Богатый и шумный Рим – это не провинциальная Нагардея. Каких только зрелищ там нет! Битвы диких зверей на арене. Увлекательные театральные представления, хотя и не всегда пристойные. Лошадиные бега. Однажды, увлекшись, Эфрат проиграла пять серебряных динариев – не на ту лошадь поставила. Матан сознавал неправедность своего и жены поведения, однако утешал себя, мол, всего один месяц, да и никто в Нагардее не узнает. “Вернемся домой и замолим сии малые грехи!” – поддакивала мужу Эфрат.
Пребывание молодоженов в Риме пришлось на месяца алюль-тишрей, или, как говорили тамошние язычники, на сентябрь. Прекрасное время! Плоды поспели, молодое вино созрело, тепло и не жарко – благодать. Но пора возвращаться домой.
Матан и Эфрат отправились назад в Нагардею. Весь обратный путь с восторгом вспоминали они великий и несравненный Рим. Нечестивая мысль вертелась в голове у Матана: “Римляне вовсе не завоевывали мир, они только овладели тем, что могло бы стать добычей всякого!”
Молодые воротились без гроша в кармане. Кошелек пуст, зато чрево жены не пусто.
К несчастью, печальные новости ожидали вернувшихся домой путешественников.
5. Первенец
Меж светочей разума издревле встречались певцы счастливой старости. Дескать, вечер жизни приносит с собой свою лампу, и есть на свете старики, владеющие искусством быть стариками. Не станем называть имена былых и нынешних сочинителей, сделавших заметки на этот счет, но просвещенный читатель непременно вспомнит некоторых из них.
Какие причины подвигали мыслителей радоваться последнему листопаду? Сие не выяснено пока определенно, должно быть, всяк по-разному. Претенциозная наука еще не докопалась до глубин души, да и сам человек не ведает и не назовет с уверенностью правящие силы в сердце своем. Однако бойкие умы с легкостью выдвигают всевозможные логичные гипотезы о внутренних побуждениях чужих сердец. К сожалению, логичность не означает правильности. И всё же сквозь туман догадок пробивается луч достоверности – в похвалах преклонным годам неизменно присутствует всепобедное лицемерие.
У молодого индивида мало позади и много впереди. У старика – ровно наоборот. Посему свет оптимизма есть свойство молодости, а на долю старости естественным образом остается мрак пессимизма. Беда старика не в том, что стар, а в том, что не молод. Эту черную тучу некоторые жизнелюбы мнимо рассеивают сладкими грезами.
***
Рациональный Гедалья всю свою неромантическую жизнь опирался на реальность, не тешась эфемерными надеждами. Он знал о сидящем в нем недуге, но никому не открывал тайну. Возможно, именно поэтому, в предчувствии скорого и неизбежного, он срочно вытребовал Матана из Эрец-Исраэль обратно в Нагардею.
Родитель ухватил за хвост птицу счастья, ибо сын оправдал ожидания и готовился стать большим законоучителем. Однако такое будущее может ожидать лишь человека семейного. Поэтому, покуда Матан оставался холостым, довольство отца было половинным. Женивши сына, Гедалья разбавлял горечь приближения конца сладким настоем свершения жизненной мечты.
Другое дело – Эвитар. Он неустанно и жадно пил из бездонного колодца Святых Книг восхитительный напиток знания. Бесконечно обогащая память, он делился находками с учениками. Он не был обеспокоен скромностью своего достатка, ибо духовность заменяла ему материальное преуспеяние.
Физическая слабость не обошла Эвитара своим предательским вниманием. Но он умел отрешаться от суетного. Глава ешивы был уверен, что постоянное и многолетнее разрешение труднейших загадок Писания не только спасает ум от одряхления, но с каждым годом делает его все более изощренным. Возможно, он был прав. Что ни говори, а идея Эвитара выглядит очень современно.
Но вот пришла в Нагардею беда. Эвитара постигла участь всех смертных. Хоронили любимого учителя сотни скорбящих учеников. Да что там ученики – весь город горевал! В течение короткого времени община лишилась двух лучших своих земляков. Сперва ушел богатый и щедрый филантроп Гедалья, а вскоре за ним последовал Эвитар, властитель дум, любимец и гордость простого народа, один из духовных предводителей вавилонского иудейства.
***
Такие печальные новости ожидали Матана и Эфрат, воротившихся из путешествия в Рим. К их возвращению остались позади и семь, и тридцать дней траура по усопшим. Всё, что мог сделать Матан – это усердно молиться, и он рьяно исполнял долг сына и ученика.
