Мужчины. Панк-рок о сексе на одну ночь

– И мужчин… Не зацикливайся. Ты в Диснейленде людей. И заниматься с ними сексом даже не самое интересное занятие.

Я знала, что он имеет в виду. И все-таки все, что было сейчас между нами, казалось мне настолько волшебным, великолепным и особенным, что остальные красивые мужчины – последнее, о чем я думала сейчас. Комментарий о количестве других женщин кольнул. На его месте я, как говорит Скарлетт О’Хара, подумала бы об этом завтра, а не бросалась такой фразой в голую девушку, которая лежит перед тобой.

– Сейчас было бы здорово выкурить сигарету…

– Оставайся тут, я найду.

Он ушел, я выдохнула, натянула трусы, шубу, ботинки и вылезла из палатки. Над полем вставало солнце, разрисовывая в розовый облака. На часах было четыре двадцать три. Нам оставалось спать два часа. Макс вернулся от костра с сигаретой и поджег ее мне.

Я сидела на корточках и смотрела на рассвет. Фестиваль еще даже не начался. А у меня уже произошел лучший секс за год. Ну что ж, главные гештальты закрыты.

Засыпаешь под звуки музыки – под них же и просыпаешься. Я вытащила вату из ушей и с ужасом осознала, что все проспала. Когда вышла на поляну, ребята уже мыли тарелки после завтрака. Я под шумок схватила все необходимое для декора и пошла делать искусство из нашего деревянного туалета. Вышло и правда роскошно: поставила большой ночник, зажгла в нем свечу, выловила декор от предыдущих жильцов поляны: покрашенную в фиолетовый цветную капусту на железной ножке, воткнула в нее благовония, нарвала полевых цветов и замутила вазу из жестяной банки. Оставалось только положить туда книг, газет и релакс-музыку поставить! Эта красота даже продержится какое-то время, но потом мухи возьмут свое.

Рита была в восторге и предложила завершить сей храм уединения репродукцией Климта. Прибивая огромный холст строительным степлером к стенам, я смеялась над собой. Полтора года назад мы целовались с Романовым в Вене на фоне этой картины. Теперь я в Калуге украшаю ей сортир. Чудесная метафора на судьбу наших отношений.

Следующим заданием было помыть ковры с прошлого заезда. Нам достался последний, самый грязный. Мы обильно купали его в нашем душе, как Петров-Водкин купает коня, и терли всеми щетками и гелями. Кеша, хедлайнер нашего кэмпа по упоротости, рассказал, что это нам с «конем» еще повезло, потому что предыдущий был полностью запачкан спермой.

Что до Макса, фиаско с моей стороны не произошло. В состоянии всеобъемлющей любви, где по сто раз в день обнимаешься с каждым участником разрастающейся семьи, словить «волну простоты» было легко. Правила моногамии здесь не работают. Никто не осудит тебя ни за какой душевный порыв. Однако фиаско произошло со стороны Макса. Не я сделала вид, что ничего не было. А он. Макс в буквальном смысле стал меня сторониться, вплоть до того, что не смотрел мне в глаза.

– Ты как, ок? – спросила я его, выловив в палаточной зоне.

Последнее, что мне хотелось, – это париться сейчас насчет какой-то херни. Обними он меня с утра и скажи «доброе утро» – я радостно пошла бы проживать фестиваль дальше.

– Да, а ты? – он задал этот вопрос, продолжая уходить.

Было бы здорово прямо после этого забить на него и отстраниться, но я уже, сама того не понимая, присела на эмоциональные качели. Он стал играть в классическую манипуляцию. Проявлять интерес – потом тотально морозить. И при всем моем желании сказать тебе, что я прохавала эту херню и не повелась, было не так. Мне как будто стало нужно получить от него какую-то окончательную аккредитацию. Убедиться, что я особенная. И нет, улыбки остальных пацанов и мое собственное мнение о себе – это все было неважно. Важно было, чтобы Макс снова обратил на меня внимание. В любой другой ситуации наше общение закончилось бы в тот же день. Но мы приехали на десять и жили в одном лагере. Он был везде. Я не могла выйти из игры. Мне оставалось попытаться выиграть – а значит, спасти свое моральное состояние и насладиться фестивалем.

