Наступила тишина. «Поговорили», – подумала она и уже потянулась к платку, чтобы завязать волосы. Но вдруг сзади послышался тихий всхлип. Девочка обернулась и увидела, что Маша сидит, закрыв лицо руками.
– Я так боюсь, что они сделают и с нами что-то плохое! – глотала слёзы она. – Они такие страшные! Я слышала, что немцы расстреливают людей, сжигают их в сараях, забирают в лагеря! У меня дома сестра маленькая и бабушка! – она вытерла рукой слёзы и посмотрела на девочку. В её красных глазах читалось только одно – боль. – Они же просто так не уйдут? Да?
Кате был знаком этот взгляд. Точно также она смотрела на мир после того, как её село постигла ярость фашистов. И до сих пор смотрит. Ничего не можешь сделать. Ты – беспомощный ребёнок, девушка, мать, старик, инвалид. У тебя нет ничего. Даже силы. Только ненависть, жгучая, душащая за горло ненависть. И страх. Они не дают даже дышать полной грудью, оседают на сердце и кусают его так, что внутри начинает колоть. «Что же ты, Война, с людьми делаешь?» – подумал Катя и отвернулась.
Глава 7
«Месть, почему ты не так сладка, как кажешься?»
Капитан Дженс сидел, как обычно у себя за столом, сложив длинные аккуратные пальцы. Руки у него, в отличие от деревенских, были в хорошем состоянии: без единого ожога от щёлочи или ссадины от веток. Это ещё по сравнению с руками гражданских. А если взять наших солдат… То там, наверное, сравнивать даже не нужно. Катя опять стояла в этой ужасной, потерявшей русскую душу, комнате и смотрела, как немец перебирает пальцы. Они почему-то завораживали её. Это было единственным, что вообще здесь двигалось. Стояла она не просто так. Нужно было бежать в лес, отправлять сообщение нашим. А для того, чтобы покинуть пределы деревни, люди отпрашивались у самого капитана. И обязательно должна быть причина. Девочка давно знала о таких тонкостях. В Лесково было то же самое. Но от этого данное обстоятельство не меньше злило. Оккупанты не только отняли у людей дома, но ещё и отпрашиваться надо для того, чтобы сходить в тот же лес. Вот где у этих гадов логика? Уйти то ты мог хоть на край света. Только вот куда? Дома твоя родня, хоть какая-то еда и спальное место. Детей вообще можно отпускать направо и налево. Кто не захочет вернуться к маме? Кто самостоятельно проживёт без старших? А тут, в Малиновке, приходится отпрашиваться ещё и у самого капитана. И не факт, что отпустят. Вот делать ему больше нечего, как каждого выслушивать. Как объяснила тётя Агафья – немцы опасаются партизанства. Даже думают, что в лесу была или есть какая-то подпольная группа. Вот и стараются отгородить граждан от внешнего мира. Но ничего, Катя обо всём позаботилась. Причина была уважительной – собрать немного хвороста. В их сарае печи не было. Но кто мешал помочь другим? Вот девочка и заметила бабу Наташу. Ту самую старушку, которой она с ребятами собирала яблоки. Очень приятный человек. Баба Наташа, как и все деревенские, сразу же полюбила Катю. Называла её «внучей» или «дочей». Сыновья у неё сейчас воевали на фронте, внуков не было. А здоровье – то не резиновое. Вот ребятня и помогала. Разумеется, старушка награждала за работу либо яблоком, либо какой-нибудь жёсткой лепёшечкой. В доме у неё было аж четыре немца. Взрослые, крепкие мужики. А помочь некому. Вот и приходится детям бегать. Но баба Наташа признавалась, что от этих «чертей» ей ничего не нужно. Приятнее просить родную душу. Вот Катя и предложила собрать ей хвороста в дом. Даже от кусочка лепёшки отказалась. Сказала, что просто хочет помочь, бескорыстно. К тому же, еды не на всех хватало. Пусть баба Наташа сама кушает, здоровье поправляет. Сейчас ещё освободится деревня от душителей – фашистов и почувствует себя она на лет тридцать моложе.
