Крис еще пару секунд держал телефон у уха, переваривая услышанное. Все мысли в голове смешались воедино, образуя подобие белого шуму, который заглушал звуки из вне, словно Крис находился под невидимым куполом.

Стивен, после пары неудачных попыток докричаться до брата, подошёл к нему и слегка встряхнул.

– Эй, ты в порядке?

Крис перевёл на брата затуманенный взгляд, который стал медленно наполняться осмыслением.

– Да. Да, я в порядке.

– На тебе лица нет. Кто звонил?

Стивен не хотел давить на брата, но постепенно начинал терять терпение, решительно не понимая, что вообще здесь происходит.

– Не знаю, кто звонил.

И Крис пересказал не особо содержательный разговор, за которым был скрыт более глубокий посыл.

После недолгих раздумий Стивен произнёс:

– Не буду говорить, что я же тебя предупреждал, но ты и сам все понимаешь. Таких людей лучше не злить.

– Каких людей, Стивен? Которые возомнили себя властелинами мира и могут диктовать всем, как себя вести?

– Неужели ты до сих пор так не понял, с кем имеешь дело? Ты был нужен только, чтобы сбылось написанное в дневнике. Эти люди не перед чем не остановятся, чтобы убрать тебя с дороги. Отступи, пока не поздно. Ты ведь сам потом пожалеешь.

– Черт! – Крис с силой ударил кулаком в дверь в слепом приступе отчаяния. Боль ядовитой стрелой прошлась от костяшек пальцев, которые оказались сбитыми в кровь, и до самого плеча. Но ярость, бурлившая внутри, притупляла любые ее проявления.

Он начал ходить по палате, отмеряя нервные, отрывистые шаги. Так мечется по клетке только что пойманный зверь, который еще надеется найти выход.

В глубине души Крис хорошо осознавал, что не имеет никакого права рисковать жизнью мамы, но оказался не готов сделать этот самый тяжелый выбор в своей жизни.

– Я поговорю с Брайаном, – наконец сказал он, остановившись.

– Это очень, очень плохая идея.

Крис долгим взглядом посмотрел на брата, будто ожидая, что тот возьмёт свои слова обратно, но все же вынужденно кивнул, соглашаясь.

Раздавшийся еще один звонок телефона заставил обоих вздрогнуть.

Даже не глядя на экран, Крис незамедлительно ответил:

– Алло.

– Слушайся своего брата, Кристиан.

И снова, как и в первый раз, гудки послышались раньше, чем Крис даже успел раскрыть рот.

– Снова он?

– Он.

Крис внимательно обвёл комнату пристальным взглядом, выискивая любые признаки скрытых камер или другой прослушки.

– Он слышал все, о чем мы сейчас с тобой говорили.

– Тогда давай поговорим не здесь, – заключил Стивен и вернулся к койке, на которой, все так же безмятежно, лежала миссис Стар. – Не хочу сейчас выяснять отношения.

Стивен придвинул стул ближе к кромке кровати и тяжело опустился на него. Бережно взяв в руки ее ладонь, он крепко сжал ее и подушечкой большого пальца огладил кожу, так быстро успевшую покрыться морщинами. За то время, что он не видел ее она, казалось, постарела на десяток лет: лицо было землисто-серого цвета, а впалые щеки и резко очерченные скулы создавали впечатление, что кожа была натянута на кости. В волосах, аккуратно приглаженных назад, появилось еще больше заметной седины.

– Привет, мама. Это я. Стивен.

Его вдруг обуял страх, что она могла забыть его и все слова разом застряли комом в горле.

Крис подошёл к нему сзади и положил руку на плечо.

– Она слышит тебя.

Стивен, не скрываясь, громко шмыгнул носом, а Крис только сильнее сжал ладонь на его плече, комкая грубую ткань свитера.

– Как ты со всем этим справляешься? – спросил Стивен, упавшим голосом.

– Никак, – честно признался брат. – Но со временем стало немного легче.

