Источником всеобщего беспокойства был назначенный накануне новый префект, и в этот самый момент он благодарил руководителя аппарата префектуры за полный, обстоятельный доклад.
– Итак, – продолжил префект после краткой паузы в ожидании, когда уляжется деловитый шелест бумаг, – предлагаю перейти к последнему, но крайне важному вопросу нашей сегодняшней повестки.
Алексей Иванович прекрасно знал, о чем пойдет речь. Бурная хозяйственная деятельность предыдущего руководства вызвала нарастающее недовольство жителей. Теперь городская власть на каждом шагу спотыкалась о местных активистов и их не становилось меньше.
– Поэтому мы будем осуществлять постоянный мониторинг социальных сетей, – префект пристальным и строгим взглядом обвел своих смешавшихся подчиненных. – Каждый из вас, – уточнил он и, помолчав, добавил: – Лично.
К моменту, когда Алексей Иванович вернулся с обеденного перерыва, секретарь уже завела ему аккаунт в фейсбуке и вступила во все популярные группы окружной тематики.
– Чтобы подписаться на новые комментарии к посту, нужно нажать сюда, – секретарь щелкнула мышкой, и верхнем правом углу через мгновение появилось красное пятнышко с цифрой – уведомление.
Убедившись, что на данный момент все свои задачи выполнила, она, стуча каблуками, гулко удалилась. Некоторое время Алексей Иванович листал адресный перечень многоквартирных домов, предложенных управами районов к проведению капитального ремонта подъездов в следующем году, оставил на титульном листе документа свой одобряющий, витиеватый росчерк и, преодолев некоторое внутреннее сопротивление, сел читать, что пишут в интернете.
Бесконечная лента текстов и картинок гипнотизировала зампрефекта, будто извивающаяся хищная змея. Мягко и неспешно она отворила свою пасть и заглотила все мысли и чувства Алексея Ивановича, а вместо них десятки, сотни голосов врезались ему в мозг и шептали там, бормотали, постоянно требовали чего-то еле различимо. «Мы против стройки храма в сквере!» – вдруг вскрикнул один. «Управляющая компания рисует нам долги!», «А кто плитку укладывал? Таджиккиргизузбекспецстрой! Чего вы хотели?», «Уже три года инвалид-колясочник просит управу сделать ему пандусы в подъезде…», «За нынешнюю власть голосуют только глупые пенсюки!», «Расскажите, а кто справится лучше?», «Обладатель виллы в Лозанне внес проект об оскорблении патриотических чувств», «Во дворе поставили горку. Дети скатываются по ней прямо в фонарный столб», «Собачники не убирают за своими питомцами!», «Покрытие с краской представляет собой скользкий травмоопасный участок, люди падают и ломают себе руки и ноги…», «В парке нужны туалеты, кафе и комната матери и ребенка!», «Бедные краснокнижные птицы!»
Алексей Иванович очнулся. Рука на мышке замерзла и затекла. За окном уже стемнело, неслышно блестел дождь в свете фонарей. Здание префектуры опустело, только охранник проводил выходящего зампрефекта сонным кивком. И голоса. Они волочились густым, тяжелым шлейфом вслед, шебуршали у Алексея Ивановича за затылком и тут же начинали перекрикивать друг друга, стоило ему случайно выделить в общем хоре какой-то один.
