Делать детей с французом

***

Понятно, что мысль о втором ребенке пришла мне не из любви к детям, а от пристрастия к тайм-менеджменту. Я хорошо помню день, когда она впервые меня посетила.

– Почему у китайцев узкие гла-азки? – спросила однажды Кьяра, оттягивая веки к вискам.

– Видишь ли, климатические условия в районах обитания азиатских рас исторически были таковы, что из-за степного ветра и песчаных бурь легче жилось людям с узкими глазами. Так в ходе эволюции природа выпестовала монголоидный тип.

Круглые европеоидные глаза Кьяры стали стремительно наполняться слезами. Я вздохнула и взяла её за руку.

– Потому что так придумал дизайнер, самый главный дизайнер, который живет высоко на небе и придумывает, какими люди рождаются. Хорошо?

Дочка кивнула, раздумала плакать и вернулась к играм. Другая бы обрадовалась своей находчивости, а я вдруг сама едва не заплакала. Провидение только что в лоб сообщило мне, что настоящая я никому не нужна.

Вообще-то это чувство мне не ново. Я всегда ощущала шаткость своего семейного положения, потому что не понимала, за что меня любят муж и дочка. Ведь они не пользуются ничем из того, что делает меня уникальной личностью. Не то чтобы у меня породистая внешность или лёгкий характер. Не то чтобы я рассказываю затейливые сказки или делаю умопомрачительный минет. Я довольно посредственно готовлю и сказать, что я создаю дома уют, было бы преувеличением. По правде говоря, действительно хорошо я умею делать только одну вещь – использовать русский язык. То есть то, что мои близкие оценить не в состоянии.

Я привыкла жить с тревожным ощущением самозванки и в хорошие минуты думала даже, что, вероятно, обладаю каким-то необъяснимым притяжением, которое действует на людей, как солнце на подсолнухи. В плохие минуты я, правда, боялась, что меня вот-вот разоблачат и изгонят из рая. Но теперь мою веру в себя подтачивало ещё одно, относительно недавнее открытие: из моих текстов ушёл нерв. Улетучилась та межсловесная магия, благодаря которой можно вычислить автора по первому абзацу. Исчезло то самое, что, в общем-то, и делало меня уникальной личностью, пусть и недооценённой.

Редакторы вежливо не замечали моей деградации и предлагали работу щедрей обычного. Московские журналы наводнились изображениями Мерлиона с головой льва и телом рыбы, ценами с сингах и способами провести время на Сентозе. Муза скромно сидела на краешке стола и подавала мне ладные фразы, словно кирпичи. Она выглядела затрапезно, как почасовая работница на конвейере. От частого использования не по назначению она разучилась парить, зато научилась отмечаться карточкой присутствия на входе. Я смотрела на её пролетарский наряд и понурые плечи и винила себя в опошлении божественного замысла.

Но редакторы, похоже, были даже где-то рады вырождению моей музы. Рады исчезновению деепричастных оборотов, барочных метафор, кружевных абзацев и троичных сравнений, которые так сложно примирить с журнальной версткой. По крайней мере, в органайзере у меня не переводились записи вроде «закончить 25 причин побывать в Малайзии» или «накопать 10 главных событий азиатской осени».

Что ж, раз моё божественное предназначение сейчас не находит спроса, значит, самое время выполнить свою биологическую миссию, решил великий оптимизатор. В моей семье с обеих сторон по двое детей, это число прочно прописано в моей матрице. Кьяре нужен товарищ для игр. Тогда, может, она наконец оставит меня в покое и даст заниматься своими делами. К тому же у нас ещё никогда не было в распоряжении ста квадратных метров жилой площади и няни с домработницей для создания иллюзии беззаботной жизни.

