Глава 20 «Тогда»
– Ради тебя я был готов отказаться от первоначального плана своей мести. Я бы не распиливал твою компанию и не продавал по частям. Уж поверь, я бы нашел способы, как откупиться от твоей матери. Возможно, она бы замолчала. Надолго. А мы благополучно зажили бы дальше. Но твоя гребанная упёртость все испортила. – Кайл качает головой. – Я же не плохой, Кристина. Властный, педантичный, любящий контроль – да. Но при всем этом я не утратил способности любить. Да и как все живое на этой планете я тоже хотел быть любим кем-то. Тобой, например.
– Твоя любовь неправильная, ты же это понимаешь?
– Но она бы тебя спасла. – Припечатывает парень.
– Спасла? – в нескрываемом удивлении расширяются мои глаза. – Это ты те издевательства, что совершал надо мной, называешь спасением??
– Была бы дома, твоя мать быстрее бы убрала тебя с дороги. Я не шучу, Кристи, если бы я тогда не закрыл тебя здесь и не предложил идею с препаратами, она бы не задумываясь, отправила тебя в больничку. Причем в состоянии овоща. Но это, конечно же, случилось бы только после твоего вступления в наследство. Трэвис ведь и этот момент предусмотрел. Его дочь должна быть жива и здорова, иначе все отправляется в благотворительный фонд. Но твое здоровье, оно ведь указано только на момент оформления документов, верно? А вот на счет внезапных несчастных случаев после там ничего не сказано. И если бы ты, скажем, внезапно неправильно перешла дорогу, то твоим опекуном и главным распорядителем всех активов до твоего выздоровления стала твоя мать. Но ты же понимаешь, что вряд ли бы Лили позволила тебе стать нормальным человеком.
– И что дальше? – пытаюсь сделать так, чтобы хотя бы голос не дрожал. Потому что все мое тело неимоверно вибрировало. Мне действительно становилось страшно. – Что со мною будет? Вы провалились по всем фронтам: мы не вместе, воздействовать на меня свои пойлом ты больше не можешь. Но и к адвокату вы меня уже не отвезете, потому что знаете, я потом предприму меры, чтобы вы никогда в жизни ко мне не подобрались. Вы в тупике.
Последняя фраза теряется в потоке холодного ветра, который ударил мне в спину сразу же, стоило Бэкку распахнуть балконные двери. Он сделал шаг вперед, заставляя отступить на тот же шаг назад. И так продолжал делать до тех пор, пока я поясницей не вжалась в ледяные перила.
– Ты права, Кристина, ты создала такую ситуацию, из которой не видно выхода. Заметь, у тебя был шанс пойти по другому пути. Но ты отказалась.
Лицо Кайла стало необычайно бледным, сравниваясь по цвету со снегом, который так не вовремя стал валить плотной стеной. Обхватываю себя руками, но этого недостаточно. Ни для того, чтобы успокоиться, ни тем более, чтобы согреться. Последнее вообще мало вероятно, когда ты стоишь зимой на открытом балконе без обуви и в тонкой пижаме.
– Может быть, мы еще можем договориться? Отпусти меня, Кайл и я тебя не трону. Расправлюсь только со своей матерью, упеку ее за решетку, но о тебе не вымолвлю ни слова. Только дай мне уйти. – Скольжу вбок, но он следует за мной. – Ты же говорил, что хотел мне помочь. Так помоги! Черт, да я даже отдам тебе ту же сумму, которую ты обещал ей!
– Кристина, ты меня вообще слушала? В каком месте я сказал, что мне нужны твои деньги?
– Да, прости, – перекладываю одну руку на перила, но остаюсь стоять к ним спиной. – Я забыла, ты ведь мне постоянно об этом твердил. У тебя уже есть и положение в обществе, и власть, и деньги. Мне больше нечего предложить тебе, верно?