Катя спокойно объяснила ситуацию. Упомянула про здоровье бедной бабы Наташи и про то, что нужно помочь. Безобидное намеренье, придраться не к чему. Августин переводил её речь Дженсу, тот кивал, перебирая пальцы. Капитан на этот раз был не злой и прибывал в хорошем настроении. Без сомнений, девочка получит разрешение. А дальше – душа спокойна. Ситуация складывалась прекрасно. Но вот за спиной послышался нежданный стук двери. Кто-то вошёл в штаб. Катя обернулась и остолбенела. Внутри всё упало вниз. Это был Ханс. Она быстро отвернулась назад, опустила голову и натянула сильнее платок ближе к лицу. «Он меня не узнает! Он меня не узнает!» – кричала у себя в голове девочка. Осталось совсем немного подождать! Неужели всё оборвётся в самом конце? Нет! Ничего не оборвётся! Всё будет хорошо, если она не подаст виду.
– Hat mich gerufen, Kapitan? (Вызывали меня, капитан?) – сказал Ханс и встал рядом с Катей.
По телу девочки пробежала дрожь, ноги предательски затряслись. Её рука время от времени соприкасалась с немецкой формой оккупанта, который встал слишком близко, и каждый раз колени начинали трястись с новой силой. «Господи!» – молила Катя. – «Господи, помилуй! Не надо! Спаси! Спаси меня и всех нас!»
– Ja, ich mochte etwas mit Ihnen klaren. (Да, я хотел бы у тебя кое-что уточнить), – взял несколько листов Дженс.
Тут Катя почувствовала на себе пристальный взгляд Ханса. Он практически «прожигал» её своими разными глазами. Всё… Он её узнал. А может быть и нет? Лицо его стало очень задумчивым. Девочка невольно посмотрела на него. Их взгляды встретились. Эти страшные глаза… А взгляд ещё страшнее: жестокий и холодный. Катя быстро отвернулась и уже стала ждать того момента, когда её выдадут. Выдадут прямо здесь, у капитана. Даже ждать не надо будет приговора. Расстреляют на месте. Хотя… Вряд ли немцы захотят пачкать кровью чистый пол. Скорее всего, выведут на улицу. Катя смотрела в окно и представляла, как под одной из берёзок, вишен или яблонь закончится её жизнь. А потом придут и за тётей Агафьей, Васькой и остальными. Неожиданно положение спас Августин:
– Ты уже можешь идти, – сказал он ей и добавил. – Не задерживайся.
Девочка кивнула и быстрым шагом направилась к выходу. Как только входная дверь захлопнулась, она через ступеньку спустилась вниз по крыльцу и побежала что было мочи. Быстрее в лес! Быстрее передать послание! Это сейчас было единственным спасением. А дальше – надеяться на то, что Ханс всё-таки не поверит своим глазам и не станет её сдавать. Из-за угла показалась баба Наташа со смотанным шнуром в руках:
– Внуча! – тепло улыбнулась она. – Верёвочку возьми, хворост перевяжешь.
Но Катя, даже не заметив её, пронеслась мимо.
– Внуча… – опешила старушка и посмотрела на шнурок. – А как же верёвочка?
Девочке сейчас было далеко не до хвороста. В голове сейчас была одна мысль – передать информацию. Как же Катя сейчас молилась на то, чтобы связисты были в лесу. Как же надеялась, что они опять совершают обход. Тогда она передаст им бумагу прямо в руки и объяснит проблему. Выбежав из деревни, она понеслась к лесу. Как и в случае большинства деревень, он находился через поле. Прям, как в Лесково. Девочка бежала что было мочи. Платок съехал с её головы и теперь стал теребиться на шее, крестик постукивал по груди, ноги путались в проклятой юбке. Да, это тебе не армейские шаровары. В некоторых местах колосья уже были скошены. Их обрубленные острые стебельки кололи босые ноги. Вот и лес. Добралась. Катя остановилась и согнулась пополам, тяжело дыша и хрипя. Но время поджимало. Девочка выпрямилась и направилась в глубь леса. Тут уже спешить было нельзя. Главное – найти нужное дерево и не заблудиться. А то так помощи и не дождёшься. В глубине души ещё таилась надежда на то, что здесь есть связисты. Но их не было. Катя бродила между деревьями и вспоминала дорогу. Но как оказалось, с памятью у неё было не очень хорошо. Минут пятнадцать она шла вообще в другом направлении. Но потом всё-таки смогла вернуться на верную тропу и найти то самое место передачи. А вот и она – лиственница. Катя подошла к ней, вытащила листок и в самом низу дописала карандашом:
ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИТЕ СКОРЕЕ!
