Притворная дама его величества

Глава седьмая

Я застыла, но не дольше, чем на пару секунд. Принимать решение надо было мгновенно. Мне никто не сказал, когда мой отъезд, сегодня, значит, сегодня, и даже если бы я осталась в деревне – не факт, что меня бы там не нашли. Мое тело, очевидно, не отличалось кротким нравом, девица была неосмотрительна и глупа. Больше, чем необходимость куда-то ехать прямо сейчас, меня поразила мысль, что Мариза уже может нагулять себе в деревне проблем.

Где-то там, наверху, меня решили наказать за какие-то прегрешения.

– Что застыла, вот дура-девка! Иди переодевайся, кому сказал?

Может, кучер или кто-то еще. Я, стараясь не переходить на бег, к тому же меня немного вымотала дорога от деревни до замка, зашла внутрь и по памяти, какой-никакой, пошла к себе в комнату.

Знать бы еще, во что переодеться… Впрочем, эта проблема разрешилась просто: нужная одежда лежала на моей постели – дверцы этого шкафа были распахнуты. Я подошла и в некотором обалдении уставилась на груду тряпок. Хотела бы я знать, как это надевать! Да ладно «как» – хотя бы в каком порядке!

Юбки. Еще юбки. Рубашка. Что-то вроде жилетки. И куртки, но короткой, и сшитой из того же материала, что и одна из юбок. Сомнений не вызывали лишь чулки и плащ… и, да, корсет. Который… и как, хотела бы я знать, его надеть? Раз он затягивается сзади?

А еще куда-то нужно было спрятать то, что я, так скажем, собрала себе в дорогу. Я уже успела обнаружить, что в здешней одежде нет карманов, но ведь как-то же они с собою носят… что-то? Хоть носовой платок или ту же туалетную бумагу, или что там ее заменяет. Может, здесь есть сумки? Ведь должны быть?

– Мариза! – я почти подпрыгнула, услышав этот голос. Никакого мне уединения… Я торопливо сунула свой сверток под подушку. – Ну что ты стоишь? Раздевайся!

Давешняя женщина… как ее зовут, хотела бы я знать, или нет, мне безразлично – махнула мне рукой, и я послушно начала стягивать с себя платье.

– Ох, ну что же ты… дай-ка я, – сказала она нетерпеливо и принялась меня, словно ребенка, раздевать. Смешно, конечно, но сейчас это было ужасно кстати.

Наконец общими усилиями мы меня раздели, и я даже умудрялась не дрожать, когда эта милейшая, в общем-то, женщина ткнула пальцем в длинную, похожую на ночнушку, рубашку, и мы с ней начали процесс обратный.

Потом она взяла корсет – тот зацепился за подушку, она сдвинулась, и я увидела край показавшегося из-под нее моего свертка.

Я испугалась. Не пощечин, а того, что она могла понять, что я что-то спрятала, и поднять шум. Лишиться средств мне не хотелось, оборонять их было нечем. Но женщина или ничего не заметила, или уверенно сделала вид.

Она помогла мне затянуть корсет. В той жизни моя фигура была далека от журнального идеала, но кого это волновало, когда я носила на ней футболки стоимостью в среднюю зарплату по стране. Тело Маризы было красивым. Не то чтобы я с радостью обменяла бы свою крепкую костистую тушку на грудь третьего размера, тонкую талию и широкие бедра, но – красивым по мнению людей. И теперь эта талия была беспощадно сдавлена, грудь засунута в подобие деревяшки, и ходить нормально в этих килограммах было нельзя никак. Я ощутила себя на месте беременной двойней женщины – адская тяжесть. Но зато на ногах у меня были отлично разношенные туфли – будем видеть плюсы там, где их, может, и нет, усмехнулась я. И не будем думать о куче болезней, с которыми я могу добраться до столицы и там благополучно скончаться у королевских ступней.

– Поправь! – велела женщина, и, поскольку я словно баран глядела на нее, сама весьма бесцеремонно схватила меня за грудь и приподняла ее немного. Не скажу, что мне стало удобнее, скорее даже наоборот – но кто меня спрашивал?

За корсетом последовала вторая юбка, потом – что-то вроде плотного пояса, и наконец плотная тяжелая юбка. Верхняя, из шерсти. Затем на меня надели такую же плотную шерстяную куртку, которая вместе с юбкой должна была, как мне представлялось, казаться платьем.