Им обоим было больше нечего сказать и они погрузились в спасительную тишину молчания. Сколько они так просидели, каждый из них не смог бы в точности сказать. Когда пришёл доктор Смит, после пространных извинений на счёт произошедшего недоразумениях, он сообщил, что, к его большому сожалению, посещение на сегодня закончено.

Взяв с него обещание впредь немедленно звонить Крису по любому поводу, который хоть отдаленно касается их матери, Стивен и Крис вышли на морозный воздух под приглушённые, искусственные огни наступающего вечера.

– Я бы хотел немного пройтись. Один, – сказал Крис, несколько виновато глядя себе под ноги.

– Что ты задумал? – с подозрением и тревогой спросил Стивен.

– Ничего я не задумал. Просто хочу побыть один.

Не объяснять же родному брату, что за время его отсутствия еще больше сблизился со своим лучшим другом и теперь ему физически необходимо было с ним поговорить.

– Как скажешь, – пожав плечами, ответил Стивен после придирчивого и долгого взгляда на брата. Он на особом ментальном уровне, который всегда связывает родных людей, (в особенности, когда между ними всего пара лет разницы) почувствовал, что соединявшая их с Крисом нить стала натянутой, как тетива стрелы, грозясь лопнуть в любой момент от неосторожного слова. А потому, обострять ситуацию еще больше не стал.

Крис запустил руку в карман и достал оттуда связку ключей, которые тихонько звякнули, когда он передавал их Стивену. Оказалось, что остальные два комплекта пропали вместе с пропажей брата и после аварии. Довольно символично, учитывая, что и сам Крис надолго остался жить один.

– Я скоро буду, – сказал он, будто отпрашивался.

Он развернулся и медленно пошёл в противоположную от дома сторону. Стивен наблюдал за его удаляющейся, ссутулившейся совсем не от холода, фигурой, пока она не скрылась за поворотом. Мороз пробирал до костей, и Стивен поспешил домой.

– Ты дома? – без лишних приветствий осведомился Крис в трубку.

На том конце ответили только после паузы, которую он принял за нежелание разговаривать:

– Только что пришёл. Что-то случилось? – но теперь в голосе было беспокойство и Крис мысленно отругал себя за плохие мысли, хоть вызванные крайним нервным напряжением.

– Я могу зайти? Элис не будет против?

– Конечно не будет, что за глупости, – сразу же ответил Том, хотя, подозревал, что она может быть не особо рада позднему гостю. – Ты где сейчас?

– Уже под твоим домом. Впустишь?

– Да, сейчас.

Том сбросил вызов, вышел в коридор, нажал на кнопку открытия входной двери на первом этаже и остался дожидаться друга на пороге.

Тот появился через минуту, принося с собой холод с улицы, от которого сам Том едва успел согреться: сегодня был день, когда он добирался с работы пешком, машину пришлось оставить, несмотря на непогоду, чтобы не нарваться на приличный штраф.

Они обменялись приветствиями и Том провёл Криса в гостиную.

На шум со второго этажа спустилась Элис, поправляя наспех наброшенный халат и запахивая его посильнее.

– Привет. Чаю, мальчики? – с улыбкой сказала она, а Том еще раз мысленно поблагодарил самого себя за выбор такой потрясающей женщины.

– Привет, Элис. Извини, что без предупреждения.

– Да, брось. Ты же знаешь, что Том и я всегда тебе рады.

И она не лукавила. Видя, какая дружба, проверенная годами, сложилась между этими двумя, она совершенно не собиралась уподобляться многим и многим, которые умудряются ставить перед своим мужчиной выбор: либо я, либо друг. Потому что, как правило, такой выбор оказывается совершенно не в их пользу.

– Я сам заварю, милая. Отдыхай, – сказал Том, подходя к Элис и мягко целуя ее в макушку, что означало не только его заботу, но и показывало, что их с Крисом нужно оставить наедине.

