В погоне за черепахой. Путешествие длиной в 200 миллионов лет

– Может, Гидре в плечо попал крючок, так что за ней волочилась леска. И каждый раз, когда она поднимала ласт, леска сдирала ей кожу. Каждый раз, когда она делала вот так, – Келли поднимает руку, – рана становилась все шире.

– А что с другими?

– У Седны в плече прощупывается что-то похожее на крючок – с петелькой на ножке и все такое.

У Дельфинии были тяжелые раны и много ссадин, напоминающих порезы от рыболовной лески. Она вернулась с уже затянувшимися, но глубокими шрамами.

– В прошлом году однажды приплыла Песка. Подойдя к ней поближе, мы увидели, что она вся опутана тяжелой и длинной леской из моноволокна, тянущейся из крючка, который впился ей в плечо. Она проглотила много этой нити. И что самое ужасное, нить проходила через нее насквозь и выходила из клоаки, откуда в этот самый момент падали в гнездо яйца. Мы обрезали много нити и освободили ее от крючка. Понадеялись, что остальная нить пройдет через тело и выйдет естественным путем.

Исследователи экипировали черепаху спутниковым передатчиком и несколько месяцев следили за ее перемещениями, пока наконец не потеряли сигнал у Ньюфаундлендской банки, как раз в районе масштабного ярусного лова.

Молчание между нами переходит в безмолвное горестное сетование. Келли добавляет:

– У каждой пятой кожистой черепахи есть шрамы от лески.

Все мои мысли теперь о страданиях этих невинных животных: они ранятся и калечатся так часто, неестественно и несправедливо. Многие черепахи заглатывают пластик, думая, что это еда. Согласно данным одного исследования, пластик находят во внутренностях у половины кожистых черепах^{35}. После вскрытия мертвых кожистых черепах, найденных на пляже, по данным научного центра Marinelife Center в Джуно, в 70 % выясняется, что смерть наступила в результате непроходимости кишечника из-за остатков воздушных шаров, пакетов и прочего пластикового мусора. Одна черепаха выползла на берег с тянущейся за ней полиэтиленовой пленкой. Только после того, как какой-то человек выдернул из нее мусорный пакет, она смогла начать откладывать яйца. Кажется, вся эта боль – единственное, что мы возвращаем природе, не скупясь.

Краешек неба уже начинает розоветь, когда мы, утомившись, наконец покидаем пляж. Однажды в 1960-х годах в такой же рассвет я вышел погожим осенним днем в открытое море из Бруклинской гавани в Нью-Йорке. Мне было четырнадцать, и я мечтал овладеть премудростями мореплавания, узнать от моих дядьев Cэла и Тони все, что только можно узнать об океане. Но на самом деле мы отплывали в океан всего на пару километров: в те дни за тунцом еще не приходилось ходить слишком далеко. Мы стояли на якоре недалеко от Хайлендс, Нью-Джерси, и для приманки то и дело бросали кусочки рыбы в воду за кормой. Я с нетерпением ждал, когда же удочка начнет изгибаться под весом пугающе сильной рыбы. С детским любопытством я вглядывался в бесконечную глубину за бортом, и вдруг, словно бы в доказательство моей фантазии о безграничных возможностях океана, в сорока метрах позади нас из воды вынырнул странный морской зверь. Он был настолько большой, что волны разбивались о его спину белыми бурунами. Я подумал, что он похож на автомобиль Volkswagen, плывущий у поверхности воды, когда зверь поднял свою фантастически крупную голову, сделал большой глоток воздуха и снова исчез. Я стоял как вкопанный, не веря своим глазам. Внезапно одна из наших удочек перегнулась через борт, а леска сильно натянулась. Но это был не тунец. Леска медленно протянулась через всю корму, и мои глаза полезли на лоб от удивления: перед нами была морская черепаха невиданных размеров. Она размахивала одним ластом, вокруг которого обвилась леска. Когда она стала тянуть удочку на себя, мой дядя Тони резко дернул рычаг катушки, и натянутая до предела леска лопнула. Так закончилась моя первая, исполненная благоговения встреча с самой большой черепахой на Земле – с кожистой черепахой, которая запуталась в рыболовной леске.

