– О! – возбудилось общественное мнение, – теперь вместо законов нам будут писать порнуху.
– У нас и так вместо законов порнуха, – стояла Псина насмерть в комментариях.
Но вряд ли ее одной когда-нибудь хватило бы на всю плеяду блистательных аналитиков, оживших и хищно круживших над расцветающим предстоящими выборами инфополем. Кто-то традиционно сожалел о попытках превратить священный процесс волеизъявления народа в клоунаду. Впрочем, их стенания мало кого трогали, когда выбирать предстояло классического и единственного кандидата, выступавшего на фоне группы подтанцовки. Мария Соловьева воспользовалась тем удачным моментом, когда политтехнологи всех мастей резвились от души, а народ спекулировал своими голосами, пытаясь добиться решения проблем, накопившихся с прошлого электорального цикла.
Ее экстравагантный шаг меня одновременно и восхищал, и ужасал. Замкнутому обывателю недоступна была та отчаянная смелость, с которой она привлекла к себе всегда голодное до скандалов, бездушное и беспощадное внимание общественности. Ходили даже слухи, что адепты "Мужского государства" собрались идти рейдом на ЦИК с целью предотвратить регистрацию кандидатом в президенты женщины столь низменных занятий. Но больше всех негодовали общественные советники главы управы. Оскорбленные самим существованием Марии, они, как спущенные цепные псы, преследовали нас и облаивали каждое сообщение в районной группе, хоть как-то связанное с парком.
– Эти рыбы-прилипалы тусят при управе еще с 85-го года. Еще советской власти подпевали. У них рефлексы с тех пор выработаны, – сообщила мне Алена по телефону.
Мы созвонились, чтобы обсудить место официальной встречи Марии с избирателями. Должен был прибыть сотрудник ЦИК, чтобы подсчитать поголовье сторонников. Нужного количества людей для регистрации кандидата-самовыдвиженца мы все равно не набирали, но формальности необходимо было соблюсти. Тем более, меня Мария записала в начальники ее избирательного штаба. Изучив прогноз и подобрав наименее травмирующий с точки зрения погоды день, мы распрощались, договорившись предварительно всячески поддерживать Марию в это неспокойное время.
– На нее сейчас столько говна льется, – переживала Алена.
– Не, нормально! – махнула рукой Мария и отхлебнула чаю из огромной синей кружки. Она устроилась в своем царском кресле в углу кабинета. Лелик дремал у ее ног, а я с интересом исследовала содержимое ее книжных шкафов.
– Издатель доволен, – продолжала Мария успокаивать меня, – Продажи неплохо выросли. – Она указала мне на полку, забитую в два ряда книжками в мягких цветастых обложках.
Наугад я вытянула одну и раскрыла на случайной странице.
"Он крепко сжал ее в объятиях", – с сомнением зачитала я вслух. – "Охваченная блаженством, она откинула голову с великолепной копной серебристых волос, открыв шею его сладким поцелуям. Тихо стонала она от его все более изысканных и все более страстных ласк, терзавших ее истосковавшееся без любви тело.
– Нина Владимировна, – шептал он, сильнее прижимая ее к своему напряженному возбуждением телу, – вы самый мой преданный общественный советник. Самый исполнительный и отзывчивый.
– Дмитрий Сергеевич, – жарко шептала она в ответ, – вы так молоды… Я, право же, не знаю. Это так неприлично. Что скажут люди?
Но глава управы заставил ее замолчать своим долгим поцелуем". Меня сейчас стошнит! – сообщила я Марии.
– Только не на книгу! – весело рассмеявшись, попросила она.
– Ты бы хоть имена поменяла. Тебя же засудят!
– Кто? – осведомилась Мария.
– Ну… они! – Я посмотрела на обложку, где три пикантно одетых женщины прильнули к сурового вида мужчине в строгом синем костюме. Поверх них золотыми, витиеватыми буквами было выведено название "Служебный гарем".