Катя завернула записку и засунула ещё под один из корней. Как ей и сказали. Но от чувства исполненного долга на сердце легче не стало. Девочке теперь оставалось только надеяться и больше ничего. Она встала и огляделась. «Нужно же ещё бабе Наташе хвороста собрать», – вспомнила девочка. – «А верёвки то у меня нет». Да, всё-таки об этом тоже нужно было подумать. Но ничего. «И не с таким справлялись, Катюх», – пролетели в голове слова дяди Вани. Вот и она справится. С таким настроем она отправилась собирать хворост. У девочки глаз зоркий был, сразу видела хорошие веточки и палочки. Добротные такие – вытянутые и сухие. Вот тётя Наташа будет в восторге. Если, конечно, Катя ей это успеет донести. Душу разъедала совесть. Стольким невинным людям грозит опасность. И всё из-за неё. Она не хотела вновь возвращаться в мёртвую деревню. Не хотела! Девочка положила собранные ветки на землю и села, прислонившись к дереву. «Разве я виновата?» – задавалась вопросом Катя. – «Разве виновата в том, что здесь он есть? Я же ничего не знала! Никто не знал!» Сердце снова заболело. Она прижала ладонь к груди и вытянула ободранные в кровь ноги.
– Ох, Боже, – задрала голову к небу Катя. – Помоги мне.
Тут раздался мужской грубый голос:
– Катэ!
Девочка от страха чуть не вскрикнула. Она прижала ладони к губам и содрогнулась. Ханс пришёл за ней. Катя медленно поднялась и осмотрелась, ища глазами немца. А вот и он. Идёт и тоже оглядывается по сторонам. Катя спустилась назад вниз, чтобы её не заметили. Фриц был вооружён. В руках он держал наготове пистолет. Девочка медленно заползла за дерево. Как только она это сделала, раздался выстрел. Пуля попала в ствол. Катя вскрикнула и схватилась руками за голову. Заметил.
– Я знаю, что это ты, – приближался Ханс.
Катя поднялась и побежала куда глаза глядят. За ней раздалось ещё три выстрела. Она сейчас не думала ни о чём. В голове была пустота. Ей завладели инстинкты. Они сейчас и спасали. В этот момент поражаешься своими способностями. И тело становится легче, и не задыхаешься, и ноги движутся быстрее, даже в юбке не заплетаются. Ханс начал отставать. Катя юрко протискивалась между плотно стоящими деревьями. Пробежав ещё немного, она осмелилась остановиться и обернуться. Фрица нигде не было. У неё появилось время. Нужно было где-нибудь спрятаться, а то гонять он её будет ещё очень долго. Девочка увидела поваленную сосну. Вот оно – спасение. Катя быстро легла под дерево и закрылась длинными пушистыми ветвями. И сделала она это очень вовремя. Как только последняя веточка спрятала её, показался Ханс. Он остановился и стал всматриваться вдаль, переводя дух. Тут немец подошёл к сосне и уселся на неё. Дерево прогнулось и придавило девочку. Катя стало тяжело дышать. Но вылезать назад она не хотела. «Вот же жирный!» – с ненавистью подумала девочка и стиснула зубы. Это было невыносимо. А Ханс всё не собирался вставать. Бедная сосна издала треск. Она будто говорила: «Ты уж прости, родная. Но долго я не продержусь». К Кате пришло осознание того, что если её не застрелят – то точно раздавят. Обломки ствола воткнуться ей в кожу, кости сломаются… И немец, даже не догадавшись, что убил её, пойдёт искать дальше. Вот это, конечно смерть. Быть раздавленной под задницей у фрица. Вот стыдоба. Это тот самый случай, когда будет к лучшему, если твоё тело не найдут товарищи. Но тут ветки зашелестели и ствол дерева выпрямился назад. Всё, на ближайшее время смерть отменяется. Ханс, наконец, соизволил встать. «Спряталась то спряталась, а дальше что делать?» – задалась вопросом Катя. Из этого леса выйдет кто-то один. И преимущество пока на стороне врага. А если он вернётся в деревню – столько людей погибнут. Погибнут, как её семья! Этого нельзя допустить. Это её задание! Она пришла сюда спасти жизни, а не загубить их! Катя нащупала рукой что-то тяжёлое. Это был кривой и острый булыжник. Страх куда-то делся. Появилась знакомая ненависть. Девочка вспомнила, что сделал ей этот человек. И он хочет снова пролить кровь. Нет, на этот раз ничего не выйдет. Катя стала медленно выползать из укрытия. Она беззвучно вылезла и встала, держа камень в руках. Ханс стоял к ней спиной. Сейчас! Другого шанса не будет! Катя кинулась на врага. Немец обернулся слишком поздно. Девочка ударила его булыжником по голове. Силы не хватило. Фриц даже не упал. Но он выронил оружие. Катя, не теряя ни секунды, схватила его и направила на немца. Ругаясь, Ханс повернулся, держась рукой за затылок. Он с ненавистью смотрел на Катю. Это был не взгляд человека. Даже хищники так не смотрят на свою добычу.
