Дочь полка. Часть 3

– Сергей, постой! – крикнула Маренко.

Боец остановился и обернулся:

– Алёна, вы что-то хотели? – удивился он.

Девушка подошла к нему и схватила за руку:

– Поговорить надо, – сказала она и обернулась, – подальше от посторонних ушей.

С этими словами Маренко решительно потащила за собой ничего не понимающего Тимонова. Они отошли за одну из елей. Сергей испуганно наблюдал за медсестрой. Никогда раньше он не видел её такой серьёзной или даже злой. Самое что страшное, боец даже не знал, что сейчас с ним будет. Он раньше не попадал в такие ситуации. И зачем ей понадобился именно он? Что он сделал? Алёна ещё раз огляделась по сторонам, чтобы окончательно убедиться в том, что их никто не слышит и уставила пристальный взгляд на Тимонова:

– Говори, – произнесла она.

– Алёна, вы с ума сошли? – побледнел солдат. – Что говорить? Что я сделал не так?

– Что вы там такого сказали? – не отставала девушка. – Что вы такого сказали Марии Фёдоровне, что она теперь из землянки не выходит?

До Сергея, наконец, дошло. Он понял, чего от него хотят. Маренко пристально смотрела на него, практически не моргая. Чем дольше боец наблюдал за её реакцией и волнением, тем больше осознавал, что дело и правда серьёзное. Понимая, что от настойчивой Алёны ему никуда не деться, солдат, нехотя рассказал всю суть их разговора с ребятами, после которого женщина, как раз и ушла к себе. Рассказать пришлось и про Летаева. Но конечно же, новобранец постарался оправдать товарища, чтобы ему сильно не досталось. Всё-таки нечаянно всё это дело вышло. Не со зла.

– Но мы честное слово, не знали, что она там, – говорил он. – И обижать её никто не хотел. Так получилось.

Маренко стояла и не знала даже, что ответить этому любопытному идиоту. Нельзя такие вещи обсуждать. Нельзя! Ох уж этот Летаев. Ничего же не знает, а язык за зубами не держит! Конечно, если бы он был в курсе жизненных обстоятельств Марии Фёдоровны, то никогда бы в жизни не заикнулся о таком! Не удивительно, что она так отреагировала. Столько времени это держит в себе, столько молчит об этом, а сейчас просто не выдержала. Слова Фёдора послужили последней каплей. Теперь всё стало понятно.

* * *

Сорокин выдохнул густой дым от папиросы. Огромное облако табачного дыма полетело, не спеша, куда-то в сторону. Иван открыл свой карманный, потрёпанный жизнью блокнот и перевёл папироску из одного уголка губ в другой:

– Эх, Саня-Саня, – сказал он, – сколько ты мне работы оставил сегодня.

Солдат пробежал взглядом по синим строчкам, оставленные сточенным карандашом, и захлопнул блокнот. Он окинул взглядом лагерь. Фронтовая жизнь шла полным ходом, впрочем, как и всегда. Все работают, куда-то спешат, о чём-то переговариваются. Суета – вечная спутница жизни на войне. Как же Сорокин уже устал. Сегодня приходиться работать за двоих. Тут он заметил Горнееву, возвращающуюся в медпункт. Девушка несла какие-то большие белые тряпки. Скорее всего, это были простыни для раненых. Но Ивану было не до постельного белья. Ему нужна была сама медсестра. Он быстренько засунул блокнот в карман и поспешил к девушке:

– Василиса! – позвал девушку он. – Подождите секунду!

Горнеева остановилась и подобрала простыни ближе. Она подождала пока Сорокин к ней подойдет и спросила:

– Что-то не так, Иван Михайлович?

– Вы не знаете, случайно, где Мария Фёдоровна? – поинтересовался тот. – Я хотел бы ещё раз поговорить с ней по поводу раненых и тех, кого нужно госпитализировать.

– А-а-а, – протянула Василиса и обернулась на свою землянку. – Она пока не может подойти. Её лучше сейчас не трогать.

– А что случилось? – удивился Иван. – Чувствует себя плохо?

– Можно и так сказать, – проговорила та. – Она сегодня выйдет в медпункт. Всё будет хорошо, – тут она оживилась. – О раненых, кстати, можете спросить у Маренко. Она замещает Марию Фёдоровну.