Неужели это тот же самый пляж? Настало субботнее утро, и мы с Келли не можем найти парковочное место в парке Пролива Юпитера. Этот берег, столь любимый черепахами по ночам, днем живет совсем другой жизнью. От севера до юга, от пролива до пролива он заполнен людьми из апартаментов, отелей, ближних и дальних частных особняков. Вместе с нами на берегу сотни людей, и каждому нужен кусочек этого пляжа. В песке, который сейчас топчут умасленные тела почитателей солнца, лежат и зреют яйца черепах, также исчисляемые сотнями. Сложно даже сказать, что более странно: черепахи, живущие рядом с людьми, или люди рядом с черепахами. Я спрашиваю, как так получается, что люди не затаптывают яйца в гнездах.

– Не знаю, – отвечает Келли, – похоже, что пляжные одеяла, шезлонги и сами люди проблем не создают. А вот то, что зонтики втыкают в песок, – это не очень хорошо для гнезда.

В КНИГЕ БЫТИЯ ПЕРВЫМ СВОИМ СЛОВОМ БОГ СОЗДАЕТ СВЕТ. Это говорит о его первостепенном значении – особенно для нас, людей. До того как появился свет, мир состоял из тьмы. Наши прапрадеды воспринимали ночь совсем не так, как мы теперь. Для миллиардов людей, которые сегодня пользуются электричеством, свет, которым мы раз за разом рассеиваем тьму, ярче самого света звезд^{36}.

Я в городке Бока-Ратон, штат Флорида. Только что зашло солнце. Вокруг меня целые две дюжины девочек-скаутов. Мы собрались, чтобы выпустить заблудившихся накануне детенышей морских черепах, которых в Экологическом центре Гамбо-Лимбо поместили в специальный контейнер.

Директор центра, доктор Кёрт Русенко, – усатый худощавый ученый лет пятидесяти. Его диссертация была посвящена биохимии белков, но доктор Русенко устал от лабораторной работы и нанялся волонтером морского центра в Джуно-Бич. А потом осел здесь и начал следить за гнездованием морских черепах, а также соблюдением световых ограничений. Городские власти наделили его статусом черепашьего посла к домовладельцам, сделали законодателем по делам освещения.

Кёрт ждет, когда мы с девочками-скаутами будем готовы приступить к делу. Девочкам, которые и сами вполне себе детеныши, не терпится начать. Перед нами простираются океанские волны. Наконец девочки перестают хихикать, и мы начинаем.

Кёрт достает из контейнера трех детенышей и кладет на песок. Те начинают бежать, но не к морю, а на юго-восток. Одного даже приходится выпустить заново.

Понятно, что поначалу они дезориентированы.

– Лучше, чем обычно, – говорит Кёрт.

– Они зашли в океан! – пищит от радости одна из девочек.

– А этому дадите имя? – спрашивает Кёрт, доставая из коробки еще одного детеныша и протягивая восторженным девочкам.

– Не стоит к ним привязываться, – мрачно замечает чья-то мама.

Кёрт выпускает детенышей по три, по четыре штуки за раз, пока в контейнере не остается ни одного. Счастливые девочки и их мамы благодарят Кёрта и потихоньку расходятся, оставляя нас одних.

– Невероятно, как сильно они ориентируются на свет, – говорит Кёрт, объясняя растерянность детенышей.

Понятно, почему маленькие черепахи идут в сторону света^{37}. Ведь в естественных условиях самое яркое пятно – это горизонт над океаном, а самое темное – песчаные дюны или джунгли. Идти на свет – верный способ попасть к воде.

– Когда мы их выпускаем, они часто ползут к белым кроссовкам, брюкам или другим предметам белого цвета, – добавляет Кёрт. И рассказывает, что однажды видел фотографию с тремя сотнями детенышей, которые обуглились в пепле большого костра.

