– Не гневайся на меня, милая! Поцелуй-ка сестру!
Глаза Лауры вдруг расширились: личико сестры покрывал липкий сладкий сок гоблинских фруктов. Не отдавая себе отчета, младшая сестра притянула к себе Лиззи и принялась осыпать ее грязную щеку жаркими поцелуями.
Сок оказался так же сладок, как и в тот день, когда она впервые посетила базар гоблинов. У Лауры даже челюсти свело от вспышки чудесного вкуса во рту: она застонала, чувствуя, как вновь приливает к рукам и ногам кровь, как проясняется голова. Словно издалека она слышала смех Лиззи.
Другая щека сестры тоже была вымазана соком. Лаура поцеловала и ее, но тут же отдернулась, скривившись. Поцелуй был горьким, словно она лизнула изнутри кусок древесной коры. Вкус не изменился, Лаура знала это наверняка; отчего же он показался ей таким гнилым и отвратительным? Неужели все эти дни ее снедала жажда по эдакой ядовитой горечи?
Не выдержав, Лаура перегнулась через кровать, и ее стошнило. Лиззи ласково поглаживала сестру по спине, пока не прекратились спазмы, сотрясавшие ее маленькое хрупкое тело. Когда Лаура, обессилев, упала обратно на подушки, Лиззи подала ей стакан сладкой ключевой воды. Она жадно осушила его и слабо улыбнулась сестре; теперь ее клонило в сон.
– Прости меня, Лиззи, – виновато прошептала Лаура. Ее светлые ресницы затрепетали. – Пожалуйста, прости меня.
Лиззи погладила сестру по щеке и улеглась рядом. Волосы и ткань подушки липли к ее лицу, а платье и ноги были серыми от придорожной пыли, но Лаура, будто не замечая этого, вцепилась в руку Лиззи и тут же уснула. Сон ее был крепким и мирным.
Осенью могилка Дженни, сухая и серая, наконец зазеленела робкой травой. На ней снова взошел росточек хмеля со сморщенными острыми листочками.
Вместе с золотом лиственного леса вернулось и золото волос Лауры. Чудом выдернутая сестрой с края бездонной пропасти, она окрепла и повеселела. Воспоминания о базаре стерлись из ее юной памяти, словно сон, навеянный духотой лета, но вот Лиззи ничего не забыла.
Гоблины больше не возвращались в деревню.