Окно в Полночь

Притащив на кухню ноутбук, я налила в тарелку суп, села за стол и включила компьютер. Аккумулятора хватит часа на три, а мне больше и не надо. Белый лист файла приветливо замигал. Муз что-то забормотал себе под нос. Я покосилась на него, доела суп и нахмурилась. Название не приходило. Начало выстроилось, но без названия текст туговато пойдет. Обычно я сначала придумывала название, имя герою и, как ни странно, эпилог. А дальше всё получалось само собой, но…

Но. Почему сегодня должно быть как всегда? Отступление от правил – это непредсказуемость, интерес и «живость» истории. И с каждой книгой – словно в новое путешествие по неизведанному, в отпуск в необычный мир, в загадочное и манящее странствие… Ага, и с каждой книгой – новые симпатичные кошмары. Этот парень с косичкой – так, только начало, цветочки. А вот ягодки… Ягодки всегда или с придурью, или с отравой.

Мои пальцы быстро забегали по кнопкам клавиатуры. Ладно, часов до одиннадцати попишу, и в постель, а то завтра вставать рано… Итак, однажды в далекой-далекой галактике… Я тихо фыркнула. Нет, «Звездные войны» я, конечно, не потяну. Но вот историю параллельного мира, вероятно, даже существующего (а кто докажет, что нет?) – вполне. И быстро набросала прологом вчерашний сон, а началом первой главы – коротенькое описание древней полуразрушенной башни. А больше ничего не придумалось, да.

Я перечитала, подправила опечатки, посмотрела на системное предупреждение о двенадцати процентах зарядки, сохранила файл, закрыла ноут, потушила свечи и отправилась на боковую.

Ибо иногда высыпаться перед работой полезно.

Глава 2

 
…закинуть надо контрабандой пару контейнеров тепла
Сердец, пятьдесят грамм нежности на сдачу,
К моей улыбке вам в придачу
И ярких красок расписать такую серую и нудную
Зиму…
 

«Мумий Тролль»

Дикий визг не давал покоя. Я сонно пошарила рукой по постели и смахнула разбудившую вещицу на пол. Та замолчала. Я расслабленно вздохнула и забралась с головой под одеяло. Вещь, помедлив, разразилась очередной возмущённой трелью. Я спрятала голову под подушку. Подсознание услужливо заметило, что первый пропущенный визг – это будильник, и его игнорировать можно, а вот второй – звонок друга, который пропускать нельзя. И я по инерции сползла за телефоном на пол.

– Да? – сонно, недоуменно.

– Вась, привет! – улыбчивая бодрость Валика сразу начала раздражать. – Ты где есть?

– Дома, – я зевнула. – На полу сижу. А что?

– В полдевятого утра? В наш дежурный вторник?

Ой.

– Я встала!..

– А должна уже бежать!

Вскочить на ноги, умыться, одеться, заплести «дракончиком» косу, покормить Баюна и, схватив сумку, пулей вылететь из квартиры – дело десяти минут. Привычный утренний мороз, пощипывая то за щеки, то за нос, бодрил лучше контрастного душа.

Совсем забыла, что сегодня наша с Валиком очередь нести утреннюю вахту… Дурацкий порядок, заведенный шефом. Обычно я приходила на работу то в десять, то в одиннадцать утра, но один день в неделю в добровольно-принудительном порядке являлась в девять. Для того чтобы остальные члены редколлегии могли прийти кто в десять, кто – в одиннадцать. Дежурство шеф оправдывал важными звонками в редакцию – от клиентов, бабушек-дедушек, которым поутру не спится из-за протекающей крыши, и ты ды.

Я спешила на работу, поскальзываясь на обледенелом тротуаре. Из всех встреченных прохожих – только ненормальный парень в цветных кедах и с рыжей псиной. А остальные – или по домам, или, несчастные, на работе. Так, сколько до каникул-то осталось или хотя бы до пятницы?.. Да, понедельник, как известно, день тяжёлый: разум отказывается принимать окончание выходных и требует отдыха. Вторник – ещё тяжелее: разум уже принимает окончание выходных, но отдыха все равно требует. В среду немного легче: сдается в печать номер, и работы столько, что до капризов разума нет никакого дела. А четверг и пятница проходят тяжелее всего: разум, воспитанный средой, готов к труду и обороне, но выпуск сдан, и работы никакой нет. Но – скорее бы уже пятница…

Валик поджидал меня на крыльце бизнес-центра.