Каждый месяц Кёрт следит за освещением на берегу: фонарями, витринами, уличными и ландшафтными огнями. Затем он звонит домовладельцам и вместе с ними проверяет все ночные осветительные приборы на участке, буквально каждую лампочку.

– Не надо противопоставлять морских черепах и безопасность или комфорт. Дорожку к дому можно и подсветить, но только так, чтобы черепахи этого не заметили.

Вплоть до недавнего момента в нашей биологической истории все искусственное освещение сводилось лишь к слабым огонькам, при свете которых наши предки могли различить разве что чумазые лица своих собратьев. Не считая мотыльков, летящих на пламя костра, природа ничего не замечала. Только после изобретения электричества, всего пару поколений назад, мы научились разгонять ночную тьму и осветили Бродвей. Сегодня две трети населения США и половина населения Европы не видят Млечного Пути. В большинстве городов из-за ночных огней можно разглядеть лишь самые яркие звезды.

Сегодня, когда мы с Кёртом проезжаем по берегу Бока в его четырехколесном автомобильчике наподобие гольф-карта, свет послушно погашен во всех апартаментах. Одна поразительно темная многоэтажка затеняет пляж от ночных огней. Она выкрашена светопоглощающей краской, окна тонированы и в большинстве своем занавешены.

– Хороший домик, – говорит Кёрт таким тоном, каким обычно хвалят собаку. – Вот так и нужно делать. Это единственное здание на берегу, перед которым детеныши всегда знают, куда им ползти. Тут рядом много гнезд.

Чуть дальше мы видим обратный пример: многоэтажка светится огнями так, будто их по рассеянности просто забыли выключить. Яркость дается нам настолько легко, что нужно прилагать осознанные усилия, просто чтобы ночь обрела свои естественные цвета. Не так уж просто ей теперь наступить.

Увидев следующее здание, Кёрт замечает:

– Вот эту новую люминесцентную подсветку нужно убрать. Люди часто не понимают, что проблема не в свете, а в длине световой волны. Черепахи почти не видят свет при длине волны более пятисот пятидесяти нанометров. Это желто-красный спектр. Мы его видим, а большинство черепах нет.

Во всяком случае, они на него не реагируют^{38}. Детенышам почти не мешают желтые и красные источники света, ведь это может быть луна или восходящее солнце. То есть черепахам на берегу вредит искусственный свет всего видимого спектра, за исключением желтого и красного цветов.

Кроме того, возникает вопрос энергосбережения. Только 10 % энергии, которую выделяет лампочка накаливания, преобразуется в излучение. Остальные 90 % теряются, превращаясь в тепло. Свет, как правило, измеряется в люменах. Лампа накаливания производит 20 люменов на один ватт. Ртутные лампы выделяют порядка 60 люменов, флуоресцентные – 100, натриевые лампы высокого давления – 140, а натриевые низкого давления светятся на 200 люменов. Эти лампочки дают столько же света, сколько обычные, и потребляют при этом гораздо меньше электричества^{39}.

– Видите, подсветка на крыльце, – обращает мое внимание Кёрт. – Здесь стоят специальные защитные экраны для черепах. Но для экономии они поставили флуоресцентную лампочку, и она пробивает экран. Нужно попросить их установить лампочку другой формы, чтобы свет не выходил за пределы экрана. К счастью, здесь проблем с домоуправлением не будет. Они хорошо к нам относятся. Они знают, что мы можем выписать штраф, но я не хочу конфликтовать.

Чуть позже Кёрт добавляет:

– Это хороший дом. У всех энергосберегающие лампы желтого свечения. Раньше детеныши иногда шли к этому дому, но желтый свет они почти не замечают.

У нескольких соседних домов окна погашены, но из-за того, что они стоят под углом к пляжу, стены отражают огни соседних улиц.

– Из-за этого отраженного света здесь на пляже почти нет гнезд, – говорит Кёрт.

Самка черепахи воспринимает освещенный песок скорее как океан, чем как сушу. Она ищет темный пригорок, над которым нависает темное небо с обрывками облаков: так выглядит дикий пляж, который обрамляют джунгли. Ее отпугнет даже небольшое количество света. А отраженные уличные огни делают стены зданий невыносимо светлыми.