Вечером мы совершили традиционный рейд до соседних лагерей. Меня снова притянуло в общество Макса, только на этот раз с другим настроем. Я пыталась сыграть в «я в порядке, и мне вообще нет дела до тебя». На удивление, получалось. Парни угощали меня какой-то крепкой настойкой, я много шутила, и Макс моментально среагировал:

– Только посмотрите, что с нами за женщина! Что за великолепная женщина! Умная, красивая, смешная!

Я глядела на него как на человека с биполяркой.

Понимал ли он, что делает? Играл ли специально? Ведь глупым его не назовешь. Естественно, мне временно полегчало. Прошел очередной бриф и «вечерний мокрый». Ребята разлеглись на деревянных палетах друг на друге, заняв все свободное место. Макс достал какого-то дешевого пойла из своей машины и применил его по отношению ко всем желающим. За одной бутылкой шла другая, мы пели песни под гитару, пока я не поняла, что никто из нас не может уже вспомнить правильные аккорды. Макс откланялся, чуть не упав, и пошел спать. Я с тоской проводила взглядом еще одну потенциально хорошую ночь, но заставила себя сидеть на месте ровно. На двадцать минут заставила. Нет, я с полной уверенностью просто шла в темноте до своей холодной мокрой палатки, но задержалась на полпути у его. Ладно. Я просто скажу. Просто скажу…

– Максим?

– Да?

– Можно поваляться с тобой?

– Коне-е-ечно!

На радость и удивление мне, он прозвучал воодушевленно. Я еще не успела лечь, когда он сказал:

– Слушай… У меня неудобно, давай может сразу к тебе?

По уже сложившейся классике мы полностью разделись, легли и заняли исходную позицию «он сзади». Я искренне думала, что мы будем спать. Макс еле вязал лыком. И все-таки было весело. Мы катались по всей палатке, снося к чертям мой идеально распределенный по образам гардероб. Переворачивая вещи, я уже не понимала, в каком из четырех углов нахожусь. Он бросил меня на одежду и впился ртом между ног. Я не сдержала стона, пытаясь нащупать смазку в вещах и путаясь в нераспакованных колготках. Они нелепо шуршали подо мной.

– Ты там что, ешь «Чокопай»?

Краткий пример того, каково это – трахаться с кавээн-щиком.

Я засмеялась в голос. Почему-то женщины смеются над шутками мужчин, которые им нравятся, как-то дополнительно задорно. Ты не можешь это контролировать.

– Тише! Разбудишь соседей!

– Если мне кричать нельзя, дай хоть нормально посмеяться!

Где-то в перерыве он сообщил мне что-то типа:

– Почему вы, женщины, так любите мудаков?

– Я не люблю.

– Но я же мудак.

– Ты считаешь себя мудаком?

– Конечно.

– Какой кошмар. Я не распознала…

Закончилось тем, что я случайно обкончала весь его зеленый вязаный шарф, который он принес в качестве подушки, и хотела позаботиться о его оргазме. Мы продолжали, когда он остановился со словами:

– Я уже ничего не чувствую и не кончу. Это как пальцем трахаться…

Время было пять. Справедливости ради, я вообще не понимаю, как он еще был жив. Пацаны хуярили на стройке весь день, а спал он два часа. Макс упал трупом на спальник и уснул в моей палатке. Я кое-как поместилась рядом и обняла его голого.

Из динамика раздался голос нашего технического директора:

– Дорогие друзья! Мы начинаем новый день! Давайте попробуем проснуться!

Я открыла глаза и увидела, что Макс ушел, кое-как нащупала косметичку и поплелась умываться в лагерь. За эти несколько дней у всех нас было уже столько душевных разговоров, объятий, такое сближение и чувство семьи, что сложно было поверить, что это не вся программа. Что сюда еще приедет две тысячи людей, что будут новые истории…

А куда же без них.

