Ночь империи

На некоторое время стих, казалось, даже ветер, гулявший между колоннами и приносивший с собой запахи города и пристани, расположенных под утёсом, служившим основанием крепости. Первым отмер Белет, незаметно шикая на своих спутниц, которые ни капли не возмущались перспективе поскорее уйти – только мелькнули, слегка всколыхнувшись от их движений, струйки дыма благовоний.

Тишину нарушил Азмедай, тяжело поднявшийся со своего места и вразвалку перешедший к трону правителя, что заставило последнего вынырнуть из своих мыслей.

– Может, ну его?– ифрит недвусмысленно кивнул в сторону закрывшихся за Азаретом дверей.– Много хочет.

– Конечно. Давай ещё Аамона попросим этим заняться,– насмешливо фыркнул Князь. Сев ровно, он наклонился вперёд с несколько недовольным вздохом потирая поясницу.– Азарет, как старая псина – лает, но не укусит.– Взглянув в сторону дверей, он нахмурился,– хотя, нагадить все ещё может. Ориакс.

Огненный, к которому обращались, поднялся на ноги неспешно и с той звериной грацией, которая, помимо прочих аспектов внешности, усиливала сходство с матёрым львом. По счастью, они все знали друг друга достаточно долго, чтобы понимать без лишних слов.

– Насчёт Акрака… Иди сюда.

Пеймон полагал, что никакой удачи не сыщет, но Князь умел убедить, что совсем не зря обсидиановый трон до сих пор занимал он, а не кто-то вроде Азарета.

Подхватив бумаги, карлик допинал своё сиденье до правителя и, забравшись на подушку, с донельзя довольным видом расправил первый свиток, приготовившись записывать.

3.

Близился вечер, служивший своего рода и завершением дня – в темноте особо не повеселишься. Несмотря на то, что больше половины населения империи Эрейи прекрасно видели ночью, любые работы постепенно сворачивались к десятым петухам – летом, и к шестым – зимой, когда солнце садилось раньше. Эта привычка перешла от людей, и в ней была своя польза, потому что в противном случае кто-то бы пытался что-то делать на постоянной основе.

С закатом все затихало: придворные разбредались по домам, прислуга понемногу готовилась к следующему дню и не мешала хозяевам. В своих домах или покоях, если жили на территории дворца, каждый был волен заниматься, чем хотел – спать, перечитывать раз за разом документы в попытке найти в законе лазейку, сидеть и всю ночь смотреть в потолок, выискивая взглядом мельчайшие трещинки.

Были и те, кому приходилось не просто бесцельно смотреть в одну точку, а трудиться – работа ума ещё никогда не была лишней. Об этом беспрестанно твердил Владыка-регент, когда слышал возле своего плеча ноющий тонкий голос, и устало твердил Ноктис, то и дело назначаемый нянькой. Кому?

Дочери Его Превосходительства Владыки-регента – миловидной девушке, что до сих пор сохранила в своей внешности притягательность юности, присущую семнадцатилетним молодкам. Мадлене, впрочем, было всего девятнадцать, так что она не слишком далеко убежала от тех самых молоденьких красавиц, на которых так любили засматриваться престарелые придворные, да слишком много о себе мнившие солдаты.

«Ну где эта светловолосая красавица, и где – он?»– ворчали главы ведомств, когда им первый раз представили девушку, заранее пояснив, что в её сторону не стоит даже случайно чихать, потому что отец всегда, пусть и краем глаза, но следил. Стоило кому-то пообщаться с Мадленой, вопрос прояснялся, но только, если этот кто-то был представителем одного из ведомств или просто существом, недолюбливавшим регента лично.

Мадлена была не плоха, ни в коем случае. Держа в руках годовалую девочку, Айорг клятвенно обещал себе, что вырастит из неё достойную женщину, но, видит Птица, валакх был плох в расчётах на будущее, когда дело касалось детей. Девочка жила во дворце с малых лет, имевшая практически все.