– Нормально, – вздохнул он на вопрос жены, которым она обычно встречала его с работы. Большего говорить не требовалось: ей никогда не были интересны подробности его службы. Безразличной тенью она скользнула вглубь дома сервировать стол к ужину. Дочка уже несколько лет жила и работала за границей. Заводить любовниц Алексей Иванович считал опасным и расточительным. Поговорить было не с кем. Он лежал в кровати без сна и смотрел в темно-серый потолок, на котором плавным калейдоскопом проступали слова из тех, что преследовали его сегодня весь день. Какая-то тонкая и звонкая струна внутри зампрефекта нервно дрожала от этого многоголосого шепота. На секунду или две ему даже померещилось, будто все вокруг: и стены, и потолок, и кровать, и жена, тихо спящая рядом, – иллюзия, а сам он все еще сидит перед слепящим монитором в темном кабинете, и фейсбучная лента ползет бесконечно, протискивается через нежную пелену сетчатки острыми иглами чужих фраз. И что же все-таки реально было Алексею Ивановичу никак не уловить. Потом пришло воспоминание, как давно, сразу после института он был отправлен по распределению на свою первую работу – инженером в районный ЖЭК. Как похожая на бархатную земляную жабу дежурная Марина Валентиновна выдала ему пухлыми, когтистыми пальчиками ключи от подвала, и они с мятым сантехником Виктором Николаевичем пошли устранять протечку в старом доме на другом конце улицы. Они брели и шутили матерно меж собой, а ветер веял свежестью недавно ушедшей грозы и мокрая улица вся светилась голубым светом прояснившегося неба. Шел Алексей Иванович, легко ступая и широко улыбаясь, по той улице, пока его мысли наконец не перетекли в дрему.
Весь следующий день зампрефекта провел как в тумане. Реальность обтекала его, рассекаемая темной, бурлящей молвой демонов-голосов, обвившейся вокруг него. «Нельзя допускать сбора листового опада с газонов…», «Из-за капитального ремонта теперь протекает в доме крыша!», «Когда же они наворуются?!», «Платные парковки дорожают, доят нас как хотят». На столе будто из воздуха материализовалась стопка ответов на обращения жителей, зампрефекта начал рассеянно подписывать все листы подряд. Мерцающим, глухим эхом удалялся от него звук каблуков секретаря. Мир двигался заторможено. Машины вокруг чуть ползли, вся улица была забита в обе стороны и грозила превратиться в одну сплошную пробку. Алексей Иванович ехал домой. Расслабляющая музыка из приемника постоянно прерывалась злобным шипением голосов о глупости градостроительной политики властей. Улица встала в ожидании зеленого сигнала светофора. Тут же в окна машин стали стучаться бабки, торгующие вязанными носками, варежками и платками. Одна из них, впрочем, заметил Алексей Иванович, осталась на тротуаре и, согнувшись в три погибели, крошила негнущимися от старости пальцами сухарь прыгавшим вокруг нее голубям. «Пернатые крысы!» – пронзительно взвизгнул голос, – «Полная антисанитария!» Загорелся зеленый, но ехать домой Алексею Ивановичу уже не хотелось. Добравшись до ближайшего переулка, он свернул в сторону сквера, благоустройство которого вызвало возмущение у местных жителей и муниципальных депутатов. «Да-да-да, – откликнулся неуловимо знакомый голос из глубины, – бордюр по документам кладут в три ряда, а плитку – в три слоя». Зампрефекта опустил взгляд и поморщился от вида плитки, уложенной под ногами. Голоса недовольно бубнили ему за ухо. Сквер был пуст, хотя вечер был теплый. МАФы не успели установить, понял Алексей Иванович, и вспомнилось ему, как студентом он с сокурсниками в практику укладывал асфальт на соседней улице. Солнце тогда горело ярко и пекло нестерпимо. Шум летнего города плавился в маслянистом воздухе над раскаленной дорогой. И веселье побеждало усталость, когда убегал он с друзьями, смеясь, по оглушительному свистку бригадира отдыхать в тенистую тишину этого сквера. С периферии сознания Алексея Ивановича веяло совсем другим, но когда-то давно привычным чувством. Зампрефекта стоял в пятне плотно-желтого света фонаря и смотрел, как ветер сдувает сухие листья с деревьев. Никак не мог он назвать или описать то ощущение, возникшее в нем от вида их легкого бега по воздуху, от шороха, с которым они падают и скребутся о землю. Будто бы весь мир обратился в засыхающее дерево, а люди были листьями, опадающими, но не сразу: есть еще время, миг, сон, порыв, – думал Алексей Иванович и, вдохнув глубоко запах осени, улетел вслед за листьями и ветром туда, откуда проистекает сама природа всего мира.
И наступила долгожданная тишина.