Крис слегка смутился такому открытому проявлению нежности и отвёл глаза, старательно изучая дощатый узор на полу в гостиной. С недавних пор подобные знаки внимания его несколько удручали, хотя он безусловно и был рад за друга.

– Итак, что у тебя случилось на этот раз? – осведомился Том, как только вернулся с двумя огромными кружками дымящегося чая и передал одну из них Крису.

– О Стивене и вчерашнем эксперименте я тебе уже кратко писал, – начал Крис, про себя подмечая, что событий за последние дни было и впрямь немало.

– И об этом ты мне ещё подробно расскажешь. Но, как я понимаю, тебя ко мне привела новость, которую я еще не знаю.

– Очень проницательно, – с легким сарказмом ответил Крис, буквально чувствуя, как напряжение, в присутствии лучшего друга, понемногу ослабевает.

Подробно пересказав все события, произошедшие в больнице, он замолчал, ожидая реакцию Тома.

– Не думал, что когда-нибудь скажу это, но я согласен со Стивеном.

– Том!

– Что? Ты думал, что я посоветую тебе не обращать внимания на угрозы? И, если ты планируешь лезть на рожон, как глупый, слепой котёнок, то лучше бы мне вообще не рассказывал все это.

– Я не настолько туп. Но пришёл к тебе, потому что оба простейших выхода меня никак не устраивают. Продолжать открыто общаться с Брайаном и вмешиваться в эксперимент я не буду, но и тихо уходить в тень, словно это больше меня не касается, я не собираюсь. Поэтому мне и нужна твоя помощь.

Том поднял на него удивленный, но заинтересованный взгляд.

– Что ты предлагаешь?

– Звонивший не представился, но очевидно, что это был либо человек, приближённый к отцу Кэтрин, либо же он сам. А ты говорил, что ты со своим отцом копаете под него. Я теперь тоже заинтересован в компромате.

– И что дальше? Шантаж?

– Возможно. Но, для начала, мне нужна информация. А о том, как ее правильно использовать, я подумаю позже.

Том слегка склонил голову набок, внимательно изучая друга.

– Похоже, она действительно необыкновенная.

Крис растянулся в мечтательной, но немного печальной улыбке и опустил глаза, прежде чем ответить:

– Так и есть. Я на многое готов ради неё.

– На многое, но не на все?

– Дам себе скидку на то, что я всего лишь человек и ничто человеческое мне не чуждо.

– Ты удивляешь меня все больше! – воскликнул Том с уважением. – Рассуждения не мальчика, но мужа.

– Закончим на этом обмен фразами мудрецов прошлого. Так что скажешь?

– Увы, мне нечем тебя порадовать. По моим сведениям отец Кэтрин чист, как младенец. Я нашёл кучу информации на людей из его окружения, в том числе и на Брайана, но ничего, что можно было бы связать с ним в незаконном смысле.

– Ты сказал о Брайане?

– Да. Была пара интересных эпизодов с его участием, когда он был еще ребёнком.

Крис отставил кружку с недопитым чаем на стол, опасаясь расплескать все содержимое от услышанного, и подался вперёд с нескрываемым интересом.

– Ничего такого, что ты бы уже успел себе понапридумывать. Если судить по тем немногим материалам, которые мне удалось собрать на данный момент, Брайан рос достаточно замкнутым ребёнком, этаким одиночкой.

– Вроде тебя в школе?

– Эй! Я просто был чересчур умным для всех остальных.

– Что никак не вяжется с тем, что ты подружился со мной.

– Ты был сильным и имел влияние. Это была такая стратегия.

– Похоже, она дала сбой, потому что я явно приобрёл больше.

– Ну что ж. Всем свойственно ошибаться.

Крис только закатил глаза.

– Твой рассказ ушёл не в ту сторону, – напомнил он.