У неё была пара слуг, была лошадь, на которую регент, скрипя зубами, потратил деньги из своего, а не государственного кармана, были лучшие платья, самые дорогие украшения и самые лучшие сладости и фрукты, какие ни попросит. Если она хотела научиться рисовать – ей приводили ментора; если хотела танцевать – принцессе Офре вдруг вздумывалось устроить приём и позвать Мадлену с собой. Если она хотела новое платье, «вот точно такое, как на дочери виконта!», платье появлялось на её постели на следующее утро, а потом в коридоре молодой мужчина мягко отчитывал регента и всё твердил: «Ты её испортишь, попомни мои слова». Если Мадлене нужно было отомстить какому-то своему обидчику, у неё был защитник, но он был строже отца и не всегда реагировал на её упрашивания, что, впрочем, не слишком её беспокоило: мало кто рисковал обижать кровинушку сударя регента. Его могли не любить на словах, но опасений он внушал достаточно.

Росшая в, казалось бы, заботе и любви, девочка с возрастом становилась все хуже и хуже нравом. Она чаще скандалила, чаще топала ногами и верещала сквозь слезы в попытке выпросить себе что-то, чего очень и очень сильно хотела. Регент всегда давал ей то, что она просила, но, когда ей исполнилось шестнадцать, стал меньше её замечать.

При ней все ещё оставался Ноктис, но стало появляться больше менторов, с которыми Мадлена отчаянно не хотела заниматься. Никуда не делись подарки, какие бы она ни требовала, а требовала она много и часто. От менторов она старалась избавляться все теми же истериками, и это работало, но отец каждый раз нанимал новых.

В этот раз за побег с занятия со стариком, вызывавшим у неё своими нудными лекциями исключительно желание поспать, но никак не учиться, Мадлена вынуждена была отбывать своего рода наказание: и она могла бы смириться с этим, если бы подобный указ поступил от отца. Родитель не счёл нужным даже показаться ей на глаза и отчитать, всего лишь поручив это сделать одному из своих людей, и от этого на душе было ещё хуже, чем от осознания того, что на её выходку никто во всем дворце толком не отреагировал.

Он всегда подсылал кого-то в последние четыре года, и в какой-то момент Мадлена поняла, что может творить все, что пожелает: все равно ведь регент не обратил бы внимания. В лучшем случае он бы смерил её безразличным взглядом и фыркнул слегка, тут же отвлекаясь на очередного более интересного собеседника.

У отца были другие, о ком ему доставляло удовольствие заботиться, и ради них он готов был бросить все свои самые важные дела – Мадлена в их число войти не смогла, как ни старалась. На первом месте всегда был её старший брат – красивый улыбчивый юноша с поразительными кудрями, завивавшимися крупными кольцами и поблескивавшими на свету, точно вороново крыло. Он был личной гордостью отца. Вторым по важности шёл тави, последние лет семь где-то пропадавший, а теперь появившийся вновь, но не соизволивший даже разок заехать к регенту. Валакх все равно нет-нет, да и вспоминал про него, особо выделяя нужды именно его крепости.

Дочь.... Ну, она присутствовала. «Впрочем, нет,– мелькнула в голове Мадлены мысль,– стоило говорить «старшая дочь».»

Невысокая, неказистая простушка, которая даже в дорогих одеждах с трудом могла сойти за дочь высокородного аристократа и одного из самых сильных валакхов среди известных, Сейрен привлекала людей своей открытостью, добродушием и чувством юмора, которыми её при рождении сполна наделили боги – неважно, какие, хоть Первородные, хоть Птица лично. Ни на что толком не претендовавшая, она даже не могла полноценно называть себя дочерью регента: Айорг не помнил матери этой девчонки, сколько та ни пыталась ему объяснить.

Просто в один день десять лет назад Сейрен оказалась на пороге дворца, рыдавшая горючими слезами и сквозь них пытавшаяся рассказать, что матушка от неё отказалась и послала к отцу.

