Криптозавр сбросил в утиль использованный картридж от тату-машинки.
– Я считаю, это успех, – сказал он. – Погляди на себя.
И повернул всё ещё обездвиженного Федю к пыльному зеркалу с отпечатками кошачьих лап. Оттуда на парня смотрел жгучий зеленоглазый брюнет. Между лопатками полыхало огнём.
– Слушай внимательно, – сказал Котопырь. – Это – парабеллум 1898 года, – кот достал пистолет и медленно вытащил семь патронов из магазина, оставив один-единственный. – Один выстрел. Либо в чудовище, либо в себя.
Федя скорчил страдальческое лицо, но никого этим не впечатлил. Котопырь проверил предохранитель и сунул пистолет Феде за ремень.
– Давай так его и отнесём в ректорат? – предложил Котопырь.
Криптозавр согласно кивнул, взвалил Федю на плечо и вышел из кабинета.
*
Они оставили его у входа в святая святых Академии, предварительно расколдовав. Коридор был тих и пах канцелярией. В дальнем конце выступала дверь ректорского кабинета. Федя неуверенно пошёл в его сторону, скрипя деревянными половицами. Вдруг из-за угла выступил Федин давнишний знакомец.
– Ты чего сюда припёр-рся, ссыкун? Прошлого раза мало было?
– А ты всё такой же грубиян, Мухтар, – Федя слабо улыбнулся. – Но я пришёл воевать не с тобой.
– У падали мнения не спрашивали, – оскалил зубастую пасть пёс.
Что-то поменялось в Фёдоре после этих слов. Может, правду говорят, что смена имиджа меняет и самого человека? Или пистолет добавлял уверенности? Или начало работать пророчество? Неважно. Главное, страха сейчас совсем не было.
– Я встретился со своим страхом, он прошёл надо мной и сквозь меня. И теперь остался лишь я. Я сам.
– Что ты несёшь?
Молодой человек погладил рукоять пистолета. Движение не укрылось от взгляда Мухтара. Он оскалился, зарычал и приготовился к прыжку. Пулю тратить было ни в коем случае нельзя, но Федя придумал кое-что получше.
Это произошло одновременно: Мухтар прыгнул, а Федя выхватил из кармана перцовый баллончик и направил струю ядерной жидкости псу прямо в морду.
– Экспекто Патронум, мать твою!
Пёс захлопнул пасть и жалобно заскулил. Но прыжок было уже не остановить.
Парень не успел отпрыгнуть. Туша Мухтара сбила его с ног. Что-то хрустнуло – и правый локоть парня взорвался болью. Мухтар подскочил и, чихая и писаясь, помчался прочь из коридора. Превозмогая боль, Федя поднялся, резко дёрнул дверь на себя и левой рукой выхватил парабеллум.
*
Яркий свет ударил в глаза, будто за дверями был не очередной кабинет, а солнечная лужайка. Федя прикрыл глаза рукой с пистолетом. В кабинете гремела музыка. И вовсе не перебор струн арфы, и даже не саксофон. Знакомый с детства гитарный риф, а затем звук клавиш синтезатора. Ни один мальчик в компании не признавался, что смотрел этот японский мультик. И всё-таки смотрел. «Какой. Ужас», – подумал Федя. Мелодия невольно окунула его в детство, в те деньки, когда свои интересы приходилось отстаивать особенно жёстко или полностью скрывать. «Гомен-не сунао я накуте. Юме но нака нара иеру», – звучал приятный женский голос из динамиков.
Когда глаза немного привыкли к свету, Федя увидел его источник – огромные софиты, направленные на… мужичка с волосатым пузиком, которое едва прикрывала белая матроска с большим красным бантом. А еще на незнакомце были короткая красная юбка и красные же сапожки. Сейлор-Мун – воин в матроске! «Накитаку нару ю-на Мунлайт. Деинва мо докинаи Миднайт». Мужичок танцевал самозабвенно! Вот уж по кому можно сказать: «Танцуй, будто никто не видит». Однако у сего задорного танца, похоже, была ещё аудитория помимо Феди. На столе рядом стоял монитор, подключённый к смартфону, а на нем был запущен… стрим в Тик-токе!
«Чудовищно. И впрямь чудовищно, – Федя, пребывая в глубочайшем ступоре, тяжело вздохнул и, будто очнувшись, снял парабеллум с предохранителя. Пистолет дрожал в протянутой руке и никак не желал направляться в сторону ректора. – Я не могу убить человека. Даже такого. И почему даже?! Неужели человек не имеет права заниматься тем, что ему нравится? Я… я не могу убить. Это невозможно! Противоречит всем моим и общественным моральным принципам».