КАПИТАЛЬНЫЙ РЕМОНТ
Сложно назвать москвичами жителей районов, лежащих за пределами Третьего транспортного кольца – там живут непокорные измайловцы, тихие перовчане, зубастые вешняковцы и так далее. В каждом районе, будто в отдельном городке, прилепившимся к столице, царит своя атмосфера, которую можно уловить, погрузившись в его внутреннюю, скрытую от поверхностного взгляда жизнь.
Свое детство я провела, играя в прятки в Крутицком подворье. Испещренный богатой резьбой зеленый теремок метрополита отпечатался в моей тогда еще зарождавшейся душе полным неосознанного благоговения ощущением древности. И будто бы благодать спускалась мне на плечи каждый раз, когда я пробегала через святые ворота. Потом можно было уйти до Новоспасского монастыря, кружить там вокруг пруда, а дальше, выйдя на набережную, долго брести до Кремля под матушкины байки из семейной истории. Когда я переехала жить к мужу, дух старой Москвы покинул меня, Москва оказалась далеко, хотя доехать до центра на метро можно было за двадцать минут. Я часто бывала там по делам, но просто так, погулять выбиралась теперь редко. Я больше не чуяла того уюта и тепла, что окружали меня в прошлом. Все время были какая-то духота и жар от лысых, закованных в плитку и гранит улиц, вонючий, перемешанный со смогом машин воздух, грязь и пыль на надменных фасадах и уныние запертых ворот там, где раньше можно было проскочить задворками. Хотелось спастись от торопливой, нервной толчеи, бежать от неприятного осязания себя чуждой этому месту – обратно в свой район, где деревья обступали и веяли прохладой, к тихим пятиэтажкам, опутанным желтыми артериями газовых труб, и пройти от станции метро насквозь дворами, где в пене кустов и цветов товарищески топорщили свои крашеные крылья лебеди из покрышек, множились розовые свинки из пластиковых бутылок и свисали с оконных решеток затейливые, самодельные кормушки для птиц. Вместо величавого духа старины здесь жила свойская самобытность, которая как мама – любила меня такой, какая я есть. Я перестала чувствовать себя москвичкой.
Сонным и полупустым стоял летним утром район по дворовым закоулкам. С первыми лучами солнца слышался скрежет жестких метел об шершавый асфальт. Пыль взвивалась в воздух. Дворники мели окурки, мелкий мусор и листву, громко перекрикиваясь между собой. Неразборчивая мелодия их речи переносила разум, еще скованный утренней дремой, в далекую, жаркую страну, где из белых глухих стен готовы были вонзиться в ослепительное голубое небо острые пики минаретов.
На перерыв дворники собирались у меня под окнами гостиной, щебетали, как воробьи, присев на низенькой, железной ограде между газоном и парковкой, и слушали свою музыку на телефоне, пока строгий окрик техника не разгонял их обратно по окрестным дворам. Следом раздавался треск триммера и тогда надо было срочно вставать, бежать на улицу – выгонять нарушителя семьсот сорок третьего постановления Правительства Москвы о правилах содержания и охраны зеленых насаждений.
Затравленным взглядом встречал понурый работник в оранжевом жилете требование немедленно прекратить косить траву неположенным устройством, огрызался, что газонокосилку ему не выдавали. Упрямство у него тут же пропадало, стоило только достать телефон и начать его снимать. Он поспешно отворачивался и бежал с места преступления, чтобы выждать подходящее время. Противостояние хитрости и бдительности шло с переменным успехом, пока, наконец, Жилищник не выигрывал, оставив после себя пыльную, серую землю, устланную засыхающими срезанными стебельками.