– Boses Kind! (Плохой ребёнок!) – проговорил сквозь зубы он. – Du bist es auf jeden Fall. (Это точно ты).
– Komm nicht! (Не подходи!) – дёрнула пистолет вперёд Катя и содрогнулась. Она боялась его. Ненавидела и боялась.
Девочке вспомнились моменты, когда она ходила с Резанцевым стрелять по банкам. «А ведь вы были правы, товарищ командир», – подумала она, – «стрелять в людей труднее». Они стояли и смотрели на друг друга. Катя на этот раз не опускала голову вниз, не отворачивалась. Ханс, кажется не верил, что она может выстрелить в него и поэтому осмеливался мерзко ухмыляться и кивать ей головой. Но девочка понимала, что он хочет морально её сломать и завладеть оружием. Она этого не позволит. Указательный палец дрожал на спусковом крючке. Но тут немец решил действовать наглее:
– Ich weib, dass du night schieben wirst. Gib mir es zuruck. (Я же знаю, ты стрелять не будешь. Отдай мне его назад), – с этими словами он сделал шаг вперёд.
Катя нажала на курок. Раздался выстрел и Ханс повалился с хрипом, держась за грудь. Руки девочки затряслись, пистолет выпал из ослабевших пальцев. Она, вскрикнув, закрыла лицо руками и села на землю. Девочка наблюдала сквозь ладони за тем, как враг корчится от боли. Он смотрел на неё выпученными глазами и что-то пытался сказать. Но из губ только текли слюни и больше ничего. Надо было бы его добить. Но девочка от ужаса даже сдвинуться не могла, не то, что стрелять. К оружию она больше не притронется. Катя сидела и наблюдала за тем, как медленно умирает убийца её семьи. Но от этого легче не становилось. Пропала ненависть, пропал героизм. Девочка опять стала ребёнком. Тут Ханс издал последний вздох и замолк. Его глаза так и остались смотреть на неё. Катя нащупала руками землю и, шатаясь, встала. Она посмотрела на кровавую гимнастёрку немца. Из кармана одежды торчало что-то знакомое. Девочка нехотя подошла к убитому и дрожащими пальцами вытащила запачканную у крови бумажку. Ту самую, которую она некоторое время назад прятала под корнем лиственницы. Он следил за ней. Значит, сомневался, что это могла быть она. Катя ещё раз взглянула на труп и ей стало совсем плохо. Девочку вырвало прямо ему на руку. От этого осознания её вывернуло ещё раз. Она развернулась, сделала от него два шага и упала лицом на землю, рыдая:
– Мама! – сжимала бумажку в руках Катя. – Мама, помоги мне!
Девочка согнулась и зажмурилась. Месть оказалась не такой сладкой, как ей казалось.
Глава 8
«Волнения на два фронта»
Сергей Мимотенко и Роман Сонтынков пробирались сквозь заросли к месту передачи информации. Чем ближе они подходили, тем медленнее становился шаг. Разведчики постоянно оглядывались и действовали очень осторожно.
