Свобода

– 53 –

Спустя неделю после того, как Шоцкий устроил себе вечер, посвященный первому дню отпуска, он уже размещался в номере дома отдыха в Анапе.

Выйдя на балкон, Иван Владимирович вдохнул свежий морской воздух и потянулся. Перед его глазами раскинулась гладь Черного моря. Отель располагался в первой линии, и ему был виден пляж, усеянный телами отдыхающих.

– Да, лето в этом году удалось, – пробормотал он себе под нос. – За три недели я могу превратиться в жареную курицу, лишенную воли и какого либо желания чего либо. И будет уже август. – Он вошел в номер и уже громче произнес: – За три недели я тут разговаривать разучусь! А то и сопьюсь к чертям морским!

Ближе к вечеру, Иван Владимирович решил открыть курортный сезон и окунуться в море. Он уже выходил из номера, как раздался телефонный звонок.

– Слушаю, – сказал он, держа трубку у уха.

– Как отдых, Иван Владимирович? – послышался голос подполковника Кравчука.

– Вы будете контролировать, заплыву ли я за буйки или нет?

– Что вы, Иван Владимирович, просто хотелось пожелать вам приятного времяпровождения на морском берегу.

– И поставить меня в известность о том, что вам известен каждый мой шаг?

– Да нет же, хотел поблагодарить вас за то, что прислушались к моему совету, и не покинули пределы родины.

– Спасибо за пожелание, Анатолий Борисович. Что-то еще?

– Да, есть кое-что.

– Я вас слушаю, Анатолий Борисович.

– Ваши птенцы возвращаются в свои гнезда, – сказал Кравчук.

Шоцкиий ощутил холодок, прошедший по его телу.

– Вы о чем? – спросил он.

– Мария Данченко вернулась домой, представляете? А вы говорите, контроль. Она прилетела на самолете, и ее никто не отсек. То ли прохлопали, то ли сбой какой. Вам об этом ничего неизвестно?

– О чем вы говорите?

– Ну, они ваши любимцы, может вы о чем-то таком знали, или догадывались?

– Вы хотите сказать, что я попросил своих любимцев сдаться?

– Нет, Данченко не сдалась, она просто приехала домой. И все! Удивительно! Не понимаю, что происходит. А вы?

– Вы меня отстранили, это не мое дело, – отрезал Шоцкий.

– Что ж, как знаете, я думал, вам будет интересно.

– Мне, Анатолий Борисович, интересно другое.

– Что же?

– Мое чудесное, или, как вы любите говорить, эффектное начало моего отпуска.

– Не понимаю, о чем вы.

– Неужели? Мое краткосрочное заточение в камере.

– Да что вы говорите, Иван Владимирович?

– Представляете, Анатолий Борисович!

– Извините, мне об этом ничего не известно, не пытайте меня. – Кравчук рассмеялся. – Так вот, что касается Марии Данченко, если вам все же интересно. Хочу, чтобы вы оценили нашу гуманность, Иван Владимирович. Ее и пальцем никто не тронет. Она вольна делать все, что ей заблагорассудится в рамках правил того заведения, в котором она оказалась.

– Вы о чем?

– Судя по всему, ваша подопечная не выдержала марафона. Нервишки сдали у девушки. Ну, и она распрощалась с головой. В дурке она, под присмотром. Пока в Волгодонске, после видно будет, где ее лучше будет вылечить. Такие вот дела. Жаль я сам не могу с ней поговорить, меня держит ваша остальная компания, но, те, кто пытался у нее что-то выяснить, говорят, что она находится очень далеко от понимания окружающего ее мира. А так, никакой агрессии, всплесков и прочего негатива, мила и спокойна. Может, оно и к лучшему. Как вам новость?

– Я за вас рад.

– Я-то тут при чем?

– Одной проблемой меньше.

– Никогда не считал Данченко проблемой, во всяком случае, в том смысле, на который вы намекаете. Хотите узнать об остальных?

– Анатолий Борисович, вам так необходимо держать меня в курсе вашей операции? Понимаете, с тех пор, как она перестала быть моей, она стала мне совершенно неинтересна. К тому же, я в отпуске.

– Ну, простите, Иван Владимирович. Ну, еще немного, утолите мою слабость к эффектам. И ведь, как-никак, благодаря вам, у меня тут турне по всей стране. Я вот в Чите уже. У меня ночь. Хотите знать почему?