– Ну да. Брайан. В общем, он сменил несколько школ и каждый раз покидал предыдущую после стычек с другими учениками. Если опустить подробности, то можно сказать, что временами его психическое состояние выходило из-под его же контроля. В отчетах школьных психологов фигурировал один и тот же диагноз – ОКР. Обсессивно-компульсивное расстройство. Проще говоря у него были навязчивые мысли и идеи, связанные с Кэтрин. Скорее всего, стоило кому-то из детей по глупости и неосторожности задеть эти мысли, как он переставал держать себя в руках, что не удивительно даже для обычного ребёнка, и дело дважды заканчивалось дракой, а трижды – крайне тяжелым нервным срывом. В конце концов его перевели на домашнее обучение, после чего новых отчетов от врачей я не нашёл.

– Он не говорил ни о чем подобном, – сказал Крис, ошеломлённо глядя на Тома.

– Знаешь, это явно не та информация, которой спешишь сразу же поделиться.

– Наверное, ты прав. Не думал, что исчезновение Кэтрин так на него повлияло.

В какой-то степени Крис почувствовал себя виноватым, хотя объективных и логичных причин тому не было. После знакомства с Брайаном он уже не раз задавался вопросом, что было бы, будь он рядом. Сейчас, как никогда раньше, он был уверен, что Брайану могло бы быть гораздо легче.

– Как бы то ни было, – прервал его размышления Том, – полученных сведений хватит разве что на то, чтобы позлить этого Уайта. Тут нужен другой подход.

– Есть идеи?

– Пока что, всего одна. Нужен информатор. Человек, который сможет подобраться к его семье, а в идеале – к нему самому, изнутри. Сначала, я хотел, чтобы это был ты, но, кто же знал, что все так обернётся.

Крис задумался, перебирая в памяти людей, которые могли бы ему помочь. На ум приходил только один человек, который, а вернее, которая уже не раз ему помогала.

– Знаешь, я попробую поговорить с Софи. Она имеет доступ в Центр и, с некоторых пор, к – Брайану. К тому же, я ей доверяю.

Том сразу вспомнил улыбчивую блондинку и те обстоятельства, при которых они впервые познакомились и согласно кивнул.

– Согласен. Она вызовет минимум подозрений, что может сыграть нам на руку, – заключил он, довершив это большим глотком, уже слегка остывшего, чая.

Глава 14

Если я приму новую реальность, может быть тогда она примет меня?

Эта мысль ворвалась в мое сознание с первым лучом рассвета, который озарил окно лиловым свечением. Это время успело стать моим любимым. Как вечный символ начала чего-то нового, как сама идея возможности что-то изменить.

С того момента, как я услышала стук в дверь, прошло 3 рассвета и два заката. Я ее так и не открыла. Просто не смогла. Даже сдвинуться с места оказалось неразрешимой задачей, не говоря уже о том, чтобы подойти ближе. Испугалась ли я? Скорее нет, чем да. Не знаю, как правильно объяснить, но в этом месте не только время потеряло своё привычное значение, но и мои чувства претерпели значительные метаморфозы, как и мое сознание на уровне восприятия.

Мне было некого бояться, а значит и сама идея страха оказалась попросту отвергнутой. Сродни амнезии, когда забываешь не только чувство страха, но и все его сопутствующие атрибуты: одиночество, неуверенность, поиск защиты, ожидание опасности. Я сама не заметила, как один за одним стали рушиться барьеры. Сначала внутренние, которые вгоняли меня в тоску по дому, куда я уже не вернусь, по жизни, с которой я рассталась, по мечтам, которые остались далеко в неизвестности. А потом и внешние: постепенно стены комнаты стали терять краски и обретать прозрачность, пока, в конце концов, не исчезли полностью. Исчезла кровать, на которой я проводила вечность оплакивая свою судьбу, полки и книги, дарившие связь с крупицами понятного мира, которому я уже не принадлежала, стол и стул, за которыми я сидела, тщательно записывая свои мысли в дневник, который тоже исчез. Он был последним символом прошлого и в будущем он был больше не нужен.

Зачем это все, когда есть вечность, в мире, который можно построить заново?

Последней исчезла дверь, которая особенно четко выделялась на фоне сияния, становившегося все светлее, пока оно не превратилось в белое свечение.