Знавший о своем недуге, Гедалья заблаговременно составил и заверил завещание. В молодости хотелось хорошо жить, в старости – хорошо умереть. Со свойственной ему тщательностью он перечислил свои немалые богатства, предназначая их кому-либо из членов семьи. Не забыл ешиву и синагогу. Самая большая доля перешла к сыну. Так Гедалья посмертно способствовал воплощению жизненной мечты о потомке-мудреце, который прославит род его. Богатый Матан не должен будет, как бедный Эвитар, печься о пропитании, и все силы свои он сможет посвятить высоким целям – учиться самому и просвещать других.
Сестры Матана и мужья их получили причитающееся им по завещанию и были вполне довольны. Однако вдова Гедальи, не смотря на то, что удостоилась весьма неплохой доли, затаила в душе особое мнение, дескать, не следовало мужу делить имущество меж детьми не поровну. “Разве дочери менее важны, чем сын?” – думала она. Впрочем, такие мысли ей и раньше приходили в голову.
Эвитар хоть и добывал хлеб насущный своими руками, но делал это без души, по необходимости. Сердце его принадлежало миру чистого духа. Мысли личностей такого склада возвышенны и далеки от понимания будничных интересов людей попроще. Не удивительно, что Эвитар не позаботился о составлении завещания. С другой стороны, ему и делить-то было нечего.
Еще до возвращения Матана из Рима, по прошествии семи дней траура после смерти Эвитара, совет мудрецов Нагардеи направил посланника в Эрец-Исараэль с печальным известием. В письме к Раби законоучители Нагардеи спрашивали совета – кому, по его мнению, следует поручить возглавлять ешиву?
Будучи сам в весьма преклонном возрасте, Раби тяжело воспринял весть об уходе Эвитара. Тем не менее он нашел в себе силы немедленно сочинить ответное послание. Раби решительно утверждал, что на роль главы ешивы лучшей кандидатуры, чем Матан, в Нагардее не найти. Более того, Раби заверял совет мудрецов в глубочайшем знании законов его бывшим подопечным, и поэтому прочил тому должность верховного иудейского судьи города. Рекомендация как красота – завоевывает сердца.
Матан охотно взял на себя сладкое бремя воспитания юношества, сменив своего бывшего наставника Эвитара. Ученики ешивы приняли нового главу, не испытывая внутреннего душевного сопротивления, встречающегося в подобных ситуациях, ибо Матан был молод и потому близок им по духу.
Должность главного городского судьи в то время занимал престарелый, но всеми уважаемый законоучитель. Матану предстояло несколько лет ожидания до претворения в жизнь второй рекомендации Раби.
***
Новый глава ешивы с головой погрузился в бурное море неиспытанных прежде ощущений. Он сделал для себя важное открытие – учить других так же не просто, как учиться самому. Требуется особое мастерство, чтобы успешно передавать знания. Ведь очевидное для самого себя вовсе не кажется таковым для людей менее просвещенных. Матан увлеченно осваивал приемы преподавания.
Тем временем мысли Эфрат были заняты приближением важнейшего в жизни каждой женщины события – первое разрешение от бремени. Свекровь хотела было подослать к снохе умелую повитуху, которая когда-то принимала роды Матана, да оказалось, что той уж нет в живых. К счастью, дочь умелицы переняла у матери акушерское искусство и, когда подошел решительный час, справилась со своей ролью превосходно.
Дабы утвердить во мнении общины и в собственных глазах почтение к почившему родителю, Матан вознамерился присвоить новорожденному имя Гедалья. Однако новоиспеченный отец столкнулся с оппозицией. Одна из сестер Матана за неделю до знаменательного события тоже родила мальчика и успела раньше брата уважить память покойного. Вдова Гедальи не хотела, чтобы два ее внука звались одинаково. Эфрат, обязанная во всем поддерживать супруга, возражала свекрови, но не энергично. Мудрый Матан не стал вмешиваться в дело, за которое взялись женщины. В результате нелегких компромиссов, его первенец получил принятое всеми сторонами имя Шуваль.
Мальчик часто болел, причиняя тревогу отцу с матерью. То простуда, то расстройство желудка, то золотуха. Матан, знавший толк во врачевании и бойко целивший чужих ему людей, собственного сына лечить не осмеливался. Он приглашал к драгоценному чаду знаменитых докторов. Эфрат слушалась указаний многоопытных практиков и ретиво выполняла их назначения. Факт самоустранения Матан не афишировал, опасаясь, как бы в ученой среде не сочли, что он сомневается в собственном лекарском мастерстве, вдохновленном откровениями Святых Книг, то есть, в конечном счете, он, Боже сохрани, не доверяет Писанию.