– Вряд ли, – уверенно отвергла Мария мое предположение. – Такие книги читают утомленные жизнью женщины в электричках. Страшный моветон!
Естественно, я взяла почитать этот роман и еще один под названием "Согласованное блаженство". Два следующих вечера я, прячась от мужа, искренне веселилась от коварной мести Марии Соловьевой местному напыщенному истеблишменту. Иногда все же меня преследовал грустный образ хронически усталой женщины, едущей в электричке и добирающей не хватавшей ей любви с помощью таких книг. Дома на диване муж ждал не ее, а ужин. Женщина эта прожила свою жизнь "как положено": школа, техникум, институт, работа, замужество, работа, дети, работа-работа-работа. Бам! Пятьдесят. Жизнь летит на автопилоте. И вспомнить нечего кроме упорной, изнуряющей борьбы за относительно достойное существование.
Я смотрела выложенное в районную группу видео и с сожалением видела эту женщину. Она стояла в центре, одетая в бордовый пуховик, а за спиной у нее собралась неказистая толпа. У кого-то в руках были плакаты "Верните наши деньги!" и "Десять лет без квартир!". Следуя примеру Марии Соловьевой, местные обманутые дольщики решили привлечь внимание и к себе.
Одиннадцать лет назад неподалеку от моего дома расселили и снесли аварийную пятиэтажку. Соорудив подземную парковку и несколько первых этажей, застройщик объявил себя банкротом и кинул тем самым первое поколение дольщиков. Через пару лет пришел следующий застройщик. Появился еще один корпус, вдвое шире первого. Оба строения подросли на несколько этажей вверх, затем застройщик разорился. Так появилось второе поколение дольщиков. Котлован со временем затопила вода. Летом в нем плавали чопорные утки. Периодически на стройплощадке случались всплески активности, намекая на то, что родилось очередное поколение обманутых. Несчастные люди безрезультатно судились и взывали к справедливости властей. Даже песню для мэра написали и сняли клип: юное, светловолосое, ангелоподобное создание бродило по недострою и пело высоким чистым голоском о сложной жизни без денег и квартиры.
– Никто из нас не умеет ли петь? – тут же спросила в воздух Марина Аркадьевна, ознакомившись с произведением.
– О, нет. Только хамить, к сожалению, – ответила Мария, передразнив ее манеру ни к кому конкретно не обращаться.
Впрочем, мне начало казаться, что наши дела шли неплохо. Мы плотно насели на Департамент капитального ремонта, природоохранную прокуратуру, префектуру и дирекцию парка. Прораб нас презирал и здоровался так, будто следующим своим действием он собирался закопать нас в лесу. Тяжело отдуваясь и еле-слышно нас проклиная, он следовал за нами по пятам в попытке предугадать, какой штраф прилетит следующим. Заместитель прокурора, конечно, стояла на своем, но я уже вела переписку с городской прокуратурой по поводу привлечения ее к ответственности за бездействие и халатность. Над недостроенными павильонами нависла угроза торжества закона. Зима кончилась. Впереди маячил, как лазурные проталины на еще сером мартовском небе, конец наших прений.
"Срочно смотрим все в почту!" – написала Алена в наш чат, – "Марина разослала всем приказ Никольского".
И просвет пропал.
Руководитель Департамента природопользования и охраны окружающей среды волевым решением и легкой рукой внес изменения в текст государственной экологической экспертизы проекта благоустройства нашего парка.
Пункт 1.1. приказа гласил:
"В разделе "Проектные решения" добавить подраздел №6 следующего содержания: Центральный многофункциональный комплекс размещается на центральной площади парка и включает два многофункциональных павильона (№1 и №2) с переменной этажностью 1-2 этажа, позволяющий организовать досуговую и экспозиционную работу с посетителями, зоны фудкорта и др. Общая площадь под павильонами 700 кв.м., максимальная высотная отметка 9 м."
– Разве это законно? – громко возмущалась Алена.