Об этом даже есть анекдот. Бедный человек приходит к мудрецу и жалуется на жизнь: «О мудрец, у меня совсем нет денег и семеро по лавкам сидят – хуже не бывает. Что мне делать?». Мудрец ему отвечает: «Купи козу!». Бедняк вскидывает руки: «О мудрейший, ты меня не слушаешь, я только что сказал тебе, что у меня не хватает денег даже на прокорм своих семи ртов, какая коза, рабби?!». Но старейшина непреклонен: «Купи козу». Через месяц бедняк приходит с впалыми щеками: «О мудрейший, я занял у соседа, чтобы выполнить твой совет, и купил козу. Теперь мне надо кормить жену, шестерых детей, это бестолковое животное, да еще и отдавать деньги соседу. Что мне делать?». «Купи осла», – последовал ответ. Бедняк захлебнулся в протестах, но мудрый человек стоял на своём. Через месяц нищий пришёл снова и с порога выглядел недружелюбно. «Многоуважаемый, я не смею усомниться в твоей мудрости, но как этот, будь он неладен, осёл мог бы облегчить мне жизнь? Теперь я должен двум соседям, меня грозят выселить из дома, мои дети уже два месяца едят одно зерно! Что мне теперь делать?!» Старейшина подумал и изрек: «Купи индюка». Тут бедняк наговорил мудрецу слов, о которых потом жалел. Но индюка купил. В четвёртый раз он явился к мудрецу с серьёзным намерением убить его, а после – себя. Он, чётко артикулируя, описал свою жизненную ситуацию: сварливая жена, шестеро голодных детей, тощие коза, осёл и индюк во дворе, соседи-враги, угроза выселения и долговой тюрьмы. «Что мне делать?» – спокойно спросил бедняк, поглаживая рукоять кинжала под рубахой. «А теперь продай весь свой скот и верни долги соседям!» – радостно огласил старейшина свою волю. Нищий опешил от такого поворота сюжета и даже забыл о преступных намерениях. «И что? – не слишком вежливо переспросил он. – Я остался так же беден и несчастен, как был до первого визита к тебе». «Да, но теперь ты знаешь, что может быть гораздо хуже!»

***

Для Гийома, единственного сына своих родителей, необходимость второго ребенка была неочевидна. Пришлось искать понятные ему аргументы. «Второй ребенок – это как социальная страховка, понимаешь? – говорила я. – А что если первый окажется нетрадиционной ориентации? Что если он уйдёт в монахи или станет голосовать за левых? Кроме того, ты же финансист и лучше меня знаешь, что на пенсию нашему поколению рассчитывать не приходится. Нечестно заставлять Кьяру одну кормить нас на старости лет».

Слово «страховка» нашло отклик в душе Гийома, который по натуре тревожен и доверчив. Мысль про долгосрочные инвестиции в пенсию тоже правильно отрезонировала. Он обещал подумать.

Это меня совершенно не устраивало. Пока он будет думать, я выйду из детородного возраста. Мне ребёнок нужен здесь и сейчас, каждый месяц творческого простоя на счету! Нельзя дольше ждать, когда учёные придумают способ синтезировать готовых четырёхлетних детей в шарах-пробирках. Нерасторопность мировой науки вынуждала действовать по старинке. И однажды вечером я представила Гийому последний, самый веский аргумент. Я положила руку на внутреннюю поверхность его бедра и проговорила томно:

– И потом, это значит, что можно заниматься сексом без презерватива.

Гийом тут же забыл, что ему надо подумать и что он устал в офисе, и изъявил желание немедленно приступить к действиям.

– Начиная с двадцатого декабря, – сказала я, отстранившись. – Иначе получится Лев.

Вообще-то нам, конечно, нужны были Рыбы, потому что мы все втроём Рыбы и хотим продолжать жить в воде. Но до момента зачатия Рыб ждать ещё восемь месяцев, итого семнадцать до родов. Кьяра уже вырастет и научится играть сама с собой. Ещё нам бы очень не помешал практичный Телец – знак Земли, которая в сочетании с Водой даёт созидательный эффект. Но сентябрь, месяц зачатия Тельцов, мы проворонили за долгими уговорами будущего отца. Как, впрочем, и начало ноября – время зачатия семейственного, во всех отношениях приятного Рака, который никогда не обделит вниманием родителей. Придётся брать, что дают. А ближайший приличный знак, который давали, был Дева. Дева – это почти как Телец, только зануднее. Зато через шесть лет ей можно передоверить уборку дома, через одиннадцать научить систематизировать бумаги, а со временем – вести семейную бухгалтерию. Да, если хорошо подумать, нам определенно нужна была Дева!

Я произвела расчёты на основе лунного, китайского, галльского и старославянского календарей, проверила совместимость асцендентов в специальной программе, скорректировала всё с учетом менструального цикла и получила несколько подходящих дат.

Гийом внимательно изучил протянутый календарь с красными отметками.

– Значит, если мы займемся любовью сегодня, это будет совершенно бесполезный акт с точки зрения воспроизводства? – уточнил он.

– Совершенно бесполезный. Месячные закончились на прошлой неделе.

– Какой расход первоклассного биологического материала! – прошептал он, целуя меня в шею. Его ладонь нырнула под мою майку.

Мы очень радовались, что на этот раз держим судьбу в своих руках.