Так Сорокин и сделал. Дела ждать не будут, особенно, если они касаются таких важных вещей. Вот он и отправился в медпункт. Искать Алёну долго не пришлось. Она заканчивала делать перевязку Георгию Литвинову. Бедолагу ранило в бою в грудь, но жив остался. Повезло ему – Смерть обошла его стороной в считанных сантиметрах. Осколок замедлило удостоверение, которое было у него в кармане. Вот какая полезная штука – документы. Такая книжка красноармейца была даже у Кати. Правда, в строфе, где указывается звание и должность, написано, что она воспитанник третьего батальона. После случая с Литвиновым, девочка осознала всю ценность этой маленькой книжечки. Она и спасти от гибели может. Наконец, медсестра закончила с перевязкой, и она вместе с Сорокиным направились к столу, где и лежали все бумаги о раненых. Девушка вздохнула и убрала пряди волос за уши:

– Вам нужны списки тех, кто у нас госпитализируется? – уточнила она.

– Да, – кивнул тот. – У вас же новые прибавились?

– Прибавились, – перебирала листы Алёна. Она сдула прядь волос с носа и тихо проговорила сама себе. – Куда же она их положила?

– Понимаю, – улыбнулся слабо Сорокин, – я тоже сегодня на замене.

– Она заслужила отдохнуть, тем более после…, – тут Маренко резко замолчала, понимая, что сказала лишнего. Она продолжила искать нужные бумаги.

Но поздно. Иван уже насторожился. Что это значит «тем более, после»? После чего?

– И всё же, что случилось? – понизил голос он. – Алёна, я знаю Марию Фёдоровну. Она, даже будучи полуживой, будет здесь стоять и лечить наших ребят. Не такой она человек, чтобы по пустякам отлучаться. Я сам за неё уже теперь волнуюсь. И, если перейти на формальности, я заместитель командира. Я должен знать, что происходит в лагере. Случилось что-то серьёзное?

Маренко молчала. Она понимала, что нужно всё рассказать. Хотя, девушка старалась не распространять это по батальону. Но от Ивана ничего не утаишь, тем более, он заместитель командира. А это значило, что она просто обязана доложить о состоянии солдата, хоть и медицинской службы:

– Дело в том, – прошептала она и обернулась, чтобы никто из раненых её не услышал. Но те даже внимания на них не обращали и продолжали заниматься своими делами. Алёна вернулась к теме. – Летаев нечаянно её задел.

– То, что они в блиндаж свалились сегодня, я знаю, – сказал тот.

– Нет, задел не так.

– А как тогда? – нахмурился Иван. – Обидел чем-то?

– Нечаянно, – кивнула медсестра. – Сказал, что мужа у неё нет. И добавил, что на его месте уже сбежал бы от неё давно. Что-то в этом роде. Вот она и расстроилась.

– И что с того? – не понял Сорокин. – Из-за этого убиваться? У неё же есть муж. Я читал её документы.

– Так дело в том, Иван Михайлович, что он уже как три года пропал без вести, – прервала его девушка и добавила. – И до сих пор о нём ничего неизвестно. Жив или нет.

Сорокин помрачнел:

– Пропал?

– Знала об этом только я и другие медсёстры, – продолжала Маренко, не обращая внимание на раздумья Сорокина. – И то мы узнали случайно. Танкист он. Опасная профессия, – она вздохнула. – Поэтому и письма ей не приходили никогда – не от кого получать. А когда Летаев про это сказал… Видимо, она уже не выдержала просто. Маша столько это ото всех скрывала. Постоянно закуривала, да замалчивала своё горе. Мне кажется, она его до сих пор ждёт.

Глава 9

«Отложившийся разговор»

Дверь медпункта тихонько приоткрылась и оттуда медленно вышла Катя. Она глубоко вдохнула свежий лесной запах и подняла голову к серому небу. Всё… Наконец, работа для неё закончилась. Как же девочка уморилась, пока помогала медсёстрам, сколько надышалась спёртым воздухом. Блиндаж редко проветривают, точнее, практически никогда. Зима же на дворе. Вот, если бы было хоть чуточку тепло – тогда да. Нет, летом всё-таки лучше. И в землянках свежее, не мёрзнешь, а ещё не нужно наряжаться, как капуста. Катя поправила съехавший ремень на большой зимней телогрейке и стала подниматься наверх.