– Закон об экологической экспертизе не допускает внесения изменений в текст акта. Однако в приказе речь идет об устранении технической ошибки, допущенной экспертами. – ровным тоном ответил заместитель руководителя Росприроднадзора, когда мы пришли к нему на прием. Он смотрел в сторону Алены пустыми, светлыми глазами и постоянно поправлял кончиками пальцев стопку бумаг, лежавшую перед ним на столе, хотя ни один листик не выбивался. Идеальными были его темно-серый костюм и белизна рубашки, стрижка и лицо без каких-либо признаков, позволяющих определить возраст. С педантичной аккуратностью расположены были предметы на его столе, он все же их, разговаривая с нами, постоянно пододвигал.
– Но это, по сути, и есть изменение текста экспертизы, – возразила Алена. – Почему вы не вмешаетесь?
– Если бы статус данной природной территории был федеральным, мы, безусловно, вмешались бы. – ответил безмятежный заместитель руководителя. – Рекомендую вам обратиться в Департамент природопользования.
– Но Никольский только что нарушил закон, – произнесла Алена тоном, несколько выше приличествующего.
– … и в правоохранительные органы, конечно. – любезно подсказал заместитель руководителя.– Свой ответ мы направим вам по адресу, указанному в обращении.
Он опустил глаза на бумаги и, взяв ручку, старательно обвел адрес электронной почты, указанный мной вверху первой страницы. Разговор был закончен.
– Будто бы я играю в карты за столом, где все шулеры, кроме меня, – удрученно делилась я своими размышлениями на очередной встрече Народного совета.
В дела парка коммунисты, кроме Марии, не вмешивались, удовлетворяясь рассказами о том, что там происходит. Сначала они были заняты подготовкой к муниципальным выборам, потом спорили о том, как продавить своего главу совета депутатов. Затем были президентские выборы, по прошествии которых председатель Алексеев и его заместитель, коммунист Иван Железный вернулись к незавершенному спору о все еще незаконно занимающем свой пост Викторе Геннадьевиче.
– Конечно же, можно заставить Росприроднадзор действовать! – важно заявил товарищ Лебедев.
Последние полгода он, торжествуя, описывал каждое наносимое органам государственной власти сокрушительное поражение, снимал селфи с высокопоставленными чиновниками, если представлялась такая возможность, а если нет, то выкладывал себя на фоне золоченых табличек, указывающих на то, чей кабинет он только что посетил. Также он раздавал активистам ценные указания, всячески демонстрировал свою осведомленность внутренними делами различных инстанций и ужасно собою гордился.
– У меня есть действующая схема, – объявил товарищ Лебедев, гордо выпятив квадратный подбородок.
– Неужели? – оживилась Мария Соловьева и одарила его своей самой обворожительной улыбкой.
– Именно! – снисходительным тоном ответил товарищ Лебедев. – Конечно, вам сначала необходимо было пройти все этапы, описанные в моем весьма подробном руководстве, которое я написал исходя из своего обширного и успешного опыта борьбы. Цена электронной версии – триста рублей.
– Погоди, – прервала его Мария, – на тебя подали в суд за клевету. Ты выиграл. Опыт, конечно, успешный, но не сказать, чтобы обширный.
– Я консолидировал опыт разных групп активистов, действующих под моим руководством. Если бы вы так же следовали моим советам, а не мололи языками в соцсетях, то вопрос с парком был бы уже давно решен в нашу пользу. А вы как дети малые!
Мария смотрела на товарища Лебедева, раскрыв рот от возмущения его безграничной наглостью.
– Спасибо за вашу высокую оценку наших усилий на протяжении целого года, – зашипела она, как взбешенная гадюка.
Товарищ Лебедев одарил ее презрительным взглядом и шуточным поклоном.
– Может быть, – неуверенно вмешался председатель Алексеев, – у вас есть, что сказать по существу?
Благородные черты его лица неизменно выражали глубокую и невыносимую скорбь относительно всего происходящего вокруг.