III. Вставай, проклятьем заклеймённый…

«Я клоп, маленький зелёный клоп, незаметный на кожуре белого налива», – шёпотом повторяла я, пересекая двор кондоминиума с набитыми сумками. В этой фразе заключается «техника невидимки», вычитанная мной в книге «Возьми под контроль свой ци». Она помогает визуально уменьшить астральное тело и остаться незамеченным для рассеянного взгляда окружающих… если я верно перевела. В книге говорилось о мушке с названием, не знакомым англоязычному Гуглу, и есть риск, что выбор не известного в этих широтах клопа мог исказить магическую схему. Как бы то ни было, две недели эта техника спасала меня от случайной встречи с Шеарой или Реншу.

Утром по четвергам я хожу на рынок. Я хожу туда с тремя целями: реальной – закупиться ананасами и киви-ягодой, метафизической – найти квашеную капусту, и побочной – выпить сока из сахарного тростника, который выжимают машиной, похожей на типографский пресс. Я залпом высасываю стакан, глядя, как сквозь железные челюсти прокатывают вторую порцию хрустящих палок, и думаю про типографии, цветоделение, редакции, свою замершую в развитии карьеру и далекий от желаемого внешний вид. Было время, холодное жестокое время, когда приходилось греть лицо слоями макияжа, и туфли на каблуках были самой естественной обувью в офисе, где требовалось жалить шпильками корректоров и свысока взирать на стажёров. Теперь я хожу в резиновых шлёпанцах и расхлябанных шортах, а из косметики использую только увлажняющую помаду. Кожа пропахла солнцезащитным кремом. Волосы неряшливо подколоты на затылке – причёска, отличающая нянек, домохозяек и работниц грязных производств. Необъяснимо, почему муж до сих пор не променял меня на точёную азиатку.

Потому что муж у меня по всем статьям завидный: молодой, красивый, образованный, неплохо зарабатывающий. В будни при галстуке, по выходным – с теннисной ракеткой. Люди не задаются вопросом, что я в нём нашла. Скорее, наоборот: недоумевают, что он делает с такой кикиморой, как я. За спиной, конечно. В лицо они говорят, что мы хорошая пара, даже внешне похожи. Я уже привыкла и не обижаюсь. Потому что надо смотреть правде в глаза: мужчину большой нос с горбинкой делает орлом, а женщину – отрицательным сказочным персонажем. Не бывает принцесс с большими горбатыми носами. Которые ещё и лоснятся. «Я маленький зелёный клоп…»

Тут совершенно неожиданно и одновременно ожидаемо до фатальности в нескольких десятках метров по вектору движения из подъезда выплыла Шеара. В элегантном деловом костюме. С накрашенными губами и матовым носом. На шпильках. Воплощение успешной деловой дамы, икона Уолл-Стрита, она что-то высматривала в своём клатче, но вот-вот подняла бы глаза, а тут я – пучок разъехался, на майке вертикальные подтёки, голова набита мыслями о клопах…

Слева спасительно заскрежетала дверь подземной парковки – я юркнула в раскрывающуюся чёрную пасть и, расталкивая коленями пакеты, побежала вниз по рампе.

Из-за виража сверкнули фары, и я едва успела вжаться в стену, чтобы не попасть под колеса машины, поднимавшейся к свету из недр подземелья. Я взвизгнула одновременно с тормозами. Белая «Тойота» остановилась в паре метров от меня. Втянув голову в плечи, я приготовилась к ушату ругательств.

Но автомобиль стоял неподвижно и как будто ждал. Тогда я выдохнула и сама направилась к водителю с извинениями. Постучала в окно. Затемненное стекло опустилось: за рулем сидела соседка с шестого – костлявая, коротко стриженая англичанка, вид которой можно исчерпывающе описать словосочетаниями child-free и gay-friendly.

– Вы хотели меня убить? – спросила она серьёзно, глядя куда-то мимо меня.

– Я?! Нет, что вы, я… Я просто… Я…

– Вы просто бежали навстречу разгоняющемуся автомобилю по неосвещенному серпантину с односторонним движением?

– П-п-примерно так, – нехотя согласилась я.

– У вас, вероятно, на то были веские причины.

– Очень! Но среди них точно не было намерения вас убить.

Соседка постучала пальцами по рулю, как будто невысказанные проклятья не давали ей уехать. Я принялась оправдываться:

– Понимаете, я хотела избежать встречи с одним человеком, и этот маневр – первое, что пришло мне в голову.

– Х-м-м. Этот манёвр чуть не стоил вам жизни. И мне. У меня слабое сердце.

