Дождь

Липкая и удушливо жаркая ночь. Пот, скользя по телу, впитывался в простыню, очерчивая контур моего тела. Я открыла глаза в густой бархатистой тьме, что одеялом окутывала всю комнату. Единственное спасение – настежь открытое окно. За ним ритмично барабанил дождь, нагоняя свежесть в прокисшую душную комнату. Голова неприятно гудела, а дёсны ныли от грязных зубов.

Проснувшись, я закричала что есть мочи. Воздух заканчивался, а горло начало болеть. Я почувствовала, как надрываются связки. Крик сменился плачем, а плач истерикой. Слюни, сопли и сорванное горло – полный пакет беспомощности.

Я не помню, сколько я плакала, но помню лишь, что…

Липкая и удушливо жаркая ночь. Пот, скользя по телу, впитывался в простыню, очерчивая контур моего тела. Я открыла глаза в густой бархатистой тьме, что одеялом окутывала всю комнату. Единственное спасение – настежь открытое окно. За ним ритмично барабанил дождь, нагоняя свежесть в прокисшую душную комнату. Голова неприятно гудела, а дёсны ныли от грязных зубов.

Начался новый круг…

Липкая и удушливо жаркая ночь. Пот, скользя по телу, впитывался в простыню, очерчивая контур моего тела. Я открыла глаза в густой бархатистой тьме, что одеялом окутывала всю комнату. Единственное спасение – настежь открытое окно. За ним ритмично барабанил дождь, нагоняя свежесть в прокисшую душную комнату. Голова неприятно гудела, а дёсны ныли от грязных зубов.

Ещё пару кругов я просто лежала, надеясь, что всё закончится. Собеседник не проронил ни слова за все эти круги, а на часах всё так же стояло 3:15.

– Почему ты молчишь?

– Мне показалось, что лучше дать тебе время, чтобы ты успокоилась. – вкрадчиво и уверенно сказал собеседник.

– Ха, конечно! – саркастично процедила я.

Минуту стояла глухая тишина.

– И почему ты сейчас замолчал? – я выпалила слова, даже не подумав. Его голос раздражал меня, но тишина и дождь раздражали больше.

– Всё та же причина.

– Да будто бы здесь можно быть спокойной? Я не знаю, где я, не знаю, кто ты, я ничего не могу сделать! – рявкнула я.

– Вы не верите мне? Или не верите в себя?

– Иди нах…

Липкая и удушливо жаркая ночь. Пот, скользя по телу, впитывался в простыню, очерчивая контур моего тела. Я открыла глаза в густой бархатистой тьме, что одеялом окутывала всю комнату. Единственное спасение – настежь открытое окно. За ним ритмично барабанил дождь, нагоняя свежесть в прокисшую душную комнату. Голова неприятно гудела, а дёсны ныли от грязных зубов.

– Что это за место?

На секунду собеседник задумался.

– Это знание вам не поможет. – проронил он. – Лучше спросите, что вам нужно сделать. Произнесло существо из-за двери. Его голос больше не звучал оглушительным многоголосым хором, что впивался лезвиями в мою голову. Наоборот, вкрадчивый, спокойный, но холодный тон, мог расположить к себе, в других обстоятельствах.

– О, дай догадаюсь. Открыть дверь? – плеснула я сарказмом.

– Это не последнее действие, что вам придётся сделать.

– В каком смысле?

– Есть три вопроса и три действия.

– Мы в “Правду или действие” играем?

– Если вам угодно, называйте это так.

– Хорошо. И что это за вопросы?

– Откуда шрамы?

– Что? – в недоумении спросила я.

– Откуда ваши шрамы?

– Это первый вопрос. А другие два?

– Из вопроса вытекает действие, из действия вопрос. Вы поймёте, как ответите на первый вопрос.

– Хорошо, то есть, если я отвечу на все три вопроса и сделаю твои действия, то я внезапно смогу открыть дверь?

– Да, ответив на вопрос, вы сделаете первое действие. Ответив на второй вопрос, сделаете второе действие…

– А третье? Третий вопрос и третье действие?

– Я не могу сказать.

– И всё ради того, чтобы я открыла дверь?

– Ради того, чтобы вы освободились.

– Пф-ф-ф, так и поверила. А стоит мне открыть дверь, как меня разорвёт на части какая-то страшная хрень ростом под потолок?

– Вас пугает неизвестность. Но вам придётся столкнуться со своими страхами.

– Это бесполезно. Я не верю тебе.

– Хорошо. Позвольте мне задать вопрос, Коль вы не желаете открывать дверь, почему бы вам не воспользоваться окном?

– Что?

– Окно. Оно открыто нараспашку, почему бы вам не вылезти через него? Хотя, что важнее, почему же вы в него не смотрите?

