К отелю мы прибыли в назначенное время.
– Он, короче, в телеграме мне написал, что нам VIP-номер снял, прикинь.
Мы вылезли из машины. Отель располагался на улице Марата, в невысоком зеленом здании с истинно питерским шармом. Позже я прочитал, что это исторический особняк девятнадцатого века, и он находится под охраной государства. На фасаде здания красовались атланты, над аркой были цифры – 1828, я решил, что это год постройки.
Внутри отеля было уютно, восемьдесят пять номеров, также присутствовал спортзал, всевозможные сауны, массажи и прочие увеселения. На территории расположены два ресторана: один с интернациональной кухней, второй – пивной. Оказалось, что заказывать еду можно в номера и в любое время суток. Для нас с Герой такой уровень сервиса был в новинку, но мы старались это скрывать.
– Давай, ты будешь говорить! – предложил Гера.
– Что?
– У тебя лучше получается, вот это все – «будьте добры» и прочее. К тому же девки на тебя засматриваются, тебе проще будет. Я рядом постою.
– Ладно.
– Вот и заебись, – он хлопнул меня по спине.
На ресепшен нас встретили две очаровательные девушки с шарфиками на шее.
– Здравствуйте! Вы бронировали?
– Добрый вечер, да.
– Ваше имя?
– Даниил Донковский.
– Одну секунду, Даниил. Да, для вас забронированы два люксовых номера на самом верхнем этаже, пожалуйста, ваши ключи. Вас проводить?
– Нет, спасибо, мы сами.
– Приятного вечера!
– Благодарю.
Мы быстро нашли свои номера, сначала решили заглянуть в один из них. Мы попали в представительский люкс, так было написано на карточке, которую мне вручила девушка. В номере была гостиная, спальня, собственная спа-зона с сауной, джакузи и душевая кабина, к тому же – панорамные окна в пол и французский балкон.
Сказать, что мы обалдели, – ничего не сказать.
– Пошли посмотрим, что во втором.
– Ага.
В другом люксе нас ждал необычный сюрприз. В гостиной нас встретили две длинноногие худые девицы с томными глазами и в коротких платьях. Девушки пили шампанское и о чем-то говорили.
– Ох, е-мое. Приветик, дамы, какими судьбами?
– Привет, ты Георгий, верно?
– Да, это я, – Гера снова включил пацана с района.
– Нас Вениамин прислал, похвалить вас хочет, – они улыбались и хихикали.
Мы отошли в сторону.
– Слышишь, я правильно понимаю, мы… спать с ними будем? – спросил Гера.
– Я так понимаю, что да, можем.
– А ты хочешь?
– Не особо, а ты? – я и вправду не горел желанием.
– Да хер его знает. Так-то они вроде бы ничегошные, но…
И тут Гера сделал то, что поразило меня до глубины души, он подошел к девушкам и сказал:
– Слушайте, девчонки, мы польщены, и все дела, но что вы скажете, если я вам, – он достал деньги из кармана и отсчитал несколько купюр, – вот столько денежек дам, и вы пойдете гулять или куда хотите, м-м-м?
Они смотрели на нас, как на дураков.
– Мы вам не нравимся?
– Дело не в этом, у нас свои девушки есть. Вы красивые, ничего не скажешь, просто нам не надо, и все.
– Да? Я не знаю, Юль? – они переглянулись.
Одна из них заговорила:
– Вы только тогда Вениамину не говорите, ладно? А то он нас перестанет нанимать, – ее накачанные губы двигались неестественно, наращенные ресницы хлопали, словно это была не девушка, а кукла.
– Базара ноль, а вы тогда скажите, что мы вас во всех позах оттрахали, ладно?
– Да, хорошо.
– Вот и славно! Держите денежку и идите по своим делам, может, в ресторане кого подцепите, девки-то вы красивые.
Они расслабились и заулыбались, одна из них забрала деньги из рук Геры, и они направились к выходу.
– Пока-пока, – дверь закрылась, мы остались вдвоем.
– Может, зря мы так? – спросил я.