– Да, это так. – Соглашается он со мной. – И я благодарен тебе за то, что ты не стала сейчас разыгрывать комедию и давать мнимый второй шанс с нашими отношениями. Я знаю, я тебе противен. И ни за чтобы не поверил в то, что ты после такого длительного сопротивления резко изменила бы свои взгляды. Я действительно поражен твоей силе воли. Зная, что выхода нет, ты продолжаешь быть такой стойкой…
На мгновение Кайл отворачивается и я вижу, как дергается его кадык. А затем он запрокидывает голову и протяжно вздыхает, позволяя снежинкам опускаться на его лицо. Когда его взгляд снова возвращается ко мне, в нем столько боли, столько отчаяния, что внутри меня все натягивается словно струна.
– Знаешь, как собственник, я не мог допустить даже и мысли, что рядом с тобой будет кто-то другой. Ты – моя идеальная версия женщины. Той, которую я хочу видеть рядом. И такой навсегда останешься.
– Кайл, не совершай ошибку…
– В тебе я нашел свое зеркальное отражение. Потому что наши мысли и подходы к решению проблем идентичны. И я уверен, что ты не оставишь меня в покое. Я бы после всего случившегося не оставил.
– Может быть, ты не прав, – возражаю.– А что, если я действительно сдержу слово и не стану тебе мстить?
– Это нереально. Жажда мести будет с тобой всегда. Днем, ночью, в выходные. Ты будешь слышать мое имя и тебя будет накрывать. Как бы ты ее не притупляла, она будет сжирать тебя. Поверь, я знаю, о чем говорю. Твоя мать, допустим, уже сгорела в ней и ей наплевать, что с тобой станет в итоге. Все равно она не получила желаемого. Она так и сказала: «Мне плевать, хоть закопай в саду, но лишь бы я ее больше не увидела». И знаешь что?
– Что? – размазываю ладонью снег со слезами по своему лицу. – Закопаешь?
– Я дам тебе еще один шанс, раз уж твоя жизнь зависит от меня. И даю тебе слово, что оставлю тебя в покое. Забуду о твоем существовании, не встречусь у тебя на пути, но при одном условии.
– Что мне надо сделать?
– Выжить.
Я не ожидала этого. Честно. Все вышло внезапно и я даже не успела никак среагировать на резкий толчок в грудь. Помню только собственный вскрик и падение, которое казалось мне вечным, хотя по факту длилось оно всего несколько секунд. Несколько секунд отчаянных попыток ухватиться за все, что могло спасти мне жизнь. А затем удар обо что-то твердое и вспышка такой боли, что я попросту не могла сделать ни единого вздоха. Умирала, смотря, как с неба сыпется снег, который будто укрывал меня свои саваном. А где-то там, на пятом этаже, виднелась тень. Которая наблюдала за моими мучениями. А мне уже было все равно, боли не было. Ничего больше не было.
Глава 21 «Сейчас»
Глава написана под трек «Habits»
Вот и все. Слова сказаны, душа вывернута на изнанку. Ощущения при этом странные. Будто все заново пережила, но этого недостаточно. Я вижу это по всей застывшей фигуре Хоупа, по его сомкнутым губам в тонкую линию. И по глазам. Они выдают метания врача.
– Что же ты док, отворачиваешься? – глухо звучит мой голос. – Не веришь, да?
– Я буду честен с тобой, – врач откашливается, – я в замешательстве. Как человека… как обычного человека, что-то подталкивает меня верить тебе и сопереживать. Как врач, я анализирую каждое твое слово и не вижу ничего, что заставило бы усомниться в твоих словах. А ведь меня пригласили сюда именно для того, чтобы понять, где ты лжешь.
– И что ты понял?
– У меня всего два варианта: либо все вышесказанное тобою правда, либо же ты очень искусна в своей лжи. Перевес, конечно же, пока к первому варианту, но…
– Но?
– Я ведь не простой психиатр, Кристина. Я сотрудничаю с полицией в откровенно тяжелых случаях. И у меня есть доступ к фактам, которые путают абсолютно все. И они неоспоримы.
– Это все чушь собачья! Там лживые и купленные показания! – Вскрикиваю, когда подрываюсь на ноги. – Пожалуйста, Хоуп, помоги мне. Я добивалась встречи с тобой, потому что ты первоклассный специалист. И только ты можешь доказать то, что я не сумасшедшая. Вся правда… вот она, перед тобой. Используй ее так, как тебе будет удобно. Но только вытащи меня отсюда. Я так больше не могу!!!