И я была среди него, почти единым целым. Почти, потому что, казалось, что что-то удерживает меня, не даёт полностью раствориться. Этой тоненькой ниточкой оказалось еще одно видение, которое было не похоже на все предыдущие. Оно было не отдельной сценой, а целым рассказом, объединяющим несколько эпизодов. В отличии от других, это видение возникло не благодаря моему желанию, а скорее вопреки, ведь узнавать, то что мне открылось я определенно не хотела и не была готова.

Белое свечение сменилось зеленой листвой, а мои ноги обрели ощутимую опору в виде лесной поляны. Чуть поодаль, спиной ко мне, стояла на коленях маленькая копия меня. Я уже привыкла видеть себя со стороны, но в этот раз впервые я не наблюдала за собой через смотровое окно, уже ушедшее в небытие. Я смотрела за очень ранней своей версией, которую мало помню. Хотя, этот случай отпечатался в моей памяти болезненным клеймом.

Я подошла чуть ближе. На последнем шаге я наступила на сухую ветку, спрятавшуюся в траве, и она издала оглушительный треск, заполонивший всю поляну. Маленькая я даже не шевельнулась. Похоже, мое присутствие было беззвучным и бестелесным, сродни призраку. Аккуратно обойдя маленькую фигурку, скрючившуюся над землей, я столкнулась лицом к лицу не только с собой примерно в пятилетнем возрасте, но и с пугающим осознанием собственного я, до сих пор сокрытого во мне. Я наблюдала, как маленькие, детские пальчики осторожно, с особой тщательностью, сгребали небольшие горстки земли вперемешку с травой к центру перед собой, образуя некое подобие холмика. Личико было мокрое от слез, но самих слез уже не было, а все внимание отдавалось текущему занятию. Я помню, как мне было важно сделать все идеально ровно и аккуратно, чтобы Лори не обиделась.

Лори была моей канарейкой и в то утро в клетке я обнаружила ее, уже остывшее, тельце, без признаков жизни. Это был первый раз, когда я столкнулась со смертью лично. Да и за всю, тогда еще очень короткую, а осмысленную, так тем более, жизнь я едва ли напрямую сталкивалась с таким понятием. А потому я растерялась и не знала, что предпринять. Умом я, кончено же понимала, что что-то не так, Лори не должна была себя так вести, но объяснений найти так и не смогла. С этим вопросом, а еще с тяжеленной клеткой наперевес, я пошла к маме. Она путано рассказала мне, что птичка теперь будет в лучшем мире, но для этого ее нужно похоронить в земле и, что вечером папа со всем разберётся. Зачем для этого дожидаться папу, я решительно не понимала, но озвучивать это вслух я не стала.

«Птички обычно живут в лесу, – рассудила я, – значит, нужно отнести ее туда, где она родилась и выросла, пока не попала ко мне».

Ничего лучше так и не придумав, я оделась, взяла опять многострадальную для меня клетку, которую предварительно накрыла огромным красным шарфом (почему-то я вбила себе в голову, что Лори будет неприятен яркий, солнечный свет) и выскочила на улицу через заднюю дверь, а потом по дорожке, прямо за ворота, недалеко от которых, как раз-таки простирался лес, в котором я часто гуляла с родителями.

Места были мне знакомы, а потому я без боязни углублялась все дальше и дальше в лесную чащу, иногда останавливаясь, чтобы поставить клетку и передохнуть. С каждым шагом вперёд шарф сползал все ниже и мне грозило запутаться в его длинных концах, свисавших почти до земли. Ветер рваными порывами трепал волосы, так, что они временами полностью закрывали мне глаза.

В принципе с годами эта черта – если уж вбила себе что-то в голову, так идти к этому упорно и до конца – никуда не делась. Позже это мое состояния назовут обсессивным, то есть навязчивым, что будет выходить далеко за пределы простого упорства.