Я подошла к лагерю ровно в ту секунду, когда Костя тоже только вылезал из вэна. Я считала по нему все за одну секунду. Не нужно было следов засосов или торчащих из кармана женских трусов. Все было абсолютно ясно по его довольному и отсутствующему лицу. Оно было таким говорящим, что я просто в голос засмеялась.

– Ничего не говори… Я потом все расскажу.

– Ага. Я тоже. – Я виновато и с ухмылкой посмотрела на него.

– Сидр в вэне?

– Сидр в вэне!

Не буду рассказывать, что мы в том самом вэне обсудили, скажу только, что Константин провел прекрасный вечер и был очень счастлив и рад.

Увидев, что на кухне все схвачено, я воспользовалась моментом и отправилась к реке. Заходя в нее каждое утро голой, я обновлялась, очищала себя от прошлого дня и начинала новый. Вот бы всегда была рядом такая речка, куда можно упасть, смотреть в небо и болтать со Вселенной… Затем отправилась в душ вместе со своим нижнем бельем и зеленым шарфом Макса.

Тем временем Макс успел намочить свою огромную зеркалку, поставить у костра миску с хохломой, насыпать туда риса, затолкать отдельно каждую часть фотоаппарата и поставить табличку с красиво вычерченным: «ПОМОЛИМСЯ». Сам он сел рядом в кресло с несчастным, но готовым ко всем невзгодам лицом, настоятельно прося не проходить мимо композиции неравнодушным и воздать в небо немного молитв.

Играл плейлист советских песен с современной музыкой. В динамике кроткий женский голос пел: «Первое свидание – долгое прощание, и ни в коем случае клятвы, обещания, скромное молчание, что-то большее, чем взаимопонимание» и «Сердце не зря дано, сердце любить должно». Закончив готовить суп, я уселась писать свои заметки и оторвалась, потому что услышала за собой звук вылетевшей из бутылки пробки. Повернулась, а там Костя застыл с вином.

– До-обрый вечер! – я сказала это как медведь-насильник из анекдота.

Это давно стало условным рефлексом. Слышу пробку – говорю «добрый вечер».

– Ох, Пахтусова…

Костя отлил мне немного белого в стакан и отправился на свидание. Еще один день, полный смеха и разговоров, заканчивался. Макса нигде не было, и я отправилась спать. На узкой дорожке по пути к палаткам я разглядела надвигающиеся на меня фигуры; это был он и другая девушка, с которой я еще не успела познакомиться. Судя по тому, как они шли в обнимку и задорно смеялись, это была его старая подруга. Он прошел мимо, не обратив на меня внимания.

Я вернулась в палатку, разделась, сделала подушку из шубы, застегнула спальник, насквозь мокрый от росы, и сняла с себя маску сильной и независимой.

Утро было с привкусом сожаления и проеба. Папа сказал мне не делать всего одной вещи: не терять моральный баланс из-за какого-нибудь мужика.

А я, похоже, тем самым и промышляю. Кто-то крикнул:

– Где?.. – и фамилию какой-то девочки.

– У Макса в палатке.

Зачем я это услышала?

Технический директор уже сказал: «Давайте попробуем проснуться», «Давайте попробуем встать» и «Давайте попробуем позавтракать». Я проигнорировала все три «будильника» и дождалась, когда в рупор прокричат: «Вставайте! Словесные предупреждения закончились – в следующий раз лид будет вас пиздить!»

Я оторвала себя от спальника. Голова гудела. В другие дни я спала в два раза меньше и употребляла в два раза больше, но именно это пробуждение показалось жестким. Спальник – мокрым. Утро – грустным. На завтрак и бриф я шла мимо палатки Макса, он собирался. Я захватила его шарф. Макс стоял ко мне спиной.

– Доброе утро…

Тишина.

– Доброе утро.

Тишина. У меня не было сил говорить громче, и я положила пальцы на его плечо.

– Ой! Ты меня испугала.

– Твой шарф…

– Ага!

Он продолжил заниматься своими делами. Это фиаско, братан. На завтраке я услышала, что Макс ищет «Мирамистин». Недавно подруга рассказала, что пользуется им после секса на одну ночь, чтобы не заразиться.