– Вчера Игорь ключи на пульт сдавал, – сообщил он, докуривая. – Наверняка нас ждёт сюрприз.

Я проснулась окончательно:

– Думаешь, опять начудит? – и, быстро взобравшись по скользким ступенькам, юркнула в тепло подъезда.

– Уверен, – друг закрыл дверь и ухмыльнулся, вызывая лифт.

Фотограф был натурой творческой, незаурядной и эксцентричной. И чрезвычайно любившей розыгрыши. После прошлого его дежурства мы, придя с утра на работу, обнаружили, что он перепутал нам компьютеры. У меня стоял компьютер шефа, у шефа – Валика, а у верстальщика – директорский.

– Если он опять намудрит с техникой, у Гриши лопнет терпение, – заметила я, заходя в кабину лифта.

– Думаю, у Игорька хватит мозгов и новую хохму придумать, и выкрутиться, – возразил Валик.

– Например, подставив нас с тобой, – двери лифта открылись, и я вышла в коридор, включив свет.

И недоуменно уставилась на стену, где висел огромный баннер: на траурно-черном фоне пламенело витиеватое «Оставь надежду, всяк сюда входящий!» Валик смешливо фыркнул и толкнул меня локтем. К столу вахтера известный шутник пришпилил следующий баннер: внушительные челюсти, снабженные надписью «Осторожно! Злая собака!» Дядя Коля – добрейшей души человек, кстати…

Мысли о работе улетучились в известном направлении. Мы, не сговариваясь, ринулись в обход. Коридор нашей конторы изгибался буквой «п»: в одном крыле работали мы с журналистами, во втором – пиарщики, рекламщики и иже с ними плюс бухгалтерия, а в центральном коридоре располагались кабинеты директора, замдиректора и секретаря плюс конференц-зал. Естественно, мы начали с конца – с рекламного крыла.

Рекламщиков в редакции, мягко говоря, не любили, а у Игорька к ним были старые счеты. И красноречивой надписи на их кабинете не удивились. «А-а-а! Демоны!» – гласил яркий плакат на первом кабинете, а на втором следующий дополнял: «Сгинь, пропади, нечистая сила!». Пиарщиков фотограф тоже не уважал. На кабинете специалистов по связям с общественностью висела чудная надпись – «За связь без брака!».

– Однако он их любит, – хмыкнул Валик.

– Да не больше, чем всех остальных!

На кабинете бухгалтера красовалось «Здесь царь Кощей над златом чахнет…» и под надписью – почему-то утиная мордочка злющего дядюшки Скруджа Макдака. Мы весело переглянулись. Бухгалтерша – та ещё скряга. Всей редакции, даже Валику, полагались бесплатные карточки для пополнения баланса сотовых, кроме почему-то меня. Я жаловалась и Грише, и директору, но осталась непонятой. Софья Николаевна наотрез отказывала мне в халяве. И так ей и надо.

На вахте зазвонил телефон, но мы не обратили на него внимания. И, пока он заливался недовольной трелью, мы хихикали у дверей директорского кабинета. Собственно, там было три кабинета в одном – проходной секретарский («А где бабуля? Я за неё!»), слева – замдиректорский («Я – Ужас, летящий на крыльях ночи!»), а справа – директорский («Царь, очень приятно, царь!»).

– Теперь его точно уволят, – напророчил Валик.

– Или нас, если не снимем, – поддакнула я.

– Не, на нас и не подумают, – отмахнулся он. – Это Игорек известный массовик-затейник, а мы так… мимо проходили.

– А ведь он и над нами постебался… – сообразила я запоздало.

– Да ладно, это же шутка.

Правда, своё мнение Валик изменил быстро – как только мы зашли в родной кабинет и заметили плакат, пришпиленный к дизайнерскому компьютеру: «Мы великие таланты, но понятны и просты, короли и музыканты, акробаты и шуты!». Друга аж перекосило.

– Да ладно, это же шутка, – передразнила я. – А он в точку попал, заметь. Ты ж у нас – человек-оркестр, пять профессий в одном флаконе и на одну зарплату.

Валик глянул исподлобья и первым подоспел к моему столу, загородив спиной обзор. И весело хмыкнул.

– Дай посмотреть! – я встала на цыпочки, заглядывая через плечо. – Мой же диагноз!