О, этот день Мадлена запомнила навсегда – она больше никогда не видела такого отвращения на отцовском лице. Тогда девушка надеялась, что отношение такое, какое было к ней, перекинется на младшую, что эту мартышку вообще не пустят на порог, но Айорг, пусть и кривился, разрешил девчонке остаться. Когда подросла, определил её принцессе Офре в помощницы, а та была и не против, как-то резко забыв про Мадлену, с которой общалась гораздо дольше.

Мадлена надеялась, что Сейрен возьмёт на себя её бремя, пришедшая из ниоткуда, возможно, вообще не приходившаяся им роднёй. Надеялась, что появится шанс получить побольше любви – не столько, сколько получал брат, с ним тягаться не приходилось – но хоть немного больше обычного.

Судьба любила разбивать надежды на тысячи мелких кусочков. Хотя бы брат редко появлялся, заезжавший в лучшем случае раз в пару лет, чтобы проверить, все ли живы и нет ли каких занятий на его совесть. В основном он пропадал в Геенне, и в ответ на замечания об этом Айорг мог только ворчать что-то о неразборчивости старшего, а Мадлена пользовалась известным ей способом лишний раз заставить валакха щериться, как увидевший воду кот.

– От того, что смотришь в окно, знания не появятся.

Мадлена с фырканьем посмотрела на массивного ворона, спавшего прежде на стойке, сделанной специально для него. Ноктис тоже был отцовским любимчиком, и вызывал этим самым неприязнь к себе, порой смягчавшуюся: с девушкой нянчился с её первых дней. Он был прекрасным компаньоном и её матери, пока та вдруг «при странных обстоятельствах» не отказалась от дочери и не сбежала, оставив её на попечение своего возлюбленного и его сомнительного вида подчинённых.

Мадлена знала, какими были эти обстоятельства, но о своей осведомлённости никого не оповещала: ей было вполне спокойно жить в мире, где все полагали, будто она не понимала, что настоящей матери у неё никогда и не было.

Её родители остались где-то далеко, в захудалой деревне, откуда Айорг Гессе обманом забрал девочку, и, возможно, жили дальше, нарожав ещё детей, а может и умерли в одиночестве – конкретикой Мадлена не интересовалась. Женщина, с которой на момент появления девочки Айорг состоял в отношениях, пыталась найти к ребёнку подход, ругала за отношение к ней валакха, но из этого ничего не выходило. Более того, раз за разом несчастная только подливала масла в огонь ненависти к себе. Все закончилось донельзя плачевно, и Мадлена до сих пор порой вспоминала последнюю ссору отца с той женщиной, помня то, что вообще не должна была увидеть.

До сих пор порой в те редкие моменты, когда ей удавалось поговорить с ним, она немного опасалась перевести всё в откровенный скандал: перед глазами сразу вспыхивала картина из детства.

– А кому важно, появятся они у меня или нет?– в привычной своей манере огрызнулась Мадлена, сжимая перо в кулаке и глядя на своего собеседника.– Вон, Сейрен, тупа, как пробка, и ничего! «Глядите, как она танцует», «Послушайте её истории»! Чушь собачья. А Гленн вообще солдафон! Он хоть одну книгу прочитал в жизни?!

– Поверь мне, Гленн прочитал достаточно. Мальчик говорит на четырёх языках, чтоб ты знала, так что он не только врагов рубить горазд.

– Конечно,– раздражённо процедила Мадлена, вкладывая всю свою злость в написание следующего слова на листе,– поэтому почему бы не отправить нашего золотого мальчика в Геенну к самому Князю?– Хлопнув перо на стол, девушка вскинула руки и продолжила, нарочито гримасничая,– «Он ведь так туда хочет, он ведь так многому там научится»! А теперь сидит, дурак старый, и не знает, как Гленна оттуда вытащить, потому что тот сделал самое логичное – вцепился в Князя руками и ногами и не хочет возвращаться к отцу!

Ноктис прикрыл глаза, скептично качая головой. В чем-то Мадлена была права, но её действия это не объясняло и ни в коей мере не оправдывало.

– Почему ты не хочешь поучиться для себя? Не для кого-то ещё.