– Как думаешь, эти черти здесь вообще шастают? – прошептал Роман и пригнулся, чтобы не получить веткой в лицо. – Сидят, небось, на шее у бедных людей.
– Может и сидят, – пожал плечом Сергей. – Интересно, как там справляется наша Катюха?
– Справляется, – перешагнул через корягу тот. – Она у нас боец.
Вот и показалась та самая лиственница. Солдаты подошли к ней и ещё раз огляделись. Сонтынков присел и засунул пальцы под корень дерева.
– Ну что? – отпил из фляги Мимотенко. – Опять ничего? – он обернулся к товарищу, который, не отвечая на его вопрос, продолжал поиски. – Ром!
– Да, вроде, пусто, – проговорил наконец тот. – Наверное, ещё не закончила.
Сергей с досадой помотал головой и закрыл флягу:
– Ну, тогда пошли отсюда. Подождём ещё немного.
– Погоди! – вдруг сказал Роман. – Кажись есть… Да! Есть!
Он вытащил испачканную в земле бумажку, на которой уже толпились шустрые чёрненькие муравьи. Они быстро стали переползать с листа на руку солдату и залезать под рукав. Мимотенко подошёл ближе и присел рядом. Ему тоже не терпелось узнать, что там написал их самый маленький боец. Р Роман, поморщившись, стряхнул противных насекомых, развернул послание другой стороной и обомлел. Край бумаги был пропитан кровью. Она уже успела высохнуть и потерять свой насыщенный цвет, но от этого становилось не легче. Сергей тоже замер и приложил руку ко рту:
– Катюха… – тихо произнёс он.
Сонтынков быстро развернул лист, чуть не порвав его. Там была аккуратно начерчена примерная схема деревни, указан штаб, а снизу, детским старательным подчерком написано количество оккупантов и насколько они вооружены. И только одна строчка сильно выбивалась из всего этого. Буквы были написаны жирно и крупно. Строка съезжала куда-то вбок. Сразу видно, что Катя очень спешила, положив лист на ладонь, как на опору. «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИХОДИТЕ СКОРЕЕ!» – вот, что первое и бросилось в глаза нашим солдатам. Это предложение как раз и было запачкано кровью. Надпись «плавала» в бордовом пятне. Разведчики взволнованно переглянулись.
– Ищи её! – быстро сказал Роман. – Она может быть где-то неподалёку!
Бойцы кинулись проверять заросли в поисках Кати, но её нигде не было. Находиться им долго тут было нельзя – может заметить враг. Но и уходить не хотелось.
– Может, – раздвинул ветки кустов Мимотенко. – Может, она смогла уйти? Может не сильно ранена была?
– Скорее всего, её немцы утащили допрашивать, – опёрся рукой на дерево Сонтынков. Он с тревогой посмотрел вдаль, а затем закрыл глаза. – Если, конечно Катю не… – его голос сорвался, боец прикусил губу.
– Типун тебе на язык! – шикнул на товарища Сергей и стукнул кулаком по стволу. – Даже думать об этом не смей! Слышишь меня?! Она живая и живой вернётся! – он вздохнул. – В любом случае, её тут нет. Нужно скорее возвращаться в лагерь. Тут вся деревня в опасности!
* * *
Катя сидела на сене, держа помятый железный черпак с водой. Руки ещё дрожали после произошедшего. Вода то и дело волновалась внутри посуды и билась об её стенки. Девочка смутно помнила события, хоть и произошли они совсем недавно. Затуманиваться сознание стало ещё в лесу, когда пришло время прятать тело Ханса. Не дай бог немцы бы его нашли. Катя не понимала, как вообще его дотащила до той самой сосны, где пряталась до этого сама, как тщательно укрыла тело ветками. Он такой громадный и тяжёлый, а она маленькая и слабая. Хотя, в такие моменты человек способен на невероятное. Не зря в народе говорят: «Жить захочешь, не так приспособишься».
Девочка старалась максимально не прикасаться к убитому. Поэтому, она тащила его за воротник формы. Было боязно смотреть на тело. Наверное, поэтому, поражённый шоком мозг, стал удалять некоторые события. Но начал он это делать слишком поздно. Момент убийства Ханса Катя запомнит на всю жизнь, во всех красках и подробностях. Что самое интересное – она даже про хворост не забыла. Набрала столько, сколько поместилось в руки. А дальше – отнесла записку обратно на место. Вот на этих действиях сознание, наверное, отключилось совсем. Осознала Катя себя уже на пороге дома бабы Наташи с ветками в руках.