– Либо, – предложил он мирно, – можем перейти к следующему вопросу повестки.
– Под моим давлением природоохранная прокуратура учредила рабочую группу, в которой есть представители и нашего парка, – сообщил товарищ Лебедев.
– Кто эти люди? – быстро спросила Мария.
– Мои люди. – холодно ответил товарищ Лебедев, – я им доверяю.
– Настолько, что боишься назвать их имена?
– С чего бы мне раскрывать вам их имена? – поинтересовался товарищ Лебедев язвительно.
– Должны же мы как-то конструктивно с ними взаимодействовать? Надо передать им наши материалы дела, – предложила Мария, правдоподобно изобразив смирение и покорность.
– Незачем. – отрезал товарищ Лебедев. – Мы сами разберемся без вашего кудахтанья. Тут нужен сильный лидер, который будет говорить с властью на равных.
Мария тряслась от злости рядом со мной, но дискуссию с товарищем Лебедевым дальше развивать не стала. Ее внезапное, показное молчание позволило председателю Алекссеву с видимым облегчением сменить тему.
– Идиот. – мрачно бубнила Мария в бокал красного вина, – Какой идиот! Ненавижу.
– Очень типично для коммунистов, – заметила Марина Аркадьевна.
Осторожный взгляд, который бросила в ее сторону Псина, она проигнорировала и продолжила спокойно поглощать свое тирамису.
Кафе "Сладкоежка", в котором на следующий день собрался наш экстренный саммит, находилось недалеко от управы района, за что было особенно любимо Аленой. Государственные служащие часто прибывали сюда на обед, а со всеми официантками она находилась в дружеских отношениях. Диваны тут были удобные, столики просторные, кухня приличная, а цены доступные. Огромные окна открывали панорамный вид на проспект и Алену, которая, расхаживая по тротуару, разговаривала по телефону.
Спустя минут двадцать и несколько звонков она вернулась к нам и заказала всем еще по бокалу вина.
– Ну, – усмехнулась она, решительно захлопнув меню, – все не так ужасно.
Товарищ Лебедев, по сведениям, добытым ей из разных источников, с группой дам пенсионного возраста и двумя соратниками, едва достигшими совершеннолетия, действительно недавно посетил Рината Мансуровича и разговор действительно шел об организации при прокуратуре рабочей группы активистов. Обсуждение горячих точек шло более или менее благополучно и стороны вот-вот должны были прийти к соглашению. Вдруг товарищ Лебедев упомянул наш парк, отчего Ринат Мансурович пришел в неистовство. С криками "Прокуратура там сделала все что могла!" он выгнал товарища Лебедева и его делегацию к чертовой матери.
– Эка мы его достали! – обрадовалась Псина истерике прокурора.
– Бедный товарищ Лебедев, – притворно посочувствовала унижению активиста Мария Соловьева, – все никак не доберется до власти. Обязательно напишу об этом пост.
– Конечно же, этого делать ни в коем случае нельзя! – воспротивилась ее планам Марина Аркадьевна. – Никогда нельзя демонстрировать раздор. Мы так или иначе все делаем одно дело. И подобные истории – троянский конь, запущенный в гражданское общество. Наши оппоненты могу использовать его для слива и упорядочивания протеста. Им так проще будет держать ситуацию под контролем. Это важно понимать.
– Я лично не понимаю, как можно покрывать никчемное ничтожество, к тому же вредящее нам, – ледяным тоном ответила Мария.