* * *

Летаев сидел неподалёку от пустых посылок и всматривался в глубину густого белого леса. Фёдор повернулся к одному из ящиков. В глаза сразу бросилась чёрная, старательно выведенная от руки надпись, которую уже успел слегка присыпать снег:

Новогодние подарки

ФРОНТУ

ОТ ТРУДЯЩИХСЯ.

Из города….

Вот город, как раз был присыпан. Но бойцу было сейчас не до надписей. На душе у него скребли кошки. Он прокручивал у себя в голове события дня и, особенно, вспоминал тот момент, когда Мария Фёдоровна стала свидетельницей их разговора. Летаев сейчас сам на себя был не похож. Он был серьёзен, даже печален. Для самого весёлого солдата в батальоне это было несвойственно. Из-за чего конкретно она так себя повела? Ей просто не понравилось, что о ней так отзываются? Или сами слова задели? В чём причина? «В тебе причина, идиот», – ответил в мыслях сам на свой вопрос Фёдор. Тут в нос ударил резкий запах табака. Летаев обернулся и увидел Сорокина, который стоял сзади него и тоже всматривался в лес.

– Иван? – спросил Летаев. – Ты что тут делаешь?

Тот выпустил дым от самокрутки и, наконец, посмотрел на бойца:

– Поговорить хотел, – сел рядом Сорокин и добавил. – Разговор серьёзный.

Фёдор подвинулся, чтобы товарищ сел удобнее и посмотрел на свои заснеженные валенки:

– Насчёт Марии Фёдоровны? – виновато проговорил он.

– Да, – стряхнул пепел с самокрутки Иван, – насчёт неё. Я смотрю, ты уже и сам догадался, что что-то сделал не так.

– Да тут трудно не догадаться, – криво усмехнулся Летаев и вздохнул. – Я честно, не хотел её обижать. Сказал, не подумав, но я не со зла. Просто так. Не знал, что она рядом стоит.

– То, что ты нечаянно, я знаю, – говорил Сорокин. – Я в этой ситуации тоже ничего такого не увидел. Но после слов Алёны, я понял, что тут всё не так просто. То, что я тебе сейчас скажу, никому не говори. Понял? Это нельзя распространять.

Фёдор дал молчаливое согласие.

– Дело в том, что у неё муж есть, – продолжил Иван и поправил. – Точнее, не знаю, есть он или уже был.

– Как это? – не понял Летаев.

– Он пропал без вести ещё в самом начале войны. И вот уже третий год Мария Фёдоровна не знает, что с ним. Это тяжело не знать, что происходит с твоим родным человеком. Лучше уж смерть, чем так, на мой взгляд. Да, его уже нет. Но ты знаешь, что его нет. А так даже не можешь понять: поминать его или же ждать и молиться. Сам понимаешь, если он жив окажется, то вряд ли там сейчас с ним происходит что-то хорошее. Мария Фёдоровна держит это в секрете уже несколько лет и никому ничего не говорит.

– Поэтому она всегда такая хмурая? – догадался Фёдор.

– Не знаю, – пожал плечами Сорокин. – Может быть из-за этого, а может, характер такой у человека.

Летаев снял с себя шапку и провёл рукой по рыжим волосам, среди которых уже мелькая седина. Теперь совесть стала грызть бойца с новой силой. Если бы он только знал. Если бы только знал о всём этом! Фёдор никогда бы даже не заикнулся о таких вещах! И относился к женщине иначе. А то ходит она серой тучей и ходит. Откуда же Летаеву было известно отчего так? Хоть он и был раздолбаем в некоторых моментах, но Фёдор никогда не был подонком, который может специально задеть человека за живое. К тому же, война тоже коснулась его семьи. Его старшую сестру, которая была в партизанском отряде, повесили вместе с её товарищами фашисты. Летаев знал эту боль. Знал, как сердце кровью обливается за близкого человека.

– Вот я дурак! – протянул он. – Зря я на неё злился, она была права.

– Ну, начнём с того, что ты об этом ничего не знал, – стал оправдывать товарища Иван. – Даже я не был в курсе, хотя я заместитель командира. И он, скорее всего, тоже ничего не слышал. Но извиниться стоит, чисто по-человечески.

– Да это само собой, – кивнул тот.