– А смысл? Мы в империи – через пару лет, если сама не сподоблюсь, «любящий» папочка пихнёт меня за кого-нибудь замуж. В нашей стране после церемонии ум не нужен, главное готовить умей, да соглашайся детей плодить.

Ворон тяжело вздохнул, переступая с лапы на лапу, и поднял голову в направлении двери, за которой послышались голоса. Сразу же можно было отличить регента, но для того, чтобы понять, что с ним шёл тави Сонрэ, возмущавшийся, что «так поступать нельзя», потребовалось некоторое время.

Так же, как и Птица, посмотревшая в сторону двери, Мадлена вздохнула. Повернувшись к питомцу, она криво усмехнулась:

– К тому же, не мне тебе напоминать – если я когда-то решу обратить внимание папочки на себя, мне всего лишь нужно будет или нажраться вусмерть и приползти к его дверям на локтях, или пойти ограбить какую-нибудь развалину.

4.

Великий генерал Сонрэ, никогда не слывший мужчиной маленьким, вместе с тем умел поразительно тихо подкрадываться, если у него в этом была необходимость. Возможно, этим объяснялись его победы, подарившие в конечном итоге чин – может, враги и не знали, что их противник крался к ним в тишине, основательно заляпанный грязью с поля боя. Айорг в подробности не вдавался, обычно просто переводивший детский лепет предыдущего Владыки в удобоваримые по правилам этикета фразы.

Зайдя с правой стороны, когда регент надеялся в одиночестве мирно и, никого не трогая, покурить трубку, Сонрэ имел редкое счастье видеть валакха застаным врасплох и подавившимся дымом, будто юный аристократ, пойманный маменькой за первым знакомством с табаком.

– Что такое, тави?– откашлявшись, просипел Айорг, выдавливая из себя улыбку.– Вам так понравилось со мной во дворце, что вы решили задержаться? Остальные Великие уже давно уехали.

– Можно и так сказать, если тебе это польстит,– фыркнул Сонрэ,– у меня к тебе разговор. Про сударыню Офру.

Привалившись спиной к стене, валакх немного подумал и обнаглел окончательно и бесповоротно – сел на широкий подоконник, моментально лишавший его половины и так маленького роста. Сонрэ теперь взирал на собеседника с непозволительной высоты, но садиться не стремился. Айорг, в свою очередь, продолжил курить уже спокойно, между делом пытаясь вспомнить, был генерал из ненавистников запаха табака и аморены или нет, и посмотрел в окно.

День постепенно близился к концу, что не могло не радовать. В садах бродили только небольшой группкой девушки из южного крыла. С этого дня до завершения недели им было бы откровенно нечем заняться: главы ведомств перестали бы заходить к ним просто из принципа, чтобы тем самым «не расстраивать дух Владыки», Айорг бы едва нашёл в себе силы на банальные разговоры, не говоря о чём-то большем. Откровенно говоря, девушки эти были в настолько завидном положении, что регент на пару секунд допустил у себя мысль о том, что он хочет быть эту неделю одной из них, а не тем, кем являлся.

Мысли в основном занимало старое ранение, напомнившее о себе тогда, когда не ждали, да постоянно напряжённая поясница. На днях решив просто лечь и вытянуть ноги, чтобы спина хоть немного побыла в расслабленном и прямом состоянии, валакх спрыгивал с перины с поразительной для самого себя прыткостью. Стоило лишь начать мышцам расслабляться, как поясницу прошила боль такая же, как если бы ему стали ввинчивать туда раскалённое железо, и с каждой секундой становилась она все сильнее.

Пришлось смириться с мыслью о том, что расслабиться он сможет только, когда распластается на дне горячей купели и полежит часок-другой там. Когда это должно было случиться? «Да чёрт его знает,– каждый раз отвечал сам себе регент,– скажи спасибо, что хотя бы волосы не нужно расчёсывать – спасибо, Великая Птица, за колдовство и прочие прелести жизни».