Бом! Бом! Бом! Резные напольные часы красного дерева с позолоченным циферблатом били шесть. За окном было еще светло, но задернутые бордовые портьеры берегли застывший полумрак комнаты от варварского вторжения дневного света. Здесь всегда было будто за полночь – то время, когда мир тих и дремлет. Ничто не может потревожить свободный полет мысли. Невидимой, гибкой муреной она выскальзывает из глазниц и устремляется за пределы осязаемости, охватывая единым движением необъятные просторы обитаемого мира. Кружится она через прошлое в будущее, оставив тело своего хозяина неподвижно наблюдать за многократными ее метаморфозами под размеренное тиканье часов. И только ухватив саму себя за хвост, тащит она хищно добычу, чтобы воплотиться в звуках и словах, обрести покой, застыв в конечной своей форме на листе бумаги, освещенном желтым светом лампы с белым абажуром на литом бронзовом постаменте.
За массивным дубовым столом, положив сцепленные руки на зеленое сукно, сидел товарищ Лебедев. Его сильные ладони были грубы и обветрены от тяжелой работы, но привыкли много писать. Тянущее, тоскливое чувство преследовало его и молило постоянно излить в мир всю боль и ярость от людоедской несправедливости этого несовершенного мира. Желание нарастало и мыслям становилось совсем тесно в голове. Бронзовый бюстик вождя с дальнего края стола смотрел сдержано, но ободряюще.
Товарищ Лебедев пребывал в замешательстве. Наверное, впервые в жизни он не знал, как описать то, что давно уже таилось по темным углам его обшитого деревянными панелями цвета "темный шоколад" кабинета. Неведомая сила выжидала там своего часа, когда, вырвавшись на свободу, он сметет его врагов и их коллаборационистов, низвергнет обидчиков в ледяной ад, где они мучительно будут умирать, пожираемые своими грезами и пороками. Этой силой был пропитан и он сам. Вместе с гневом, вскипавшим в горле, она прорывалась через рот и лилась на грудь вместо крови. Под оглушительный марш учащенного сердцебиения являлся тогда тот, кто обитал по ту сторону натуры товарища Лебедева. Как две планеты, сойдясь раз в тысячелетие, гигантская тень накрывала маленькую тень простого человека, преображая дыхание, душу и взгляд. И мог он вкусить сладость могущества, покорность реальности. Прокатившись, как гром, сила затихала вновь во мгле, но товарищ Лебедев чуял позвоночником ее терпеливое присутствие. И каждый выдох его вдыхался, а жизнь раскручивалась по часовой стрелке, питая ту, что раскручивалась против. Он знал, что умрет и тогда восстанет наконец Красный Монарх.
Товарищ Лебедев встал из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по мягкому персидскому ковру. Также пойдет он по родной земле, ведя за собой великий русский народ. Огласят равнодушные небеса крики и стенания буржуев-супостатов, раздираемых жестокими когтями возмездия. Перевешаны будут на столбах все они, их дети, жены, любовницы, друзья и холопы. Багровыми реками умоется мир, очистится. Будущее неотвратимо и наступит слепым от алчности капиталистам на черепа.
За окном глухо слышны были крики и ругань. Он, подойдя, взялся за края тяжелых портьер и резким движением раздвинул их. Яркий свет ослепил товарища Лебедева. Проморгавшись, он увидел облезавшие хлопьями зеленые стены, обшарпанную плитку на полу и черную решетку напротив. Он сидел в обезьяннике районного ОВД, куда его доставили, задержав на подходах к школе, где назначена была встреча префекта с жителями.
– Я хочу знать, на каком основании вы задержали гражданина Российской Федерации?! – ругался молодой депутат Андрей Семенович на дежурного.
Товарищ Лебедев встал со скамьи и, зацепившись за холодную решетку, прижался к ней лицом, чтобы увидеть происходящее за пределами камеры.
– Мордой не вышел! – весело крикнул он молодому депутату.
– Успокойтесь, гражданин… – увещевал дежурный.
– Я вообще-то еще и депутат! – сообщил Андрей Семенович, помахав корочкой перед носом дежурного. – Если нет оснований для задержания, то я требую немедленно отпустить товарища Лебедева. Иначе я звоню в Службу собственной безопасности.
Двое толстых, заспанных мента в расстегнутых брониках выползли из-за угла и устало наблюдали за противостоянием.