– А зачем, ты думаешь, у него такая длинная ножка? – спросила она тогда в ванной, глядя на меня, как на школоту.

– Ну пиздец… – подумала я и пошла чистить зубы.

Потом я увидела, что «Мирамистином» он моет ноги, а при свете дня стало ясно, что девушка, с которой он прошел вчера мимо, явно не про секс. Как бы то ни было – мне осточертели эти игры. Все утро он точно так же игнорировал меня и был предельно не заинтересован. Макс говорил с остальными, не встречаясь взглядом со мной, а на его голой груди сверкали блестки с моего лица. И тут:

– Пойдем, покажу че! – Он возник из ниоткуда за моей спиной.

– Я занята…

– Пойдем!

Я в десятый раз охерела, но все-таки пошла. Мы дошли до его палатки и развешенной на веревке одежды.

– Добро пожаловать на мой пляж! Проходи, пожалуйста! – Он убрал рукой кофту в сторону, как будто это за-навес.

Мы спустились по обрыву на маленький поддон из деревянной фанеры.

– Присаживайся! Вот!

Сам он завернул джинсы до колен и при этом почти по пояс залез в воду. Я своего рода мечтала остаться с ним наедине, только тогда он становился нормальным. Не на этот, сука, раз.

– Я тут сделаю персональный пляж! И буду звать гостей купаться!

Он запустил руку в воду, вытащил корягу и откинул в сторону. Затем соорудил полку из размокшей коряги и стал складывать туда камни, попутно рассказывая мне что-то. Но, как только я пыталась вставить хоть слово, он меня сразу осекал, причем довольно грубо. После слов: «А можно тишины?!» я разозлилась, взяла книгу, отвернулась от него и продолжила перечитывать потенциальный текст для выступления. Мне полагалось выступить в лагере с отрывком из своей книги. Макс продолжил как ни в чем не бывало что-то заливать. Я не реагировала. Он этого не стерпел. Ему нужно было внимание, и Макс решил провоцировать.

– Слушай, а можно я про тебя текст в свой канал напишу?

– Можно. – Я не отрывалась от книги.

– Опишу все твои нюансы, но имя другое поставлю?

– Да можешь хоть фамилию мою написать.

– Я бы никогда такого не сделал, – его голос вдруг кардинально поменялся на тихий и нежный.

Потом он снова продолжил что-то рассказывать, рассчитывая, что я и дальше буду слушать. Я же решила не вовлекаться и продолжить читать. Поняв, что на слова я больше не ведусь, он меня обрызгал.

– Ты совсем охуел?!

Я встала и ушла. А потом поняла, что этот пиздец так и будет продолжаться, если его не пресечь.

– Макс! – я сказала это настойчиво и резко. – Мне нужно с тобой по-дружески поговорить.

– Давай!

Хм. Даже не пришлось договаривать фразу с аргументами и просьбами выслушать. Странно. Я рассказала, что чувствую, сказала, что я эмоционально не самый здоровый человек и что то, что между нами происходит, весь этот стеб и эмоциональные качели меня разъебывают. И я бы уже ушла куда подальше, да уходить некуда. Сказала, что приехала сюда, чтобы мне было хорошо, и вижу два варианта дальнейшего развития событий: либо мы перестаем общаться вообще, либо он выключает эту хуету по отношению ко мне и старается меня не задевать. Он перебил меня, начав стучать себе пальцем по голове и уставившись мне в глаза. Сука, сейчас опять скажет какую-то гадость.

– Да ты тут!

Я не поняла. Он продолжил тыкать в голову пальцем.

– Ты тут, в головушке! 24 на 7! Для чего, ты думаешь, я тут устроил эту стройку? Я бы один так не старался!

Это прозвучало как внезапно хорошая развязка идущего к очевидному краху сюжета.

– Я в твоей головушке 24 на 7? – я повторила эти слова, как даун, потому что это было самое последнее из того, что, как я думала, он может сказать.