Покуда младенцы пребывают в колыбели, они естественным образом являются объектами внимания и забот матерей. Отцы ждут своего часа. Матан денно и нощно пропадал в ешиве или в доме учения. Школяры довольно скоро забыли прежнего своего наставника Эвитара и со свежим энтузиазмом внимали новому учителю. Идеи молодого Матана были ближе и понятнее.
Зачастую до поздней ночи Матан обсуждал с воспитанниками трудные места Писания. Вместе рассеивали туман лаконичности, вместе выковывали недостающие звенья железных логических цепей. Матан применял заимствованный у Раби опыт поощрения школяров. Глава ешивы поворачивал обсуждение таким образом, что у питомцев складывалось впечатление, будто они сами предлагали разгадку. Сей педагогический прием работал на общую пользу.
Матан решил использовать тот факт, что осенью и весной наступает кратковременный перерыв в крестьянском труде. В дни земледельческих пауз он стал собирать в ешиве тружеников полей и разъяснять им основы Писания. Такая практика укрепляла простых иудеев в вере и, одновременно, способствовала популярности Матана в народе. Впоследствии эту идею заимствовали у Нагардеи и другие города Вавилонии. Ученики ешивы охотно помогали своему наставнику, извлекая пользу и для самих себя: осваивали начала педагогического мастерства.
6. Второй сын
Начнем главу с одного банального утверждения: если соединились браком мужчина и женщина, то, скорее всего, потомства им не миновать. Чем дети полнят сердца отца с матерью? Известно, чем – бедами и радостями, не скупясь ни на то, ни на другое. О бедах сказано: “Малые детки – малые бедки, а большие детки – большие бедки”. Другая народная мудрость касается родительских радостей, столь очевидно зависящих от возраста чад: “Мал золотник – да дорог, а велик пень – да дупляст”.
У Матана и Эфрат народятся сыновья и дочери. Далее мы проследим, как работают обе поговорки. Пока отметим, что примерно через год после появления на свет первенца (напомним, Шуваль его имя) жена вновь порадовала мужа значительной новостью. Отец хотел второго сына, о чем заявил недвусмысленно. Мать, выражаясь ученым сленгом сегодняшнего дня, не имела гендерных предпочтений и сказала, что порадуется любому созданию, лишь бы второе дитя было здоровее первого.
На радость отца появился на свет мальчик. А на радость матери младенец оказался крупным, крепким, с хорошим аппетитом и здоровеньким, не сглазить бы. Внутрисемейных дискуссий по поводу имени новорожденного на сей раз удалось избежать. Карми – так назвали младшего брата.
Как известно, отцы не торопятся жаловать вниманием младенцев, дожидаясь достижения оными возраста разумения. Сопричастие Матана к сыновьям в целом не являло собою исключения, хотя, по непонятной причине, (да разве для чувств нужна причина?) он питал слабость к маленькому Карми, рискуя вызвать ревность Шуваля. Через много лет, когда в семью пришло непоправимое горе, Эфрат сказала беспамятному Матану: “Ты не просто любил, ты обожал Карми”.
***
Расчет покойного Гедальи был точен: унаследованное Матаном богатство совершенно освободило его от забот о содержании семейства, и посему он с самого начала карьеры целиком посвятил себя главному делу жизни. Матан назначил толкового управляющего над наследными земельными угодьями.
Раз в неделю Матан выслушивал отчет о работах, вникал в дела и даже брал на себя смелость давать указания, хотя область его интересов лежала далеко от управления хозяйством. Исполнение своих распоряжений он дипломатично не проверял. Во-первых, не был уверен в их разумности, во-вторых, остерегался выказывать недоверие управляющему, и, в-третьих, не хотел стеснять его инициативу. К закабаленным в рабство должникам Матан относился снисходительно и освобождал их раньше срока.
Важная черта характера Матана – скромность. Круг его добрых друзей, близких врагов, учеников и просто знакомых рос с каждым месяцем. Далеко не все из них имели наделы земли, большой дом, наемных работников или рабов. Никогда Матан не поддавался соблазну тщеславия и не упоминал о своем достатке. За это его уважали, меньше завидовали, больше любили.
***
Счастливо одаренный провидческим талантом, Матан с первых лет своей карьеры наперед знал, что предстоит ему слава в веках не только как знатока Писания, но и как мудрого лидера иудейской общины. Поэтому не случайно он загорелся желанием выразить словесно и письменно правила поведения народа, живущего в чужой и, зачастую, враждебной среде.