– Почему у вас ночь?

– Нет. Почему я в Чите.

– Почему же?

– Ваши подопечные наследили в Тынде. Один сотрудник полиции мертв, другой в тяжелом состоянии. Дело рук одного мальчика и одной девочки.

– И почему вы решили, что это мои подопечные?

– Да потому, что только ваши уроды способны пристрелить двоих полицейских в больнице средь бела дня! Простите за эмоции. Не удивлюсь, что это все и довело Данченко до сумасшедшего дома. Ладно, Иван Владимирович, не буду больше вам докучать. Вы нужны нам для иных, куда более великих дел. И не беспокойтесь, я не стану за вами следить, я убежден в вашем благоразумии. Всю нужную информацию я уже получил от службы аэропорта. Простите, не мог сдержаться, исключительно, любопытство. Ничего лишнего с вами нет, даже оружия не прихватили, что удивительно для человека, который спит в погонах, сжимая табельный пистолет. – Кравчук рассмеялся. – Шучу, шучу. Итак, приятного вам отдыха, и до встречи перед началом учебного года! – подполковник отключил телефон.

Разговор с Кравчуком отбил у Шоцкого желание идти на пляж. Он некоторое время посидел в номере, после чего спустился вниз и направился в ближайший бар.

Заказав пива, он уселся за столиком кафе, расположенного на балконе второго этажа отеля.

– Вы позволите, Иван Владимирович?

Шоцкий обернулся на голос.

– Да вы издеваетесь надо мной? – воскликнул он.

Перед ним стоял его новый знакомый, Степан Алексеевич.

– Спасибо, Иван Владимирович. Вижу, вы мне не очень рады.

– Вы проницательны. Я только заселился, а вы уже меня со всех сторон обложили. Вы все меня отправляли в отпуск, как можно скорее, чтоб было, куда командировку оформить, поближе к морю? «В июле и в Крыму»?

– Клянусь вам, Иван Владимирович, больше вы меня здесь не увидите.

– Вы пиво будете?

– Воздержусь.

– Меня не уговаривайте. – В этот момент перед Шоцким поставили кружку пива, и он тут же сделал большой глоток.

– Люди разные, – задумчиво произнес Степан Алексеевич.

– Да что вы говорите?

– Я говорю о Марии Данченко. Вы уже проинформированы. Простите, это я попросил вам сообщить. Чтоб из первых, так сказать, рук.

– Зачем?

– Попробуйте представить, что могло произойти с Марией?

– Я не понимаю, я снова вас не понимаю.

– Мария совершенно здоровая девушка, в ее роду не встречалось душевнобольных. Всю жизнь она провела на земле, после работала официанткой.

– Вы читали мои материалы?

– В том числе. Так вот. Да, ее обидели, за нее заступился любимый человек и убил, случайно убил обидчика, за что и попал в тюрьму. Она стойко это пережила, и продолжала там же работать три года. После произошло то, что произошло. Что было потом, мы, к сожалению, не знаем, но Мария вернулась домой.

Степан Алексеевич сделал паузу. Шоцкий сделал два глотка и поставил кружку.

– Я вас слушаю, слушаю, – сказал он.

– Ее мать уверяет, что, когда она вернулась, она была совершенно нормальна. А потом вдруг что-то ударило, и ее дочь потеряла связь с окружающим миром.

– И что?

– Все люди разные.

– Вы повторяетесь, – заметил Шоцкий.

– Итак, у вас нет идей?

– Никаких.

– Что ж, позвольте изложить свою. Кортнев придал ей импульс для того, чтобы выйти из-под контроля, что уже сделал он сам, и вырвал ее из болота, вполне возможно, неосознанно, случайно. Но, она не справилась, не смогла до конца пройти путь, уготованный ей Кортневым. Мы, конечно, не знаем, что это был за путь, куда он шел и вел свою невесту. Но она сдалась, поэтому и вернулась домой. Но вернуться к прежней жизни не смогла, или не успела. И что-то произошло. Что-то необъяснимое.

– Психиатрия далека до совершенства, как и многое в мире, поэтому любое отклонение человека от нормы может считаться необъяснимым. Почему вы думаете, что это не итог нервного напряжения, пережитого шока, или еще чего подобного?