– Я дико сожалею! Но это была бы действительно неприятная встреча.

Тут сверху донеслось цоканье каблучков: судя по эху, кто-то пытался повторить мой смертельный трюк и войти в гараж со стороны выезда.

– Дария? – раздался сверху голос Шеары.

– С ней? – одними губами спросила англичанка.

Я смущенно кивнула. Она кивнула в сторону задней дверцы. Я втолкнула пакеты и протиснулась следом в благоухающий кожей салон.

– Стёкла тонированные, снаружи вас не видно, – бросила соседка через плечо и тронулась вперёд.

Движением подбородка англичанка поприветствовала Шеару, вытягивавшую змеиную шею в темноту гаража. Машина выплыла во двор и заскользила по боковой дорожке к воротам. Через заднее стекло я видела, как Шеара вышла из гаража, непонимающе оглянулась и ушла со двора через калитку для пешеходов.

– Спасибо огромное, вы меня спасли! – шепнула я.

– Она должна быть очень назойливой, раз вы избегаете её с риском для жизни.

– Не то чтобы, но…

Мне не хотелось злословить о соседях с соседями. Точнее, наоборот, очень хотелось, для этого, собственно, мы и мечтали завести друзей по подъезду… Но вряд ли чайлд-фри и гей-френдли бизнес-вумен годилась мне на роль поверенной. Слишком много дефисов нас разделяло.

– Они и вас хотели втянуть в свой клуб свингеров? – спросила вдруг соседка.

– Клуб… простите, кого?!

– Ну, свингеры. Как это по-вашему?.. Эшанжисты.

– Да для меня, знаете, что свингеры, что эшанжисты – всё одинаково иностранные слова, просто они… никогда бы не поду…

– Вы разве не француженка? – перебила она.

– Нет, это мой муж француз, а я русская, но не суть… Так они, вы говорите…

– Ах, вы русская! – вдруг заулыбалась моя спасительница, и оказалось, что улыбка делает её похожей на Джейн Фонду. – Это всё меняет!

Я приготовилась отбиваться от стереотипов, которые непременно вырываются из собеседника-иностранца, едва он узнает о моей национальности. Нет, я не пью водку с утра. Нет, я не ношу павлово-посадских платков, по крайней мере не летом и не на голове. Нет, я не работаю на КГБ. Но если очень попросите, могу спеть «Калинку-малинку».

– I love Russians! – воскликнула англичанка так, будто речь шла о пряниках. – Моя бабушка по молодости тайно состояла в Коминтерне, но вы, опять же по молодости, наверно, даже не знаете, что это такое.

– Такие совпадения редки, но в Москве я жила на улице Коминтерна, так что знаю.

– Подобные названия в России еще остались?!

– Потихоньку переименовывают, но наша улица пока держится.

– Я, знаете, в каком-то смысле родилась благодаря Коминтерну, – сказала соседка. – Бабушка была прожжённой социалисткой, проклинала монархию, заставляла маму учить русский. Потом мама поехала в Венгрию по программе обмена студентами и там встретила папу, тоже жертву внутрисемейного коммунизма. Они поженились, и папа ещё моему старшему брату пел «Интернационал» вместо колыбельной.

– Бедный!

– Не-ет! Он-то богатый, на Лондонской бирже работает. А вот бабушку и правда жаль: оба внука трудятся на капиталистов! Из завещания она нас вычеркнула лет пятнадцать назад.

– Но убеждения-то вам, полагаю, всё-таки передали по наследству?

– Увы, я генетический брак – люблю сплетни про принцев и Дживса с Вустером. Хотя не могу не признать, что «с каждого по способностям, каждому по потребностям» – очень правильная идея.

– Ну не знаю, мне она всегда казалась оправданием лентяям и бездарям, – сказала я. – Кто много и хорошо работает, должен хорошо жить. Кто работает плохо и мало, должен жить бедно. Надо соизмерять свои потребности со способностями. А то вот во Франции…

Я уже собиралась оседлать своего любимого конька и распространиться про губительный французский «ассистанат»⁴, который понимает под социальным равенством отрицательную селекцию, но поймала беглый взгляд соседки на часы. И действительно, пол-одиннадцатого, все приличные люди, имеющие потребности, уже два часа как активно используют свои способности на благо экономики. Я приняла это как сигнал к окончанию беседы и сгребла в охапку сумки.

– Впрочем, это долгий разговор, а вы, наверное, торопитесь. Ещё раз спасибо за помощь! Извините за некоторый радикализм, не стоило с утра говорить о политике.