На сегодняшний день морские черепахи гнездятся во Флориде на четырех пляжах между городком Бока-Ратон и мысом Канаверал. Эти пляжи отличаются от соседних только тем, что на них темно. Восточное побережье Флориды – важнейший регион гнездования логгерхедов. Так что, если на этом густонаселенном побережье ночное освещение никак не ограничивать, это уничтожит один из самых важных черепашьих берегов.

Любое строительство и перестройка домов на береговой линии в обязательном порядке должны быть согласованы с Кёртом, который следит за тем, чтобы световые ограничения не нарушались.

Есть много вариантов: можно установить таймеры и датчики движения, можно выключать свет, можно уменьшить количество его источников, снизить энергопотребление, спрятать или заслонить источники света, можно опустить их вниз, в углубление, наклонить их так, чтобы с пляжа их не было видно, или, наконец, изменить их цветовой спектр.

– Лучше опережать события, – говорит Кёрт. – Обычно я предупреждаю: сделайте вот так, и не будет проблем. Не дожидаясь, пока я начну находить мертвых черепах. Теперь хозяева апартаментов сами звонят мне и спрашивают: «Мы делаем то и это, какие лампочки лучше использовать?» Как по мне, это значит, что все наконец работает.

Утро. Мы возвращаемся, чтобы по свежим следам на песке зафиксировать последние кладки и появление малышей. Обходим пляж, как врачи из родильного отделения. По следу взрослой зеленой черепахи видно, где она вырыла гнездо. Повсюду следы енотов. И хотя в нескольких местах они наугад выкопали ямки, яиц все же не нашли. Вот поэтому черепахи разводят такой беспорядок, когда зарывают яйца: так они скрывают точное местоположение камер со своими сокровищами. Кёрт сообщает удивительные новости: в парках стало неестественно много енотов – их численность поддерживают полные мусорные баки. Рядом с апартаментами мусорные контейнеры обычно закрыты. Так что в плане темноты и густонаселенности парки оказываются менее «природными», чем многоэтажки.

Кёрт посыпает гнездо щепоткой какого-то порошка:

– Перец хабанеро очень жгучий.

Остроту перца хабанеро можно оценить по шкале Сковилла. Она показывает концентрацию капсаицина – химического вещества, которое активизирует рецепторы боли, из-за чего перец кажется острым на вкус. Соус Табаско, к примеру, доходит до отметки 5000 по шкале Сковилла. А хабанеро, который рассыпает Kёрт, получает на этой шкале 250 000 единиц.

– Хорошая вещь. Правда, если дует ветер, перец может попасть в глаза. Даже если раскапывать гнездо гораздо позже, иногда можно почувствовать, что руки начинают гореть. Перец отпугивает млекопитающих, а черепах, похоже, совсем не беспокоит.

В соседнее гнездо проникли огненные муравьи^{40}. Они не могут прокусить скорлупу, но, когда детеныш проклевывается, залезают внутрь яйца, жалят, кусают и поедают маленькую черепашку, оставляя в скорлупках миниатюрные скелетики. На это у Кёрта есть одно средство: он рассыпает яд по муравьиной дорожке, чтобы насекомые занесли его к себе в гнездо. Муравьи тут же начинают подбирать смертельную закуску. На гнезда черепах нападает огненный импортный красный муравей – «адский муравей» (Solenopsis invicta на латыни, что означает «непобедимый»)^{41}. Этих муравьев в США завезли из Бразилии вместе с саженцами и грунтом перед Второй мировой войной. Сегодня огненные муравьи распространились на территории юга США и каждый год причиняют миллиард долларов убытка. Муравьиная матка способна производить от полутора до пяти тысяч яиц в день. В США, в отличие от Бразилии, их численность не регулируется паразитирующими на них мухами^[20], поэтому количество представителей этого инвазивного вида на единицу площади в США иногда в десять – пятнадцать раз выше, чем на родине. Перед лицом опасности муравьи становятся крайне агрессивны, а их укусы вызывают болезненные волдыри. При этом муравьи – кошмар не только для птиц и черепах. Они объедают посевы, убивают новорожденный скот, нападают на фермеров, а также защищают некоторых паразитов: червецов, щитовок и тлю, которая выделяет сладкую, столь любимую муравьями «медвяную росу»; муравьи разносят тлю, своих «коров», на новые пастбища. Более того, огненные муравьи ломают системы орошения, кондиционеры, светофоры, телефонные линии, посадочные огни в аэропортах, электрические насосы для нефти и воды: они перегрызают электроизоляцию и устраивают короткое замыкание. Огненные муравьи уже распространились в Пуэрто-Рико, Новой Зеландии и Австралии. Между 1990 и 1996 годами калифорнийская сельскохозяйственная инспекция уничтожала отряды муравьев каждые три дня. К 1998 году муравьи все-таки отвоевали себе кусок «Золотого штата». Упорство вознаграждается. Теперь они отправились на Гавайи.