– Да, это, несомненно, итог, но чего конкретно? Я склоняюсь к тому, что это итог внушенной необходимости выхода из-под контроля. Обычная жизнь подразумевает контроль, чего бы это не касалось, а она, вернувшись к ней, не смогла с этим смириться. Возможно, влияние ее любимого человека оказалось слишком сильно, и она очутилась где-то на пути между ним, его новой жизнью, в которую он завлекал ее, и привычной жизнью, где-то над поверхностью контролирующей субстанции.

Шоцкий в несколько глотков допил кружку и заказал вторую.

– Занятно, – произнес он. – Уверен, с таким подходом, и таким методом вполне можно объяснить любое явление в мире. Вы к чему-то меня ведете?

– Да, я стараюсь погрузить вас в эту проблему, чтобы с вами проще было работать.

– Спасибо за заботу.

– Не стоит. Всё в этом мире находится в рабстве. Всё и все! Так было и так есть. Человеку необходимо рабство, как бы он не воспевал свободу. Воспевание искусственно, и зависит от ситуации. Славя свободу, каждый преследует свои конкретные цели. Объяснить же, что это такое, свобода, не сможет никто! Царю нужны подданные, а подданным царь. Подданных всегда много, а царя мало. Пирамида власти, ну, или, пирамида рабства. А почему так сложилось? Человек не способен быть самостоятельным. Ему нужно, чтобы было стадо, и был царь! Человек существо стадное. Одинокий человек – явление уникальное, а в искусстве – трагическое. Самцу нужна самка, самке самец. С этого все и началось. Самцы и самки объединяются в семью, потом в род, в кланы, племена, княжества, государства, миры. Все зиждется на связях между людьми, на их стадных инстинктах, начиная с инстинкта продолжения рода до объединения с другими родами. Когда человек в стаде, он априори зависим. Зависим от стада в любых его ипостасях. От правил, норм, этикета, законов, уставов и прочих инструкций, необходимых для жизни в стаде. Кто становится царем? Сейчас я не хочу затрагивать эту тему.

– Сейчас? – удивился Шоцкий.

– Да, Иван Владимирович, это тема другой лекции. – Степан Алексеевич рассмеялся. – Я хочу подвести вас к вам же.

– Вы занятный человек, – подметил Шоцкий.

– Расценю это, как комплимент. Итак, весь мир это стадо рабов. И не имеет значения, как они выглядят. Крепостные крестьяне России, черные рабы США, узники ГУЛАГ или фашистских лагерей, граждане самых тоталитарных государств или… буржуа, либерал какой-нибудь зажравшейся до корней демократической европейской страны. Между ними нет никакой разницы. При ближайшем рассмотрении разница лишь в комфортном проживании. И все это очень быстро меняется с годами, даже десятилетиями, столетиями. Все переворачивается, меняется местами, а суть остается. Взять шире, укрупнить рассмотрение – и все одно к одному.

– Вы не мыслите сиюминутными категориями?

– Мне интересны эпохи и миры! Тема, затронутая мной, измеряется вечностью. Но остановимся на обозримом прошлом и настоящем. Итак, все мы стадо, потому, что в одиночестве человек начинает тухнуть. Обычный человек. Возьмем величайших ученых или философов. Там не все так просто. Вы меня понимаете? Уже понимаете? Это те люди, что двигают нас к прогрессу, вершат историю, совершенствуют цивилизацию. Сюда же можно отнести и правителей, но, оговорюсь, это несколько иная тема. Так вот, я снова сокращу, эти единицы, выбившиеся из стада, способны творить историю. Почему? Почему в их головах рождаются такие идеи? Нестандартные идеи, идеи, идущие в разрез с установленными правилами, правилами стада! Вопрос вам?

– Господи, – выкрикнул Шоцкий, – вы так неожиданно. Я заслушался.

– Прошу вас, сделайте предположение относительно того, почему этим людям удается рождать прогрессивные идеи, да, просто идеи, не соответствующие закону стада, массы.

– Что ж, – Шоцкий отпил пива. – Они выходят из-под контроля?

– Браво! – воскликнул Степан Алексеевич.

– Это предположение.

– Мария Данченко попыталась выйти, но не смогла. Она обычный человек.