В то лето благоустройство улиц, массированное мощение и асфальтирование вырвалось за пределы Третьего транспортного кольца и покатилось пыльным комом по спальным районам. Череда беспокойных дней тянулась под бесконечный грохот отбойных молотков и вонь газующих грузовиков. Раздражение мое нарастало. Реновация, затем комплексное благоустройство нашего парка добавили мне седых волос. С мрачным интересом я рассматривала побелевший висок, стоя в ванной перед зеркалом. Шли разговоры о готовящемся законопроекте с упрощенной процедурой, по которой одним решением муниципалитетов можно было изъять земли вместе с жилыми домами под инвестиционное развитие территорий. Формулировка маскировала собой алчность стройкомплекса и стабильного будущего жителям нерентабельных пятиэтажек не обещала. Мэр, трезвонили телеграм-каналы, метил в федеральное правительство и шел этой осенью на свой последний срок, что заставит его команду выжимать из подконтрольной территории максимум прибыли на тот случай, если власть не получится передать спокойно по наследству.
Мой же жизненный план был смят страхом перед чем-то настолько могущественным, что можно назвать это злым роком или судьбой, если бы я не знала конкретных исполнителей поименно, а некоторых даже в лицо.
– Сергей Семенович! – укоряюще воскликнула дама. Она кинулась в кадр своей массивной грудью, глядя прямо и смело перед собой. – мы не можем больше так жить!
Глаза ее гневно блестели, а голос был высоким и сильным, как у плакальщицы на похоронах. За ней толпились жители из трех домов, оказавшихся впритык к строящейся сквозь столицу транспортной хорде. Перебивая друг друга и галдя, как сороки, они делились своими диагнозами, смертельной усталостью и бессонницей – тем, во что превратилась их жизнь, когда к ним под окна пришла лихая стройка шестиполостной автомобильной магистрали.
Дома эти стояли на дальнем от меня краю района. Пешая прогулка заняла у меня около часа. Туда нас с Марией позвал председатель Алексеев. Он жил в одном из тех домов и выдвинулся кандидатом в муниципальные депутаты. Все пятиэтажки в непосредственной близости от хорды проголосовали за вход в программу реновации. Он надеялся попасть с соседями в первую волну переселения и съехать поскорее из этого забытого богом и тишиной места.
– Вот уж кому это точно нужно, – сказала Мария, мы встретились с ней на полпути к месту и петляли по дворам, постоянно сверяясь с гугл-картой.
Здешнее запустение можно было назвать уютным. Витрины и фасады домов хранили дух поздних восьмидесятых. Забытая глушь потихоньку ветшала среди густых тополей и душистых лип. Место казалось ленивым и спокойным, пока визг тормозящих скоростных поездов не прорезался стремительно от железнодорожных путей мимо обшарпанных сонных пятиэтажек прямо в мозг, заставляя кровь стынуть в жилах. Был солнечный августовский день, но пугающие звуки, повторяющиеся периодично, будто предупреждали, что я следующим своим шагом окажусь в арт-хаусном хорроре. По мере продвижения вглубь квартала к визгу поездов примешался нарастающий гул тяжелой строительной техники, мерный металлический лязг вбиваемых свай и протяжный вой болгарок. Путь преградил высокий серый забор, заставленный в два этажа с другой стороны рифлеными синими бытовками, а над ними чуть дальше возвышались мощные колонны будущей хорды. По узкой улочке, заставленной машинами протискивались грузовики, оставляя в воздухе плотный дымный след. Председатель Алексеев с соседями нас уже ждал.
– Здесь сорок метров, – он указал на угол кирпичного дома и провел от него в воздухе невидимую черту до забора.
– Я инвалид и астматик! – пожаловалась полная женщина в застиранном домашнем платье. Она носила огромные очки с толстыми стеклами и шепелявила из-за отсутствия передних зубов. Вряд ли она могла позволить себе переехать. Стоимость ее квартиры из-за неприятной близости к строящейся трассе стремилась к нулю.
– А что за адские звуки от железной дороги? – поинтересовалась Мария.
– А! – махнул рукой председатель Алексеев в сторону забора, – под хорду вырубили всю защитную полосу кленов. Штук пятьсот. Теперь слышно, как поезда тормозят. Шум круглосуточный и от них, и от стройки.
– А вы кто? Представьтесь, пожалуйста! – обратилась ко мне маленькая, сухая старушка, подозрительно щурясь подслеповатыми глазами.
– Валентина Ивановна, я же вам говорил! – ответил вместо меня председатель Алексеев. – Это наши районные корреспонденты. Мария состоит в Народном совете, а Дарья, – он тронул меня за плечо, – надеюсь, скоро к нам присоединится.