Тут вдали раздался взрыв. Все в лагере замерли и посмотрели в сторону звука. Летаев и Сорокин вскочили. «Ладно», – подумал Фёдор, – «потом поговорим».

* * *

И вот опять бой. Запах мёрзлой земли, взлетающей в небо, винтовка, которая иногда заедает на морозе, постоянные обстрелы, крики товарищей, теснота и суета в окопах. Ну и ветер, разумеется. Да такой, что глаза не разомкнёшь. Ну теперь всего хватает. Резанцев отстреливался и отдавал команды, когда в окоп подоспели наши бойцы. Сорокин спрыгнул вниз и, не разгибаясь, подбежал к Александру:

– Ты что, начал раньше времени?! – крикнул он. – Мы же собирались…

Тут рядом взорвалась граната. Резанцев и Иван пригнулись, закрыв голову руками. Последовал следующий взрыв.

– Мы же собирались с первым соединиться! – пытался перекричать шум боя Иван. – У нас был чёткий план! Вдарить ночью!

– Я не начинал ничего! – всё ещё держал руки на голове командир. – По-твоему я совсем с дуба рухнул?! – он встал на своё место и продолжил отстреливаться. – Я уже приказал связистам связаться с первым батальоном… – он спустился вниз и стал перезаряжать винтовку. – Когда прибудет подкрепление – вдарим со всей силы и пойдем по плану. Сейчас просто отстреливаемся и не даём пробраться этим гадам ближе!

* * *

Последний солдат скрылся в зарослях. Последний, кто наполнял лагерь мирной жизнью. Теперь же, здесь было тихо. Только там, за лесом, раздавался отдалённый шум боя. Катя проводила бойца взглядом и взялась красной от холода рукой за потрёпанный старый крестик. Она перекрестила то место, где недавно уходили все бойцы и попросила Бога вернуть каждого назад целым и невредимым. Тут чья-то тяжёлая рука опустилась ей на плечо. Девочка обернулась и увидела Максима Рубцова, который тоже смотрел на лес:

– Они вернутся, – сказал он.

– Обещали бой ночью, – вздохнула тяжело Катя и прислонила ладони к груди. – С подкреплением первого батальона обещали. А начался раньше, – она с надеждой взглянула на мужчину. – Первый батальон же недалеко? Дядь Максим, они успеют?

– Связисты уже оповестили их, – говорил тот. – Подкрепление скоро будет.

* * *

Летаев и Макаренко доползли до окопов и скатились вниз. За ними просвистело несколько пуль. Бойцы прислонились к стенке и посмотрели на друг друга, тяжело дыша:

– А хорошо они жарят! – крикнул Михаил и улыбнулся. – Но мы лучше!

Фёдор кивнул и открыл запас патронов. Взрыв. Друзья дёрнулись вперёд, сверху посыпались твёрдые комки земли. Фёдор выпрямился и стал оцепеневшими от холода пальцами, засовывать патроны в винтовку. Давалось это нелегко. Патроны практически не чувствовались, настолько руки онемели. Он повернулся к другу. Лицо у Макаренко было всё чумазое: на нём перемешались и земля, и снег, и пот… Всё это вместе превратилось в грязь. Летаев был уверен, что и у него сейчас не лучше. Земля была вечным спутником в бою. Она была везде где можно только себе представить. На губах, под ногтями, в валенках, за шиворотом, в волосах. Но со временем ты привыкаешь. В бою такие проблемы за проблемы не считаются вовсе. Чем дольше идёт битва, тем меньше ты заморачиваешься по поводу всяких мелочей. Холодно, жарко, снег, дождь – всё это покажется такой ерундой по сравнению с риском жизни. Летаев взглянул на шапку друга:

– У тебя звезда отвалилась, – заметил он.

– Главное, что башка не отвалилась! – махнул рукой тот.

Бойцы улыбнулись и встали. Летаев глянул в другую сторону окопа. Оттуда бой никто не вёл, а должны. Там стояла их артиллерия – одна из сильных сторон. И она не стреляла. Солдаты просто так не могли прекратить огонь. Особенно сейчас, в самый разгар бойни. Ой плохо дело! Очень плохо! По любому что-то случилось: либо с артиллеристами, либо с самой артиллерией.

– Миномёт не работает! – крикнул Фёдор.