Стоит последнему слову сорваться с криком, как то настоящее, от которого я так сбегала… оно обрушилось на меня. А я настолько устала, что уже и не сопротивлялась. Видимо, настал тот момент, когда нужно кое в чем признаться.
– Кристина, посмотри на меня, – врач впервые нарушает свои правила и подходит ко мне, но лишь для того, чтобы показать заверенные копии отчетов. – Видишь? Это протокол, составленный на месте выезда полиции. И это не декабрь. Это тот день, когда как ты говоришь, Кайл столкнул тебя с лестницы и началось твое удержание в том доме.
– Этого попросту не может быть.
– Есть показания свидетелей, которые слышали вашу перебранку. – Доктор проводит пальцем по бумаге, выискивая нужную информацию. – Вот, здесь сказано, что соседи с четвертого этажа стали очевидцами того, как ты бросалась на Кайла и обещала покончить с собой, если он не одумается. Отчего он должен был одуматься, Кристина? Почему твое поведение было похоже на то, как ведет себя ревнивая женщина?
– Я не могу ответить на твой вопрос, Джон. Потому что всего этого не было. Не существовало никаких соседей, дом всегда был пуст. И не было никакой ревности. Потому что ревновать было некого и не к кому. – Выбиваю планшетку из его рук. – В этом нет никакой логики. Разве я могла сотворить с собой такое? Зачем мне, молодой и успешной девушке, калечить свою жизнь таким образом?
С этими словами, я тычу на свои руки, исполосованные мелкими белыми шрамиками, которые оставили от себя осколки стекол и ветки дерева, которое смягчило мое падение. А для большего эффекта поднимаю край футболки, где видны уродливые шрамы от многочисленных операций, красующиеся по всему моему телу.
– Меня вытаскивали с того света, Хоуп. Почти полтора года я кочевала по реанимациям с призрачной надеждой и такими же призрачными шансами на жизнь. Я только и могла, что моргать и молиться про себя. Молиться, чтобы я выжила. Еще столько же мне понадобилось, чтобы научиться говорить и не вздрагивать от каждого шороха. Но даже этого оказалось мало, потому что вот уже третий год я бьюсь головой, словно об стенку, доказывая, что я нормальная. И что я не совершала того, что мне приписывают.
– Но здесь говорится иначе. И ты можешь мне не верить, но банальная ревность толкает людей на совершение страшных вещей не только с собой, но и с другими людьми. Как с Кайлом. Три ножевых ранения различной степени тяжести запротоколированы в главной городской больнице.
– Я этого не делала.
– В отчете сказано, – не унимается врач, – что с лестницы вы упали вдвоем. Но ты первая пришла в себя, исполосовала Кайла, а затем выпрыгнула.
– Я не прыгала, Хоуп. Меня столкнули.
– А может быть, ты все-таки это все выдумала? Подумай сама, если ты утверждаешь, что вы жили вдвоем, то кто вызвал тебе скорую? И как бы ты выжила? Пятый этаж – довольно огромная высота. Очевидцы говорят, что прыжок ты совершила с третьего, где вы жили. Иначе бы мы не общались с тобой. Это не реально.
– Это был Кайл. Это он набрал номер скорой. – Начинаю часто моргать, чтобы справиться с подступающими слезами. – И я ничего не путаю, эта был пятый этаж. Но падение смягчило дерево, кусты и сугроб снега.
– Нет, это были соседи. Чуть позже, твоя мать рассказала, что ты стала себя вести неадекватно после новости об ухудшении отца. Вероятно, это стало ударом для тебя. А тут еще и слухи об изменах Кайла… Так что со стороны все выглядит логичным. Ты попросту сломалась, не выдержала.
– Чтобы спасти свою шкуру, она могла подтвердить что угодно. Знаешь, Хоуп, скажу это только тебе одному. Я не плакала, когда ее не стало.
– А знаешь почему? – Мужчина пристально смотрит мне в глаза. – Потому что она еще жива и ты ее не хоронила.