Каждое черепашье гнездо Кёрт отметил колышком и цветной наклейкой, так что все гнезда этого сезона можно легко окинуть взором. И вот что я замечаю: перед многоэтажками гнезд гораздо больше, чем в парке. Повторю это еще раз: черепахи чаще откладывали яйца перед домами, чем в парке.

– Вот и подтверждение, что световые ограничения и правда работают!

Из всех городов США в Бока самая высокая плотность черепашьих гнезд. Раньше парки были лучшим местом для черепах, теперь же они стали худшим – из-за того, что низкая прибрежная растительность не заслоняет их от городских огней. Мрачные жилые комплексы теперь лучше затеняют пляж и защищают его от света, чем песчаные дюны. Поэтому многие черепахи предпочитают откладывать яйца возле пляжных апартаментов.

– Боюсь, мы на пути к тому, чтобы потерять их совсем, – говорит Кёрт. – Сначала парки стали слишком светлыми, теперь строительство расширяется на север…

Мы видим, что из гнезда выкарабкались детеныши, но их следы ведут не в сторону моря, а в сторону суши. Кёрт прижимается щекой к песку там, где была кладка. Ровно на уровне глаз детенышей находится волнорез с двумя флуоресцентными фонарями.

– Мы их уже просили выключить огни этим летом, и они вроде бы согласились… – бормочет Кёрт.

Но сейчас, хотя уже взошло солнце, мы видим, что огни на волнорезе горят. На песке под ними – следы детенышей черепах, ходивших кругами.

– Зараза, – ругается Кёрт, – придется снова звонить руководству.

Другие следы от этого гнезда тянутся к ярко освещенному зданию через дорогу. Обратно они уже не ведут, а теряются в траве. Выглядит это удручающе.

Но Кёрт успокаивает меня:

– Теперь такое случается нечасто, ведь действуют световые ограничения. – И добавляет, выпрямившись: – Исправить все это так же просто, как заменить лампочку. Лучше это, чем кое-что другое.

И кажется, я начинаю понимать, на что он намекает. На ровной поверхности пляжа мы различаем множество запутанных и петляющих следов. Даже Кёрт не может понять, из какого гнезда вышли черепашки.

– Вот это, – говорит он мрачно, – результат небесного свечения.

До этого момента, если следы вели не к морю, они вели к источнику света. Детеныши не блуждали кругами.

– Это уже совсем другая история, – бурчит Кёрт. – Это хаос.

Когда детеныш вылупляется, его глаза находятся на высоте полутора сантиметров над песком. И его непосредственный ориентир – это простирающееся впереди небо. Но если небо посылает ему запутанные сигналы, детеныш не в силах ответить на единственный и простой стоящий перед ним вопрос: «Где море?»

Если ночью на берегу вы станете медленно оглядываться по сторонам – север, юг, запад, восток (в общих чертах, должно быть, так и видит мир малыш черепахи), то заметите, что самое яркое пятно – вовсе не горизонт над океаном, а небо над городом с подсвеченными облаками. Когда на пляже вводили световые ограничения, никто не мог предположить, что черепах будет сбивать с толку городское освещение.