Я потеряла дар речи. У меня и мысли не было смотреть в окно. Я будто игнорировала его существование. Но, посмотрев в него, я поняла, что там нет ничего кроме дождя. Смотря на него, меня пробил животный страх. Страх не того, что за окном кто, а страх глубины, будто окно вело в бесконечно глубокий океан, из которого я не смогу выплыть.

– Вы поняли? Вы не не хотите открыть дверь, вы боитесь её открыть. Не из-за того, что за ней может стоять какая-то тварь, а потому что сам факт наличия этой двери вызывает у вас ужас. Как и пустота за окном это глубина, которой нет счёта, и преодолеть её может помочь только ответ на вопрос.

Комната скрутилась, выгнулась, как будто была сделана из бумаги, будто кто-то комкал этот лист. Помещение искажалось с каждой секундой всё больше и больше. Нет, не комната, а моя голова шла кругом от осознания. Я среди страха, в пасти прожорливой твари, и чем дольше я здесь находилась, тем хуже становилось зловоние этой пасти, а зубы скрежета в моём сознании медленно, будто капкан, сжимались. И когда эта пасть захлопнется, я не смогу выбраться.

– Это страх свободного падения. – шёпотом промолвила я.

Липкая и удушливо жаркая ночь. Пот, скользя по телу, впитывался в простыню, очерчивая контур моего тела. Я открыла глаза в густой бархатистой тьме, что одеялом окутывала всю комнату. Единственное спасение – настежь открытое окно. За ним ритмично барабанил дождь, нагоняя свежесть в прокисшую душную комнату. Голова неприятно гудела, а дёсны ныли от грязных зубов.

– Круг начался заново?

– Именно так.

– Какой это круг?

– А с какого момента?

– Что?

– Вы хотите, чтобы я посчитал, с какого момента?

Меня снова бросило в холодный пот.

– С момента начала первого круга или с начала вашего пробуждения?

Неужели я нахожусь здесь дольше, чем мне казалось? Примерно пятый или шестой круг, но могу ли я ошибаться? Что, если это сотый круг, что тогда? Если я здесь так долго, тогда пасть уже захлопнулась? “Нельзя”. – вспыхнуло в голове. Нельзя знать, это не поможет, нельзя думать об этом.

– Нет, не говори.

– Как пожелаете.

Понадобилось время, чтобы я могла, наконец, прийти в себя. Я умыла лицо, снова почистила зубы и села перед дверью.

– Ладно, давай свой первый вопрос.

– Откуда ваши шрамы?

– Шрамы? Смешно. У меня нет… У меня же нет шрамов?

В ответ прозвучала тишина. Я посмотрела на руки. Синяки, ожоги и порезы. Моя кожа была изрешечена увечьями. Я не понимала, почему не обращала на них внимание. Нет, суть в другом. Почему я ничего не помню? Дверь. Окно. Шрамы. 3:15 на часах. Почему я даже не думала о странностях? В плане…

– Послушай. Я тут, потому что ничего не помню?

– В том числе.

– Но почему я поняла, что тут что-то не так, только сейчас?

– Вы спали. Cейчас же вы находитесь в полудрёме.

– И вопросы помогут мне проснуться?

– Верно.

Я села на край кровати прямо перед громоздкой и обшарпанной дверью. Мысли роились в голове, не давая мне и шанса погрузиться в омут памяти. Я выдохнула и постаралась сосредоточиться на стуке собственного сердца. Минута, две, три. Я просто сидела молча, стараясь прислушаться к себе. И, чем дольше я сидела, тем отчетливей становились пробелы меж ударов сердца, будто оставляя мне маленькую лазейку, через которую я смогу заглянуть глубже внутрь себя. Лишь бы поймать ритм. Лишь бы поймать момент.

Постепенно дыхание замедлялось, а с ним и сердцебиение. Удар, второй, третий. И вот он – момент, и я нырнула с головой в омут запутанных воспоминаний.

Мне было так жарко и так стыдно. По дороге с дополнительных занятий я с кем-то говорила. Это был парень?

– А ты чего в кофте?

– Что, прости?

– Чего ты в кофте ходишь? На улице июль, почти тридцать градусов.

– Да мне нормально

– Ты уверена?

– Да, конечно. Просто не люблю открытые вещи.

А ещё тот случай. Тот самый, когда…

– Ой, милая, почему же ты не в платьице?

– Я не знаю.

– Давай, я тебя переодену.

– Давай! – радостно ответил ребенок.

Так странно. Я это помню, но очень смутно. Детский голос и голос пожилой женщины. Детский голос? Это мой? А второй голос? Он такой тёплый, но почему он такой… Такой напуганный?