– Она мертва.
– Нет, Кристина, и ты это знаешь, – Джон оставался непреклонным.
– Она перестала существовать для меня ровно в тот момент, когда пришла в палату и рассказала, что жалеет о том, что я еще дышу…
– Убирайся, – хрипло и едва слышно раздается мой голос.
– Ну уж нет, – холодно отзывается Лили и подходит ближе к постели. – Дай посмотреть в глаза той, что отняла у меня все.
– Я ничего не отнимала. За что ты меня так ненавидишь? – Держу на всякий случай палец на устройстве для экстренного вызова медсестры.– Нормальные матери так не поступают. Они не терзают своих детей. Они не делают им больно. Чем я тебе не угодила?
– Всем, начиная с самого твоего рождения. – Скупо парирует она в ответ.– Ты этого не помнишь, но у тебя был братик. Вот его я любила всей душой и сердцем. Он был моим первенцем, моей отрадой. Но родился малыш не совсем здоровым и Трэвису это не понравилось. Он требовал еще одного ребенка. Наследника или наследницу, ему было без разницы. Главное, здорового. Да, все врачи готовили нас к худшему, но я до последнего верила, что смогу вылечить твоего братика. Но когда ему было четыре месяца, твой отец взял меня силой. И с той минуты, как его семя разлилось во мне, я возненавидела и его. А потом последовала сложнейшая беременность тобой. Токсикоз, больницы. Ты забирала у меня все силы и драгоценное время. Если бы не ты…я бы посвятила всю себя этой крохе. Но ты не дала мне этого сделать. За что тебя было любить? За то, что я тебя не хотела? За то, что ты, взрослея, перетянула все внимание на себя? А ведь Трэвис даже ни разу не вспомнил о сыне после тебя. Ни разу не пришел на его могилку. Обо мне он тоже забыл. Ты стала для него центром вселенной. И это несправедливо. За все, что я пережила, мне были положены эти деньги. Но не тебе…
– Она приходила еще два раза. – Сглатываю. – И оба раза ее поведение кардинально менялось. Она просила меня не начинать никаких действий против нее, затем угрожала, плакала и снова проклинала. Так что, Хоуп, после всего сказанного и содеянного она для меня умерла. И да, я испытывала невероятное облегчение, представляя, как ее закапывают.
– А что ты еще себе представляла? – Джо спохватывается и поправляет себя. – Представляешь на данный момент?
– Все, что помогает мне чувствовать себя обычным человеком. Иначе бы я не выжила и действительно сошла с ума.
Да, я делала это. И только потому, что так было проще смириться с действительностью. С той, где мои волосы обрезаны не по последней моде, а потому что в больницах не положены длинные локоны. Когда их состригали, я представляла, будто сижу в элитном салоне.
На пальцах моих нет маникюра, вместо него у меня обкусанные ногти до мяса. И одежда у меня не из дорогого бутика, а универсальный серый комплект, который носят все пациенты психиатрического отделения.
Каждое утро я просыпалась и вместо таких же убогих серых стен представляла, что я уже дома. Старалась не замечать ни решеток на окнах, ни криков по ночам, ни дотошных врачей. Которые словно попугаи твердили мне одно и тоже, лишь бы я начала повторять за ними и признала свою вину. И каждый раз они проигрывали, а пока им искали замену, я жила в какой-то параллельной вселенной. Где прогулки на улице проходили не под присмотром охраны, а так, будто я сама решила пройтись. Представляла, что вот, я иду мимо витрин магазинов или наслаждаюсь солнцем в парке. А вот я завтракаю в уличной кафешке. И вместо унылой каши из столовой больницы, передо мной сочный ростбиф. Даже утвержденные сеансы с Хоупом я рассматривала, как добровольный жест с моей стороны. Мол, вот она я, выжила, но нужна помощь. Восстановите меня, пожалуйста. Потому что кошмары до сих пор приходят по ночам и как бы я ни держалась, кричала до срыва всех связок. Пинала медсестер в состоянии аффекта и постоянно попадала в изолятор. И вот там отчетливо проявлялось ощущение беспомощности.