– Дана ориентировка. Успокойтесь. Проведем проверку и отпустим вашего товарища, – скучным тоном уведомил Андрея Семеновича дежурный.
– Это чудовищное попрание прав человека для вас не останется безнаказанным! – пригрозил в ответ депутат.
За неделю до задержания товарищ Лебедев по всем протестным группам искал единомышленников. Он задумал сорвать гадкое, холуйское мероприятие по запудриванию людям мозгов. Массово освистать и прогнать надменного бонзу, чтобы тот и подумать не смел, будто весь округ у него в кармане. Он и его подхалимы пусть жопами чуют, что сидят на воспламенившейся бочке с порохом. Товарищ Лебедев станет управлять их страхом.
"Будет интересно!" – Пообещал он под конец своего воззвания к активистам.
И действительно, стоило ему только появиться на территории школы, как его тут же приняли. По счастливому стечению обстоятельств проходивший мимо, молодой муниципальный депутат Андрей Семенович, хоть и был ему идеологическим оппонентом, кинулся его спасать, но мусора были непреклонны. Андрею Семеновичу пришлось ехать вслед за ними и товарищем Лебедевым в отделение.
– Лебедев, на выход!– объявил тщедушный, рябой мент и лязгнул замком.
Встреча с префектом закончилась и его выкинули на улицу. Тепло распрощавшись с Андреем Семеновичем, товарищ Лебедев шел домой и думал, что этим мразям всем недолго осталось.
А на следующий день он с сожалением узнал, что префекта освистали за благоустройство парка и без его деятельного участия.
Обеспокоенная более нас всех существованием тайной схемы, способной заставить федералов вмешаться в дела столицы, Псина Ушастая сдалась первой и скачала труд товарища Лебедева, широко разрекламированный им самим по протестным группам. За проявленную щедрость ее постигло жестокое разочарование. Единственная схема, которую она обнаружила в книжке, была передернута с учебника обществознания для восьмых классов. На ней была изображена структура органов государственной власти и местного самоуправления, сплоченных вокруг большого прямоугольника, внутри которого заглавными буквами было написано "НАРОД".
Следующие двадцать страниц страниц автор посвятил перечислению всех возможных инстанций, куда гражданин может обратиться со своей проблемой. Еще десять он кратко описывал действия активистов в горячих точках по всей Москве. Две строчки он отвел выдвижению Марии Соловьевой своей кандидатуры в президенты. Ее имени он, правда, не упомянул, ограничившись лишь замечанием об экстравагантном способе привлечения внимания к проблеме. Свой доклад товарищ Лебедев завершил подборкой "стихо-зло-творений"– так он называл свое творчество.
– Все еще рифмует глаголами, – отозвалась Мария Соловьева, получив от Псины по электронной почте и наскоро пролистав сей примечательный труд.
Алена, признав свое поражение перед обилием орфографических ошибок и почти полным отсутствием пунктуации, читать текст отказалась, передав право судить о его практических достоинствах нам.
– Не, – упорствовала Мария, – может, пригодится какому-нибудь новичку в нелегком деле сопротивления властям, но вообще – это, конечно, сочинение в духе "как я провел это лето".
– Ну, хоть что-то, – заметила Марина Аркадьевна, – почему бы нам не написать свою книгу?
Мария неопределенно переменилась в лице и, возведя глаза к небу, трагически произнесла:
– Двести восемьдесят два.
Мы стояли возле четырехэтажного административного здания, где располагалась управа нашего района. Мимо по величественным ступеням деловито сновали люди. Место это было очень похоже на улей.
– Гнездо зла, – подсказала мне Мария, – а внутри засела матка.
Она вытаращила глаза в притворном испуге.
– Ладно тебе! – приструнила ее Алена, – Маргарита Степановна на днях жаловалась, что ей работать приходится до часу ночи. Говорит, водитель ее, наверное, ненавидит.