Вот как эту ситуацию описывает Кёрт:

– Пару лет назад это свечение еще было менее обширным и уж точно более тусклым. Город в основном освещали натриевые лампы высокого давления. Если посмотреть на юг, в сторону Майами, в небе можно было заметить оранжевое свечение. Это было не так страшно. А сегодня город сверкает белыми огнями.

В нескольких кварталах Бока установлены стосемидесятиваттные галогенные лампы.

– Они такие яркие, что вы не различите цвета собственной машины.

И вправду. Фонари на улицах Бока-Ратона оснащены тремя совершенно новыми лампами. Некоторые направлены вверх, некоторые – вниз; одни подсвечивают улицы, другие – дома. Это довольно мило, если не думать ни о звездах, ни о черепахах. Можно даже спать, потому что со стороны домов на фонарях стоят специальные экраны, которые не пускают свет в спальни. Но лампы освещают небо, и облака пылают так, что видно даже с пляжа.

– Вот это свечение – главная причина того, почему детеныши не идут прямо в океан, а разбредаются в разных направлениях, – говорит Кёрт.

Я замечаю, что особенно ярко светится северная часть небосвода.

– А это автомобильный рынок на трассе в паре километров отсюда, – объясняет Кёрт.

Куда ни посмотри, от городского света нигде нет спасения. Свет, который исходит от улиц, магазинов и домов Бока-Ратона и тянется на тридцать километров к югу до Форт-Лодердейла, стирает с облаков ночные тени и делает их отражением городской суеты.

Небесное свечение – ореол человечества, который постоянно расширяется. Согласно данным Международной ассоциации темного неба, девиз которой – «Carpe Noctem» («Наслаждайся ночью»), около трети уличного освещения тратится на подсветку атмосферы, и каждый год только в одних США на это уходит миллиард долларов. Чтобы произвести все это электричество, потраченное впустую, нужно сжечь шесть миллионов тонн угля. А в результате мы имеем глобальное потепление и потерянных черепах^{42}.

– В этом году много заблудившихся детенышей, – говорит Кёрт, понуро качая головой. – Хорошо, что вы это увидели. Все это ново для меня самого, и я пока плохо понимаю, что с этим делать.

В конце концов мы находим гнездо. Оно в шести метрах от линии прибоя, то есть гораздо ближе к морю, чем любое другое гнездо на берегу. При таком расстоянии детеныши должны были оказаться в океане уже через полминуты. Но вместо этого их маленькие следы ведут в разных направлениях; совершенную навигационную систему сбили с курса несколько рассеянных тут и там фотонов. Уверенные движения ласт превратились в бессмысленное барахтанье, а стрелка легендарного внутреннего компаса черепах разболталась. Мучительно наблюдать, что из-за такой незначительной мелочи, как рассеянное свечение, нарушаются древние отточенные инстинкты.

Мы посчитали все следы и идем к воде, чтобы выяснить, сколько детенышей добралось до океана, а скольких еще не хватает.

– Многие не дошли, – говорит Кёрт, внимательно изучая песок с блокнотом в руке.

Некоторые маленькие дорожки следов смело ведут в противоположную от воды сторону, к дюнам. Другие детеныши, словно им присудили незаслуженное наказание, долго тащились по сухому песку параллельно берегу, вместо того чтобы сразу свернуть в море.

– Такие следы встречаются все чаще и чаще. Кажется, естественное свечение горизонта уравновешивается городскими огнями, и черепахи просто ползут посередине, разрываясь между двумя этими полюсами притяжения.

Мы ходим вслед за черепахами по длинным извилистым дорожкам следов, которые должны были быть прямыми и короткими спусками к морю. В естественных условиях коллективная стремительная гонка к воде не дает хищникам погубить слишком много особей из одного выводка. Их безопасность – в количестве. Но только не здесь. Разделенные и потерянные детеныши становятся легкой добычей хищников. Следы ночной цапли среди всей этой неразберихи говорят нам о том, какая неминуемая судьба постигла некоторых из них.