– А вы гарантируете, что сможете решить нашу проблему? – допытывалась старушка. Ее соседки, подойдя почти вплотную, алчно смотрели на меня, явно готовые сожрать в случае, если ответ будет дан отрицательный.
– Мы отправим этот ролик в администрацию президента, – честно ответила я. – Возможно, будет какая-то реакция.
В благополучном исходе дела я сильно сомневалась. В самом лучшем случае, жителей могли распихать куда-нибудь далеко за МКАД, что вряд ли бы их устроило.
– Понятно, – мрачно подытожила старушка, – снова все уйдет в пустоту.
– Попробовать всегда стоит! – ободрила ее Мария Соловьева, но старушка обиженно отвернулась.
– Пусть хотя бы клены обратно посадят! – бросила она нам через плечо.
– Деловая, будто денег нам заплатила, – тихо буркнула Мария.
Председатель Алексеев провел нас через неприметную калиточку на территорию стройки. Мимо бегали рабочие в синих касках. Сквозь суету мы втроем аккуратно пробрались вдоль бытовок. Из одной нам навстречу вышел улыбчивый толстяк, обтянутый синим комбинезоном, – начальник участка. Он приветливо пожал протянутую председателем Алексеевым руку.
– Потерпите! – весело пробасил начальник участка на его замечание о невыносимом шуме. – Скоро мы тут закончим и пойдем дальше!
Он повернулся, глянув в даль, куда уходил долгий ряд серых колонн.
– Вся Москва строится! – воскликнул он, как если бы снимался в репортаже о героях-строителях дороги в светлое будущее.
Он сдвинул каску на затылок, отчего приобрел еще более дружелюбный вид.
– Нам сроки такие поставили, – сообщил он, похлопывая себя по пузу, – работать и ночами приходится.
– Неужто по просьбам жителей? – уточнила Мария.
– Да кто ж такое захочет? – искренне удивился начальник участка.
Он потихоньку выдавливал нас обратно в сторону калитки.
– Вы не поверите, но и такое бывает! – горько усмехнулся председатель Алексеев.
Недавно он в составе делегации кандидатов в муниципальные депутаты вторгся на одну из стартовых площадок по программе реновации. Появились они неожиданно: власти объявили несколько адресов в районе и начали строить дома, о которых известно было только то, что туда переедут жители пятиэтажек, идущих под снос. Без подробностей.
Операцией руководила Инна Смирнова. Она развернула агрессивную избирательную кампанию и огнедышащим локомотивом перла в Совет муниципальных депутатов. Реновация оказалась жаркой темой. Пока одни жители обсуждали, где еще можно построить стартовые дома, чтобы ускорить собственный переезд, другие жители, под чьими окнами внезапно появилась круглосуточная стройка, писали жалобы на шум и требовали немедленно прекратить пытки.
Инна Смирнова после налета выложила в районную группу коллективное послание некоей инициативной группы граждан, обратившейся к застройщику с просьбой ускорить процесс возведения дома. Другая, не менее инициативная группа, обратившись к Инне Смирновой, хотела добиться соблюдения закона о тишине, но застройщик упорно ссылался на мнение тех, других жителей, а чиновники убеждали недовольных потерпеть ради будущего блага соседей.
– Не понимаю, зачем собачиться… – осуждал всех председатель Алексеев, но в рейды со Смирновой по стройкам регулярно ходил.
– Вам бы тоже в реновацию, – рассуждал он после того, как начальник участка с шутками-прибаутками аккуратно вытолкал нас за забор. Соседи уже разошлись страдать дальше от шума и пыли, а председатель Алексеев взялся показать нам шестнадцатиэтажку, мимо которой, метрах в десяти, в скором времени будут ездить бесконечные потоки машин.
– Вот у них вообще без вариантов, – вздохнул председатель Алексеев. – Они смогли добиться только, чтобы им окна поменяли.