– Почему я должен поверить тебе? – Строго спрашивает мужчина.
– Ты – мой последний шанс не сгинуть здесь. Без твоей помощи… Хоуп, они рано или поздно заставят меня признать себя умалишенной. Выбьют эти показания и запрут здесь навсегда. Но я ведь ни в чем не виновата, поверь. Опроси, надави еще раз на тех жильцов, которых якобы туда вселили. Убеди их дать показания в моей невиновности. Надави на мать, пообещай ей помочь заполучить активы и ты увидишь, как она запоет.
– А что с Кайлом?
– А что с ним?
– Ты говорила, что он пообещал отпустить тебя, если ты выживешь. Так почему ты считаешь, что он где-то рядом?
– Потому что он не надеялся на хороший исход событий, а я взяла и выжила. Я уверена, что Бэкк контролировал все, что происходило в больницах. Каждая операция была проделана с его одобрения. – Зарываюсь лицом в ладони и вздыхаю. – И даже здесь, я тоже чувствую его незримое присутствие. Никогда в жизни не поверю, что именно государство поместило меня в эту элитную клинику для душевнобольных. Это все Бэкк.
– Зачем ему это? Ведь если бы тебя не стало, это облегчило бы ему существование. Не надо переживать, что ты доберешься до него и упечешь в тюрьму.
– В том-то и дело, док, что я не могу этого сделать. Он ведь все просчитал заранее. «Выжить» – это не только очнуться после падения. «Выжить» – означает и то, чтобы я смогла вернуть себе «себя» и свое имя. А это, ох, как тяжело сделать. Особенно, когда ты находишься на лечении в психушке и никто тебе не верит…
Наш сеанс прерывается грубым стуком в дверь и появившимися медсестрами с охраной.
– Доктор Хоуп, время истекло, – вещает одна из них, – у пациентки назначены другие процедуры.
Так же грубо они подталкивают меня на выход и я лишь успеваю посмотреть на Джона с немой мольбой.
Вытащи меня отсюда, молю.
Глава 22 «После»
Хоуп не вернулся. Ни на следующий день. Ни на следующей неделе. Ни через месяц. И меня окончательно накрыло. Очень трудно держаться на плаву, когда собственноручно открыл колодец, куда хоронил все свои кошмары и тебя тянет на его дно. Я уже не могла делать вид, что все относительно «терпимо» как раньше. Открываю глаза и оказываюсь там, откуда уже не сбежать. Надежда на спасение… она как песок, просачивалась сквозь пальцы и исчезала, растворяясь в больничной обстановке.
А вместе с ней и я. Чувствую, как мой покой, мой разум и вся я распадаются на микроскопические частицы и въедаются в стены, пол, потолок. Эта больница сжирала меня, забирала все хорошие воспоминания и ничего не давала взамен.
– Где же ты, Хоуп?– шепчу в пустоту. – Или ты тоже меня оставил?
Конечно же, ответа не последует. Я уже давно смирилась с этим фактом и так же давно не ищу себе собеседников. Не нуждаюсь в них. Так проще, особенно, когда ты разучился доверять людям. И если с этим можно было как-то свыкнуться, то, что делать с воспоминаниями? Они ведь никуда не делись, они со мной. Каждый день, каждую минуту. В голове, в душе, в сердце. И там я еще свободна, в них я по-настоящему живу. И от этого становится еще больнее.
Переворачиваюсь на спину и устремляю свой стеклянный взгляд в потолок, на котором уже мелькают первые лучи рассвета. Новый день сурка не предвещал ничего хорошего. Возможно, пригласят очередного психиатра, который постарается взломать мой мозг. Из груди при этой мысли вырывается тяжелый вздох. Сколько еще я смогу продержаться? Неизвестно…
Так и лежу, стараясь абсолютно ни о чем не думать пока солнце окончательно не выглянуло из-за облаков, занимая свое законное место на небосводе. А вместе с этим, больница начала оживать, словно проснувшийся муравейник. Слышу, как переговариваются медсестры и то, как гремит ведрами уборщица в конце коридора. Даже не дожидаясь первого стука в дверь и объявления о подъеме, сама навожу порядок в комнате и не спеша провожу утренние процедуры. Но когда в палату входит врач, без того унылое настроение падает еще ниже. На пороге маячит доктор Морган собственной персоной, а значит, денек будет похож на ад. Уж он об этом позаботится.