– Ну не постоянно… Вот сейчас я думаю об этой полке! – Он резко принялся увлеченно тереть бревно. – Я тебя понял. Извини меня. Я просто так общаюсь. Для меня общение – это дуэль. Кто кого сильней уколет. Я несколько лет провел в КВН. Ты знаешь, что такое КВН? Ты приходишь с материалом, который готовил месяц. Тебя слушают два героиновых наркомана и разъебывают твой текст так, что я чуть не суициднулся один раз, я не шучу.

– Это все здорово, но я так общаться не могу. Особенно если добавить к этому тот факт, что мы с тобой спали. Ты либо меня уважаешь, либо давай завязывать.

– Хорошо, я тебя понял. Я постараюсь так больше не делать.

Я попустилась. И решила рассказать, как приревновала его к лесбиянке.

– Хочешь, смешную историю расскажу?

– Давай.

– Короче… Сидим мы вчера с Костей в вэне…

– Мне отсосали на стоге сена!

Я замерла.

– Бля, прости, наверное, нельзя тебе было такое говорить! Я тебя опять обидел?

– Это было до или после меня?

– Прости, продолжай! Мы больше это не обсуждаем.

– Да уже обсуждаем… Ты же зачем-то решил, что мне нужно это знать.

– Я с тобой по-дружески поделился!

– Мы недавно сошлись с тобой на том, что с друзьями не спят.

– Это не имеет значения.

– Значит, после?

– До.

Он замолчал и опять стал серьезным. Потом снова вошел в образ.

– Если хочешь знать – она сосала не очень. У меня даже толком не встал.

– А вы друга друга хотели?

– Нет. Я думаю, мы оба делали этого больше ради прикола. Галочки.

– Ну вот и причина. Не было коннекта.

– Да. А у нас с тобой был.

Он впервые сказал это вслух, и я обрадовалась, что ему тоже так показалось, но сдержалась и отыграла циничную, коей он хотел видеть меня, чтобы ощущать со мной общность. Ведь сам он надевал именно такую маску.

– Ну в первый раз точно, второй навряд ли можно коннектом назвать…

– Я пьяным превращаюсь в кота! Сразу разгульным становлюсь. Извиняюсь. У меня вообще было мало женщин…

– Ну да. Ты сказал мне сразу после секса: «Здесь много красивых женщин».

– Ты знаешь… Я, когда ехал сюда, думал, что просто перетрахаюсь со всеми. А потом понял – а на фига. Я нашел, с кем у меня хороший секс, и больше мне не надо.

Этот диалог сработал своего рода примирением. Тем не менее вечером я снова отправилась спать одна; парни пытались закончить стройку всех объектов до утра, потому что на следующий день фестиваль официально начинался. Я еще не знала, что все происходящее до этого было легкой прелюдией к истинному КВН.

Наступило утро. Наступил фестиваль. Стройка закончилась, и мы из волонтеров превратились в отдыхающих. Впервые нас никто не будил в рупор. Я проснулась в одиннадцать, вышла на базу, умылась и стала сонно насыпать кофе в чашку, когда заметила, что Макс бегает по лагерю, как воодушевленный ребенок, и что-то всем говорит.

– Доброе утро, – сказала ему я.

Он сосредоточил глаза на мне, и его эмоции сразу изменились.

– Привет! – Он был на каком-то ажиотаже. – Где ты была?! Тут столько всего происходит! Пойдем!

Он схватил меня за руку и потащил за собой.

– Дай мне хоть сделать кофе…

– Какой кофе! Иди сюда! Смотри! Вот тут! Ты видишь? Смотри внимательно: видишь, где чашки стоят? Смотри, синие с синим; о, опасайся людей в черном, кстати. И вот если в белое одеты, значит, все в порядке, им можно доверять. Иди сюда!

Я начала смеяться. До меня дошло, что он отыгрывает бэдтрип. Наверное, Макс решил проверить, удастся ли ему изобразить, что он в измененном состоянии; получалось сносно, но он сильно переигрывал. Тем не менее мне было лестно, как он отчаянно играет концерт прямо для меня; я пила кофе и внимательно слушала его бред, улыбаясь и кивая головой.

– Все, Макс! Я верю. Завязывай.