Михаил тоже глянул в ту сторону, откуда должен был идти обстрел врага:

– Надо проверить! – придержал шапку он.

Бойцы стали пробираться к концу окопа, где и была установлена артиллерия. Идти было тяжело. Земля то и дело содрогалась от взрывов. Солдат мотало из стороны в сторону. Очень было страшно за товарищей. Что с ними там случилось? Живы ли? А если живы, то целы? Наши солдаты не могут просто так бой прекратить. Они будут сражаться до последнего, пока не лягут трупом на землю. Наконец, Летаев и Макаренко добрались до нужного места. От увиденного солдаты замерли. Теперь понятно, почему артиллерия молчала – её вывели из строя. Но, к огромному счастью, их товарищи были целы и невредимы. Васазде, Тараненко пытались хоть как-то воскресить технику, пока Фокин и Лурин отстреливались рядом. Тут Лукиан повернулся к пришедшим:

– А вы что тут делаете? – крикнул он.

Макаренко, пригибаясь и придерживая шапку, подбежал к нему:

– Мы заметили, что артиллерия не работает. Пошли проверить!

Фокин выстрелил и обернулся:

– Когда подкрепление? – он присел. – Командир ничего не говорил?

– Мы его не встречали, но и подкрепления не видели! – объяснял Михаил.

– Плохо дело! – помотал головой Сергей. – Мы здесь не протянем без подмоги! Если немцы сюда пролезут – мы откроем для них тыл! Тогда кирдык нам всем! Прорвут оборону и выйдут, гады! Они через нас хотят выбраться!

Тут бойцы заметили краем глаза какой-то тёмный небольшой предмет, летящий прямо к ним в окоп. Без сомнения, это была граната. Вражеская осколочная граната. Время для солдат замедлилось в разы. У них была секунда до того момента, как взрывчатка попадёт к ним и разорвётся на много опасных осколков. Удивительно, но этой секунды хватило для артиллеристов и Макаренко, чтобы упасть на землю и закрыть голову руками. Успели все, кроме Летаева. Он стоял дальше всех и именно к нему граната и прилетела. Ничего уже нельзя было сделать. Секунда прошла. Взрыв. Осколки разлетелись в разные стороны с огромной скоростью и вонзились в тело Фёдора. Боец упал назад на мёрзлую землю, со стенок на него посыпалась земля. В окопе наступила тишина. Фокин, держась за голову и морщась от боли, поднял взгляд и оглядел своих товарищей. Один из осколков вонзился ему прямо в руку. Перед глазами всё плыло, происходящее эхом доносилось до него. Но всё, слава богу, обошлось. Товарищи были целы: Тараненко, Макаренко, Лурин, Васазде, Летаев… Стоп. Егор прищурился и помотал головой. Зрение, наконец вернулось в нормальное состояние, слух тоже. Он внимательно пригляделся и увидел друга, лежащего навзничь. Он так специально упасть не мог. От гранаты укрываются по-другому. Больная рука сразу же забылась, забылось всё на свете:

– Федь? – неверяще произнёс Фокин. – Федя!

Боец подполз к товарищу и обомлел. По рваной из-за осколков ватной куртке и штанам Летаева медленно растекались бордовые пятна. Одна щека была глубоко порезана. Кровь была везде, где только можно. Фёдор был весь в ней! Почти ни одного сухого места. Егор не знал жив он или нет. Он боялся даже трогать товарища. Рука так и осталась дрожать над телом Фёдора. Вдруг что-то случиться? А может, уже случилось? Всегда спокойный Фокин, начинал паниковать. «Что делать?! Что мне делать?!» – кричал голос у него в голове. Солдат обычно, всегда знал, как поступить. А сейчас… Тут рядом подполз Михаил. Боец замер при виде друга. Лицо его побелело и исказилось в ужасе. Макаренко схватил товарища за плечи:

– Федя! Очнись! – встряхнул его он. – Федя! Федя!

Тут Егор, наконец, сумел совладать с собой. Он быстро схватил за руки Михаила и остановил его:

– Прекрати! Ты только хуже сделаешь!

– Он живой?! – с надеждой взглянул на товарища тот. – Живой?!

– Я пока не знаю! – помотал головой Фокин и стал проверять пульс на шее.

– Что там? – послышался голос Лукиана. – Что с ним?