Хамовитый мужик с завышенной самооценкой, лапающий и не только, молоденьких медсестер в ночные дежурства. В силу своей бессонницы и тонких стен, я прекрасно слышала их всхлипы вперемешку с мольбами остановиться. И их опухшие глаза по утрам, которые они старательно отводили, я тоже видела. Он безнаказанно превышал свои полномочия и знал, что никто не посмеет пикнуть. Поэтому продолжал свои бесчинства по ночам. Но моя ненависть к этому человеку основывалась не только на этом. Морган, продажный урод, который за баснословные суммы денег помогал отсиживаться в клинике всем, кому грозило тюремное наказание. Иногда для этого ему требовалось место и тогда, один из бесперспективных пациентов «исчезал» и вместо него появлялся совершенно другой человек. Иногда те, другие, вообще не возвращались. И тогда в больнице воцарялся траур на несколько часов, но никто и никогда не спрашивал об истинных причинах их кончины. Все всегда списывалось на всем и так ясные диагнозы. Но все равно, не смотря на это, все оказывались в выигрыше: взамен на чеки с несколькими нулями, люди получали липовую справку и отбеленные репутации, а больница могла принять еще одного пациента. Чьи родственники, в основном, были готовы заплатить любую сумму, лишь бы не досматривать и не возиться с проблемным человеком. И как бы они не причитали в коридорах о том, что беспокоятся о его или о своей жизни, все это было ложью. Они избавлялись от некогда дорогих им людей, которые вдруг стали ненужным балластом. Пусть даже и оставляя их в достаточно дорогой клинике. Я знала об этом, потому что у стен всегда есть уши. Считая, что душевнобольные живут глубоко в своем внутреннем мире, такие, как Морган допускали ошибки, когда неосторожно вели разговоры у дверей. Здесь не все были больны. А я уж и подавно умела складывать все обрывки фраз в единое целое и редко, когда ошибалась в людях. Кайл не в счет. А вот Морган был натуральным моральным уродом, которому непонятно как выдали лицензию на работу. Хотя… не удивлюсь, что и здесь не обошлось без связей и хрустящих купюр.
Скрещиваю руки на груди, когда он заходит внутрь и закрывает за собой дверь. Даже на расстоянии чувствуется, что он не в духе. Бегло осмотрев помещение, мутные глаза останавливаются на моей фигуре. А затем этот липкий взгляд медленно поднимается к лицу.
– Как поживаешь, Кристина?
– Все было чудесно до вашего прихода, профессор.
– Вижу, ты в хорошем настроении.
– Чего не скажешь о вашем. Что, кто-то еще отбросил тапки на вашем дежурстве?
Он оглядывается по сторонам, будто убеждаясь, что мы реально здесь одни и только потом тихо добавляет:
– Все вынюхиваешь Берроу?
– В этом нет необходимости, от вас несет за километр. – Парирую в ответ. – Веет продажностью. Думаю, скоро все махинации всплывут на поверхность.
– Была б моя воля, ты бы в жизни отсюда не вышла. И даже больше, я бы спустил тебя на нулевой этаж и как следует, занялся сначала твоими мозгами, а потом и красивой мордашкой. Знаешь, почему именно в такой последовательности? – Он мерзко облизывает губы. – Чтобы ты потом не вспомнила ни единой подробности.
– Но у тебя ничерта не получится, – шиплю на расстоянии, – потому что я одна из тех, за кого хорошо заплатили и ты меня даже пальцем не тронешь. Твой максимум – допросы и таблетки, которыми ты так пытался меня сломить, но у тебя ничего не вышло.
– А я ведь могу придумать что-то другое.
– На что-то «другое» у тебя в жизни не будет полномочий.