Но он не завязал. Вместо этого с меня он перекинулся на других ребят. Он играл на грани. Если я к его дури уже подпривыкла, ребята будто впервые видели его как есть. Рома, парень, с которым я бы мечтала замутить, если бы он не был занят, сел на стул крутить самокрутку. Он строил маяк четверо суток, в том числе эту ночь, и порядком заебался. Макс стал заливать что-то Роме, и тот его резко осек:

– Чувак! Послушай! На фестивале я это готов принимать. Но у меня только закончился монтаж, и если ты сейчас не отъебешься – я ударю по лицу.

Рома – самый улыбчивый пацан кэмпа. Он не станет просто так реагировать фразами про набить морду. И тогда я, блять, поняла. Я поймала взглядом ближайшую рядом девушку.

– Погодите, он что, не прикидывается?

– Нет, Даш! Он с шести утра тут закатывает концерты! Он кидал предметы в общую кашу, нес какую-то чушь… Бегал как сумасшедший… Сплавил свой чемодан по реке со всеми вещами… Ни хуя он не прикалывается.

– Он что-то принимал?

– Мы не знаем! Он говорит, что нет.

Я уставилась на Макса. Он и дальше бегал по лагерю как заведенный. А где Астафон? Кажется, он у нас ответственный за бэдтрипы… Я огляделась. Его я не видела. Зато видела, что Макс сейчас тут всех ебнет. Он продолжал подходить по очереди к каждому из лагеря и что-то заливать. По лицам ребят я понимала, что они начинают терять терпение.

Оставить его я не могла. При всем том накопившемся списке вопросов и обид человек, ставший мне близким, тек крышей, и если я оставлю его сейчас позориться дальше – ничего экологичного из этого не выйдет.

Я обняла его за бедра и предложила пойти искупаться. Это был не первый раз, когда кто-то близкий ловит бэдтрип. Человеку в состоянии трипа можно в принципе предложить что угодно, главное, сделать это легко и придать интонации веселье. Сработало. Он радостно согласился. Я подумала, что, если искупать Макса, он протрезвеет. В любом случае нужно было уводить его от толпы. На первом пляже было море людей, и он, что было ожидаемо, их испугался. Я знала про другой пляж, повела его туда. Мы еле дошли. По дороге он увидел столбы, они были предназначены для разметки территории, на них были таблички, и Макс решил, что это похоронные кресты. Я еле провела его мимо столбов, и мы спустились к реке. Назло всему на поддоне лежал в говно пьяный, отключившийся мужик, Макса от этого стало загонять еще больше, и нам пришлось уйти. Из него потоком шла бесконечная информация. Он взахлеб рассуждал на самые разные темы, отвешивал мне комплименты. Несколько раз сказал, что любит, но что лифчик у меня от «Викториа’c Сикрет», а «Викториа’с Сикрет» – это не кул. Несколько раз он порывался удрать куда-то в лес. Далее его заинтересовал бассейн. Тут нас и нашла Настя, его подруга. Воспользовавшись моментом, я закурила.

Я еще в первую встречу считала в Насте то, что пыталась убить в себе. А именно – конченого эмпата, склонного влюбляться в нарциссов и психопатов с иллюзорной мечтой почувствовать себя нужной. Она ходила за ним тенью все четыре дня. У меня была уверенность, что они суперкенты из Коломны, хоть я и не верю в мужскую и женскую дружбу. И все же мое нутро чувствовало, что что-то здесь неладно.

– Макс. Ты в порядке?

– Да! Я в полном порядке, Насть!

Я почувствовала, как во мне просыпается животная ревность. Он – мой. Впервые мой днем, впервые чем-то со мной делится. Уйди.

– Макс, тебе надо поспать. – Настя смотрела на него своими большими рыбьими глазами.

Я докурила. Оставила бычок и подошла к ней.

– Что он принимал?

– Ничего, Даш. Он просто не спал двое суток.

– Не похоже на бессонницу, похоже на ЛСД. Ладно. Я отведу его спать. Положу к себе в палатку.

– Макс, тебе нужна какая-то моя помощь?