Одну такую маленькую черепашью дорожку пересекают следы лисицы. Очевидно, по счастливой случайности они разминулись, детеныш продолжил ползти и попал в автомобильную колею. Доковыляв наконец до холма, поросшего травой, он сделал круг, развернулся к морю, но потом снова нарезал петлю.

– Тут они начинают вертеться, чтобы понять, куда ползти, – отмечает Кёрт. – Это потому, что чем ближе детеныш подползает к кустам, тем больше он оказывается в тени и тем лучше чувствует океан. Но когда он выползает обратно на открытый пляж, подсвеченное небо снова сбивает его с толку, и он начинает ходить кругами.

Наконец дорожка из миниатюрных следов длинной кривой линией тянется через берег и под углом выходит к морю. Всего в паре шагов от линии прибоя ее пересекает след другого детеныша. Тут обе черепашки уже могли бы проворно броситься в воду, но вместо этого они продолжали медленно ползти наискосок к линии прибоя.

К счастью, солнце, восходящее утром над океаном, снова утверждает себя в качестве главного небесного светила. Детеныши, которые пережили эту ночь скитаний, смогут наконец повернуть к воде, если у них хватит на это сил. К несчастью, утром их уже будут поджидать чайки и голодные пеликаны, к тому же хищные рыбы лучше видят при свете дня.

След, по которому мы идем, в конце концов исчезает на гладком песке линии прибоя. Если эта черепашка переживет следующие два десятилетия, она сможет вернуться, чтобы найти темный участок пляжа.

Сверившись со своим GPS, Кёрт отмечает, что детеныш прошел от гнезда 205 метров. У них есть определенный запас энергии, чтобы преодолеть прибой, добраться до открытого океана и попасть в Гольфстрим. Кроме того, они рождаются обезвоженными, и им срочно нужна вода.

– Этот по крайней мере добрался, – говорит Кёрт. – Другие детеныши в это время еще где-то топтались, взрывая сухой песок.

Метров через сто мы видим, что еще трое пересекли линию прибоя и зашли в зону волн.

– Видите, – объясняет Кёрт, поднимая голову, – вот это здание позади нас прекрасно затеняет ночное небо. Когда они оказались в тени этого дома, то быстро сориентировались.

Проследив до воды последний след, Кёрт объявляет:

– Двести девяносто пять метров!

Такое расстояние понадобилось пройти маленькому существу от гнезда, которое находилось всего в паре шагов от воды. Все это время летней ночью детеныш просто искал темноту.

На обратном пути мы пересекаем другие дорожки длиной от пятидесяти до ста восьмидесяти метров – столько сегодня пришлось пройти черепашкам вместо необходимых шести.

Подумать только, как повезло взрослой черепахе, которой удалось прожить несколько десятков лет, совершить это непростое путешествие, выбраться на берег и сделать все возможное для того, чтобы отложить яйца. А детеныши, выкарабкавшись из гнезда, пережив непогоду, нападение енотов, лисиц и муравьев, рассчитывают в темноте на одну-единственную подсказку, которая не работает, потому что облака освещены.

– Ну что ж, – говорит Кёрт, – детеныши из этого гнезда неплохо справились. Большинство из них даже добралось до воды.

Далее на север в парке Ред-Риф, самом плотном ареале гнездования черепах в Бока-Ратоне, отмеченные колышками гнезда встречаются буквально через каждые пару шагов. В парке есть холм десяти метров в высоту, на котором растут высокие казуарины, затеняющие и небо, и песок. Мамы-черепахи очень любят это место.

Мы видим двух новых зеленых черепах, которые собираются рыть гнезда. Кроме того, мы натыкаемся на двух вылупившихся детенышей. У меня уже начинает сжиматься сердце, но здесь все черепашьи следы ровными дорожками ведут прямо в воду – именно так, как это и должно быть.

– Вот этот высокий холм и казуарины заслоняют небо и отбрасывают плотную тень, – объясняет Кёрт. – Почти как многоэтажка.