– Я лучше домой, к Ире сгоняю. – Я посмотрел на друга и понял, что он не хотел запятнать ее имя. Гера, как и все мы, носил маску, в его случае – гопника и мачо, но на самом деле он нежно любил одну единственную Иру из коммуналки.
– Смотри-ка, а что там на столе? – Гера подошел к небольшому столику, на нем лежало два конверта, и открыл один из них. – Дань, иди-ка сюда, зацени, тут бабки и порошок.
Я медленно подошел и взглянул на конверты.
– Это нам, видимо, премия, чувак. Ты только посмотри!
В каждом конверте было сто тысяч рублей и небольшой прозрачный пакетик с белым порошком.
– Что-то он раздобрел, – заметил Гера.
– Но мы же ничего толком не сделали, он еще даже картину не видел.
– Это он тебе показывает, какая у тебя жизнь будет, если будешь на него работать. Для него это мелочи.
– Что с порошком будешь делать? Закинешься?
– Нет, ты что! Мне это на хер не надо, продам, – Гера посмотрел мне в глаза.
– Я думал ты…
– Нет, ты не путай, брат! Я из этой дряни только марихуану курю, а остальное брезгую употреблять. Редко бывает: колесами закинусь, чтобы не заснуть, а так все по старинке – выпить люблю, в основном пиво. Наркота – это не по-христиански, да и дурной я с этой херни.
– Натворил что-то?
– Не помню в подробностях, но Иру напугал здорово, она неделю от меня бегала потом, говорит, животным стал. Я тогда так сильно боялся, что она не подойдет больше, что зарекся к этой херне прикасаться. А ты что с ним делать будешь?
– Не знаю. Могу тебе отдать, продашь, в копилку закинешь.
– Если тебе не жалко, давай. Загнать не проблема.
– Держи.
– Спасибо.
– Без проблем, – я хлопнул его по плечу, а конверт с деньгами сложил и запихнул в карман.
– Слушай, наверное, мы с тобой все-таки дураки.
– Это почему?
– Нам девок подсовывают и дурь, а мы носы воротим.
– Гера, забей хер, и без нас на земле достаточно нариков и блядунов.
– Это верно. Что делать будем? – Я оглянулся, номер красивый, но в нем было как-то пусто.
– Не знаю, ты хочешь тут оставаться?
Гера подумал и ответил:
– Не-а, я бы загнал эту херню и, может, по городу покатался. Или домой поехал бы.
– К Ире?
– К Ире, а ты?
– Я бы, наверное, выпил пива и полежал на кровати.
– Хуевые из нас гангстеры.
– Ха-ха-ха, это точно.
Так мы покинули роскошные апартаменты.
По дороге домой в машине воцарилось молчание, каждый думал о своем. Я оперся головой о прохладное стекло и чувствовал неимоверную усталость. Думал о Лиле, маме и учителе – как много они для меня сделали, и как много я упустил, не решившись что-то сделать в ответ. Гера молчал, сосредоточившись на дороге. Я смотрел на друга и понимал, что в его голове крутится не меньше мыслей, чем у меня. До этого дня я воспринимал его совсем по-другому, он и был другим. Но стоило мне взглянуть на его настоящие чувства, и я понял, что все его кривляния – просто маскировка, способ выживать, приобретенный с опытом длиною в жизнь. Мне было горько от этого, ведь я наблюдал за человеком, который отчаянно хочет жить и не зависеть от обстоятельств, свалившихся на него с самого детства. Я видел в нем родню.
Он подбросил меня до дома, машина встала, а мы молчали.
– Зайдешь? – спросил я.
– Нет, я все-таки поеду.
– Домой?
– Да, домой.
– Хорошо.
Я вышел из машины и направился к парадной, Гера еще немного постоял. Я видел, что он не снимает руки с баранки, смотрит перед собой. Я подумал, что нужно вернуться и поговорить, но парень словно услышал мои мысли и дал по газам. Я проводил взглядом исчезающую черную ладу, а внутри зрела непонятная мне тревога: казалось, что я ухожу под воду и больше не могу вдохнуть. Вернувшись домой, я ничего не смог делать, просто пялился на «Купчиху», а в голове было пусто.