– Это аксиома?

– Пока да.

– Я не соглашусь с вами, – произнес Шоцкий.

– Любопытно будет послушать.

– Она не смогла не потому, что она обычный человек. Возможно, она этого просто не хотела. Сами же сказали, ее желание было навязано Кортневым.

– Вы утверждаете, что абсолютно любой человек способен выйти из-под контроля? Вся суть лишь в его желании?

– Я предполагаю, – улыбнувшись, сказал Шоцкий.

– Вы уже поняли, к чему я клоню, поэтому решили несколько размазать путь к вашему отступлению.

– Мне незачем отступать.

– Вы, несмотря на то, что когда-то имели семью, человек одинокий. Но, тем не менее, и вы стадный. Казалось бы. Посмотрим? Вы пример, эталон стадного человека. Ваша преданность службе, уставу, приказу заслуживает пристального изучения. Вы человек сильный, выносливый. Это вам всегда помогало быть эталоном. Но! И тут я возвращаюсь к тому, о чем мы с вами не так давно беседовали. Вы вышли из-под контроля!

– Вы решили продолжить? Помниться, в прошлый раз вы сказали, что с меня хватит на первое время. Наступило время второе?

– Еще не наступило. Я стараюсь заставить вас постоянно думать об этом. Подталкиваю вас к этому. У вас получилось, я хочу знать, как. Что вас подвигло, что заставило пересмотреть свою жизнь, свое место в мире. Зачем? И главное! – Степан Алексеевич умолк.

– Да?

– Куда вы решили направиться?..

Степан Алексеевич пристально смотрел в глаза Шоцкому, словно стараясь просверлить его насквозь и выудить из него признание. Иван Владимирович и глазом не повел. Немного приподняв голову, он стойко отразил напор, уверенно глядя на собеседника.

– Что ж, – не спуская с Шоцкого глаз, произнес Степан Алескеевич, – прощайте, Иван Владимирович. И думайте о моих словах. Отдыхайте.

Он поднялся и вышел из кафе.

– Я отдыхаю, – проговорил Шоцкий, глядя ему вслед, – и думаю.

На следующий день Иван Владимирович связался с Александром.

– Ничего не могу найти, – говорил Саша, – эти псы, просто призраки, как тот самурай из фильма. Я ищу, ищу. Но, то ли я не могу ключи подобрать, то ли… в общем, не знаю. Как у вас?

– Солнце, море, пляж!

– Рад за вас.

– По мне есть что?

– Думаю, нет. Я залез во все возможные щели – подозрение не подтвердилось. Думаю, они ограничились легким внешним наблюдением. Это вам самим удобнее будет выяснить, уверен.

– Хорошо, спасибо, Саша. С базой чисто? Не попался?

– Замел так, что вовек не докопаются. Но, вы, я так понимаю, уже знаете, Данченко обнаружена и помещена в диспансер. Больше ничего не знаю. Об остальных тоже. Мы в Чите сидим, раздумываем.

– Да, я слышал уже. Ладно, не будем растягивать удовольствие от общения.

Александр рассмеялся.

– До связи, – сказал он.

– 54 –

– Спасибо, товарищ генерал, что нашли время поговорить со мной. Я уже наслышан о вашем назначении, – говорил Кравчук по телефону на следующий день после разговора с Шоцким. – Да, ну что вы! Мы лишь рядовые солдаты, вы преувеличиваете мои заслуги! – рассмеялся он. – Об этом еще не объявлено официально, как о назначении Акбашева. Я так полагаю, это произойдет уже сегодня, верно? – Кравчук снова рассмеялся. – Вы заставляете меня краснеть. Делу в отношении бывшего губернатора уже дали ход. Итак, Шамиль Акбашев, он же Кама, входит в должность временно исполняющего обязанности губернатора Ростовской области, с дальнейшим вычеркиванием слова «временно». Так давно хотелось это произнести. И, что мне особенно приятно, это ваше назначение на должность руководителя Южным федеральным округом. Полномочный представитель президента! Ага… да, конечно, я в курсе. И через два дня вы уже будете в Ростове? Нет еще? Дистанционно начнете подготовку? Ясно, ясно. Через две недели начнете всех рубить? Сжимаю кулаки! Я… да. – Кравчук смеялся. – Вот, итак, что я вам хотел сказать, товарищ генерал, хорошо, хорошо, простите. Юрий Николаевич, я бы хотел привнести немного колорита на старте вашей совместной с Акбашевым работы. Постараюсь быть кратким.