Сейчас рядом с девочкой сидела тётя Агафья и её сын.
– На одежде у тебя крови нет, – сказала женщина и осторожно погладила её по волосам. – Немцы ничего не заподозрили. Всё хорошо, всё позади.
Катя ничего не говорила и только смотрела вперёд широко распахнутыми глазами. Она поднесла трясущимися руками черпак к губам и сделала несколько глотков. Но даже это сейчас давалось сложно. Посуда стучала по зубам, а вода выплёскивалась прямо на одежду. Агафья очень сильно волновалась за девочку. Женщина вместе с сыном нашли её здесь в таком состоянии. Единственным, что сказала Катя, было: «Я его убила». И тут всё встало на свои места. Агафья почему –то сразу поняла, что девочка говорила о Хансе. О ком-то другом и речи идти не могло. Рядом сидел Васька. Сейчас он был сам на себя не похож. Мальчик вёл себя непривычно тихо и с испугом смотрел на свою «сестру». Теперь желание уйти на фронт и убивать немцев с винтовки уже не выглядело таким хорошим и привлекательным. Перед глазами ему открылась обратная сторона медали отваги и подвигов. Сторона страха и боли.
– Мам, – вдруг тихо сказал он. – Как там Гришка?
Женщина замерла и посмотрела на него. Вася говорил о своём старшем брате, который сейчас, как и все мужчины, сражались за Отчизну. Мальчик его просто обожал, восхищался и брал с него пример. Он ведь поэтому на фронт и хотел сбежать, чтобы быть ближе к брату. Мечтал быть таким же смелым и тоже защищать Родину. Агафья снова опустила взгляд на Катю. А ведь её ребёнку тоже сейчас тяжело. И рука у него дрожала, выпуская первую пулю в живого человека, и сердце кровью обливается при виде мёртвых товарищей. Что там сейчас происходит? Неизвестно.
* * *
Зоя Мамонтова сидела возле зеркала и заплетала себе косы. Она с любовью перебирала густые пряди между собой и тихонько напевала под нос колыбельную, которую слышала ещё в далёком детстве от матери:
– В русской печке чёрт сидел, баюкал он чертёнка. Он малютке песни пел, качая коробчонку. Говорит… – девушка запнулась, вместе с этим остановились и пальцы, плетущие косы. Она вздохнула и посмотрела наверх, вспоминая слова. – Говорит: «Ты спи, дитя. День пройдёт, ты тьмы дождись… – опять забыла. А ведь раньше Зоя хорошо знала эту колыбельную, слово в слово.
Взгляд Мамотновой упал на кровать Кати, которая отражалась в зеркале. Там же была видна и аккуратно сложенная форма. С тех пор, как девочка её туда положила, к одежде никто не притронулся. Зоя вздохнула. Всё-таки тоскливо было без Кати. Пусто. В их женском коллективе это особенно чувствовалось. Никто не сидел рядом, с интересом слушая истории, не рассказывал о «подвигах» Летаева, Макаренко и других бойцов, не молился перед сном. Последнее уже давно здесь прижилось. Теперь медсёстрам было даже как-то неуютно без тихого шёпота Кати.
Солнце уже потихоньку начинало садиться. Нужно было готовиться к ночной смене в медпункте. Она заплела ленту в косу и завязала. Всё, теперь на голове порядок. Тут в отражении показалась Горнеева. Свет не падал ей на лицо, поэтому медсестра казалась жуткой. Зоя подпрыгнула и ойкнула, прижав руки к груди. Она обернулась на подругу:
– Ты что так меня пугаешь? – сказала она и нахмурилась. – Чего молчишь?
Свет заката наконец полностью осветил Василису. В глазах девушки застыли слёзы, плечи и губы у неё тряслись.
– Что случилось? – встала Зоя. – Василис! – она подошла к подруге и опустила руки ей на плечи.
– Немцы всё узнали, – закрыла рот ладонями Гонеева.
Внутри Мамонтовой всё похолодело. Руки съехали с плеч подруги и повисли как плети.