***
– Мы получили это, с позволения сказать, послание за неделю до происшествия. Тогда мы уже установили слежку за твоим дружком, тобой и всей вашей вонючей сворой, – отец старался вывести меня на эмоции, но я молчал. – Молчать изволишь? – мужчина сделал несколько быстрых шагов и оказался лицом к лицу со мной. – Ты думаешь, прислал записку, и я тебя пожалею? Я всегда знал, что твои картинки до добра не доведут! Кому ты нужен с этой мазней? Еще и связался с упырями! Как ты смел? Ты предал меня с самого начала, Даня! Ты и все твое искусство – это просто хлам! – он скорчил гримасу на лице. – Мусор! Мусор двадцать первого века!
Я в ответ на адресованные мне вопли лишь устало улыбнулся.
– Ухмыляется! Нет, ты посмотри, ухмыляется, сучонок!
– Алексей Сергеевич, разрешите обратиться! Разве это сообщение не содействие следствию? – второй полицейский вел себя крайне осторожно.
– Какое на хер содействие! Может, это и не он писал! Ты хоть понимаешь, что у тебя теперь нет будущего? – он снова обратился ко мне. – Здесь тебе пиздец, если не заговоришь, и там – они тебя прищучат, ты им давнишнюю затею сорвал. А вообще, твой Вениамин давно у нас под колпаком.
– Что ж вы тогда его не взяли?
– О! Он разговаривает! Вы посмотрите! А не твое дело, дружок, что не взяли! Сейчас вот берем! Дельце-то крупное выгорело, можно на более долгий срок упрятать!
– Алексей Сергеевич, – в комнату для допроса робко заглянула женская голова.
– Что?
– Вас к телефону вызывают.
– Я занят, Маша, скажи, что перезвоню.
– Я так и сказала, Алексей Сергеевич, но говорят, дело срочное.
– Срочное?
Девушка несколько раз кивнула.
– Ну, раз срочное, – он еще раз глянул на меня, цыкнул с досады и направился прочь.
В камере воцарилась тишина. Я остался один на один со вторым полицейским.
– Слушай, Дань, что ты уперся? Сдал бы уже ему имена.
– Да не посадить он их хочет, а отыграться на них за свою просранную карьеру.
– Тебе-то какое дело? Тебе отсюда валить нужно, в тюряге все пальцы переломать могут по его указке, рисовать не сможешь.
Я снова ухмыльнулся.
– Да, это, пожалуй, единственное, что у меня осталось. Есть закурить?
***
Картину было велено доставить в среду, мы с Герой так и поступили: бережно запаковали полотно в крафтовую бумагу и вызвали «газель».
Во время сборов я погрузился в себя, непонятная тишина поселилась в моем сердце и разуме. Казалось бы, все хорошо, за эту работу мне точно хорошо заплатят и попросят добавки, но что-то меня волновало.
Мы бережно вынесли холст из дома, нести пришлось вдвоем, ведь его размеры были немаленькими. На улице уже ждала машина, прыткий парень с сигаретой в зубах и распахнутой куртке открыл двери. Они с Герой о чем-то переговаривались, но я не слышал слов, словно погрузившись под воду и задержав дыхание, все происходящее казалось отдаленным, неважным. Я смотрел на все со стороны, голоса вокруг звучали как глухое бульканье.
Всю дорогу я находился в вакууме, отвлекаясь только на питерские пейзажи. В машине на мое удивление мурлыкало «Эльдорадио», из всех радиостанций я сам всегда предпочитал именно ее, хоть и слушал редко. Мы приехали к тому же дому, поднялись по тем же лестницам, вошли в ту же квартиру, аккуратно пронесли картину в том же коридоре.
– О-о-о! Наконец-то! Доставка шедевров на дом! А вот и мой дорогой художник, – Вениамин незамедлительно подошел к упакованной картине, он светился как медный таз. Было заметно, что парень празднует победу. Мы с Герой держали полотно, стоя по бокам. Молодой вождь закурил сигарету. Длинными тонкими пальцами он начал срывать упаковку, я слышал, как рвется бумага, и как будто физически чувствовал боль, словно меня самого раздели догола и собираются заживо снять кожу. Когда бумага была полностью снята, Вениамин сделал несколько шагов назад.