Вспомнив, что с ним собирались говорить, Айорг вернулся в реальность как раз в тот момент, когда шагавший туда-сюда по пространству перед ним Сонрэ заканчивал свою полную возмущений речь. Валакх не начал прислушиваться со всей внимательностью, но точно уловил что-то о «так нельзя» и «это вопиющая наглость».

– Что конкретно Вас не устраивает, тави?– поморщился регент, пресекая поток возмущений, грозившийся пойти на новый круг.

– Ты и твои действия! Ведёшь себя так, будто уже Владыкой стал,– Великий генерал наклонился, с силой ткнув валакха пальцем в плечо.– Но то, что ты был подстилкой Мортема, не даёт тебе права ни на что в этой стране.

– Во-первых, это настолько же моя страна, насколько она и Ваша, тави,– недовольно фыркнул Айорг, отбивая от себя чужую руку,– во-вторых, почему все пытаются придумать мне отношения с мужчинами? То я сплю с Мортемом, то с тави Гриндом. Почему Вы не можете судачить о том, что я сплю с принцессой, к примеру, или супругой Владыки?!

Сонрэ пару мгновений молчал, неверящим взглядом вперившись в лицо валакха. Наконец, придя к каким-то своим особенным выводам, мужчина выпрямился и с видом крайнего превосходства скрестил руки на груди.

– Так ты себя видел, сударь регент? Какая баба с тобой ляжет?– насмешливо фыркнув, тави передёрнул плечами,– ты на мужика что вблизи, что издалека не смахиваешь.

Вместо бурной реакции в ответ, Айорг только спокойно улыбнулся:

– Как и вы, тави.

Опустив руки, Сонрэ медленно сжал кулаки, но постарался успокоиться – прикрыл глаза, глубоко вздыхая и выдыхая с оттягом. Их нелюбовь друг к другу расцвела ещё в первый день знакомства, когда старый военный обнаружил при дворе существо, общавшееся с ним исключительно язвительными замечаниями или с явным намёком на полное нежелание контактировать. Все стало только хуже, когда Мортем начал уделять больше времени валакху, чем кому-либо ещё, перестал советоваться с Сонрэ, а по итогу назначил регентом именно Айорга. Апогеем стала внезапная смерть шестнадцать лет назад одного прогрессивного министра, бывшего генеральским любимчиком. Винили в ней только одного, кто взгляды покойного не поддерживал.

– Выдавать принцессу замуж без её согласия – это непростительно. Ты ей не отец и не брат, ты не имеешь права ей распоряжаться.

– Ну,– Айорг с усмешкой повёл плечом,– вообще-то до назначения нового Владыки я выполняю его обязанности и потому имею право распоряжаться сударыней Офрой. Именно поэтому свадьба пройдёт за день до интронации нового правителя.

Где-то в городе закричал петух. Порой валакха действительно волновал вопрос о том, кто в здравом уме заводил в больших городах петухов, но потом он вспоминал, где жил и как вели жизнь чуть больше половины населения. Наличие петухов так близко, что их было слышно во дворце, это не объясняло, но в целом было достаточно полезным.

Как бы то ни было, нужно было выдвигаться, если он хотел на своих двоих добраться к условленному времени на место встречи, но генерал, очевидно, уверившийся в том, что регент не может не планировать чего-то жуткого и всем вредящего, не спешил прощаться.

Бросившего вялое «увидимся» Айорга мужчина подхватил под локоть, резко разворачивая на себя.

– Ты ещё днём ныл, что у тебя дел по горло, и теперь куда-то уходишь?– генерал насмешливо изогнул бровь.– Кажется, начинаешь путаться в своей лжи.

– Уберите руки, тави,– сухо произнёс Айорг, снизу вверх глядя на мужчину.– В противном случае в эту неделю я сделаю то, о чём говорил Вам днём. На случай, если Вы услышали только, что у меня дел по горло, напомню – должность первого среди Великих давно пора отдать молодой крови.