И накидка. Тяжелая ужасно – то ли в несколько слоев ткани, то ли прослоенная чем-то вроде… ватина тут, конечно, нет, но, может, есть какой аналог?

– Прощай, детка, – вдруг невероятно тепло сказала мне женщина, имени которой я даже не знала. – Я была к тебе строга и часто несправедлива, но я ведь желала тебе только добра.

Я не стала скрывать сарказма. Да, мы знаем такое добро. Лучше выстрел в упор, чем ваши благодеяния.

– Иди, Адриана де Аллеран.

Никто больше со мной не прощался. Меня не просто отправили с глаз долой, то есть – сунули под придворных, а избавились и были этому рады. Позади кареты закрепили сундук, какая-то дебелая тетка пихнула мне в руки увесистый мешочек, меня саму толкнула в карету, и я была бы в полном отчаянии, если бы не понимала – мне лишь добраться до крупного города. Теперь у меня было не только то, что я успела украсть, но и законно полученные деньги.

Так даже проще, думала я. Они сами сделают за меня больше половины того, что пришлось бы делать мне. Довезут до места, где мне будет проще начать новую жизнь, кроме того, я смогу осмотреться.

Приподнятая господским платьем грудь пригодилась. Мешочек поместился как раз туда, куда нужно, и это был единственный плюс ужасной одежды. Я старалась не замечать, как у меня начинает чесаться все тело, и уверяла себя, что это всего лишь нервы, и в принципе это пока работало.

Карета была катастрофически неудобной. Ее постоянно трясло, как древний поселковый автобус, она подпрыгивала и переваливалась по свежему снегу – почему она была не на полозьях, я понятия не имела – она ужасно дребезжала, ее продувало, и атласная обивка стен выглядела какой-то насмешкой. Я думала, как тяжело лошадям пробираться по снегу, и еще думала, едет ли кто со мной кроме этого кучера.

С одним человеком справиться проще, чем с двумя.

Я откинула бархатную занавеску. Смотреть было не на что – лес, серые остовы деревьев, ели устало повесили лапы под тяжестью снега. Карета тащилась по дороге, я была вынуждена держаться за сиденье, чтобы не елозить и не свалиться, и меня начинало знобить.

Я поерзала. Потом мне пришло в голову, что если я усядусь на сиденье с ногами, то смогу упереться в стену и даже поспать. Ночь у меня выдалась скверная, благо что не снились кошмары, и я даже могла бы кого-то за это поблагодарить.

За несколько роковых секунд из свободной и обеспеченной женщины я превратилась в бесправное нечто. Я до сих пор не видела себя в зеркале, но знала одно – молодая, не особенно умная, не особенно жаждущая что-то менять, но не протестующая, когда за нее меняли другие. Возможно, другая моя современница на моем месте стала бы истерить, но степень отрицания явно не то, что могло мне помочь. Я ее перешагнула сразу через гнев, торг, депрессию, потому что только немедленное принятие помогло мне справиться и начать действовать.

Правда, был вариант, что эти стадии перепутаются, как нередко бывает, и тогда мне придется вдвойне непросто.

Мне все-таки удалось заснуть. Усталость взяла свое, и проснулась я от ржания лошадей и криков. Я выглянула в окно – карета ехала по старинному городу.

И подпрыгивала теперь еще сильней и мельче.

И да, стало ясно, почему колеса, а не полозья. Здесь, неизвестно как далеко от замка, снега практически не было, только месиво. И вонь. Беспощадная, вторая по степени жестокости пытка после обуви. Смесь свалки и сортира.

Узкие улочки, коричневые дома, стоящие так близко, что вряд ли могла разъехаться пара карет. Туристические красоты были не про это место – хотя, подумала я, если это какое-то прошлое, все может быть, и сейчас в параллельной реальности на том месте, где еду я, стоит моя копия из прежнего мира, запечатлевая город на камеру. Очень шумно, очень мрачно, совсем не хочется останавливаться. И интересно, воняли ли так же когда-то те красивые туристические места?

Карета свернула куда-то, голоса пропали на какое-то время, а потом я оглохла от воплей. Мы въехали то ли на рыночную площадь, то ли на постоялый двор, и я уже нетерпеливо дергалась, мечтая выйти и немного размяться, как дверь кареты открылась, кучер недовольно посмотрел на меня, захлопнул дверь, я слышала, как он чем-то гремит за стенкой, и затем он опять открыл дверь и кинул мне еще одну накидку.

– А ну, прикройся пока и иди за мной.