– Что узнали? – спросила почти шёпотом она.
– Про нашу Катю, – еле держалась на грани истерики та. Василиса в голос вздохнула и на одном дыхании быстро проговорила. – Наши разведчики нашли от неё послание, на котором была её кровь… Об этом весь батальон гудит… – тут она не выдержала и тихо заплакала. – Её, наверное, ранили и мучают… Или убили давно…
Горнеева крепко обняла Зою и уткнулась ей лицом в плечо. Мамонтова ещё раз посмотрела на форму Кати. Всё это просто не укладывалось в голове. Как же так? Неужели девочка больше не наденет её? Не запихнёт листы газеты себе в сапоги и не побежит в них на улицу к бойцам, зовя за собой Пулю. Никто больше не будет раздавать письма, молиться за солдат, носиться по всему лагерю. Неужели всё это пропадёт? Пропадёт вместе с Катей? Надеяться на то, что она жива, было трудно. Немцы с такими сильно не церемонились – расстреливали. Мамонтова погладила подругу по спине:
– Будет, Василис, – сказала она, – будет.
* * *
В землянке у командира тоже была суматоха. Все обсуждали дальнейший план действий. Олег Дымов и Антон Шевченко настаивали на том, чтобы пойти освобождать деревню как можно скорее, Сорокин предлагал дождаться зари. Они горячо спорили:
– Нужно идти ночью! – опёрся рукой на стол Шевченко. – Враг нас ждать тогда не будет. Возьмём их прямо в кроватях!
– А ты так хорошо знаешь деревню, что ночью сможешь там сориентироваться? К тому же, подумай о гражданских. Не знаю, как немцы, а вот они точно нас не ждут. Ничерта не поймут в темноте и панику разведут. Оно тебе надо?
Александр же молчал и невидяще смотрел на бумажку, которую некоторое время назад и принесли разведчики. Как же сейчас было тяжело работать. Не только работать, да и думать вообще. Он хоть и командир, но ему было очень трудно справиться с волнением. Ещё и подоспела совесть. Она вцепилась всеми своими когтями и зубами в душу и не хотела отпускать. Резанцев смотрел на эту молящую надпись, запачканную кровью, и винил себя ещё больше. Он понимал, что не простит себе этого. Он уже не прощал. Не готова она была. Не готова! Это видно было! По испуганному взгляду, по неуверенности. Нужно было решать за неё. Катя не могла дать другого ответа. Постеснялась, побоялась отказать, как и большинство детей. Таких людей хоть в огонь и воду посылай – пойдут. Нужно было это понять ещё тогда. Почему он этого не сделал?! Почему не разработал другой план? Ведь раньше и без девочки справлялись. И в этот раз обошлись бы без её помощи. А сейчас? Что с ней там произошло? Да и не только с ней. Неправильно это – доверять такое задание необученному ребёнку. Неправильно! Но в данный момент нужно было взять себя в руки. Он командир. У него голова должна быть холодной всегда и везде. А это сделать нелегко. Александр подвернул лист, скрыв кровавую надпись, которая всех так отвлекала и решительно сказал:
– Мы наступаем завтра утром, нам нужно время подготовиться.
– Товарищ командир! – поднял взгляд на Резанцева Олег. – Написано же, что побыстрее нужно. Немцы про нас всё пронюхали!
– Кто тебе такую чушь сказал? – спросил тот. – Если бы немцы про нас узнали – этой бумажки бы сейчас на столе не лежало. Катя успела спрятать её. Фрицы нас не ждут.
– Так ведь… – начал было Шевченко, но его перебили.
– А лезть без подготовки – огромный риск и для гражданских, и для нас! – поддержал Александра Сорокин. – Так что сидим и тщательно всё продумываем! Вопросов лишних не задаём!
Бойцы, наконец, угомонились. Резанцев с благодарностью кивнул Ивану и указал на схему деревни, нарисованную Катей:
– Вот здесь их штаб.
– Слушай, – остановил его Сорокин. – Там же шишка сидит?
– Ну, главнокомандующий быть должен, – согласился Александр.
– Живым нужно брать.
– Это уже по мере поступления. Сможем живьём – хорошо, нет – зацикливаться не будем. Наша главная цель – освобождение деревни и их жителей. Гражданских нужно защищать.