Очень скоро деревья стали понемногу редеть и передо мной образовался просвет, выводивший на почти идеально круглую поляну. Где, собственно, я, в буквальном смысле, и нашла себя.

Вдруг, маленькая я подняла голову и ясным, осмысленным взглядом посмотрела ровно в ту сторону, где стояла я.

Я не могла понять увидела она там меня или еще кого-то, стоящего за моей спиной, поэтому резко обернулась, но, как я в глубине души и ожидала, там никого не оказалось, кроме плотной стены деревьев, начинающейся от самого края поляны.

– Ты меня видишь? – спросила я негромко, гадая, хотела бы я услышать ответ.

Но его не последовало, хотя маленькая Кэтрин все также продолжала смотреть на меня, почти не моргая.

Как я не пыталась, я так и не смогла вспомнить, что же привлекло мое внимание в тот день. Этот отрезок времени, когда я закончила с могилкой и до прихода отца, оказался начисто стертым из моей памяти.

– Эй, – окликнула я себя уже громче и на детском личике, только что бывшем очень грустным, расцвела улыбка. Она будто бы узнала меня, как своего старого друга, но подходить ко мне не спешила, все также оставаясь на коленях, прижимая к себе грязные, продрогшие от сырой земли, ладошки.

– Ты – это я. Правда? – наконец раздался ее удивленный голосок.

На доли секунды я, кажется, перестала дышать, а по спине пробежали холодные мурашки, совсем недавно отвергнутого, страха.

– Но я тебя совсем не слышу, – продолжала она.

Вытерев руки о красный шарф, она поднялась на ноги, как могла отряхнула ткань джинс на коленках, на которой навсегда остались чёрные и зелёные разводы, и сделала шаг ко мне. Она доверчиво расставила руки в стороны, собираясь меня обнять, но громкий возглас отца за спиной остановил ее и заставил обернуться. Я тоже устремила свой взгляд на него.

Он стоял ровно на той стороне поляны, с которой и началось для меня это видение и растерянно, даже с некоторым, как мне показалось, испугом, смотрел на маленькую меня. Она же сразу, мгновенно позабыв о моем присутствии, бросилась к нему и, едва он успел присесть, накинулась на него с объятиями и громким возгласом: “Папочка!”

– Ты что здесь делаешь, Кэтрин? – в мгновение ока его тон и взгляд стали серьезными.

Имея возможность наблюдать эту сцену со стороны, я смогла увидеть, что отношение отца ко мне всегда было немного холодным и отчуждённым, словно проявление мягкости было для него тождественно слабости. В детстве мне казалось, что отец любит меня сильно-сильно и только наша размолвка встала незримой стеной между нами. Но оказалось, что так было гораздо раньше и об эту стену билась еще эта пятилетняя малышка, которая все не спешила размыкать ладошки, когда отец уже слегка отклонился от неё, чтобы подняться.

– Лори теперь в лучшем мире, – торжественно объявила она, когда отец выпрямился перед ней во весь рост и тут же поникла под его нахмуренным взглядом. – Я похоронила ее вон там, – пальчик указал на маленький холмик, едва видимый из-за густой травы, – так мама сказала. Я хотела, как лучше, – добавила она, всхлипывая и чуть не плача.

Тем временем, я подходила все ближе, разглядывая их пристально, как самое интересное полотно великого мастера, стараясь не упустить ни одной эмоции.

Вдруг, лицо отца смягчилось, он улыбнулся самым уголком рта и погладил маленькую меня по голове.

– Я знаю, Кэтрин. Но тебе не нужно было уходить одной. Мы с мамой очень волновались, когда не смогли найти тебя.

– Но я ведь была здесь, – возразила она, как очевидный факт.

– Мы же этого не знали, зайка.

Что-то внутри меня кольнуло от этого простого, давно забытого, обращения. Я плотнее сжала губы, чтобы сдержать подступившие слезы и отвернулась, пытаясь таким образом прогнать видение-воспоминание, которое причиняло мне боль. Пространство вокруг меня и впрямь стало светлеть, до моего слуха доносились уже только обрывки фраз.