– У меня, к счастью, хорда рядом не строится. – ответила я, впечатленная пропитавшей квартал трагедией. По старым планам, оставшимся еще с советских времен, хорда должна была идти по ту сторону железной дороги, через промзоны. Под лозунги о модернизации и прогрессе власти города перенесли стройку к жилым домам и втоптали край района в преисподнюю. Догадка о причинах такого решения была у местных только одна – промзоной владел человек, достаточно влиятельный, чтобы отстоять неприкосновенность своей частной собственности.
– Да, это понятно, – отмахнулся председатель Алексеев, – но все равно дом будет новый.
– У меня и капитальный ремонт скоро будет, – продолжала я.
– Нельзя наши дома ремонтировать! – уверенно заявил председатель Алексеев, – у вас дом, как и у меня, хоть кирпичный, но перекрытия-то деревянные…
– Железобетонные, – холодно поправила его я.
Еще в июне, готовясь отражать атаку Вероники Леонидовны, я нашла в сети график капитального ремонта моего дома. Начало работ было запланировано на 1 августа, а завершение – 31 декабря. Кропотливый поиск на сайте госзакупок был вознагражден проведенным фондом капитального ремонта в мае тендером. В документах закупки был договор и проектно-сметная документация. Находка моя была, впрочем, омрачена заключением комиссии. "Закупка признана несостоявшейся" – значилось в итоговом протоколе.
– Не переживайте вы так, женщина! Если капремонт вашего дома запланирован, значит он обязательно будет. – успокаивал меня уверенный мужской голос. На сайте фонда, ответственного за мероприятие, я нашла среди прочих, где не брали трубку, телефон городской комиссии по контролю за капитальным ремонтом. – Это всего лишь значит, что контракт будет заключен с единственным участником, вышедшим на торги.
Через несколько дней во дворе появился строительный городок – маленькая, проржавевшая бытовка с зарешеченным окошком и голубая кабинка. На заборе в бело-зеленую полоску был вывешен информационный щит, с которого я переписала номер телефона начальника участка.
Все первую неделю августа ничего не происходило. Я позвонила начальнику участка. Номер был недоступен. Затем я позвонила в территориальный отдел фонда капитального ремонта. Там не брали трубку. Я позвонила в Жилищник. В управляющей компании, кажется, к телефону не подходили принципиально. Наконец, на мой звонок откликнулись в управе района. Приятный, но равнодушный женский голос продиктовал мне еще один номер, позвонив по которому, я наткнулась на раздраженную даму.
– Я тороплюсь, – сообщила она быстро. – Что там у вас?
Я сжато изложила ей суть своего беспокойства относительно никак не начинающегося ремонта.
– А я тут причем? – нетерпеливо спросила дама.
– Мне сказали, что вы курируете вопросы капитального ремонта со стороны управы… – я уже сомневалась, туда ли я звоню, куда мне надо.
– Да, – подтвердила дама и предложила, – оставьте свой номер. Я разберусь и перезвоню.
Она бросила трубку, едва я закончила диктовать свой номер телефона. Раздражение дамы из управы передалось мне. Не мешкая, я открыла сайт Администрации президента и написала язвительное послание о срыве графика производства работ по капитальному ремонту с нелицеприятными подробностями, описанными мной со всей желчью, которую я смогла выдавить из себя, будучи человеком в целом неконфликтным, но порядком выведенным из себя творящимся бардаком. Нажав кнопку "Отправить" я испытала некоторое облегчение, по опыту переписки о парке зная, что моя жалоба пройдет вереницу инстанций в течение ближайших тридцати дней и принесет какому-нибудь ответственному должностному лицу дискомфорт.
– "Они все сейчас муниципальными выборами заняты. Там паноптикум!" – писала мне Мария Соловьева.
Я открыла присланную ею ссылку на видео. В тесном помещении за столом сидела средних лет невзрачная женщина в синем жилете поверх белой рубашки. Она угрюмо наблюдала, как коммунист Железный и переметнувшийся на сторону оппозиции переизбирающийся молодой депутат Андрей Семенович безрезультатно дергают ручку двери. За их спинами Инна Смирнова, широко улыбнувшись в камеру, принялась объяснять:
– Председатель участковой избирательной комиссии номер тринадцать-восемнадцать пытался сбежать с протоколом подсчета голосов. Наши наблюдатели ему помешали и тогда он скрылся за этой дверью. Заперся изнутри.