Я послушалась. Усыпить бдительность и выяснить, что и как. Карета и в самом деле стояла на площади, и я не успела толком ничего рассмотреть: бойкая торговля, скоморохи, что-то вроде конюшни. Вони стало то ли меньше, то ли я быстро привыкла, то ли восприятие адаптировалось под реалии: пахло лошадьми, мочой, еще какой-то дрянью, но хотя бы вдохнуть можно было спокойно, без рези в глазах. Кучер практически тащил меня, схватив за локоть, и вырываться было болезненно. Мы оказались внутри – в мрачном, воняющем горелым маслом зале с низкими потолками, потом меня поволокли наверх, втолкнули в комнату, и я услышала, как в замке повернулся ключ.

Глава восьмая

Вероятно, то, что я вчера проявила с Адрианой строптивость, а может, и то, что я не ночевала, где мне положено, в шкафу, больше похожем на склеп, было причиной того, что меня взяли и заперли. Я сквозь зубы обругала кучера, подошла к окну. Глухая стена в паре метров, прямо под моим окном крыша – то ли пристройки, то ли соседнего здания, до нее метра два, прикинула я, и если я порву в лоскуты надоевшие юбки, смогу спуститься. Но куда я пойду потом? И что там, за стенами этого кабака, кроме вони и воплей? Один раз я уже пыталась сбежать абы куда, ничего толкового из этого не вышло.

Все было сложнее, чем представлялось. Я осмотрела комнатку: убогая, конечно, есть ночной горшок – хорошее решение! И снова нет бумаги! Что тут вместо бумаги – подол платья? – столик, стул, умывальник, свечка… Кровать, уже знакомый шкаф-гробик, полный дряни и блох, и не такой вычурный, как в замке. Горшок хотя бы пустой – я пнула его ногой под кровать, и он там зазвенел, ударившись обо что-то.

Свечка.

И окно. Стекло.

Наконец-то. Зеркала тут нет, конечно, но хоть так.

На улице уже порядком стемнело, и в оконном стекле я смогла рассмотреть лицо той, которая была мной отныне. Молодая, из достоинств – бесспорно, отличная кожа. Темные глаза, роскошные волосы, в остальном – безликое существо. Выражение лица наивное и глуповатое, но при всем при этом прослеживалось сходство с красавицей Адрианой и той юной девицей, которая учила меня кататься на лошади. Вот эти волосы и глаза, и нос, и губы, но – как ни прискорбно, разница между графиней и прижитой дочерью велика, и дело не в титуле, красоте или воспитании, а в характере. Я сейчас – работа визажиста средней руки, инстаграмная девочка, похожая словно клон на сто пятьдесят других инстаграмных девочек работы других визажистов средней руки.

Характер – мерзенький, притворно-постный, был у Адрианы, легкомысленно-эгоистичный – у младшей девочки. Мне же не досталось ничего, ни мерзости, ни эгоизма. Жизнь рисует нас настоящих, но Мариза не жила, а проживала отпущенный ей срок без особого энтузиазма, и отчего-то мне стало понятно, по какому принципу выбирали натурщиц художники этих древних веков. Не знатность, не красота, в них было что-то помимо безликого личика.

Я закрыла глаза и вспомнила себя настоящую. Вспомнила утро в своей квартире, солнце, гуляющее по крышам домов и беспощадным пламенем бьющее в окна, терпкий запах хорошего кофе, едва уловимый аромат селективных духов. Мне казалось – все так реально, все перекрыло этот средневековый ужас, я вздохну, открою глаза и расскажу потом, усмехаясь, какой мне приснился кошмар.

Но нет. Я открыла глаза и увидела в отражении разве что то же лицо, но иное. Другой взгляд, плотно сжатые губы, голова гордо вскинута. Да, это тоже я, и так в самом деле куда больше сходства с Адрианой… пожалуй, нет, вот так она проигрывала мне подчистую.

Загрохотал замок, дверь открылась, и незнакомый мужик в не слишком чистой одежде, буркнув что-то невнятное, поставил на стол что-то вроде глубокой глиняной миски и кувшин. И хотела бы я знать, как он нес еще и стакан, потому что ни подноса, ни третьей руки у него не наблюдалось. Мужик вышел и запер дверь, предусмотрительный, сволочь, но какая разница, а я подошла к столу. По крайней мере, еды было много, и в ней явно присутствовало мясо. И еще какие-то овощи, нарубленные крупными кусками.