Егор обернулся на Васазде, Тараненко и Лурина и приказал:

– Отстреливайтесь! Чего замерли?!– крикнул он, понимая, что, если они сейчас все столпятся здесь, враг легко пройдёт к ним. Егор повернулся к Михаилу. – Врача зови! Зови медсестёр быстро!

Макаренко, ничего не говоря, вскочил и побежал вдоль окопа. Глаза у него были на мокром месте. Он беспокоился за своего товарища. Боялся его потерять. Летаев был для него не просто лучшим другом. Он был для него почти братом, прям, как Сорокин товарищу командиру. Михаил без него не мог. Он не перенесёт! Тут боец увидел Мамонтову, которая помогала вытаскивать раненого из окопа. Наверху его принимали другие солдаты. Михаил подбежал к девушке:

– Зоя! Прошу вас, быстрее! Он умирает!

Медсестра повернулась к нему:

– Кто?

– Летаева осколочной задело!

Мамонтова передала раненого солдатам и, ни о чём больше не спросив, побежала за Макаренко.

* * *

Волновался не только Михаил, но и все в окопе. Лукиан и другие бойцы невольно оборачивались на друга. По их глазам было видно, что они волнуются и хотят тоже броситься к нему, но нельзя. Кто-то должен был защищать тыл. Фокин тоже отстреливался. Время от времени он спускался назад и судорожно прощупывал пульс, но солдат ничего не чувствовал. Ничего, даже малейшего толчка.

– Ну давай же! – обращался к товарищу он. – Ну Федя! Ну, пожалуйста! Федя, живи!

Но Летаев его не слышал. Пульса так и не последовало. Поняв, что это бесполезно, Егор убрал руку от Фёдора и сел на колени перед ним. Тут подоспели Макаренко и Мамонтова. Фокин снял с головы шапку и объявил:

– Мёртв. Он умер.

Михаил упёрся спиной в стенку окопа и стянул ушанку на глаза. Тут он резко ударил кулаком по рыхлой земле и опустил голову:

– НЕТ! – надрывисто произнёс он. – Не может быть!

Зоя села возле Летаева и взглянула на ранения. Они были очень серьёзные. После такого вряд ли можно выжить. Фокин был прав. Неподалёку послышался приближающийся шум солдат. Это, наконец, прибыло подкрепление. Теперь можно действовать по плану и переключиться из режима «обороны» в «наступление». Но для бойцов эта новость была не очень утешающей. Погиб их товарищ. Их брат погиб. И боль эту не заглушить никаким подкреплением. Мамонтова уже собиралась вставать, как вдруг заметила, что изо рта Фёдора идёт слабый пар. Девушка приложила пальцы к носу бойца и встрепенулась:

– Он дышит! Живой! Он ещё живой!

– Живой? – с надеждой переспросил Макаренко.

Фокин удивился. Как? Он же всё проверил. Егор был уверен в том, что Фёдор погиб. Но в этот раз Фокин ошибся. И эта ошибка радовала его, как никогда раньше. Видимо, руки на холоде настолько окоченели, что боец ничего не почувствовал. Но сейчас некогда было об этом думать. Появился шанс спасти Летаева. И его нельзя было упускать. У них не было на это права. Медсестра быстро поднялась и обратилась к Михаилу и Егору:

– Быстро! Взяли его! Тут я ему не помогу, нужно тащить в медпункт! У нас мало времени!

* * *

– Бой очень сегодня тяжёлый, – говорил Евгений Василенко.

Катя, сидящая на краю его кровати, понимающе кивнула:

– А когда бои были лёгкими? – с сочувствием проговорила она и взглянула на его перебинтованную ногу.

– Это да, – согласился тот. – Но сегодня там жарко. Ничего, я надеюсь, подкрепление уже прибыло. Мы их там сейчас разнесём. Второй батальон уже с юга их давит. Мы с севера.

– Мы их возьмём в кольцо? – догадалась девочка.

– Если всё будет хорошо – да, – сказал тот. – А так, видишь, что творится? Раньше пришлось всё это дело начать. Но ты не волнуйся, Катюха. Мы всё – равно их разнесём.

– Я знаю, – слабо улыбнулась та и отвела взгляд.

«Скорее бы это всё уже закончилось», – подумала девочка и встала с койки.