– Полностью разделяю его негодование, – откликнулась Мария, – нарушать Трудовой кодекс – последнее дело.
Работы в парке близились к завершению и префектура внезапно озаботилась общественным мнением. По ее поручению управа организовала рабочую группу из жителей и активистов. В два часа буднего дня мы собрались в парадном конференц-зале, рассевшись на обитых блестящим, болотного цвета шелком стульях. На невысокой сцене под роскошным ламбрекеном за длинным столом сидели отмеченные соответствующими табличками глава управы, ее заместитель по вопросам ЖКХ и благоустройства, представитель проектировщика, представитель подрядчика, инженер технического надзора Департамента капитального ремонта и юрист дирекции парка, постоянно поглядывающий на свои подозрительно красивые наручные часы.
Партер стихийно разделился на две противоборствующие фракции. Слева кучно сидели оппозиционно настроенные защитники парка, а справа провластные муниципальные депутаты во главе с Виктором Геннадьевичем и общественные советники. Одна из них, женщина с вытянутым, недобрым из-за тонко ощипанных бровей лицом, как раз держала слово:
– Наконец-то наш парк приведен в порядок! – громко восхищалась она. – Есть, где погулять и отдохнуть. Я благодарю нашу дорогую главу управы Маргариту Степановну и, конечно, нашего уважаемого префекта Александра Тимофеевича за их заботу о благополучии жителей района. Думаю, сейчас я выражаю мнение всех присутствующих.
– Вам, Ирина Анатольевна, лучше не думать! – мгновенно вылезла Мария Соловьева и поднялся привычный ор. – Лучше расскажите нам, вы за прайс работаете или от чистого недомыслия? – осведомилась она, перекрикивая остальных.
– Я такой же житель, как и вы! – зычно парировала Ирина Анатольевна.
– Таки по недомыслию!
– Тихо! Тихо, коллеги!– обратилась к залу глава управы, – мы здесь не для ссоры, а для решения конкретно поставленных задач. Вы должны согласовать нам лавочки и урны, которые поставят в парке.
– Лавочки! – выплюнула красная от гнева Псина, вскочив с места. – У нас тут нарушений в полный рост! Капитальное строительство павильонов, – принялась перечислять она, загибая пальцы, – их надо сносить. Асфальтирование дорожек. Половину берега пруда заложили плиткой, вторая половина – в резине. Уничтожена луговина. Понаставили беседок, где теперь бомжи бухают. Трансформаторная подстанция! Вы охренели?!
– У нас на повестке стоят только лавочки и урны, – твердо повторила глава управы.
– Сливают повестку, – мрачно предсказала Алена, когда мы покинули это бессмысленное мероприятие.
Глава совета муниципальных депутатов Виктор Геннадьевич долго и удрученно жаловался, что весь год из-за наших эгоистичных действий, затянувших сроки благоустройства, он был лишен возможности проводить в парке праздники для жителей. Но теперь он был рад и готов отметить стремительно приближающийся день города со всей доступной ему пышностью.
В парке тем временем случился мор рыбы и уток. Их трупики немым укором прибивались к обмелевшим берегам и плавали там в мутной, с радужными разводами воде. Рыбаки обвиняли во всем рабочих, сливших в пруд какую-то дрянь, но жаловаться кому-либо кроме нас наотрез отказывались. Дирекция парка во всем обвинила несознательных жителей, закормивших уток хлебом.
Моя коллекция фотографий пополнилась множеством трагичных кадров. В парк я ходила все реже и гуляла только по окраинам, избегая приближаться к пруду. Его вид вызывал у меня только печаль и раздражение от собственного бессилия.
Вскоре Псине пришло письмо из Департамента капитального ремонта. Заместитель руководителя Журавликов сердечно благодарил ее за небезразличное отношение к жизни города, а также информировал о прекращении переписки ввиду того, что все необходимые разъяснения по вопросу благоустройства парка ей неоднократно уже были даны. Префектура бодро рапортовала о завершении работ и сообщала, что парк функционирует в обычном режиме. Прокуратура успокоилась исправлением технической ошибки. Последнее письмо заместителя прокурора содержало непозволительно много для столь досточтимой организации капс-лока. Более никак текст ответов не менялся.