– Не напугаешь, мелочь,– не отпуская руки валакха, фыркнул Сонрэ.– Тебя не поддержит армия, да и новый Владыка после так же легко меня вернёт, а Гринда вышлет куда подальше.

– А если новым Владыкой буду я?

На пару мгновений между ними повисло напряжённое молчание. Хотелось окружающим того или нет, а Мортем оставил завещание, в котором указал, что после смерти его сына трон займёт регент, если регент будет на тот момент жив. В противном случае престол отходил бы в совместное управление глав ведомств, которые обязаны были в течение следующего года найти нового правителя.

Никто не мог сказать, почему в предыдущие годы не пытались или не смогли избавиться от валакха, но делать это сейчас было бы слишком рискованно: не все в правлении скрежетали зубами при одном только звуке имени Айорга. Единственный шанс, который оставался у Сонрэ и ему подобных, это честное голосование – точнее, честное только снаружи, внутри сплошь купленное и перепроданное десятки раз.

Как бы они ни старались, всю неделю им предстояло провести в страхе: риск, что в конечном итоге алую мантию с золотым подбоем на плечи наденет валакх, был достаточно велик. За неделю нужно было убедить всех, что регент самая неподходящая кандидатура, но для этого стоило перестать лаяться с ним, едва завидев: в противном случае кто-то бы рано или поздно их увидел, а потом списал бы все доводы и возмущения на личную неприязнь генерала и глав ведомств к новому правителю.

– Мне нужно в храм Птицы,– рывком высвободив руку из хватки чужих пальцев, рыкнул Айорг.– Похороны света и солнца нашей империи будут проходить в нём, о чём Вам, тави, как ярому последователю, стоило бы знать давно.

Поначалу только молча глядя в спину побрёдшему прочь от него валакху, Сонрэ подумал о том, что иметь такого правителя будет просто смешно. Где было видано, чтобы Владыка был ниже своих подчинённых, да ещё и хромал время от времени, как падучая лошадь, которой проще перерезать горло, чем позволять мучиться лишний день? Маленький, самоуверенный, наглый через край… Слишком много знавший и много чего делавший, пока окружающие не обращали на него, такого маленького, внимания.

Сорвавшись на бег, тави в пару скачков догнал регента и с удивлением заметил в руке у того посох с молочно-белым, будто источавшим холод сферичным камнем в навершии – валакх, используя его в качестве опоры, ходил так же, как когда его не разбивала вдруг хромота.

– Я бы тоже не отказался сходить в храм. Помолиться за то, чтобы нашему Владыке было хорошо с предками.

– Делайте, что хотите,– ответил Айорг, недовольно пыхая трубкой, но не сбавляя скорости,– я ведь Вам не брат и не отец, чтобы распоряжаться.

5.

Выглянув из окна, выходившего на сады и внутренний двор, Оливия осмотрелась и едва заметно нахмурилась. Солнце уже зашло, и темнота не позволяла ей, не обладавшей хорошим зрением, оценить все возможности к отступлению, что было крайне необходимо именно сейчас. За спиной рыдала, изредка прерываясь на высмаркивания в шелковый носовой платок, принцесса Офра. Олли с раннего детства испытывала определённые проблемы с тем, чтобы плакать на публику, и ещё больше проблем начиналось, когда плакал кто-то другой – искренне или наигранно, не важно – при ней. Единственным способом помочь для неё было сказать: «Успокойся и не грусти», а это редко оказывало хоть какое-то воздействие кроме диаметрально противоположного успокоению.

Появление Офры было поразительным событием, и, открывая дверь огромных покоев, Олли ожидала увидеть кого угодно – хоть своего милого сокольничего, но никак не сестру почившего супруга. Офра, подозрительно тихая, попросила разрешения войти, прошмыгнула в комнату и, сделав странный круг через ширму для переодевания возле сундука с платьями, упала на кушетку. Сделала она это с такой точностью, будто демонстративные рыдания практиковала с особым рвением с юных лет – последний вывод Олли сделала из того, что Офра не глядя обошла все препятствия на пути к злополучной кушетке, расположенной у левого крайнего окна.