– Я пойду топлива в буржуйку подкину, – указала большим пальцем на печку она и прошла вдоль кроватей в конец блиндажа.

Катя набрала дров в руку и села напротив буржуйки. Как же она не любила эти моменты. Моменты, когда нужно ждать товарищей с битвы, надеяться и верить, что все они вернуться живыми. Волноваться за каждого, видеть страдания раненых. В такие часы ей было самой очень плохо. Плохо на душе. Даже полной грудью не вздохнёшь. И хотя большую часть жизни на фронте занимали стычки с немцами, девочке до сих пор было тяжело. И не только ей. Звуки выстрелов и взрывов стали для неё привычным делом. Она ничему не удивлялась и уже ничего не боялась, как это был вначале. Но оставалась вот эта тусклая, тяжёлая атмосфера и волнение за бойцов. Это никуда не деть. Девочка стала по одному подкидывать дрова в огонь. Рядом с печкой лежала Пуля. Собака грустными глазами наблюдала за занятой хозяйкой, но с места не шевелилась и даже лая не подавала. За время проведения в батальоне, она поняла, что в такое время нужно сидеть спокойно и выполнять единственную команду: «не мешать». Умное животное, очень умное. Тут дверь блиндажа распахнулась, огонь в буржуйке заколыхался. Девочка обернулась и увидела Владимира Самонова и Сороченко Евгения, которые поспешно заносили бойца на носилках. Катя присмотрелась к раненому и потеряла дар речи. Руки её повисли, дрова упали на пол. На носилках был Летаев. «Он весь в крови! И ноги, и руки, и грудь!» – подумала со страхом Катя и вскочила на ноги. – «Он жив?» Тут из операционной вышла Мария Фёдоровна, вытирая руки тряпкой. Бойцы сразу же направились к ней:

– Осколочное, – сообщил Владимир.

Женщина отбросила тряпку в сторону и подошла к еле живому Фёдору. Она, нахмурив брови, взглянула на бойца с ног до головы. Ни медля больше ни секунды, Мария решительно приказала бойцам своим привычным для всех рабочим тоном:

– Заносите быстро! – тут она повернулась к Гонеевой и Маренко, которые уже ждали её указаний. – Василис, Алён, за мной живо!

Девушки поспешно последовали за врачом. В медпункте наступила тишина. Все устремили свои взгляды в сторону операционной. «Осколочное», – подумала Катя. – «Это какое такое осколочное должно быть?! Гранату в него прямиком кинули?!» Девочка понимала, там явно не один осколок. Их там минимум пять. Как он ещё выжить смог? Как не умер на месте? Это оставалось загадкой. Но Катя знала, Мария Фёдоровна сотворит чудо. Она столько бойцов вытащила из лап Костлявой, даже товарища командира вытаскивала. И сейчас всё будет хорошо.

* * *

Бой длился почти шесть часов. Без остановок. Это была сложно, но наши бойцы выстояли. Соединившись с первым батальоном, сражаться против такой огромной армии фрицев стало гораздо легче. Особенно, когда наша армия сжимала этих гадов со всех сторон. Этот прорыв командиры батальонов готовили очень долго и наконец, он свершился. Тыл немцев был захвачен, армия врага разбита. Все пошло по плану, за исключением первой части боя, где солдатам Красной армии пришлось очень нелегко. Но это того стоило. Бойцы возвращались назад в лагерь. Это была лишь часть от всего батальона. Вторая осталась вместе с командиром и остальными. Не оставлять же врага одного? Фокин и Макаренко устало ковыляли в сторону родного лагеря. Лурину, Тараненко и Васазде пришлось остаться. Лица у бойцов были чумазые, вся одежда перепачкана, валенки полностью облепил снег. Тело от усталости ломило, очень хотелось есть, а ещё больше – спать.

– Как ты думаешь, его донесли? – спросил Макаренко.

– Надеюсь, – держался за перевязанную руку Егор. – Наше дело было передать.

А вот и знакомые две ели, за которыми располагался родной лагерь. Бойцов, как обычно, уже встречали. На одном из ящиков в дали сидел самый маленький солдат третьего батальона и высматривал их. Увидев своих товарищей, Катя слезла на землю и понеслась к прибывшим, за ней не отставала Пуля. Девочка подбежала к ним:

– Вы пришли! – сказала она.