Бумажная волокита продлилась еще некоторое время, но дело со всей очевидностью было проиграно. Марина Аркадьевна вынашивала планы судебного разбирательства, вела переписку с юристами, но потом переключилась на вновь протесты против стройки храма в сквере. По слухам, церковь готовилась перейти в наступление. Даже районная группа притихла, сосредоточившись на спасении бездомных котиков и собачек.
Древним языческим богом повисло в небе августовское солнце. Хотелось, каясь, поклоняться усталому, густому жару обрюзгшего, красного диска, томящего людей в ожидании грядущего серого, могильного холода. Я стояла на узком тротуарчике у трамвайных путей. Справа, рядом – Мария Соловьева и какой-то пацан. Втроем мы завороженно любовались выстроившимися в ряд слева от меня тремя девицами. Капризные складки их губ сочно блестели, а густо подмазанные брови были надменно изогнуты. Благословен был асфальт нашего спального гетто под их модными кроссовками – эти девчонки знали себе цену, позволяя солнечному свету ослеплять нас отраженным светом их молодости и красоты. Лениво ползли машины. Мимо них через дорогу сигали квадратные поклонники белорусского трикотажа.
Мы торопливо влезли в прибывший трамвай. Встав у окна в хвосте, я рассеянно наблюдала, как уплывала вдаль припудренная капитальным ремонтом гряда многоквартирных домов. Я улыбалась солнцу и жизни, старушкам, презирающим правила дорожного движения, и азиатам в оранжевых жилетах, катящихся по своим делам на замысловато тюнингованных великах.
Дребезжа, трамвай царственно вывернул на шоссе. Смотреть назад было было больше неинтересно и я отвернулась.
– Не думаю, что уполномоченный по правам человека нам чем-нибудь поможет, конечно. – прервала молчание Мария.
Я всерьез решила бросить и без того затухшее дело с парком, но Мария уговорила меня не сдаваться пока не опробуем все доступные варианты. От перспективы повторять историю благоустройства очередному равнодушному должностному лицу на меня накатила усталость.
– Но есть и хорошая новость, – Мария прочла сообщение в телефоне и улыбнулась. – Алена пишет, что после выборов мэра нашего префекта снимут. Ее источники утверждают, что мы с парком сыграли в этом не последнюю роль.
Повод вычеркнуть из черного списка хотя бы одно имя (– Зато какое! – воскликнула Мария) меня несколько приободрил, но облегчения не принес. Я успешно вошла в курс того, как лихо делались дела в районе.
Еженедельное совещание в префектуре административного округа шло в привычном рабочем режиме. Немногое выдавало внутреннее беспокойство присутствующих. Взгляд Алексея Ивановича, заместителя префекта по вопросам ЖКХ и благоустройства, плавно скользил по темным силуэтам сидящих за столом. Яркие лучи необычно золотого для конца октября утра пробивались через неплотно прикрытые жалюзи и собирались лужицами на складках темно-синих и серых костюмов, играли металлическими бликами на наручных часах, выглядывающих из-под белоснежных манжет рубашек, искрились на полированных ноготках руководителя аппарата префектуры. Она отчитывалась об итогах работы своего подразделения – формальность, обращения граждан, но в ее голосе то и дело проскакивали дрожащие нотки испуга. Алексей Иванович тоже волновался смутно где-то глубоко внутри себя. И все же он был хорошим зампрефекта, опытным государственным служащим с многолетним стажем работы в сфере жилищно-коммунального хозяйства. Лицо его всегда оставалось безмятежным, с безупречно вежливой полуулыбкой и сосредоточенным взглядом, которым он чаще избегал встречаться с кем бы то ни было и отводил задумчивым наклоном головы.