Итак, жила в деревне неподалеку от Волгодонска девушка Маша, простая, добрая, хорошая деревенская девушка! Жила с мамой. Позже решили они с мамой переехать ближе к цивилизации, и поселились в маленьком домике на окраине Волгодонска. Маша устроилась официанткой в один из центральных ресторанов. Однажды с Дальнего востока приехал в Волгодонск доблестный офицер армии в отставке, Слава, и устроился на работу на одном из производств города, кажется, на саму станцию. Случайным образом Маша и Слава знакомятся, и между ними вспыхивает любовь. Нет, Юрий Николаевич, это не сериал. – Кравчук рассмеялся. – Они планируют свадьбу. Однажды, в ресторан, где работала Маша, наведывается компания высокопоставленных лиц города и бурно что-то празднуют. Выпив лишнего, они начинают грязно домогаться Маши. Слава вступается за свою невесту и завязывается драка. Драка одного Славы против толпы злодеев, наделенных властью. В неравной схватке Слава случайно убивает заместителя начальника РОВД и по итогам мгновенного суда приговаривается к пятнадцати годам строгого режима. За непредумышленное убийство, да еще при таких обстоятельствах. Планируемая ячейка общества разрушена ставленниками бывшего губернатора.

Далее. Вы уже понимаете, к чему я веду, Юрий Николаевич? Происшествие, в том числе и само убийство, было итогом безответственности и вседозволенности наделенных властью людей, да вдобавок к тому, коррумпированных, как и сам губернатор.

Маша страдает, мать переживает за дочь, жизнь которой загублена. Через три года Слава совершает побег, приезжает в Волгодонск и забирает Машу. Маша разрывается между любимым человеком и домом, где она оставила больную мать, заботиться о которой теперь некому. Маша возвращается в отчий дом, но, не выдерживая нервного напряжения, сходит с ума и оказывается в лечебнице.

Да, Юрий Николаевич, вы читаете мои мысли! Возобновляем дело, сносим к чертям всех негодяев, предполагая последовательные чистки по всему региону. В первые мгновения своего губернаторства Акбашев с вашей поддержкой разгребает грязное белье, докапываясь до истины, которая становится достоянием масс, наказывает виновных, и объявляет торжество справедливости!

Да, Юрий Николаевич, это будет сложнее. Я постараюсь добиться того, чтобы этот Слава вернулся, да еще с повинной. Придерживаясь буквы законы, ему придется понести наказание за побег, но во всем остальном… да, Юрий Николаевич? Что вы! У меня уже все готово. Осталось только зарядить журналистов и нужные каналы, и уже сегодня к вечеру вся страна будет рыдать у экранов телевизоров. Могу направить вам более подробный отчет с проектом дальнейших действий… Спасибо за доверие! – Подполковник рассмеялся. – Да, согласен, чересчур быстро. Но мы можем поднять письма Маши, если их нет, нарисовать, а то и, знаете, пусть письмо ее матери будет первым сигналом завтра же! Утром письмо, днем расследование, к вечеру результат, а вечером репортаж! Есть, товарищ генерал! Простите, Юрий Николаевич. Будет исполнено. Я приму участие в подготовке вашей речи, куда будет включен данный вопрос. Два – три дня! Есть!

Кравчук отложил телефон и выдохнул, улыбаясь во всю ширину лица. Он налил себе стакан воды, выпил его залпом и снова взялся за телефон.

– Слушаешь? Итак, план одобрен. Запускай завтра сумасшедшую так, чтоб я сам пустил слезу. И, понимаешь, конкретно факт ее присутствия в психиатрической лечебнице, чтоб был везде. Он сам придет. Готов держать пари. И, не забудь, хоть я и нарисовал радужную картину справедливого суда, где на майора будет надет терновый венок, до повторного слушания он не должен добраться. А это уж мы обыграем, и не в пользу бывших фигурантов. Выполнять!

На следующий же день после возвращения Марии, ее мать начала готовится к переезду. Договорившись с дочерью, чтобы та никуда не выходила из дома, она, не подавая вида, как ни в чем не бывало, разговаривала с соседками, ходила в магазин и на виду у всех собирала вещи, говоря всем о том, что раз дочь ее покинула, то и оставаться в городе больше незачем.