Есть хотелось страшно, и я буквально набросилась на еду. Это было даже неплохо, только очень пресно и жирно. Возмутительно жирно! Куски мяса – по-моему, это была свинина или что-то очень на нее похожее – как минимум наполовину состояли из жира. Из овощей я опознала… да ничего я не опознала. Не картошка, но какие-то корнеплоды, желтые, белые и фиолетовые. Но не свекла. Это фиолетовое больше напоминало морковку, хотя я бы не поручилась. Но сытно, и ладно, пусть мне не хватало обычной соли и еды немного поздоровее.

Пить тоже хотелось, однако в кувшине оказалась отнюдь не вода, как я понадеялась. Не самый приятный кислый запах, темный цвет, видимо, это все-таки было вино. Но, сказать честно, та бурда, что мы пили по юности, была лучше. Это же словно разбавили, может быть, даже наполовину, и получилась слабоалкогольная кисловатая водичка темно-красного цвета. Гадость! Я хотела уже было возмутиться, спуститься вниз и потребовать нормальной воды, потому что должны в моем новом статусе быть какие-то плюсы, а потом вспомнила давно прочитанную статью в каком-то бортовом журнале какой-то авиакомпании, почему в средние века пили так много вина или пива. Потому что эти болваны не научились кипятить воду – а в не кипяченой чего только ни бывает, и холера еще не самое страшное.

Придется пить… назовем это «вино». Дрянь та еще, но, кажется, алкоголя там не так уж и много. Я понадеялась, что это тело к нему привыкло.

Пока я ела, объявился все тот же мужик и приволок сундук. И – то ли он просто был рассеян, то ли ему приказали – но на этот раз он меня не закрыл.

Насытившись, я откинулась на стуле. Я чувствовала себя совершенно разбитой и очень уставшей, в желудке была неприятная тяжесть, больше всего на свете сейчас я хотела лечь спать, но здесь было холодно, слишком холодно для того, чтобы раздеваться. Но и спать в корсете было невозможно! А самой мне его не снять. Я подозревала, что кто-то должен прийти и помочь, ну ведь это же не лично моя проблема, и место должно быть не с самым дрянным сервисом, раз здесь ночует пусть фиктивная, но графиня. Здесь могло быть принято спать в корсете, и от этой мысли мне стало совсем нехорошо и живот так заныл, что я по-настоящему испугалась. Медицина здесь была ужасной, не хватало мне только заболеть. Еще и мутит… Да как снять этот чертов корсет?!

Появление служанки я восприняла просто как дар небес. Явилась она не с пустыми руками, а с небольшим железным ящиком, который держала за ручки толстыми тряпками. Жаровня! Я видела такие в фильмах, и быть может, эта деталь мира моего не отличалась от мира этого. Не пытать же она меня собирается, в конце-то концов, а еще наконец-то меня освободят от этого деревянного ужаса.

Освободить меня, конечно, освободили, и это было прекрасно. В такие минуты я понимала, что дышать полной грудью – настоящее счастье, пусть рубашка и юбка на мне и остались. Служанка даже не стала их снимать – видимо, из-за температуры в помещении так делали все и ей было невдомек, что я, может быть, хочу как-то иначе. А вот следующая новость оказалась и хорошей, и плохой одновременно, и свои рефлексии по поводу оставшейся на мне одежды я моментально забыла. Гуляла Мариза до моего появления в ее голове или нет, но ее тело точно беременным не было. А вот с другой стороны… Впрочем, нет, была еще третья сторона: я, кажется, не отравилась. Что тоже прекрасно.

Оставался один вопрос. Как здесь справляются с ежемесячными гигиеническими проблемами? И справляются ли вообще? Но на мое счастье, служанка еще не успела уйти и биться в дверь мне не пришлось.

Я сосредоточилась, вспомнила надлежащее выражение лица для барышни, которую я изображала, и потребовала принести мне что-нибудь для решения данной проблемы. Кажется, у меня получилось довольно неплохо, удивления на лице служанки я не заметила. И добавила еще требование принести воды. Теплой.

Воду я получила. Не то чтобы теплую, но я решила считать ее таковой. Не то чтобы чистую, но я сказала себе – это лучшее, что у них есть. Вместе с водой служанка принесла мне нечто, что я и не знала, как обозвать. Трусы – не трусы, подвязки – не подвязки, но нечто среднее между трусами и подвязками. И тряпки. Не так плохо, решила я, кое-как натянув на себя всю эту конструкцию. В конце концов, во времена моей юности мы носили что-то похожее, а привычная всем упаковочка синего цвета была подарком, сравнимым разве что с «Айфоном» во времена моей зрелости, и по полезности точно не уступала. Правда, «Айфон» сам по себе не падал, а смесь трусов с подвязками держалась на талии не слишком надежно. Что будет, если я ее уроню?