“Обещай, что будешь хорошей девочкой, Кэтрин”.

“Скорее пойдём домой, ты же не хочешь заболеть?”

Меня снова окутало белоснежным свечением и вязкой тишиной. Но ненадолго. Четыре удара сердца спустя передо мной стала вырисовываться новая картинка из моего прошлого.

Я стояла на школьном заднем дворе, усыпанном тонким слоем снега. Куда ни посмотри, двор был пустым и безмолвным, что было неудивительно, учитывая это время года.

Но тут дверь, ведущая во двор, распахнулась и в ней четким силуэтом вырисовалась моя фигура, лет этак в двенадцать. Ее тело тряслось мелкой дрожью, но не от холода, а от злости.

Я отчетливо знала, что случится дальше.

– Куда ты убежала, чокнутая? – прилетело ей в спину, и я из прошлого, как вкопанная застыла на месте. Даже меня внутренне передернуло фантомной дрожью, которая вонзилась в сознание болезненным воспоминанием.

Дэн Стоун – главный красавчик школы – уже нагнал ее в дверях, грубо разворачивая к себе, заставляя смотреть в глаза.

Я поспешила подойти ближе, незаметного протискиваясь между ними, и остановилась в коридоре. За моей спиной уже начинала собираться толпа зевак, которые первыми подоспели к главной сцене этого дня.

Дэн стоял ко мне вполоборота и даже при слабом освещении на его лице отчетливо читалось торжествующее самодовольство.

Младшая версия меня смотрела прямо перед собой, попеременно сжимая то один, то другой кулак, едва сдерживая возмущение, рвущееся наружу.

– Мы с тобой еще не закончили, – угрожающе отчеканил Дэн, надвигаясь все ближе, хотя, казалось бы, что ближе уже было некуда. – Расскажи нам, – он театрально обвёл рукой все прибывающую толпу, в которой, на удивление, до сих пор не было ни одного учителя, – что случилось с той девочкой из твоей первой школы? За что ты избила ее?

Внутри меня горячей волной стала подниматься ненависть к этому мальчишке, уже давно заброшенная на глубину простейших переживаний, которые не были достойны даже моего внимания. Я направилась к нему с твёрдым намерением сделать больно, сбить его спесь. Похоже, что младшая я испытывала абсолютно идентичные чувства и желания. По крайней мере, мы обе стояли перед ним, а в следующую секунду уже с силой толкали обидчика в грудь. Не знаю наверняка, передался ли ему импульс еще и от меня, но, как бы то ни было, в результате он оказался на полу, скривившийся скорее не от боли, а от самой идеи и воплощения отпора, направленного на него.

По толпе пробежал удивленный возглас, в котором отдельными голосами можно было различить одобрение.

– Никогда больше не называй меня так.

Меня поразило, насколько сдержанно и уверенно малышка Кэтрин сказала это. От недавнего истеричного всплеска не осталось и следа, но я ясно помнила, что тогда в моей голове отчетливо сформировалась мысль, которая в мгновение ока переросла в навязчивую идею: поставить Дэна Стоуна на место и доказать всем, что я могу за себя постоять.

После этой ее фразы шум и улюлюканье учеников вокруг мгновенно затихли.

В этой школе, на тот момент, я проучилась от силы пару месяцев и запомнилась всем тихой заучкой, которая и слова никому поперёк не сказала. На самом деле, до поры до времени, я не видела смысла затевать конфликты. К тому же, это была уже пятая школа, которую я сменила со времён того инцидента, когда проявления расстройства впервые вышли из-под моего контроля. Но в тот день сбылся мой самый большой страх – что в новой школе узнают, почему же на самом деле мне пришлось перевестись к ним в середине семестра. Почему это была уже пятая школа, начиная с семилетнего возраста. Почему девочка из моей первой школы еще долго не ходила на занятия после моего первого всплеска.