В промежутках между всхлипываниями, завываниями и сморканиями с трудом удалось уловить пару словосочетаний. Владыка-регент, «сволочь эдакая», организовал ей свадьбу с каким-то заграничным потенциальным союзником империи. В этот самый момент – в момент осознания того, насколько принцесса, выражаясь языком простого народа, зажралась – Олли с трудом удержалась от того, чтобы вытолкать девицу за порог.

Она, вдова Владыки, доживала во дворце и конкретно этих покоях последнюю неделю: согласно традициям, жена предыдущего правителя не нужна была следующему, и в день интронации нового человека она уезжала в Холодный дворец, расположенный где-то в северных горах. Точного места Олли не помнила, но прекрасно для себя уяснила, что слово «Холодный» в названии не просто так.

И вот, теперь она вынуждена была выслушивать истерику избалованной девки, которую обеспечивали всем с рождения, начиная с дорогих платьев и заканчивая мужем, хотя могли бы точно так же, как не нужную никому сестру покойного правителя, выслать. Оливия не знала, почему нужно было прийти именно к ней, а не к какой-нибудь своей самарте или этой Мадлене, всегда готовой поддержать такую же, как сама, истеричную подружку.

Олли радовалась перспективе быть вдовой только до обеденной трапезы. Успела придумать себе, как съездит к семье, проведает их и привезёт подарков: супруге Владыки из дворца разрешалось выходить только с ним, а выезжал этот мужчина куда-то нечасто. И вот, пробегавший мимо, когда она, идя на обед, рассказывала самарте о своих планах, регент соизволил притормозить и разъяснить, что лучше не станет. Эту неделю она так же не имела права никуда выходить, а в день интронации с рассветом отправилась бы на север, где провела бы остаток своей в сущности бесполезной жизни. Не самая радужная перспектива, и Олли провела остаток дня в размышлениях на тему того, как уйти от этого обязательства. Пока что-то придумать не получалось, а потому тоска давила с каждой минутой всё сильнее.

Сударыню Офру хотелось послать в самые далёкие края, какие были только известны простому народу, но что-то подсказывало, что таким образом Олли превратит последнюю неделю жизни во дворце в сущий кошмар. Поэтому она сидела, глядя в окно, слушала и про себя молилась всем известным богам, чтобы принцесса поскорее закончила и ушла.

Офра в свою очередь яростно пыталась добиться хоть какой-то реакции, кроме молчания и хмыканья в нужные моменты. Может, хотела, чтобы Олли пристроилась рядышком и тоже разрыдалась.

– Послушайте, Ваше Сиятельство,– устало вздыхая, пробормотала Олли, между делом размышляя о перспективе сигануть из окна второго этажа и опрометью побежать к оборонительной стене, после предприняв попытку перемахнуть через неё.– Ну, не может быть всё так плохо. Замужество и дети – это ведь счастье. Потом ещё смеяться будете.

Подавившись своими же слезами или попытками возмущаться такому сухому ответу, который все бабки из прислуги будто специально заучивали, чтобы успокаивать и девиц южного крыла, и дочерей правителей, Офра кашлянула и подняла взгляд раскрасневшихся глаз на свою невольную собеседницу.

– Правда? Ты смеялась?

– О, ну что Вы. Я изначально была очень рада, что мне посчастливилось стать супругой Его Высокопревосходительства,– Олли безбожно врала, но сидела к принцессе спиной, так что уличить её в чём-то не было шанса.

Если бы ей задали вопрос, хотела ли она на тот момент замуж вообще, девушка бы ответила «да», но с тем условием, что супруг должен был быть… другим. Выше ростом, статный, с военной выправкой и приятной, будто всегда прятавшейся в уголках губ улыбкой. Приятный на лицо, несомненно, и весь такой тёплый и солнечный – с ужасом одёргивая саму себя, Олли отмахнула от себя образ, начавший слишком сильно напоминать одного знакомого. Ещё чего не хватало, в последнюю неделю во дворце напридумывать себе что-то. Хотя, задумавшись об этом, девушка пришла к очевидному для себя выводу, что в эту неделю она ещё сохраняет за собой все привилегии и в том числе – фаворитов.