Служанка ушла, тоже не заперев дверь, а я так и не смогла заставить себя лечь в кровать-гробик, несмотря на то, что грела жаровня и в комнате стало немного – совсем немного, но теплее. Дело было не в гробике, а в том, что у меня и так уже начинало чесаться тело. И голова, и это было ужасно. Я говорила себе, что это психосоматика, что надо просто отвлечься и перетерпеть, но терпеть было сложно из-за неудобной позы: жесткий деревянный стул ни в каком веке не предназначен для сна. Даже сидения автобуса и плацкарт нельзя было сравнивать, или я просто отвыкла?

Я вертелась, хныкала, мне было физически нехорошо и даже на глаза навернулись слезы. От усталости, решила я, и все-таки запоздалый стресс. Плюс то, что мне неудобно и при этом хочется спать, что я наелась, откровенно сказать, какой-то жирной дряни и от нее меня мутило, плюс то, что мне хотелось укрыться, но решиться даже вытащить одеяло я не могла.

Подумав, я встала и выволокла из-под кровати жаровню – выпинала ногами, чтобы не обжечься, и очень некстати вспомнила, что читала о дамах в красивых платьях. Камин, искра…

Почему я не подумала раньше? Почему только в этот момент у меня в голове что-то щелкнуло? То, как бедняжку Маризу гоняли и били по щекам в замке – без разницы, что в тебе течет графская кровь, а не такие они уж тут и поклонники аристократии…

– Эй! – заорала я на весь коридор, помогая себе мощными ударами ногой в дверь, наплевав на то, что перебужу воплем и грохотом половину гостей. – Эй, девка!

Наверное, мне бы кричали так же. Точнее, той Маризе, которой не посчастливилось родиться той, кем она родилась. Девка, подай, принеси, получи оплеуху, проглоти ее и разноси туфли. Насколько это было нормально – испытывать сострадание к собственному телу и отделять его от собственного ума, я старалась не думать.

Но познания об обращении с прислугой у меня ограничивались сериалами, и то зарубежными фэнтези, ни на одну отечественную поделку не хватило не то что меня, но и мою помощницу по хозяйству, а вот к ее «Игре престолов» я относилась весьма снисходительно.

– Девка! Эй! Кто-нибудь, чернь ленивая!

Мариза, фамилии которой я не знала, и Адриана де Аллеран показала свой довольно паршивый нрав и зычный голос. Я легко перекрикивала двигатели дизельных фур и заставляла шевелиться сонных гастарбайтеров.

– Что желает ваша милость?

Моя милость алчно усмехнулась. Мою милость переклинило, зато я теперь понимала, откуда такие перепады в моем настроении. Я их то ли никогда не испытывала, то ли забыла с возрастом, и внезапно выяснилось, что справляться с ними не так уж и просто.

Девушка, которую я раньше не видела, и на мгновение мне ее стало жаль, стояла передо мной, покорно склонив голову.

– Во-первых, принеси мне соломы свежей, сухой, накидай на пол. – Я решила, что лучше жуки, чем иная живность. – Что смотришь, не знаешь, что свежая солома придает свежий цвет лицу?

Это был бред, причем отвратительный. Но бреду верили даже в мои просвещенные времена. Я видела, что продают в инстаграме, да и вообще в сети.

– Сейчас сделаю, ваша милость.

– Стой. Видишь это? – я потыкала в сундук пальцем. – Там платья. Приносишь сюда еще пару жаровен. Растапливаешь их. Сверху кладешь металлические листы. Есть металлические листы? Большие. Спроси на кухне. На эти листы кладешь платья по очереди и ждешь, пока они хорошенько прогреются, но следи, чтобы они не сгорели. Поняла?

Девушка кивнула. В ее глазах я читала: «Ее милость умом тронулась».

– После того, как обработаешь… я хотела сказать – прогреешь, складывай на солому. Не в сундук и не на кровать! С сундуком сделаешь так: анис, герань, базилик, шалфей, есть что-нибудь?

– Герань у хозяйки есть, ваша милость.

Бедное дитя, показалось мне, привыкла иметь дело с умалишенными. Точно знала, что перечить не стоит. Это только начало, не сдержала усмешки я.