А он из вредности ссутулился над монитором, зараза такая. Я фыркнула и сняла шубу. Однако жарко… На монитор своего компа Игорек прилепил плакат с собственной же довольной физиономией и надписью «Доброе утро, страна!»

– Смотри, Вальк, а себя-то он не обидел!

– Где? – друг обернулся, отодвинулся, и я наконец рассмотрела своё рабочее место.

Теперь перекосило уже меня:

– Ах, гаденыш!..

– Говорят, мы бяки-буки, как выносит нас земля… – пропел Валик, копируя голос разбойницы из «Бременских музыкантов». – А что, ты вылитая атаманша, Вась. Тебе бы ещё в черный перекраситься и… Ой!.. – и потёр затылок. – За что?

– Все ему рассказал за перекурами, да? – прищурилась я.

У каждого есть своё неприятное детское воспоминание, и мое было связно со школьной постановкой «Бременских музыкантов», где я играла атаманшу. Вернее, я попыталась её сыграть, но не вовремя испугалась. И, жалобно проблеяв первую строчку вышеупомянутой песни, с позором сбежала за кулисы, едва не сорвав постановку. С тех пор – со времен пятого класса – много воды утекло, но и на эту песню, и на мультик я по-прежнему реагировала неадекватно. И Валик об этом знал – в той постановке он играл Трубадура.

– Ну… да. Случайно… – друг опустил шкодливые очи долу.

– Случайно? Но я запомню!.. – пригрозила хмуро и пошла в коридор, где по-прежнему надрывно верещал телефон.

– Вась!.. Ты ж не злая!

– Но память у меня хорошая, фантазия – богатая, а голова – больная!.. Алё?

– Здравствуйте! – пробасил в трубку жизнерадостный мужской голос. – Мне вчера звонили с этого номера!

– А я чем могу помочь? – буркнула я.

– Так вы же звонили!

Я устало вздохнула:

– Это редакция газеты. У нас стоит мини-АТС, и с какого именно номера и кто именно вам звонил, я понятия не имею. Но я точно вам не звонила. Всего хорошего! – и положила трубку.

– Вась!

– Чего?

– Ну, прости, а?

– Может, и прощу, – я не умела долго злиться. И вообще, и на него. Слишком давно мы знакомы и слишком хорошо друг друга знаем.

Телефон снова заверещал.

– Я это тоже запомню, – он улыбнулся и взял трубку: – Доброе утро, вы попали в редакцию. Чем могу помочь? Да-а-а, а вы действительно попали…

Да, я не злая. Но я – бяка-бука. Насвистывая песенку атаманши, я вернулась в кабинет и, пользуясь отсутствием Валика, достала из ящика его стола отвёртку. И быстро открутила у Игорева кресла болты. Вернее, не открутила, а заметно ослабила. Если получится – убью двух зайцев сразу…

Я вернулась к своему столу и встретила подозрительный взгляд Валика:

– А зачем тебе отвёртка?

– А я тебя сколько раз просила подтянуть болты? – я демонстративно отодвинула кресло и подёргала разболтавшиеся запчасти. – Смотри, спинка вот-вот отвалится. И ручки – тоже.

– Давай сделаю, – вздохнул он. – Сходи пока в «клоаку», что ли. Интересно же, что Игорек про них придумал.

Послонявшись полчаса по офису и оценив творчество фотографа, мы сообща прилепили на монитор его компа надпись «Гитлер капут!» и занялись привычным делом. «Страйком», то есть. Чем заслужили крайне недовольный взгляд редактора, когда он соизволил явиться на работу. Привычно ворча и протирая запотевшие очки, Гриша проковылял к своему кабинету и надолго замер возле двери. Мы бросили играть и вытянули шеи. Шеф долго моргал на надпись «Кто ж его посадит, он же памятник!»

– Понравилось, – ехидным шепотом прокомментировал Валик. – По спине видно…

– Это что такое? – редактор, ссутулившись, повернулся к нам. – Откуда? Чья блажь?

– Того, кто последним уходил, – хором «сдали» мы зачинщика.

– Премии лишу, – Гриша оторвал баннер и исчез в кабинете, хлопнув дверью.

Мы дружно захихикали. В кабинете шефа громко и злобно уронили кресло. Мы весело переглянулись и снова вернулись к игре. А редакционный народ тем временем прибывал, и наблюдать за реакцией коллег было крайне занимательно. Кто-то ругался, кто-то смеялся, кто-то возмущался и почему-то требовал показать наши с Валиком плакаты. Мы же, разумеется, давно и далеко их спрятали и только отшучивались в ответ.