– Он ведь неплохой. Хороший даже.

– Хороший?!– взвизгнула Офра.– Тебе-то откуда знать?!

Вздрогнув, вдова Владыки поняла, что, пока была в мечтаниях, пропустила мимо ушей какой-то вопрос принцессы. Судя по истерике, зарождавшейся где-то в глубине сравнительно невысокой Офры, вопрос был связан с предстоящей нежеланной женитьбой и, вполне возможно, женихом.

– Не знаю!– почти на одинаковой с принцессой ноте выпалила Олли, справедливо опасаясь за своё благосостояние в ближайшие пару минут,– Я просто предположила! Ну не может же он быть старым вонючим уродцем!

– А если будет?– поднявшаяся было с места, Офра опала обратно на кушетку и закрыла лицо ладонями, готовая к новой порции рыданий.– Это же Геенна! Они там все – страшные, немытые варвары!

Первоначальная причина истерик стала понятна сразу же, но это не дало Олли ни единого повода – все ещё не дало – начать соболезновать Офре. Геенна, не Геенна, главное, что не Холодный дворец.

К тому же, Геенна. Что в ней было плохого? Подперев щеку ладонью, Олли нахмурилась и с задумчивым видом уставилась туда, где по её предположениям должна была находиться ненавистная принцессе страна.

Быть может их, девушек южного крыла, и не обучали высоким наукам – в основном муштровали в рисовании, пении и литературе – но и про культуру других стран, и про сами страны вкратце рассказывали. Олли запомнила клочки информации то тут, то там, но про Геенну как-то уяснила слишком точно, что страна эта была закрытой. Не то, чтобы туда невозможно было попасть, но нужно было очень постараться, чтобы стать гостем. Все впечатление о ней складывалось только исходя из окраинных портовых поселений, куда приплывали доставлять товар корабли, а эти деревушки были на удивление бедны.

Поразившись такому странному порядку, Олли в то время пыталась прошерстить библиотеку на наличие хоть каких-то объяснений, но так ничего и не нашла, а потом как-то забыла. Теперь воспоминания об этом необычном подходе к обустройству страны всколыхнула Офра. Можно было сказать, что от принцессы появилась хоть какая-то польза.

– Послушайте, Вы слишком предвзято к ним относитесь. К тому же, за кого конкретно регент отдаёт Вас?

Утирая кулаком слёзы, Офра села ровно и уставилась на носки своих тряпичных туфель, украшенных мелкой россыпью драгоценных камней. Будто только теперь осознав что-то, она после пары минут молчания подняла взгляд на Олли.

– Я не знаю.

Вдова Владыки, захлопав глазами, не сдержала истеричный гортанный смешок, тут же поспешно прикрывая рот ладонью. Принцессе и так было худо, так что смеяться над ней не хотелось – и очень хотелось одновременно.

– Ну… Быть может, сударь регент хотя бы намекнул? Он, знаете ли, любитель иногда говорить загадками.

– Он сказал… Сказал, что хороший,– Офра, шмыгнув носом, загнула один палец.– Что высокий… Что очень высокий, вот! Умный, плечистый… да какое это все значение имеет?– всплеснув руками, девушка вновь ударилась в рыдания.– Все одно из Геенны!

Промолчав, Олли окинула принцессу недоверчивым взглядом, но потом её вдруг осенило. Как ни разворачивай, в голове складывался только один образ, и тут уж вдова Владыки не знала, бить принцессу за неразумность или скорбеть о своей гораздо более нелёгкой судьбе молча.

Хотя в большинстве случаев супруга правителя была лишь приятным дополнением к нему на мероприятиях вроде крупных приёмов и турниров, случалось и так, что она попадала на встречи с представителями других государств. Обычно это могли быть те же самые приёмы, всего лишь более официальные и рассчитанные в первую очередь на строгую болтовню, чем на танцы и выпивку.