– По-другому быть и не может, – подошёл к ней Сорокин и положил тяжёлую руку на голову ребёнка так, что шапка закрыла ей глаза.

Девочка поправила ушанку, окинула взглядом расходившихся бойцов и посмотрела на него:

– Дядь Вань, а где товарищ командир? – взволнованно спросила она.

– А он с остальными остался там, – ответил тот.

– Как там? – не поняла Катя. – Что это значит?

– Катерина, ну ты голову включай, – улыбнулся Сорокин. – Должен же кто-то решать, что нам с фрицами делать.

Девочка прислонила руку ко рту:

– Вы их…

– Взяли, – кивнул Иван. – Они всё отступали, затем снова нападали. Вот мы им пути отрезали и отступать уже было некуда. Попались, гады. Долго они нас томили.

* * *

Фокин, Липтенко, Комаров и Макаренко направлялись к медпункту. Бойцы не могли нормально отдыхать, пока они не узнают, что с их соседом по землянке. Тут из блиндажа, как по заказу, вышла Горнеева. Девушка вытерла потный лоб рукавом и выдохнула. Она уже хотела направиться к своей землянке, как на неё «напали» солдаты:

– Василиса! – позвал её Матвей. – Подождите!

Медсестра остановилась и устало взглянула на бойцов. Она знала зачем они к ней пристали и понимала, что, пока ответ не будет получен, настойчивые и беспокоящиеся солдаты от неё не отстанут. Василиса подошла к ним:

– Вы по поводу Летаева? – сразу перешла к теме она, не став ждать вопроса.

– Да, – кивнул резко Комаров. – Что с ним?

– Живой ваш дружок, – успокоила их девушка. – Куда же он денется?

Бойцы вздохнули с облегчением. Живой. Что может быть лучше?

– Он очнулся? – спросил Макаренко.

– Разумеется, нет, – пожала плечами та. – Как он после такого вам сразу очнётся?

– А к нему можно? – поинтересовался Липтенко.

– Нет, – помотала головой Горнеева. – Раненым нужно отдыхать.

– Так мы тихо, – сказал Михаил.

Василиса повернулась к бойцу и подняла бровь:

– Макаренко, не смеши меня, ради бога. Вы тихо не можете. К тому же, сказано не пускать никого. Завтра всё.

– Хорошо, завтра навестим, – опередил возмущения товарищей Егор. – Спасибо большое.

– Пожалуйста, мальчики, – сказала Василиса и пошла к своей землянке.

* * *

Летаев открыл глаза. Перед ним было не поле боя, не сломанная артиллерия и товарищи, а потолок. Обычный деревянный потолок. Вокруг было темно и тихо. Боец услышал чьё-то сопение сбоку. Он повернул голову влево и увидел на соседней кровати Булынченко, уткнувшегося в подушку. Теперь всё ясно. Он в медпункте. Только, как он сюда попал? Что случилось? Последнее, что помнил Фёдор, это то, как он стоял в окопах, а потом оглушительный короткий взрыв и темнота. Взрыв. Точно! К нему прилетела граната. Летаев попытался пошевелиться, но тело совсем не слушалось его. Оно будто срослось с матрасом. Тут Фёдор услышал чьи-то шаги, а затем вдали показался маленький огонёк. Он был каким-то странным. Летал себе по блиндажу и летал. До, ещё не проснувшегося полностью Летаева, наконец дошло, что это свечка. А присмотревшись ещё лучше, он увидел Марию Фёдоровну, которая бродила вдоль кроватей.

– Мария Фёдоровна, – позвал хрипло её боец. – Мария Фёдоровна!

«Огонёк» остановился и направился к кровати Фёдора. Теперь боец мог увидеть врача лучше: уставшую, но всё такую же непоколебимую и серьёзную.

– Везучий ты, однако, Летаев, – сказала первая женщина. – Почти всё содержимое гранаты словил и выжил. Мы думали, ты сегодня не очнёшься, – она немного помолчала, а потом спросила. – Ты как вообще сейчас себя чувствуешь?

– Я вообще ничего не чувствую, – ответил он.

– Ну, такое бывает, – сказала Мария. – Ничего страшного. Руки, ноги на месте – это главное.

– Сейчас… ночь? – догадался Летаев.

– Второй час пошёл, – кивнула та.

– А что вы тут так поздно делаете?