Она сняла с плеча болтавшийся на кожаном ремешке портативный громкоговоритель и, направив рупор в сторону закрытой двери, поднесла микрофон к губам.
– Светлана Николаевна! – раздался ее гнусаво искаженный голос. – Выходите немедленно! Вы нарушаете закон. Мы вызвали уже полицию.
Коммунист Иван Железный навалился плечом на дверь в попытке ее выдавить.
– Не смейте портить школьное имущество! – взвизгнула угрюмая женщина, никак, впрочем, иначе не вмешавшись в происходящее.
– Мы предотвращаем преступление! – парировал коммунист Иван Железный.
Его соратник, молодой Андрей Семенович обошел стол, за которым сидела и возмущалась вандализмом женщина, распахнул дверцу миниатюрного шкафчика, висевшего на стене за ее спиной.
– Вы не имеете права! – воскликнула женщина, обернувшись и с тревогой наблюдая, как Андрей Семенович твердой, уверенной рукой собирал ключи, подвешенные на крючки за желтые пластиковые брелоки.
Вернувшись к закрытой двери, он стал пробовать подобрать ключ к замку. В этот момент в помещении появился полицейский. Камера и Инна Смирнова немедленно обратились к нему.
– Товарищ полицейский! Нам необходимо сейчас же вскрыть эту дверь!
Страж закона замер в нерешительности. Мгновение созерцавши открывшуюся перед ним сцену, он, будто очнувшись, достал из нагрудного кармана телефон и принялся звонить. Он быстро шагал по коридору прочь от преследовавшей его камеры. Оператор выхватывал то его затылок с прижатым к уху телефоном, то искаженное гримасой презрения лицо Инны Смирновой, громко требовавшей от полицейского представиться, показать документы и перестать советоваться с управой о том, как половчее замять творящийся прямо сейчас у всех на глазах беспредел.
"А снимает это все товарищ Лебедев. Он тоже был кандидатом и во время избирательной кампании его обвиняли в героиновой зависимости и симпатии к фашизму. В итоге, он был снят за утаенную им уголовную судимость," – прокомментировала Мария Соловьева в чате. – "Он шел, кстати, по твоему округу. Там выиграла в итоге пятерка провластных кандидатов, включая нашего бессменного главу совета депутатов Виктора Геннадьевича".
– Просто потрясающе! – вырвалось у меня, когда я посмотрела на три скрепленных скобой листочка.
Через пару дней после скандальных выборов муниципальных депутатов, мне позвонила сотрудница Жилищника и попросила как можно скорее прибыть на подписание акта открытия ремонтных работ в моем доме. В восемь часов на следующее утро, 13 сентября 2017 года я терпеливо сидела на обитом коричневой рогожкой, пыльном стуле в инженерном отделе №7, укромно расположившемся на цокольном этаже новостройки, рядом с которой, по рассказам старожилов, незаметно для глаз непосвященных дремал советский радиоактивный могильник.
Ласковая и непоседливая сотрудница инженерного отдела представилась Мариной и долго копалась в бумагах, толстым слоем укрывавших ее стол.
– Черт-те что, а не работа! – причитала она без конца. – Ну, а что делать? Супруг мой умер, а на руках осталась лежачая свекровь. Не могу же я ее бросить и уезжать далеко не могу. Приходится даже по крышам лазить. Вот! – Марина показала мне трещину на экране своего телефона. – Уронила, когда лезла на чердак. Неизвестно, возместят ли. Сволочная работа! – Она горестно покачала головой и вернулась в поискам акта, рассуждая о тяготах своей личной жизни при маленькой зарплате.