Я стояла практически плечом к плечу с маленькой девчушкой, в глазах которой плескались страх и непонимание. Самой себя, прежде всего. Еще тогда она, то есть я, знала, что что-то не так. Что идея, высказанная кем-то или пришедшая на основе наблюдений, мгновенно перераставшая в действие, как это было с несчастной Энни, и не должна быть такой зацикленной, навязчивой, затмевающей собой все другие мысли. Но сама поделать ничего не могла, потому что не знала как. Потому что боялась показаться слабой, прежде всего в глазах отца, и день за днем теряла надежду на его одобрение, скрывая свои тревоги глубоко внутри.

Она знала, что за каждой новой вспышкой последует мучительный и унизительный разговор со школьным психологом. Все, как один, они твердили о ее неестественной и безосновательной агрессии и прописывали все новые успокоительные, которые с каждым разом становились все сильнее, но оказываемый эффект был, в противоположность, только слабее.

Не в силах больше выдерживать напряженную тишину и взгляд десятков глаз, устремлённых на неё, малышка Кэтрин вдруг резко сорвалась с места и, едва не налетая на, в последнюю секунду расступившихся, учеников, помчалась вперёд по длинному коридору, не обращая внимания на недоуменные лица всех, кого встречала на пути. Только бы поскорее оказаться подальше в, как можно более уединенном, месте.

И такое место, конечно же нашлось. К слову сказать, нашлось оно еще в ее самый первый день в этой школе, опять же из предусмотрительно-навязчивой мысли иметь уголок на такой вот случай, который был скорее предвиденным, чем, которого нельзя было ожидать.

Боковая лестница в правом крыле на первом этаже – единственная, которая оканчивалась тупиком и не вела ниже на еще один пролёт, как все другие лестницы в школе. Прямо под ней, за кучей коробок и парой старых, давно забытых швабр, был уголок, который привлёк ее внимание своей тишиной, скрывавшийся в темноте.

Добравшись до этого спасительного островка спокойствия вслед за ней, я аккуратно, чтобы не спугнуть, – уверенности в том, что, оставшись одна она меня не увидит, не было – пробралась в нишу между коробками. Как только глаза немного привыкли к темноте, я смогла различить ее худенькую фигурку слева от себя. Она сидела на полу, обхватив колени руками, и все еще тяжело дышала от быстрого бега.

– Ты не виновата, – шепотом сказала я ей, но она все равно вздрогнула, поднимая на меня заинтересованный взгляд, все еще слабо различимый при почти полном отсутствии хоть какого-то источника света.

– Кто ты? – спросила она и, в попытке меня разглядеть, слегка подалась вперёд.

– Я – друг, – просто ответила я.

Теперь я уверена, что моя осторожность была ни к чему – я совершенно точно не помню ни этого разговора, ни в принципе, что со мной происходило, пока я пряталась под лестницей.

Похоже, что встретиться с самой собой и при этом запомнить эту встречу, по каким-то причинам, невозможно. Странно, что меня уже в принципе не удивляет такое видение, в котором я являюсь непосредственным участником, а не наблюдателем, и вызванное не моим желанием или фантазией. Все же, ко всему быстро привыкаешь.

– Мне страшно, – призналась она, пожалуй, впервые вслух. Наверное, сделать это в присутствии незнакомого человека оказалось гораздо легче. Или же она, как и совсем недавно, еще более младшая моя версия, узнала меня.

– Чего ты боишься? – мягко спросила ее я, все еще шепотом, вынуждая ее отвечать мне так же.

– Того, кто я на самом деле.

Ее ответ был таким взрослым и явно осмысленным, что мне даже стало страшно. Как оказалось, сейчас я уже мало помнила свои мысли в том возрасте. Вот и подобные рассуждения звучали для меня странно, будто у меня их никогда не было.

– А кем ты себя считаешь? – еще тише спросила я и, затаив дыхание, ждала ответа.

– Я не знаю точно. Но со мной что-то не так. Я не хотела толкать Дэна, – сказала она, немного подумав. – Я же не виновата, что я такая.