, отчего я съежилась, почувствовав, как отмирание начинается с внезапного приступа тахикардии.
Это было нечто невероятное, ибо железное полотно снова дернулось, и на пороге образовалась запыхавшаяся Лена с кучей покупок и дочкой за руку. Как только она подняла взгляд и заметила моего нежданного гостя, округлила глаза и выпалила:
– О, авиатор в авиаторах! Драсти.
– Привет.
На шум выбежала Мия. С радостным возгласом бросилась отцу на шею, чем и спасла положение.
– Господибожемой, ну нельзя же быть настолько сексапильным. Ты посмотри на его кожанку, обтягивающую эти мышцы. Бабоньки, караул!
– Лена, – практически стону от этого шепота в ухо, – прекрати…
– Да ладно тебе, – пожимает плечами, откладывая ношу и снимая ботинки, – ты всё равно занята своим Гариком, а я просто высказываю мысли вслух. Скажем, абстрактно, как об актерах, которые недосягаемы, но представить себя на месте героини – дело святое.
Хорошо, что нас никто не слышал, поскольку товарищ пилот был занят дарением подарков сразу обеим девочкам.
– Какой предусмотрительный и чуткий, зараза, – протягивает с восхищением подруга.
От греха подальше оповещаю всех, чтобы мыли руки и устраивались в гостиной. Сама иду ставить чайник и варить кофе.
– Аль, ты куда-то уходишь?
Ложка в руках тут же звякает об стенку джезвы, когда раздается его голос за спиной. Сюрприз удался, это однозначно.
– Да. Лена побудет с Мией. Я вернусь попозже.
– У тебя свидание…с ним?
Что-то в мужском тоне заставляет меня развернуться на сто восемьдесят и вздернуть бровь.
– С Гариком.
Лицо Димы приобретает маску непроницаемости и бесстрастности, хотя в воздухе ощутимо нарастает напряжение. Васильковые глаза сощуриваются, после чего он твердо произносит:
– Я останусь с дочерью, очень соскучился. И дождусь тебя.
– Я же сказала, что вернусь поздно, – повторяю с нажимом.
– Ты сказала, что вернешься попозже, – парирует.
И меня опять накрывает волна жесткого раздражения от того, как мужчина невозмутим и непробиваем. Какого черта? Это моя личная жизнь! Она его не касается, и я не понимаю скрытого недовольства.
– Значит, оговорилась. Я вернусь очень поздно.
Уголок его рта дернулся. Всего лишь на мгновение. Он кивнул, но почему-то не сдвинулся с места. Так мы и стояли, всматриваясь друг в друга, пока не зашипел кофе. Я тут же развернулась и выключила конфорку. Вообще, чтобы напиток был истинным, его следует по классике доводить до кипения три раза. Именно доводить, а не кипятить. Но я люблю с пенкой, которая остается густой только в начале, исчезая при дальнейших манипуляциях. Разливаю по чашкам, чувствуя прожигающий взгляд.
Да что ж такое?! Чего не уходит?!
– Я помогу.
Это так странно, когда мужчина норовит разделить с тобой тяготы быта. Так уж вышло, что в моей прошлой жизни это считалось прерогативой исключительно женщин. Сложно привыкать к обратному. Хотя…вот Темир делит с Гузель хлопоты, но не помню, чтобы носил поднос с кофе или чаем. Про Валеру и вовсе молчу – того в быту я не видела…
А Дима…даже в день своего рождения без какой-либо просьбы пришёл в кухню и предложил матери свои услуги. Я помню. Но, правда, не привыкла.
Забирает из моих рук обе чашки, а я поджимаю пальцы и держусь за края блюдец так, чтобы мы не контактировали.
– Спасибо.
Пока я заваривала детям некрепкий чай и разводила его водой комнатной температуры, вошла Лена:
– Может, ты останешься? Хорошо сидим.
– Поверь, мне с ним не так весело, как тебе. И я уже обещала Гарику.
– А толку? Всё равно ничего опять у вас не выйдет. Как пенсионеры поболтаете, поедите и разъедетесь по домам. Совратить тебя у него не получится…
– В этот раз получится.
Поднимаю голову и заглядываю в ошарашенные глаза подруги. Да. Я тоже удивилась, услышав это признание, слетевшее с моих же уст. Похоже, я сделала окончательный выбор.
– Да ну на…
– Лена.
Нецензурная лексика приветствовалась, когда мы были наедине. Само собой, наши дочери уже успели познакомиться с этой областью русского языка в детском саду, но не стоит повторять ещё и дома.
– Ну, с Богом! – она подняла руки вверх, сжав кулачки. – Бельишко хоть красивое надела? Дай глянуть?
Закатываю глаза в бессилии и улыбаюсь. Обожаю её. Поднимет настроение, даже если оно на дне. Вручаю ей детские кружки и указываю на выход. Сама иду следом, взяв свою чашку. На столе уже расставлены тарелки с угощениями, девочки играют новыми игрушками и в процессе откусывают лакомства, а Дима сидит с кофе, закинув ногу на ногу, и наблюдает за теми.
– Ты надолго приехал? – спрашиваю, присаживаясь в кресло.
Переводит на меня пронзительный взгляд. К этому я тоже ещё не привыкла.
– Я взял отпуск. Почти до конца июня здесь.
Из этого следовало два вывода. С Яной у них действительно всё хорошо, раз так. И я буду лицезреть его каждый день на протяжении двух с половиной месяцев. Почему нельзя давать им отдых, как всем нормальным людям?.. Откуда эта роскошь в семьдесят суток?..
– О, а давайте семьями съездим на озеро? Давно же хотели, вот и повод. И выходные у тебя теперь нормальные, Аль.
Стесняюсь спросить, это какими семьями?..
– Можно, – коротко соглашается Дима. – Я как раз на машине приехал.
– А Евгению Александровичу не нужна его машина? – опешила, зная, что тот без автомобиля никак.