– Вернусь в родную деревню, там и окончу свой век, – причитала она, невольно пуская слезу.

С тех пор, как Мария пропала, все вокруг с сожалением смотрели на ее мать и кто как мог, старались ее утешить, но, тем не менее, никто никак не мог взять в толк, что же на самом деле произошло. Ведь поначалу все были уверены в том, что Мария пропала, потом стало известно, причем от самой матери, что та уехала, не сказав куда. Допытываться, стараясь выяснить подробности, никто не решался, боясь совсем расстроить старушку.

По прибытии Мария весь день просто тихо сидела в своей комнате, с занавешенными шторами, изредка разговаривая с матерью, когда та что-то спрашивала. Так прошло два дня. После, на третий день, она стала чаще лежать на кровати, отвернувшись к стене. А еще через день мать услышала тихое рыдание.

– Доченька, – подсела к ней мать, – ну, что ты себя терзаешь? Тяжело, понимаю, но, поверь, время залечит, время все вылечит. И будешь ты у меня еще счастлива.

Мария не отвечала, лишь продолжала плакать, отвернувшись к стене.

Вечером она отказалась от ужина. Весь следующий день пролежала, отвернувшись к стене. И весь день она отказывалась от еды.

– Ну, Машенька, доченька, ты же совсем ослабнешь. Итак, худенькая приехала. Маша, поешь, прошу тебя.

– Спасибо, мама, я не хочу, не могу…

На следующий день все повторилось.

– Маша, прошу тебя, вернись ко мне? – умоляла ее мама.

Мария молчала.

– Машенька, я уже все вещи приготовила. Завтра большую часть перевезут, а через день и мы уедем. Машенька, и заживем…

Мария молчала.

– Машенька, вернись ко мне.

– Я не могу, мама, – нежно произнесла Мария, – я могу оказаться у них, а я не хочу этого, я боюсь…

– О чем ты говоришь, доченька?

– О них, – загадочно проговорила Мария, приподнявшись на кровати и сев рядом с матерью.

– О ком? – не понимала мать.

– Они знают, что я шла к ней, и захотят наказать меня, мама. Я не хочу возвращаться, не хочу.

– Машенька! – Мать подскочила, и трижды перекрестив дочь, крепко обняла ее.

– Прости меня, мамочка…

Это происходило днем, а вечером мать, вернувшись из магазина, не обнаружила Марию у себя в комнате. Обыскав весь дом и двор, она бросилась на улицу, обошла всю округу, но тщетно. Сердце ее яростно заколотилось, в груди закололо. Вернувшись домой, она рухнула на Машину кровать и разразилась громким плачем.

Прошло полчаса. Она лежала, закрыв лицо руками. Что делать? Куда идти? Обратится в полицию? Как же так?

Послышался скрип половиц.

– Маша! – вскричала мать и развернулась.

Мария стояла посреди комнаты и улыбалась. Она была бледная, как полотно, глаза ее горели каким-то диким огнем, руки были опущены, и по ним пробегала мелкая дрожь. Мать в ужасе отпрянула.

– Машенька, – дрожащим голосом проговорила она, – что с тобой?

– Все хорошо, мамочка, – ласково ответила Мария, – я остаюсь.

– Мы, мы не остаемся, мы завтра уезжаем. Маша?

– Я остаюсь здесь, – повторила Мария.

– Мы не можем остаться в этом доме, Маша, завтра мы переезжаем…

– Я остаюсь здесь, мамочка! – радостно воскликнула Мария и вскинула руки вверх, – здесь!

Мать была так напугана, что забыв об осторожности, отвела Марию на следующий день к врачу, обычному терапевту. Тот посоветовал пойти дальше, потом дальше, дальше, потом все зашло в тупик, все встало. Сердце матери разрывалось. Мария улыбалась и убеждала ее в том, что все будет хорошо. А после она замолчала…

Через день совершенно неожиданно был проявлен интерес к Марии, и ее болезни, была выказана всеобщая забота всех врачей, принимавших ее, и она была помещена в психиатрическую больницу. А еще через день матери сообщили, что Мария, возможно, будет переведена в областной реабилитационный центр, или еще в какой-то центр, где будет проведена диагностика и предложено полноценное лечение…

У матери голова шла кругом, она уже запуталась в названиях диагнозов, медицинских учреждений и методов лечения. Ее убедили в том, чтобы она не о чем не волновалась, и отправлялась к себе домой. А навещать дочь она могла пока, когда пожелает – никаких ограничений не делали.