Я поддерживала беседу с ней словами сочувствия в надежде заручиться ее расположением. Вряд ли она что-то решала, но могла стать ценным источником информации. Наконец она протянула мне нужные три листочка и ручку. Ей совсем не сиделось на месте и, пока я, поджав губы, изучала выданный мне акт открытия работ, она отошла к небольшому аквариуму в углу кабинета и принялась кормить двух черных рыбок, лениво перебиравщих роскошными, струящимися плавниками.
– Отсутствует дата составления акта и номер договора, – констатировала я вслух.
– Слушай, – устало отозвалась Марина, – мне как дали, так я и выдаю. Сказано было собрать все подписи с нашей стороны как можно скорее.
Я открыла последнюю страницу. Там уже стояло несколько росчерков и печати.
– Хочешь, сделаю тебе копию? – предложила Марина, встав у меня над душой.
– Да, пожалуйста, – попросила я ее и с мыслью, что совершаю один шаг к тюрьме, подписала ей акт.
Заместитель главы управы по вопросам жилищно-коммунального хозяйства, строительства и благоустройства Валерий Николаевич двумя пальцами, аккуратно, будто бумага была пропитана ядом, взял ксерокопию акта и внимательно осмотрел свою подпись. Я нанесла ему визит, по предварительно записи, через несколько дней после похода в инженерный отдел №7 Жилищника.
Его просторный кабинет был пустым и необжитым, как если бы Валерий Николаевич только-только в него въехал. На большом столе стоял монитор, лоток для бумаг и неказистый письменный прибор. На бледно-желтой стене в металлической рамке одиноко висела благодарность. День выдался прохладным и на спинке его кресла висела легкая, черная кожанка. Смотреть больше было не на что, поэтому я безыдейно пялилась в лысину задумчиво склонившегося над документом Валерия Николаевича и на его сломанные уши. Наружность замглавы не очень соответствовала его должности. Валерий Николаевич возрастом был лет за пятьдесят, бережно хранил остатки некогда прекрасной физической формы и идеально походил на бандита из 90-х.
Идти к нему мне посоветовал муниципальный депутат прошлого созыва. Его подпись стояла в акте, но, оказалось, что подписывал он документ еще в мае, а в новый состав совета депутатов не переизбирался.
– Я увидел, что Валерий Николаевич подписал и счел нужным последовать его примеру, – медленно подбирая слова, оправдывался депутат. – Валерий Николаевич – опытный в этих делах человек.
– Вероятно, не разобрался, – спокойно сообщил после продолжительного молчания Валерий Николаевич и вернул копию акта.
– Ха! Ха! Ха! Смешно. – без тени веселья отреагировала Мария Соловьева на мой возмущенный рассказ. – Николаич сидит тут замом по ЖКХ уже сто лет. Главы управ меняются, а он остается.
Валерий Николаевич протянул руку, нащупал снизу на мониторе маленькую кнопочку и нажал на нее. Монитор мигнул логотипом производителя и загорелся ровным, блекло-серым светом. Поделенный сеткой из восьми маленьких экранчиков, он транслировал видео с камер наблюдения, установленных в коридорах управы, при входе и у лифтов. Немое и бессюжетное кино, где, замирая посекундно на каждом шагу, как призраки, проплывали деловитые коллеги. Лабиринты коридоров хранили торжественный покой, но пристально глядя в монитор, где мелькали по экранчикам их макушки с разных ракурсов, завороженный, задумчивый Валерий Николаевич чувствовал, как нарастает в груди тревожное напряжение. Неопределенность этого затишья мучила его, будто привычный, удобный, тщательно выстроенный его мирок вскорости должен взорваться и опрокинуться, оставить Валерия Николаевича беззащитным и сломленным. К тому он был морально готов и даже мысленно ожидал, что на серые, тусклые экранчики ворвутся резким, плотным контрастом вооруженные люди в черном. Быстро и резко разбегутся они по коридорам, затаятся по углам вокруг двери в кабинет. На секунду все замрет, а затем с оглушительным грохотом влетит легкая, будто картонная, дверь и за ней следом – тройка в масках, чтобы положить свою цель мордой в пол. Валерий Николаевич видал такое неоднократно за свой долгий срок службы, особенно часто в девяностые, но каждый раз черная буря пролетала мимо его кабинета.