– Хм, – Морган скалится, – что-то мне подсказывает, что твоя бравада скоро окончится. Сегодня собирается комиссия, на которой в последний раз будет рассмотрено твое дело. После нее, ты окажешься в моих руках. И, поверь, Берроу, я припомню тебе все твои шалости.
– На твоем бы месте…
– Ты не на моем месте, – обрывает меня Морган на середине фразы, – ты на самом дне, откуда уже не выбираются. Так что лучше думай о том, как ты станешь меня умолять о хорошем отношении к тебе.
– Я лучше подумаю о том, как тебя сначала уволят отсюда со скандалом, а потом засадят за решетку. – Делаю шаг вперед, ближе к мужчине. – И, поверь, Морган, я подкреплю свои слова фактами.
– Вряд ли кто-то поверит сумасшедшей. – Он еще раз окидывает меня презрительным взглядом. – После завтрака тебя сопроводят в зал, где комиссия будет ожидать тебя. И не рассчитывай на особый фурор, там будут все те, кому ты успела плюнуть в лица.
Стоит ему уйти, как я без сил опускаюсь на стул. Я в полном дерьме. Потому что… потому что действительно на первых порах вела себя крайне агрессивно, доказывая свою невиновность. Так что да, некоторым врачам я реально плевала в лица, вымещая таким образом свой протест на их диагнозы. Но что-то в поведении Моргана все же наводило меня на мысли, которые отвлекали от моего крайне незавидного положения. Он нервничал и пытался это скрыть за вербальной агрессией. Вот только что могло настолько пошатнуть его некогда крепкое положение в этой больнице?
Завтрак никогда не впечатлял. Здесь свято верили и уверяли, что здоровый дух возможен только в здоровом теле. Поэтому все блюда были диетическими и полезными. Привыкшая и не утратившая воспоминаний о вкусе дорогих блюд, я с трудом проглатывала овсяную кашу, которая комом становилась поперек горла. Сегодняшний день исключением не стал, но на столе красовались еще и фрукты, которыми я наспех и позавтракала. Остальное попросту не осилила. Дрожь в конечностях тоже никак не унималась. Морган оказался прав, бравада исчезла, оставив меня наедине с липким страхом. Стою у двери и все никак не могу заставить себя сделать этот первый проклятый шаг. И пусть меня осудят за то, что так быстро сменила боевой настрой на неуверенность. Но за всей этой броней все же находилась хрупкая девушка, которая едва уже справлялась с наваливающимися на нее испытаниями. А их было очень много. Безмерное количество на одного человека.
– Входите уже, Берроу, – слышится по ту сторону и я толкаю дверь внутрь.
Обычная комната с ярким светом, пятью столами в ряд и одиноким стулом перед ними. А еще здесь было зеркало во всю стену по правую руку от меня. И это вовсе не украшение. По ту сторону находятся люди, которые записывают беседу и фиксируют все на видео.
– Проходите, Кристина, – едва знакомая женщина в белом халате жестом указывает на стул. – Не тратьте наше и ваше время.
Усаживаюсь на холодный пластик и поеживаюсь, но не от холода, от пристальных взглядов. Такая комиссия у меня не первая, но привыкнуть к подобным событиям нереально. Атмосфера такая, что ты ощущаешь себя один на один со всеми страхами. А эти врачи призваны для того, чтобы поглубже порыться в чертогах твоего разума и как можно больше вытащить их оттуда.
– Итак, – гремит голос другого врача слева от меня, – приступим?
– Да, стоит начинать. – Отзывается его коллега. – Все собрались?
– Нет, еще одного не хватает.
– Начнем без него, – вмешивается Морган. – Мнение Хоупа не столь важно.
На знакомой фамилии вскидываю голову и встречаюсь с ним взглядом. И понимаю, Морган намеренно ускоряет процесс. А значит, Хоупу удалось что-то нарыть, раз этот упырь так занервничал.
– Но у него есть последние данные о ее состоянии, – подметил еще один мужчина, кажется Ферст.
– Самые последние результаты работы есть у меня, так как я фактически курирую ее лечение после того, как доктор Уорренс отказалась это делать.