– Что вы видите? – спросил Марию Степан Алексеевич.

– Вас, – тихо ответила Мария.

– Знаете, кто я?

– Нет.

– А кто вы?

– Нет.

– А как вас зовут?

– Нет.

– А что вы знаете?

– Нет.

– Машенька, вы перенесли стресс. Вы что-то помните?

– Нет.

– Вы знаете, где вы сейчас находитесь?

– Нет.

– Вы сказали, что вы меня видите, а что вы видите еще?

– Вас.

– А кроме меня, что-нибудь видите?

– Нет.

– Вы знаете Вячеслава Кортнева?

– Нет.

– Славу? Вы не помните Славу?

– Нет.

– Вы помните, что вы кого-то любили?

– Нет.

– А что такое любовь, вы знаете?

– Нет.

– Ваша мама?

– Мама, – нежно произнесла Мария.

– Вы любите вашу маму?

Мария засмеялась и закрыла лицо руками.

– Маша, Машенька.

Больше Степан Алексеевич не смог добиться от Марии ни единого слова.

– Мы с вами еще поработ… побеседуем, Маша, не сейчас, но совсем скоро.

У матери Марии дела с пониманием дочери обстояли не лучше. Не на один вопрос та не могла ответить, а мать лишь плакала, не в состоянии остановиться. А дочь лишь улыбалась…

Из Северобайкальска Кортнев добрался поездом до Улан-Удэ, а оттуда, также поездом, с пересадкой в Красноярске доехал до Ростова-на-Дону.

Главной новостью последних дней, как Вячеслав выяснил, сидя в кафе вблизи от телевизора, было назначение временно исполняющего обязанности губернатора Ростовской области, а также Полномочного представителя Президента Российской Федерации в Южном Федеральном округе. Но это было первой новостью. За ней шел резонансный репортаж о произволе, чинимом представителями власти бывшей администрации губернатора, в частности, чиновниками Волгодонска, «жертвой которых стала жительница Волгодонска, тридцатилетняя Мария Данченко, которую беспредел властей довел до психиатрической лечебницы…»

У Вячеслава все внутри так похолодело, что он чуть не рухнул в обморок.

Далее шло краткое описание событий, произошедших более трех лет назад в ресторане Волгодонска с его участием. Он также был представлен, как жертва, которую власти вынудили, как минимум дважды, преступить закон. Было заявлено о намерении нового губернатора инициировать пересмотр данного дела с привлечением к ответственности всех виновных в инциденте лиц, – речь шла в первую очередь о чиновниках. О Кортневе ничего конкретного не говорилось.

«Психиатрическая лечебница!» Вот, что врезалось в сознание Вячеслава. Больше его ничего не интересовало, больше он ни о чем не думал. Ему нужно было увидеть Марию, больше ему никто не был нужен.

«Это я во всем виноват, – думал он, жег себя, пытал, истязал. – Я виноват. Только я один. Я заслуживаю немыслимого наказания. Что я с тобой сделал, Машенька? Что с тобой случилось, любимая!»

Вячеслав беспрепятственно попал на территорию больницы, также беспрепятственно ему было разрешено повидаться с Марией Данченко. На лояльность, проявленную сотрудниками больницы, разрешивших ему навестить пациента, даже не спрашивая имени посетителя, – его попросили лишь не задерживаться более десяти минут, поскольку скоро всех пациентов поведут на обед, – он не обратил никакого внимания. Его жгло только одно. Он весь горел, он жаждал только одного – увидеть Марию. И пусть это будет в последний раз! И будет ли? Он об этом не думал. Он горел…

Мария была в небольшом саду больницы. Кроме нее в саду никого не было. Она сидела на скамейке перед большой ивой, раскинувшей свои тяжелые длинные косы, едва колышущиеся на слабом ветру. Мария сидела, опустив голову вниз, и что-то разглядывая под ногами. Дрожа всем телом, Вячеслав тихо подступил к лавке, и зашел спереди, встав перед Марией.