– Всем доброго дня! – последним в кабинет заглянул зачинщик утреннего безобразия – собственной внушительной персоной. – Как приятно видеть ваши светлые, проснувшиеся и смеющие лица! Душа радуется и…

– Игорь! – взвыло из кабинета шефа. – Зайди-ка ко мне!

Фотограф жизнерадостно улыбнулся, повесил в шкаф пуховик, положил на стол кофр и вразвалочку пошел к редактору. Мы побросали работу и, толкаясь, сгрудились у дверей кабинета. Гриша, когда сильно злился, говорил тихим-тихим прерывистым шёпотом, а нам было интересно.

– И… ты… я… тебя… и… вообще… – придушенным змеем шипел шеф.

– Кто что слышит?.. – прошептал Санька.

Мы дружно цыкнули. Водитель замолчал, но ненадолго.

– Уволит или нет? – снова не выдержал он.

– Конечно, нет, – фотограф открыл дверь, и мы отшатнулись от кабинета. – Где он еще возьмет такого сильного специалиста, чтобы круглосуточно пахать за такие деньги?

– Игорь! – надрывно возопил Гриша. – Марш работать!

Фотограф аккуратно просочился мимо нас к своему рабочему столу и привычно, с размаху, плюхнулся в кресло. То жалобно скрипнуло и рассыпалось на запчасти. Игорь, помянув неизвестную женщину легкого поведения и известную маму, звучно шлепнулся на пол. Кто-то (кажется, я) хихикнул, кто-то сочувственно запричитал, а жертва моей подлости села и растерянно потерла ушибленный копчик.

Я удовлетворённо улыбнулась и повернулась к Валику:

– Гони коньяк!

Тот, картинно шмыгнув носом, полез в тумбочку. Фотограф же, кряхтя, встал и глянул на меня с подозрением:

– А по какому случаю пьём?

– А по случаю выигрыша.

– Васька!..

– Валик со мной поспорил, что твое кресло развалится после новогодних праздников, а считала, что до них, – я с готовностью «сдала» старого друга.

Игорёк был добрейшей души человеком.

– А я, как причина спора, требую участия в распитии, – заявил он.

Валик достал из тумбочки коньяк и с грохотом поставил его на стол:

– Надеюсь, меня позвать не забудете?

Из «клоаки» озабоченно выглянула Анютка:

– Как-то шумно сегодня… О, Валик, у тебя что, день рождения?

– Нет, предпраздничный синдром, – проворчал он. – Готовлюсь к каникулам и закаляю организм.

– Работать, бездельники!.. Всё, шоу масок гоу вон!

Засим веселье кончилось, ибо часы пробили двенадцать дня. Я спрятала трофейный коньяк в сумку и уткнулась в монитор. Журналисты разбрелись по своим местам, Валик в расстройстве ушёл курить, а Игорь занялся креслом. И всё пошло своим чередом – статьи, верстка, обед и снова статьи. И, слава богу, отсутствующий Муз. Сегодня мне некогда от него отбиваться, больно работы много. Даже привычную утреннюю медитацию над кофе пришлось проводить за редактурой. Впрочем, я фотографу за украденное время отомстила, и на душе было легко и приятно.

Книга однако не отпускала. И в короткие перерывы, за чаем и пирожками, я усердно гуглила в Яндексе – искала подходящие картинки. Башню нашла, природы много красивой нашла, а вот похожего на героя блондина… Увы. Ничего приличного. Только неприличное. Вместо мужественных и брутальных парней – одни остроухие большеглазые педики, прости, господи. В бронированных корсетах и с цветочками в ушах. Аналогии с ориентацией и психическим здоровьем художников напрашивались сами собой, но мою задачу не облегчали. Сестру, что ли, попросить нарисовать?..

День пролетел незаметно, как и вечер. Сдавая номер в печать в среду, во вторник мы работали до упора. Мы – это выпускающая бригада в количестве трёх человек: меня, редактора и Валика. Рекламщики, шурша баннерами и возмущаясь, разбежались по домам ещё в пять, журналисты – в шесть, а мы просидели над версткой до десяти вечера. Тексты кончились, и я взялась за вычитку полос. Спать раньше трех ночи не лягу – работу домой забрать придется, но всё же…

– Василиса, опять?.. – шеф бегал от своего компа к Валику и постоянно за нами бдел. – Тебе полосы для правки печатаются! Ты что там Валику пишешь?