Федя вернул предохранитель на место и убрал оружие за ремень брюк. Себя убивать тоже не хотелось. Он придвинулся поближе к танцующему мужичку и попал в луч ближайшего осветителя.
В этот момент пошёл припев, куда и без того упоённый танцем ректор вложил весь артистизм, чтобы показать драматические переживания героини песни. «Тсуки-и-и но хи-и-икари ни ми-иичибикале-е-е, нау-у-ундомо мегури-ау-у!» После припева мужчина, наконец, заметил вторженца, сделал музыку потише и помахал в камеру: «Чмаф-фки, мои дорогие! Увидимся завтра!» – и отключил трансляцию.
Федя стоял в полном ах… недоумении. Открывал и закрывал глаза, пока ректор вытирал потную шею полотенцем и спускался с небольшого постамента, служившего сценой.
– Добрый день, молодой человек. Вы студент? По какому вопросу пришли?
Фёдор побледнел. Ректор был сама обходительность. По спине потекла струйка пота, обжигая свежую татуировку. Правая рука болела и наливалась отёком.
– Я от Котопыря и Криптозавра, – проблеял он побелевшими губами.
Мужчина с грустью улыбнулся и слегка наклонил голову, став похожим на большого лабрадора, правда, с накрашенными губами.
– А, я так и знал. Но не был готов, что это произойдёт так скоро. Думал, у меня ещё есть неделя до начала сессии.
Федя сглотнул, а ректор продолжил:
– Хочешь убить меня и освободить академию от проклятия? Я не против. Я устал от этого мира, где не понимают тонкого искусства. Что у тебя? Пистолет? Ну, хорошо, хоть не холодное оружие. Не люблю холод.
Парень собрался было сказать, что это вообще чужое, ему подбросили и он принципиально не собирается никого убивать, но ректор остановил его и сказал:
– Я не представился. Меня зовут Илья Никифорович Гаденький.
– Я Федя. Очень приятно, – фамилия ректора вполне вписывалась в его образ.
– В Тик-токе я выступаю под ником sakuraboy65. И под своим именем тоже, так как не скрываюсь и не боюсь осуждения. Искусство должно принадлежать народу.
– Покажете? – с надеждой на отсрочку неизбежного спросил Федя.
– Тебе правда интересно? – удивлённо вскинул брови мужчина.
– Н-ну, почему бы и нет?
Гаденький достал телефон и зашёл в аккаунт Тик-тока. Неуверенно протянул Феде и ткнул на кнопку. Заиграло какое-то нечто. Снова очень знакомое нечто. «Ангелы и демоны кружили надо мной, разбивали тернии и млечные пути… Не знает счастья только тот, кто его зова понять не смог…» Илья Никифорович оказался знатоком японской анимации. И внезапно хорошим танцором. Если сначала Федя испытывал испанский стыд, видя лишь оболочку: потешного мужичка, пляшущего под музыку из мультиков, – то постепенно ему начали открываться более глубокие слои личности ректора. Плавные, переходящие в резкие, движения – целая история в танце. Стильный образ: рыжая куртка, чёрные штаны, иссиня-чёрные волосы – как у Мотоко в первых сезонах. Всё это произвело на молодого человека сильное впечатление. Федя сделал глубокий вдох.
– А неплохо.
По правде говоря, осознать было непросто. В первые несколько минут увиденное выглядело чудовищно – но все же не так чудовищно, как разбитая им статуя.
Ректор недоверчиво посмотрел на гостя. Переключил видео. Федя смотрел и смотрел, даже позабыв про пульсирующую болью руку. Не то, чтобы ему очень нравилось, но что-то было в этих танцах, что-то, что он никак не мог уловить. И вдруг услышал в голове глубокий женский голос: «Что есть в моих глазах, и есть в твоих, лишь стоит обратить внимание на других?..» Фёдор хлопнул себя по лбу: «Красота! Это же красота! Которая в глазах смотрящего». И взглянул на танцы ректора по-новому.
– Ваши тик-токи не так уж плохи. В них чувствуется стиль. Я бы даже подписался.
Недоверчивость во взгляде ректора сменилась подозрительностью.
– Но мне все говорят, что они ужасны! Даже моя мамочка…
– Ничего ужаснее статуи в классе конфигурации я не видел. Но я её разбил. Случайно.
– То есть шедевр Хтониса Фхтангониса повержен? – ректор глупо хлопал глазами. – И теперь я занимаю первое место с конца? Первый? Я первый!