Женщина фыркает и демонстративно открывает папку перед собой. Ох, точно, в первый год своего нахождения здесь, именно она захаживала ко мне. Вот только сдалась после месяца безрезультатных попыток сработаться со мной. Кажется, она до сих пор не рада меня видеть и это означает то, что у Моргана есть сторонник. Точнее, сторонница, которая с удовольствием отправит меня на вечное принудительное лечение.
– Перед нами Кристина Берроу, изначально помещена сюда для реабилитации после попытки суицида. На момент поступления с ее стороны проявлена агрессия, синдром деперсонализации – дереализации и нестабильное состояние психики, точнее эмоциональная неустойчивость. В процессе лечения пациентка наотрез отказывается признать себя виновной в нанесении телесных повреждений своему молодому человеку Кайлу Бекку, который фигурирует в дальнейших разбирательствах.
– Что показали тесты? – Оживает Ферст.
– В том-то и дело, что она мыслит, как вполне здоровый человек, – отвечает Уорренс. – Шизофрения была сразу же отклонена. Но в то же время, она уверяет всех, будто это именно мистер Бэкк удерживал ее в заточении, а затем вытолкнул с балкона.
– Эту версию проверили? – Неизвестный мне врач не сводит с меня взгляда.
– Естественно, – Морган чуть ли не закатывает глаза. – Есть свидетели обратного. Но пациентка до сих пор не говорит нам, что ее подтолкнуло на совершение столь жуткого и неоправданного действия. И даже больше, она стоит на своем, что ее вынудили. Коллеги, случай запущенный. Боюсь, что ее нужно перевести в блок для тех, кого стоит изолировать от общественности. Она очень опасна.
– А с первого взгляда так и не скажешь, – отзывается все тот же незнакомец.
– Дорогой Бэрри, – ненавистный мне Морган приторно улыбается ему в ответ, – вам ли не знать, насколько наши пациенты могут притворяться «нормальными».
– Это точно, – поддакивает Уорренс, – мисс Берроу весьма искусна в своей лжи. Она почти провернула это со мной, но я вовремя опомнилась. Разговор с мистером Бэкком окончательно поставил все на свои места. Поддерживаю Моргана, таким экземплярам, как Кристина стоит находиться вдали от общества. Она способна нанести вред другим людям.
И если до этого я сидела и не принимала никакого участия в разговоре, то после этих слов дернулась на месте и тут же застыла. Увидела вызов в глазах Моргана, который буквально кричал, мол, давай и ты увидишь, как крышка над тобой захлопывается. Плюс меня останавливает тяжелая ладонь, которая внезапно ложится на мое плечо. Настолько неожиданно, что я едва подавляю испуганный вскрик. Но последовавший за этим голос Хоупа мигом успокоил меня:
– Что же вы, господа, начали без меня?
– Хоуп, рад, что ты смог добраться. – Лицо Моргана теряет все краски, но он быстро берет себя в руки, ухмыляясь своей гадкой ухмылкой. – Ты не пропустил ничего нового. Мы освежаем память и стараемся восстановить всю картину полностью, чтобы принять правильное решение.
– Да? Мне показалось, будто вы все уже решили. – Джон еще раз сжимает мое плечо, будто подавая какой-то знак и, только потом отпускает, чтобы направиться к столам. – Причем без меня. И при этом, не общаясь с пациенткой.
– Мы и так знаем ее ответы, – встревает Уоррен, – они не менялись на протяжении всего этого времени, изменятся ли они сейчас?
Женщина бросает на меня такой же надменный взгляд, что и Морган. А я не знаю, что делать. Ведь менять свое мнение я не собиралась. Не для того я терпела все издевательства, чтобы сдаться. Но и любое неосторожное слово может стать для меня последним. Бросаю быстрый взгляд на Хоупа, но тот занят тем, что роется в кипе бумаг.
– Она молчит, Джон, – продолжает гнуть линию женщина, – значит, она не раскаивается. А это в свою очередь доказывает все то, что ты услышал. Легкая терапия не дала эффекта. Ее нужно изолировать, ты сам это прекрасно знаешь. Не стоит делать из нас монстров, Хоуп, мы действуем согласно протоколу.