– Признание в любви.

– Дай-ка посмотрю… Ну и почерк, хуже медицинского… Так, ага, «заг кривой, добавь воздуха, ужми размер, подзаг бо…» Ты что-нибудь понимаешь?

– Она меня очень любит, – Валик уныло рассматривал полосы с заметками. – Но я умру раньше…

– Ой, не жалуйся, – я отложила в сторону вычитанную полосу. – Дел – на пятнадцать минут, больше ноешь. Я тебя ещё жалею. Зря, наверно.

В одиннадцатом часу ночи, после пятого звонка Гришиной жены, шеф устало махнул рукой и велел нам «на сегодня кончать». Мы, естественно, не возражали. И шустро сбежали из офиса раньше редактора.

И в лифте Валик таки спросил:

– Вась, признайся честно, ведь сломала же кресло?..

– Да вот ещё! – обиделась я, надевая перед зеркалом шапку. – Мне делать больше нечего?

– Нечего, – согласился он.

– Думай, как хочешь, – я пожала плечами.

Мы проехали два этажа, и Валик снова заговорил:

– Вась, вот скажи, честно глядя мне в глаза, что это не ты!

– Это не я! – и честно посмотрела ему в глаза, завязывая шарф.

Он застегнул пуховик и покосился на меня с подозрением. Я снова пожала плечами:

– Невиновный не оправдывается.

– Ладно, извини… И за то, что Игорю лишнее сболтнул, тоже.

Мы вышли из лифта и кивнули на прощание охраннику.

– Уже простила и забыла, – ответила искренне.

– Подвезти до дома? – Валик открыл передо мной дверь.

– Не, спасибо, сама быстрее добегу, – я натянула на лицо шарф. – До завтра!

– Пока!

Мы разошлись в разные стороны, и я перевела дух. Не люблю врать, но… Не мы такие, как известно, а жизнь такая. Тёмными переулками я поспешила домой, по дороге сочиняя план на сегодняшний вечер, банальный и простой. Прийти домой, накормить зверя, поставить чайник, что-нибудь съесть, вычитать прихваченные с работы полосы, умыться и лечь спать. Серая тоскливая реальность скромных писателей, да. Которая тем серее, чем реже появляются музы – помощники и проводники, рассказывающие о других мирах и чужих жизнях. Которая тем тоскливее, чем меньше у нас свободного времени и чем крепче сжимает в тисках жизненное «надо».

Вот и сейчас. Я торопливо шла домой по парковой аллее, и над моей головой плели кружева покрытые инеем ветки деревьев, весело плясали крупные снежинки. А у меня нет времени остановиться и полюбоваться ночной сказкой зимы. Надо домой, надо работать, надо успеть всё сделать и умудриться выспаться к завтрашнему дню, надо, надо, надо… Я вздохнула и подняла глаза к белому от снежных туч небу. Когда ж…

– Ой-ё-о-о!..

Крутая заледеневшая дорожка змеей выскользнула из-под ног, и я, шлепнувшись на пятую точку, с визгом скатилась в ближайший сугроб. Спасибо маме с папой за подаренную шубку… Я села и потерла ушибленный копчик. А вот и бумеранг… Или глупая невнимательность. Я поправила съехавшую на лоб шапку, встала, отряхнулась и побрела домой. Спешить расхотелось. Копчик вредно ныл. Чётко выстроенный план на вечер забылся. Я дошла до ближайшей скамейки, стряхнула снег и села, подложив под себя сумку. Подумаешь, на улице минус тридцать… Какая мелочь.

Я вновь подняла глаза к небу. Крупные снежные хлопья сверкали в зеленоватом свете фонарей, ровной периной устилая парковые дорожки, укутывая вуалью спящие деревья. И высветляя темные рукава шубы. В детстве мы гадали по форме снежинок: если больше кружевных – значит, следующий день будет хорошим, а если много остроконечных – то день не задастся. Как и любое гадание, оно иногда сбывалось, а иногда нет, поэтому я не расстроилась большинству остроконечных. Впрочем, среда есть среда… Ноги начали мёрзнуть, как и все сопутствующее, а вдали завыла метель. Встав, я перекинула через плечо сумку и отправилась домой.