– А Катюха у нас молодец, всё расписала, – заметил Олег.
– Не отвлекаемся, – сказал Сорокин и пододвинул керосиновую лампу ближе к листу.
Резанцев ничего не ответил. Он сделал секундную паузу, а, затем, продолжил работу. Было тяжело. Очень тяжело. Бойцы себе и представить не могли, чтобы с их Катей какая – то гнида сделала что-то плохое. От этого кровь закипала в жилах от ярости. Всем хотелось поскорей отправиться в Малиновку, увидеть её и узнать, что произошло. И все искренне надеялись на лучшее и на то, что уже завтра их самый маленький боец вернётся домой.
Глава 9
«Затишье»
Тонкие слабые пальцы сжимали и разжимали маленький клочок сена. В нос бил привычный запах пыли, через дыру в крыше ярко сверкали звёзды. Время потихоньку близилось к рассвету, но светлячки не хотели покидать своего места и заканчивать мелодию. Столько песен было ещё не спето. Уходить рано. Рядом посапывал Васька, прислонившись спиной к боку матери. Пальцы тёти Агафьи так и остались у сына в непослушных волосах. Через перегородку спали соседи. Егор и Максим перед сном долго не могли поделить простыню. Так и сунули порознь и без неё. Она сползла с мальчиков и осталась лежать между ними. Недалеко от них лежала на боку баба Рая. Время от времени она резко выдыхала, похрапывая. Уснула вся Малиновка.
Не спала только одна Катя. Она безжизненно смотрела на звёзды, слушала сверчков и ждала. Ждала наших. Девочка чувствовала, они скоро будут здесь. Через несколько часов она наконец станет Катей, а не Леной. Её заберут назад в батальон и закончится этот ад. Но с другой стороны грыз страх. Вдруг немцы, заметив отсутствие Ханса, подумают, что в деревне есть партизан? Или ещё что похуже – найдут тело? Голову кружили тревожные мысли. Тётя Агафья не спала вместе с ней половину ночи, но потом усталость взяла своё. Кате спать хотелось очень сильно. Но как только она начинала закрывать глаза, как сразу же видела картину убийства немца. Его выпученные глаза, кровавую гимнастёрку, мерзкий взгляд. Опять мутило. Катя никогда и в жизни представить себе не могла, что когда-нибудь убьёт человека. Она же очень «мягкая» – как говорил покойный отец. Такой же была и её мать. Даже убивая скотину, у Анны выступали слёзы, как в первый раз. И это несмотря на то, что в деревне резать животных – дело хозяйское. Соседи смотрели на женщину с непониманием. Но Катя лишила жизни далеко не курочку или овцу. Она убила человека. Хотя, человеком его назвать язык не поворачивался. Вместе со страхом внутри боролась ещё и обида. Обида за то, что она не добила его. Эта гнида заслуживает большего. Хоть сто раз выстрели в него – будет мало. Это не компенсирует страдания невинных людей. Никогда этого не будет достаточно! Катя даже не отомстила по-человечески. Всё случилось так быстро и неожиданно даже для неё самой. Палец сам как-то нажал на курок. Слава Богу, что хоть попала. А если бы промахнулась? Об этом даже думать страшно. Тяжело, очень тяжело. Она подняла ногу, загородив вид на звёздное небо и посмотрела на замотанную в мокрую тряпку стопу. Пока она там бегала, то содрала ноги в кровь. Даже ходить было больно. Но стала чувствовать Катя это только вернувшись в деревню. Тётя Агафья очень сильно выручила. Девочка опустила ногу назад и повернулась к Ваське. Она осторожно взяла его за руку и погладила мягкую ладошку большим пальцем. Всё-таки, если бы Катя не убила Ханса, то её самой и «брата» с «мамой» здесь не было. Глаза девочки потихоньку закрылись, и она провалилась в сон.
* * *
Начинало подниматься солнце, а за ним и все деревенские. Зорникова открыла глаза и увидела крепко спящую Катю. «Заснула наконец», – подумала женщина и аккуратно села. Она убрала выбившиеся волосы с лица и тихонько потрясла сына за руку. Васька поморщился и перевернулся на другой бок.