– Magnifique!20 – Вениамин подошел ближе, чтобы рассмотреть детали. – Даниил, браво! – Я молчал. – Теперь поставьте ее вон туда. Я пригласил одного человека, он оценит работу, и мы сможем приступить к следующей. Вы свободны.
Выполнив указания, мы с Герой оказались на улице. Пригревало теплое летнее солнце.
– Гера, к чему можно будет приступить?
– М-м-м? Да так, не знаю.
– Ты обещал сказать, когда я закончу «Купчиху».
– Эх, – он знал, что я не отвяжусь, деваться было некуда. Конечно, он мог соврать, но решил остаться честным. – Слушай, я думаю, что тебя расстроит ответ, поэтому и не говорил. – Я молча смотрел на него. – Ладно, я слышал, что Веня договорился с людьми из музея, где ты работал.
– Корпус Бенуа?
– Да, – он почесал в затылке, – я слышал, что он хочет заменить картину и вынести оригинал из музея. Еще я слышал, что половина Эрмитажа разворована, висят копии, но это делалось в девяностые. Вениамин хочет переплюнуть тех, кто это делал, и закрепиться на рынке. Плюс еще подарки, сам знаешь. – Я таращился на него. – Я знал, что ты не в восторге будешь, вот и не говорил.
Я хотел заорать, но молча направился в сторону парадной, из которой только что вышел.
– Эй! Ты чего? – парень схватил меня за плечо и резко развернул к себе. – Ты хочешь ему пару ласковых сказать? Картину вынести? Он тебя шлепнет на месте, и дело с концом! – Я молчал, меня пошатывало. – Слушай, я знаю, что ты не в восторге, но сам подумай, сколько бабла! Если прокатит, ты можешь писать ему подделки, сидя в своем двухэтажном доме на берегу моря! Даня, куда ты?
Он был прав, высказывать свое недовольство Вениамину было опасно, глупо, нелепо. Голова закипела, ноги стали ватными, мне хотелось лечь в постель и надолго уснуть.
– Ты не просто так ходил на мои экскурсии, верно? – я поднял глаза и посмотрел на человека, которого начал считать другом. – И, конечно, возился со мной не просто так? Это все часть плана, а я подвернулся под руку, еще и так вовремя! Ха-ха-ха! – нездоровый, отчаянный смех вырвался из моей глотки. – Как же я не подумал. Лиля была права, я просто слеп.
– Слушай, чувак, не создавай драму! Да, я не просто так приходил туда, был приказ, я присматривался, но сам толком не понимал, как будет. Понимаешь? Это все. Я же тебя и не знал тогда, ну парень и парень, что мне? – он старался заглянуть мне в глаза. – Я потом понял, как для тебя это важно, вообще не думал, что к картинам можно так относиться. Я же не художник.
– Нет! Ты барыга! Вы все наживаетесь на искусстве, а сами в грош его не ставите! И людей, которые пишут! А это их жизнь! Моя сраная жизнь! – слезы выступали на глазах, я был на грани.
– Да! Но с другой стороны, подумай! Твоя работа будет висеть в музее! Ты будешь при бабле! Делай что хочешь!
– Ты предлагаешь мне спокойно предать все мои идеалы? Все, чем я дорожу, и заменить это деньгами и подделками? – в этот момент я подумал о Леонидовиче.
– Нет, ты же можешь еще парочку написать, и все.
– Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Я у него на поводке. – Гера промолчал. – Когда они планируют это провернуть?
– Точно не знаю, но вроде через пару недель.
– Ясно.
Мелкая дрожь пробирала все тело, я был готов прикончить их всех, но вместо этого поплелся прочь. В теплом солнечном свете мой друг остался один, а я смотрел себе под ноги и думал, хватит ли мелочи на проезд.