В этот момент повисла страшная пауза. Я почувствовала, что мы обе понимаем, что происходит. Кого он выберет? Ты или я?

Этот недоумок отвлекся от уточек в бассейне.

– Я буду в порядке, Настя!

– Хорошо.

Она развернулась в ту секунду, когда мне уже хотелось рычать. Мы снова остались наедине. Я закурила вторую, победную. Правда в том, что он довел меня до такого состояния, что мне уже было похуй. Я поступилась всеми правилами, скатилась в зависимость. От одного только присутствия рядом с ним я чувствовала себя счастливой. Мы направились к палатке. В лагере уже все были в курсе происходящего. Рита многозначительно поблагодарила меня за то, что я его ситтерю. Я чувствовала себя великим обманщиком. Теперь я как бы исполняла важную задачу. На самом деле я просто не могла быть где-то еще, кроме как рядом с ним…

Я затолкала Макса в палатку. Его нельзя было оставить ни на минуту. Он начинал раскладывать по палатке мои вещи в правильном, как ему казалось, порядке, мазать руки моим дезодорантом, складывать обувь в ряд. Я принесла ему каши, отбежала пописать, а когда вернулась – увидела, что Макс переложил всю кашу в чашку, воткнул в нее ложку, поставил в угол палатки, словно тотем, и снова увлеченно мазал руки дезодорантом.

– Ты вернулась!

– Вернулась…

Я залезла обратно в палатку, убрала кашу и принялась мыть ему руки влажными салфетками. Плюс был в одном: в этом состоянии у него просто не было сил язвить.

Он вообще слабо соображал, чем и с кем делится.

– Ты прикинь! Я переспал… – Он посмотрел на меня ТАКИМИ счастливыми глазами и перешел на шепот: – С писательницей!

– Ничего себе…

– Мне кажется, она обо мне напишет!

Выносить его безостановочную болтовню было непросто, но одновременно как-то, что ли, сакрально. Я несколько раз попыталась уложить его спать. Обнимала, укладывала, закрывала рот, надевала на глаза повязку для сна – все бесполезно. Он физически не мог отключиться. Мы обнимались, и он продолжал рассказывать мне все, что приходило ему в голову. Шел четвертый час. Становилось реально тяжело…

Не горжусь тем, что сделала дальше. Я решила, что есть последний способ его «устать» и выключить. А еще, пока мы будем этот способ применять, он наконец-то помолчит. Так и вышло. Мы занялись сексом, и на этот период я забыла, что он едет башней. А потом Макс будто бы даже заснул. Облегченно выдохнув, я вышла из палатки… Но уже через пятнадцать минут увидела, что он идет в чьей-то куртке с Ритой и Даней. Я догнала ребят.

– Что происходит?

– В медпункт его ведем. Они делают тесты на наркотики, посмотрим, что у него в крови. Дай бог, это что-то, потому что, если он просто поехал, – это куда страшнее.

Я думала о том же. Мысль о том, что я переспала и испытала чувства к психически больному человеку, не заметив, что он ку-ку, приводила меня в ужас. В палатке врачей перформанс продолжался. Писать в банку Макс отказался, сказал, будет только сдавать кровь. Кровь они не брали. Даня продолжал верить, что Макс ничего не принимал и все в порядке. Сидя на медицинской кушетке, я услышала, как он говорит врачу:

– У парня год секса не было. А тут его стало сразу очень много…

ГОД. Я в очередном ахуе уставилась на Макса. Он залипал с лицом отсталого, рассеянно глядя куда-то за горизонт. Медсестра тоже уставилась на Максима, будто бы оценивая, может ли воздержание свести человека с ума. Затем Макс попросил газированной воды. Добрая медсестра даже нашла ему где-то бутылку газировки. Макс задумчиво открутил крышку, затем сказал:

– Кажется, пора послать меня на хуй…

Набрал большой глоток воды и выпрыснул его прямо в лицо медсестре. Рыженькая девушка, одетая как бойскаут, с веснушками на все лицо и огромными круглыми очками, так и осталась стоять в изумлении. В этот момент я испытала старый добрый испанский стыд. Врачи дали ему таблетку снотворного, но она никак не помогла… Нам оставалось только отправиться ни с чем домой.