То есть берег в парке – это почти так же хорошо, как многоэтажка! Мы дожили до того, что многоквартирные дома в местах обитания диких животных стали считаться знаком качества.

– Кроме того, здесь они не насыпали новый песок, так что берег тут узкий. Похож на природный.

Хорошо, что в этом мире искусственных берегов, фонарей, завезенных издалека деревьев и ослепленных черепах есть хоть что-то, похожее на природу.

Шесть лет назад на одном побережье в парке насыпали столько песка, что оно расширилось на двести семьдесят метров. Деревья перестали защищать пляж от уличного освещения. От шестидесяти гнезд на том берегу осталось одиннадцать. На следующий год черепахи сделали больше гнезд, однако все детеныши – их было без малого тысяча шестьсот – не смогли понять, как попасть к морю. 75 % детенышей до океана так и не добрались. В следующем году энергетическая компания подправила угол падения света, и количество дезориентированных детенышей снизилось до тысячи двухсот, из них 25 % погибло. После этого департамент транспорта штата Флорида заменил все фонарные столбы на светоизлучающие диоды, встроенные в поверхность трассы. Теперь свет совершенно не видно с пляжа. Кёрт показывает мне эту дорогу: на ней видны светящиеся полосы, как в проходе кинотеатров. Есть и специальный знак «ЗОНА ОСВЕЩЕНИЯ ДЛЯ МОРСКИХ ЧЕРЕПАХ».

– После того как установили эти лампы, ни один детеныш уже не ошибается, – утверждает Кёрт.

Мы останавливаемся у опустевшего гнезда логгерхеда внизу холма. Мне кажется, что следы черепашек выглядят отлично. Но Кёрт добавляет тоном истинного эксперта:

– Детеныши все еще расходятся слишком широко, но в целом очень хороший след. Прямо к воде.

Мы бредем домой. У моего спутника, доктора Кёрта Русенко, простой взгляд на темноту:

– Это очень легко исправить. И довольно дешево. Сотни миллионов лет участок над горизонтом был самым ярким пятном в ночном небе. Чтобы помочь животным, нужно не так уж много. Люди сами в этом заинтересованы: они правда хотят наладить правильное освещение. Многие машут нам, когда встречают на пляже. Раньше мы видели гнезда, из которых абсолютно все детеныши направлялись в сторону города. Сейчас такое уже не встречается. Все намного лучше, чем десять лет назад. И я очень этому рад.

ГОЛУБАЯ КУСТАРНИКОВАЯ СОЙКА, которая находится под угрозой вымирания, приземляется на ладонь человека, берет предложенный орешек и улетает, получив желаемое. Эта ладонь – щедрая рука Лью Эрхарта, почетного профессора Университета Центральной Флориды. Здесь все зовут его Доком. У Дока широкое добродушное лицо, а во всем, что он говорит, чувствуется вдумчивость ученого и терпеливость прирожденного учителя.

Побережье штата Флорида от Мельбурн-бич до Вабассо-бич – главное место гнездования логгерхедов, зеленых и кожистых черепах. Пожалуй, во Флориде больше логгерхедов, чем где бы то ни было в мире. И с 1980 года их численность почти удвоилась. На этом участке они ежегодно оставляют от пятнадцати до двадцати тысяч кладок. С берега ежегодно уплывает около миллиона детенышей. В 1982 году во Флориде насчитывалось около трехсот гнезд зеленой черепахи, а уже к 2002 году их количество стремительно возросло до двух тысяч пятисот. Кожистые черепахи обычно предпочитают гнездиться южнее, но с 1994 года они регулярно приплывают и сюда. За последние пять лет кожистые черепахи установили местный рекорд, и теперь на этом небольшом участке гнездится 10 % всех кожистых черепах штата.

И хотя за последние несколько лет количество кладок логгерхедов снизилось, Док говорит, что в целом цифры свидетельствуют о начале восстановления популяции. А что касается кожистой и зеленой черепах, то их количество, «несомненно, возрастает по экспоненте».