***
– Ну что ж, начнем сначала? – он остался один на один со мной в холодной и сырой камере для допросов. – Зачем ты это сделал, Даня? Зачем написал письмо? Зачем ты сдал своих подельников? Неужели, Даня, тебя совесть замучила? – полицейский продолжал кривляться. – Мы твоих дружков накрыли по твоей наводке, за это, конечно, спасибо! Кого-то пристрелили, кто-то убежал, только твой Георгий попался. Вениамина на месте не оказалось, а мне бы этого очень хотелось. Но он умный, сука, видимо, за границу успел улизнуть. Словно почуял неладное, тварь ползучая! Но ничего, я его кирзовым сапогом все равно прижму. Что с тобой делать, горе луковое? Я повторю вопрос, зачем?
Я помолчал, но в этот раз ответил. Это был первый разговор с отцом за много лет.
– Я когда узнал о том… ну, ты понимаешь, я тогда в хлам нажрался, – я тихо говорил, а он внимательно смотрел на меня. – У меня оставался твой номер телефона, я не знал, рабочий он или нет, просто написал. Я думал, ты не прочтешь, сообщение потеряется.
– Ты хоть понимаешь, с кем связался?
– Вполне.
– И?
– А мне по херу на них.
– А сдал-то зачем? По идее, тебе горы золотые могли достаться, – он перешел на спокойный тон.
– Я тогда долго думал, пил и думал. И понимаешь, решил, что предал все, во что верил, все, что искренне любил, потерял всех, кого мог, потому что не хотел брать ответственность, думал, что и так нормально. Но живопись для меня остается святой, и никакие золотые горы не могут заменить мне честного творчества.
Воцарилась тишина, первый раз за всю жизнь мы слушали и слышали друг друга.
– Не понимаю, чем тебе простая жизнь не угодила? Работал бы со мной, нормальным человеком бы стал. Нет, тебе это все не надо! Тьфу.
– Таков мой удел, я не могу отрицать своего дара, но я его даже не ценил. Я часто думал, если я откажусь от него и стану нормальным, то, может быть, стану счастливее, все будет проще. Но это не так. Живопись делает меня полноценным человеком, ничто другое этого не заменит. Отец, ты можешь и дальше пытаться меня унизить, даже отправить в тюрьму, я вижу, тебе этого хочется, но ты меня не сломаешь. Я сделал выбор. И даже с переломанными пальцами я буду писать.
Мы смотрели друг другу в глаза первый раз по-честному.
– Алексей Сергеевич! Новости! – в камеру вбежал младший по званию.
Мужчина направился к подчиненному, тот доложил обстановку, но так, чтобы я ничего не слышал.
– Угу. Ага. Интересно. Ступай, готовь документы.
Парень в форме выскочил за дверь. Мужчина повернулся.
– Хорошие новости, Даня, подельник твой всю вину на себя берет, мы тебя отпускаем.
– Что?
– Георгий сознался и будет отбывать срок. Тебе светит условка.
– Гера взял вину на себя? Я не понимаю.
– Ты легко отделался. По-хорошему, тебя тоже упечь, но твой дружок сказал, что ты просто рисовал картины и ни о чем не знал. У меня есть еще пара болванов, которые на Вениамина работали, они тоже о тебе ни сном ни духом не слышали. Короче, повезло тебе, но знай, мы в курсе всего, так что шаг влево, шаг вправо – и на нары.
Он направился к двери и, перед тем как выйти, сказал:
– Знаешь, я рад, что ты нашел себя. Да, мне твое ремесло не нравится, но ты имеешь право на это и на жизнь, которую хочешь построить. Только, Дань, будь мужиком. Ты правильно сказал: ответственность это важно для мужчины. Я в свое время тоже ошибался. – Я поднял голову и с удивлением посмотрел на отца, тот покраснел от напряжения, первый раз в жизни он признал свою ошибку. – Сегодня я услышал тот ответ, который хотел. Живи по-честному и постарайся на этот раз ничего не просрать.
С этими словами он вышел из камеры, дверь тихо закрылась.
Через пару часов после разговора с отцом я оказался на свободе, но попросил отвести меня к Георгию Победоносцу. Он сидел в одиночной камере, внутрь меня не пустили, но разрешили сказать пару фраз через решетку. Парень улыбался.
– Зачем ты это сделал? – спросил я.