Я проситтерила Макса девять часов, и только когда он был сдан в руки Дане, почувствовала, насколько устала.

Самое время сходить в баню. Ах да! У нас была собственная баня, сделанная из веток и клеенки. Огромный шатер, печка и три деревянные лавки внутри. Кеша, то ли на отходосах от предыдущей эмки, то ли уже принявший следующую, решил присоединиться. Баня была, мягко говоря, к нам не готова. Еле теплая и задымленная, но я так замерзла и устала, что мне было все равно, задохнусь я там от дыма или нет. К моменту, когда я подошла со всеми банными принадлежностями, помимо Кеши там уже был мой любимый товарищ. Макс умудрился утопить все свои вещи. Его чемодан, лежащий на «пляже», сплавился по реке со всем содержимым, от кошелька до ботинок. За день он так заколебал весь лагерь, что из любимчика превратился в претендента на забивание камнями. Как минимум уже никто не хотел его спасать. Отдать ему свои ботинки означало, возможно, больше никогда их не увидеть, и Макс стоял босиком. Притащил огромный таз и принялся то ли стирать, то ли, наоборот, сушить одежду. Погода за последние сутки сильно ухудшилась. Мой ресурс на вникание в его истории и участие в перформансах исчез, я четко обозначила, что не хочу разговаривать, и улеглась на лавку поближе к печке. Макс перекинулся на Кешу. Передать его речь я не смогу при всем желании… Он звучал сначала адекватно, а потом снова переходил на полный НЕадекват. Мозги от этого вскипали. Мое безучастие не оставляло его равнодушным.

– Давайте водичкой польем вас… – с этими словами Макс вылил на меня половину грязного от веников ведра.

В ответ на что последовало много мата и грубое «не лезь ко мне».

– Конечно-конечно! Извиняюсь! Я лучше о Кеше позабочусь! Кеша! Давай! Закидывай ножки в тазик! Вот так! – Он пододвинул тазик к Кеше. – Кеша! Знаешь, как завоевать писательницу? Находишь все ее болевые точки и начинаешь по ним бить. Сначала проявляешь интерес, потом кладешь хуй, потом снова проявляешь интерес, несколько раз так повторишь, и она сама за тобой бегать будет! Главное, не обдолбаться ничем, Кеш, а то заебешь ее случайно… Кеш. Кеш, скажи мне. Ну теперь, между нами… Ты мне что-то давал?

– Нет, Макс. Я уже отвечал.

– А кто мне давал?

– Я не знаю!

Макс вздохнул и пошел дальше куда-то в темноту полуголый, а мы с Кешей изобрели систему, по которой можно-таки согреться: стали поддавать и сразу вставать в полный рост на лавку. Оказывается, весь пар тусовался под самой крышей. Тут в баню пришли пацаны со стройки. Среди них был Астафон, тот самый, ответственный за бэдтрипы.

– Где. Ты. Был?! – спросила я членораздельно.

– Ты про Макса? Я с ним пять часов провел еще до того, как ты проснулась… По полю его выгуливал. Потом уже не было возможности, мы строили весь день.

– Что это?! Как тебе кажется?

Правильный ответ мы все-таки узнали. Это была соль. Макс покурил ее из чьей-то трубки в другом лагере, думая, что там табак. Потому искренне отвечал, что не употреблял ничего тяжелого. Он просто не знал, что это не так.

Эмоциональные качели хороши для турецких сериалов и захватывают по юности. Именно они, рождающие неуверенность во взаимности, и являются залогом тех самых бабочек в животе. Но если по-взрослому – это всего лишь метафора к слову «стресс». Мы боимся потерять, и оттого так сильно хватаемся. Беда только в том, что хвататься изначально не за что. Ведь если эти самые качели остановить, если не летать из ярко-позитивного в ярко-негативный, увы, они не застрянут на «хорошем» сверху, а встанут в нейтралитет, где ты с удивлением заметишь, что за всем пестрым хвостом из манипуляций скрывалась самая обычная, еще и трусливая… жопа.