– Что мне нравится в русских, так это то, что с ними можно начать серьёзный разговор в любое время суток. Без этих унылых прелюдий из гидрометеосводок.

– Вы англичанка – и не любите говорить о погоде?

Она пожала плечами.

– Говорю же, генетический брак. Всего английского во мне – пристрастие к чаю с молоком.

Тут во мне вспенилась новая волна радикализма: чай с молоком – гадость какая! Сама мысль об этом действует на меня слабительно! Надо было срочно что-то предпринять, пока я не начала учить англичанку пить чай и тем самым не испортила вдрызг начавшееся знакомство.

– Не знаю, сможете ли вы как английский человек принять это скоропалительное приглашение, но я как русский человек не могу его не сделать: заглянете ко мне на чай с баранками?

– С barankas?

– Это такое выражение. У вас чай пьют со сконами и сэндвичами, у нас – с баранками и пряниками.

– Со сконами и сэндвичами – это только в книжках Джейн Остин! – рассмеялась она. – А так и на крекер не каждый расщедрится. Но знаете, я, пожалуй, как-нибудь зайду. Хотя бы чтобы разрушить стереотипы.

– Окажите любезность! Я тоже samovar не обещаю. Пересильте в себе внутреннего британца, и пускай это «как-нибудь» случится на этой же неделе.

– За что я ещё люблю русских, так это за их эффективность и чувство юмора!

– Приятно думать, что кто-то в мире ещё так искренне любит русских, – сказала я, вылезая из машины. – Кстати, меня зовут Дарья.

– Да, я уже услышала в гараже, – соседка вытянула ладонь в опущенное стекло. – Лесли, приятно познакомиться.

***

Благодаря Лесли я узнала, что наш кондоминиум – кунсткамера сексуальной экзотики. Выбор был богат, осталось только определиться, к кому примкнуть: к свингерам, фидерам, геронтофилам или вуайеристам. По словам Лесли, каждый день недели был зарезервирован за встречей какого-нибудь клуба по интересам, и все совершеннолетние граждане на зубок знали расписание, пароли и явки.

– Да-да, тут тот еще гадюшник, – приговаривала она, разбавляя коллекционный пуэр соевым молоком. – Оно и понятно: экспаты, оторванность от реальной жизни, сиюминутность окружения, другие нормы поведения в обществе. Вот всё тайное и лезет наружу из подсознания.

Сама Лесли принадлежала к крылу БДСМ, но с поправкой на эпоху. Её заводили исторические проявления жестокости – невольничьи рынки Древнего Египта, осада Ля-Рошели, корсары, конкистадоры в индейской деревне. У неё, члена клуба исторических переодеваний, было досье на каждого жильца, с которым она сталкивалась в том или ином маскарадном контексте – то на ретроспективе Тинто Брасса, то в свинг-вечеринке с дресс-кодом «Венецианский карнавал», то на концерте транссексуалов.

Чем больше мы разговаривали, тем скучнее казалась мне наша с Гийомом сентиментальная жизнь. В ней не было никакой страшной тайны. Но самое неприятное, что эту безыскусность было видно за версту. Соседям не надо было сводить с нами близкое знакомство, чтобы заочно поставить нам диагноз «лихорадка субботнего вечера». Это такой синдром, распространенный среди молодых родителей, которые раз в неделю заставляют себя заниматься сексом, чтобы укрепиться в иллюзии, будто их по-прежнему связывает что-то, кроме ребёнка.

Лесли рассказывала о соседских домыслах запросто, не требуя ни подтверждения, ни опровержения. Как будто бы я при всем желании не могла пролить свет на истинное положение вещей. Я была ошарашена её откровенностью и таким беспардонным интересом соседей к нашей личной жизни… Но всё-таки запомнила определение «лихорадка субботнего вечера», чтобы передать Гийому. Потому что приходилось признать, что оно довольно точно описывает наше «сексуальное извращение» последние четыре месяца, то есть с тех пор, как мы перебрались в Сингапур.

Самое обидное, что, по сравнению с первыми годами отношений, теперь мы не просто спали вместе, но и искренне любили друг друга. То есть у нас была крепкая база для множественных одновременных оргазмов. Но – полное несовпадение биоритмов. Из-за жары рабочий день в Сингапуре начинается рано, часто до восьми утра. Гийом, заложник офисного расписания, вечером мечтал отдохнуть, а я – наконец поработать. Он храпел, я печатала. И таки да, в резонанс нам удавалось войти только субботним вечером. Зато резонировал от этого, как нам нескромно казалось, весь жилой комплекс «Черри Хиллз».