Хата встретила привычным – тьмой, урчанием Баюна и сквозняками. Кот, с любопытством обнюхав мои валенки, устремился на кухню. Сняв шубу и поёжившись, я пошла следом за котом. Включила свет, насыпала живности корм и поморщилась, заглянув в холодильник. Каждый выходной я обещала себе набрать продуктов на неделю и каждый раз находила тысячу и одну причину не выползать на улицу. Как итог – в холодильнике, по выражению моей сестры, мышь не повесилась, а съела от безнадеги саму себя.

Баюн заразительно захрустел кормом. Я включила чайник, помыла вчерашнюю посуду и устроилась за кухонным столом вычитывать полосы. Но от занимательного занятия отвлек знакомый шорох крыльев. Муз, подлое создание, сидел на столе и с аппетитом жевал баранку. И так захотелось бросить нудную вычитку, нырнуть в постель с ноутбуком и часик подумать над книгой… Но работа – важнее. Поэтому…

– Брысь, – я сердито уставилась на текст статьи, – мне некогда!

Муз потёр живот и ухмыльнулся. Странно, что он без спиртного…

– Выпить хочешь?

Он радостно встрепенулся. Я вздохнула и пошла за бутылкой. Много не выпьет, ростиком-то – как раз с коньячную бутыль. Поставив на стол свой выигрыш, я предупредила:

– Выпил и исчез, ясно? Я сегодня занята другим!

Муз споро открыл бутылку и вопросительно приподнял бровь. Я в сомнении посмотрела на крылатого прохвоста. Вообще-то я не пью, тем более на голодный желудок, но… Ладно, день был жутким, длинным и напряжённым. И дома холодно, а чая много не влезет, и…

Я вздохнула. И волнуюсь – за родителей. Они уехали в деревню к папиному сокурснику – и в баню, и Новый год встречать, а связь там ловит, как написала в смс мама, только в левом углу чердака, если стоять на цыпочках лицом к подранному креслу. Сообщения отправлялись раза с пятнадцатого, а про звонки и говорить нечего. И уже три дня от них нет вестей, и как бы не вымерзли… Это в городе мороз слегка за тридцать, а в области – за все сорок. И Муз, конечно, потому и появился. Когда я переживаю, то всегда норовлю удрать в написание, а тут и сон яркий подвернулся…

Достав рюмку, я предупредила:

– Чуть-чуть… Куда полную?.. Сам допивать будешь! – и чокнулась с ним. Пока – рюмкой.

Коньяк разлился по телу приятным теплом. Так, теперь работать. Подумаешь, перед глазами плывет… Опыт не пропьёшь. Муз громко сглатывал, присосавшись к бутылке. В моем желудке, поддакивая, согласно и голодно заурчало. Баюн, запрыгнувший ко мне на колени, с интересом уставился на Муза.

– Брысь, я сказала!

Кот встрепенулся и на всякий случай заурчал, а вот крылатый подлец не среагировал. Я сердито фыркнула и залпом допила вторую кружку чая. Муз снова забулькал. У меня лопнуло терпение. И без того день выдался тяжким, хоть и весёлым… Ах, поганец, всё выпил, и куда только влезло?.. Валик смертельно обидится… И ведь не улетает, зараза. А работать надо. Значит, воспользуемся старым испытанным приемом…

– Баюн, ты его видишь? – приподняв мордочку кота за подбородок, я показала на Муза. – Видишь? Отлично. Взять!

Умный мне всё-таки зверь попался. Услышав знакомую команду, кот встал, потянулся и одним прыжком подмял Муза под себя. Крылатый поганец, выронив недоеденную баранку, громко взвизгнул, извернулся и рванул прочь, по пятам преследуемый Баюном.

– Только не сломайте ничего! – крикнула вслед я.

И – тишина. Муз привычно уцепился за люстру, а кот – затаился в засаде на стеллаже, выжидая. И лишь тиканье кухонных часов нарушало хрупкое затишье. Пользуясь случаем, я снова уткнулась в недочитанную полосу. Всего-то пять штук осталось просмотреть, как раз до полуночи успею…

На автомате отмечая ошибки, я допивала третью кружку чая, когда настенные часы торжественно пробили полночь. Я удивленно моргнула. Мир, пошатнувшись, поплыл: очертания кружки и ручки, окна и стола, размывались, сливаясь в сплошное пятно. Шатаясь, я встала и схватилась за спинку стула. Предметы обстановки заходили ходуном, и от их безумной карусели у меня закружилась голова. Зажмурившись, я плюхнулась обратно на стул.

Мама…