– Там такая заварушка была – когда в нас палить стали, я подумал, что кирдык мне. А после пришел к выводу, – он сделался серьезным, – что правильно ты сделал. Да, я знаю, это ты контору спалил.
Я промолчал.
– В наше время нужно жить по сердцу. Настоящая картина пока на месте, – Георгий усмехнулся, – можно сказать, добро верх взяло. Знаешь, пока я с тобой не познакомился, обо всех людях дурно думал, не встречал человечности и сам так зачерствел, что решил – бабки правят миром! А когда палить в меня начали, только про Иру и думал.
– Гера, ты же понимаешь, они тебя надолго закроют.
– Ты не переживай, брат, все нормально, я на зоне своим буду. Отсижу да выйду, может, подкуплю кого-то попозже, когда все уляжется, или за хорошее поведение срок скостят. Я им кое-кого выдал, так что не бойся, недолго мне сидеть.
Я не верил ему, но он верил в себя, он всегда таким был.
– Ты про книжку помнишь?
– Про книжку…
– Да, заначки мои найди, там и тебе припасено, ты ж как с радаров пропал, я твою долю и припрятал. Ты, кстати, сам-то как тут оказался?
– Я две недели после доставки картины не знал, куда себя деть. Толком ничего не делал, даже до кистей не дотрагивался, пил и спал, совсем в зверье превратился, пьяный по улицам шатался. Отец за мной давно слежку установил, меня и приняли сюда, потом и тебя привезли. От Вениамина адвокат приходил, пытался вытрясти, не выдам ли что. Как думаешь, меня прихвостни Вени убьют?
– Не-а, ты фигура видная, а они пока на Бали зависают, потом уже вернутся.
– Я же им такое дело сорвал.
– Сорвал, но я наплел, что это стопудово конкуренты! Короче, прикрыл твой зад.
– Спасибо. Ты много для меня сделал.
– Знаешь что, Даня, живи счастливо, ради Бога. Верни Лилю, пойди на учебу, позвони маме, напиши роман, в конце концов. Нашу историю. А я выйду, и погуляем на моей свадьбе! Ире денежку передай, пусть распорядится с умом, я как узнаю, куда меня закинут, вам знать дам, понял?
– Хорошо!
– Вот и хорошо! За меня не бойся! Давай иди! В книжку залезь!
Я направился к отцу.
– Алексей Сергеевич, разрешите обратиться, – тот сидел за большим столом с огромной кипой бумаг.
– Чего тебе?
Я подошел совсем близко и шепотом произнес.
– Пап, ты это…
– Ну?
– Можно Геру куда-нибудь в приличное место. Ты же знаешь, что он просто исполнитель, как и я, он прикрыл меня, картина на месте.
– Тьфу! С вами одна морока! Знаю я, что он шалопай безмозглый! Думали, мы вас не пасем по городу, что ли? На каждого такого мелкого бандюгана папка с документами имеется! Посмотрим на его поведение.
– Хорошо, спасибо!
– Иди уже.
В его голосе я услышал интонации из детства, когда он так говорил: «Посмотрим на твое поведение», это означало – «Я постараюсь».
Всю дорогу до дома я думал о друге, он остался за решеткой, а я ушел. Оказавшись в одиночестве в полной тишине и пустоте комнаты, я почувствовал, что меня отпустило, телу стало легче. Я знал, что голос внутри меня остался, но он больше не владел мной. Отныне мой дом – моя воля.
Открыв книгу, на которой красивыми золотыми буквами было написано «Михаил Врубель», я нашел записку с адресом и указания, как туда добраться. У Геры был смешной почерк, читая, я улыбался, в самом конце было написано: «Только попробуй спереть!»
Из кармана донесся телефонный звонок.
– Алло?
– Даниил Алексеевич?
– Угу.
– Здравствуйте! Меня зовут Наталья Владимировна, я из нотариальной конторы. Нужно обсудить наследство! – женщина говорила приказным советским тоном, словно робот.
– Наследство? Какое наследство?
– Владимир Леонидович оставил вам жилплощадь, нужно оформить документы, – она что-то говорила, но я уже не слышал, слезы побежали по щекам горячим градом.
Я не один. И никогда не был.