– Машенька, – прошептал он.

Мария вскинула голову и улыбнулась.

– Машенька, ты узнаешь меня?

– Нет, – ответила она.

– Ты совсем меня не помнишь?

– Нет.

– Это я, Маша, я…

Мария улыбалась.

– Я присяду?

Вячеслав подсел к ней и взял ее за руку. Мария не сопротивлялась.

– Ты не помнишь, как мы любили другу друга, ты… как мы любим друг друга?

Мария улыбалась. Вячеслав опустил голову, закрыв ладонью лицо.

– Я шел к тебе три года, а перед этим всю свою жизнь. Я никогда не думал, что смогу кого-нибудь полюбить. Ты вся моя жизнь, Маша. Ты вся моя жизнь…

Мария улыбалась.

– Прости меня, я так тебя подвел! Я, это я во всем виноват. Я… не знаю, что мне делать, Маша. Я забрал тебя, потому что люблю тебя. Я отпустил тебя, потому что люблю тебя. И я снова пришел к тебе, потому что люблю тебя. Я люблю тебя…

Мария улыбалась.

– Я не должен был приходить к тебе тогда… и сейчас. Ты говорила, что если я тебя не отпущу, то погублю нас обоих, если пойду за тобой, то… Машенька. Я запутался. Я… я не знаю, как тебе помочь.

Мария улыбалась. Она смотрела на иву, словно не замечая Вячеслава, сидевшего рядом, не замечая, что он держит ее руку.

– Я даже не знаю, где ты сейчас, – продолжал Вячеслав. – Ты просила меня идти к ней, но я не смог никуда идти, мне не нужно никуда идти, если тебя нет рядом. Я… я, я сделаю все, но я не знаю, что мне делать, Маша! Прости меня!

Вячеслав соскользнул с лавки и оказался у Марии в ногах.

– Машенька, Машенька, – шептал он.

Мария продолжала улыбаться, глядя на иву. Вячеслав заметил, как один санитар, вошедший в сад, махнул ему рукой, показывая на часы. Вячеслав кивнул ему, тот скрылся за дверью.

– Машенька, мне пора. Машенька. Прости меня, я что-нибудь сделаю, Маша, любимая моя. Я не оставлю тебя… – Вячеслав приподнялся.

– Ты со мной, Слава, – вдруг произнесла Мария и обратила к нему свой взор.

Вячеслав вздрогнул, и упал обратно на колени.

– Ты всегда будешь со мной, – продолжала Мария, улыбаясь. – И я люблю тебя, я буду любить тебя всю жизнь. Спасибо тебе Слава, Славочка! Спасибо за то, что ты сделал, что забрал меня отсюда…

– Я лишил тебя дома, Машенька, – поникнув, промолвил Вячеслав.

– Нет, Слава, ты забрал меня не из дома, ты забрал меня из тьмы, поднял из тины, поднял так высоко, что цепи, приковывающие меня ко дну, растворились.

– Машенька, что ты говоришь? – удивленно воскликнул Вячеслав.

– Да, Слава, я легка и спокойна, и мне хорошо. Но ты идти дальше, к ней, у меня не хватит мужества, у меня его не хватило, не хватило сил. Я так хотела, чтобы ты сделал это за меня. Но, ты вернулся, мой хороший, добрый Слава. А я, я лечу, я порхаю над бездной, в которую я не боюсь упасть, так как ты навсегда избавил меня от нее, я над бездной и под ее миром, подняться к которому я не в состоянии. И мне так хорошо и спокойно. Жаль, что ты должен идти дальше…

– Я не…

– Ты не сможешь остаться со мной, ты другой, Слава… так сложилось. Мы в этом не виноваты. Мне так тебя не хватает…

– Маленькая моя! – Вячеслав обхватил колени Марии.

– Мы с тобой сделали все, что могли, Слава. Может, мы не все знали, не все знаем. Может, нам еще предстоит это узнать, и тогда мы будем вместе. У меня тут хорошо, Слава.

– Машенька…

– Здесь, где я… тут темно, но я вижу дорогу, она кажется бесконечной, но это дорога, и куда-то она должна привести. Может, она и сведет нас с тобой. Снова. И навсегда. Снова и навсегда…