Матан отлично помнил, что Раби рекомендовал назначить его верховным судьей Нагардеи. Полагая мнение бывшего учителя абсолютно обоснованным, Матан систематически готовил себя к этой роли. Он справедливо умозаключил, мол, для яркого вступления в должность следует иметь багаж новых идей в сфере законов и суда.
Как иудею ужиться и уберечься в чужой стране, не растворяясь при этом в море большинства? Казалось бы, ответ очевиден: принимай власть местного повелителя и не бунтуй. А как сохранить лица необщее выраженье? Ведь сие для избранника Господа критически важно! И на это есть немудреный ответ: молись своему Богу и, не будь рядом помянуто, держи фигу в кармане.
Идею, которую просто понять умом, не всегда легко принять сердцем и тем более воплотить в жизнь. Требуется твердое и авторитетное повеление. Не уповая на внешнюю доступность осознания проблемы, Матан подошел к делу основательно, и ему удалось сформулировать правило лаконичное, но исчерпывающее: “Закон государства – закон”. Дополнительный вес постановлению придало его торжественное звучание на арамейском языке. Прогрессу идей нужны хорошие формулировки.
Вот, говорят, сытый голодного не разумеет. Верно, конечно, но Матан – исключение. Он не оставался глух к человеческому горю, к чужой нищете бывал участлив. Поскольку престиж его в городе стоял высоко, то он весьма результативно использовал свое влияние на власть имущих и стремился законодательным образом облегчить участь слабых мира сего.
Подтвердим примерами заслуги Матана. Он разрешил отдавать в рост деньги, принадлежавшие сиротам, если было у тех хоть сколько-нибудь за душой. Пусть небольшая, а прибавка. Он решительно укоротил аппетиты алчных до наживы торговцев, готовых разорять обездоленных соплеменников непомерными ценами на самые насущные товары. Так постановил Матан: прибыль продающего беднякам в розницу не превысит одной шестой цены, которую тот уплатил оптовику.
Теперь кинем взор на плоды законотворческой деятельности нашего героя. Матан потребовал установить в иудейском судопроизводстве принцип, согласно которому подозреваемый в преступлении считается безгрешным, покуда не будет доказана его вина, причем бремя доказательства лежит на истце. Более того, если доводы обвинения не выглядят достаточно убедительно, то, ввиду сомнения, обвинительный приговор не выносится. Матан утверждал, что оставить без последствий преступление, когда в уликах нет уверенности, есть меньшее зло, нежели наказать безвинного. Иными словами, большой риск малого греха предпочтительнее малого риска большого греха. А разумный риск есть похвальная сторона благоразумия.
Заметим, что подобные идеи высказывались словесно, вписывались в кодексы законов и применялись на практике не только иудеями, но и другими народами тоже. Естественно, может возникнуть докучливый вопрос о приоритете. Но стоит ли решать проблему пионерства, если предположить, что именитые и безымянные авторы руководствовались исключительно благими намерениями – справедливостью и здравым смыслом?
Свободный от соблазнов прекраснодушия, в высшей степени милосердный и человечный Матан никогда не упускал из виду возможности клеветы на доброту. Посему держался он непреклонного мнения: чем выше человек стоит в общественной иерархии, тем безупречнее должно быть его поведение. Применительно к себе он говорил: “Иудейский судья – вне подозрений”. Современники рассказывали, как однажды Матан не согласился рассматривать некое судебное дело, ибо имелись свидетели давнего рукопожатия между ним и подозреваемым – мало ли что люди могут подумать и сказать?
***
Основная цель нашего рассказа – представить события семейной жизни Матана. Тем не менее, для полноты образа и ради соблюдения хронологии, мы кратко показали его общественные деяния, пришедшиеся на то время, когда дети были малы, и отец мог не отвлекаться на домашнюю педагогику. Разумеется, дипломатические и государственные начинания Матана важны сами по себе и заслуживают внимания читателя.
Сыновья Матана немного подросли, и у него появился воспитательный интерес под управлением долга и любви. Воспоминания юных лет были для Матана не слишком радужными. Отец его, Гедалья, желал во что бы то ни стало добиться раннего превосходства сына над сверстниками. Шелкоторговец стремился доказать себе и людям, что в доме его растет будущий мудрец.
Вне всякого сомнения, Гедалья, во-первых, оказался прав в отношении исключительных дарований дитяти, а, во-вторых, сумел убедить всю Нагардею в безусловном умственном первенстве Матана. Беспощадная целеустремленность отца, увы, убавляла от ребячьих радостей. “В детстве у меня не было детства” – вздыхая, говорил себе Матан. Но ни за что на свете он не произнес бы эти слова вслух. Даже Эфрат не полагалось слышать их – ведь в них содержался смутный намек на непозволительные претензии к покойному родителю.