У нас с этим мужиком верх возьмет не количество рук, а умение. Кузьма более умелый, он и одолеет, мне Бог больше дал – наша возьмет. Заранее духом не падай! Сам что ли более многочисленного врага никогда не одолевал?
– Да бывало, – усмехнулся Богуслав.
– Вот и меня не оговаривай, плохая примета. Кузя двумя саблями, а я саблей да акинаком. Ему рубить ловчей, а мне и рубить, и колоть. Господь выдал мне сегодня нужное оружие, а я уж постараюсь, как смогу. Не выйдет сегодня одолеть, уж не взыщи – Божий Суд, Божья воля! – и Матвей начал стягивать кольчугу.
Вскоре продолжили. Русские гладиаторы вышли в центр достаточно вместительного зала, где прошел Церковный суд и обнажили оружие.
При виде акинака на лице Кузьмы заиграла презрительная усмешка – против сабли кинжал выглядел слабовато.
– Начали! – объявил служитель.
И понеслось! Темп был взят невероятно напряженный – скорость реакции ратников сильно превосходила общую. Рубил, в основном, Двурукий – две не одна, перевес был в наличии. Матвей уворачивался, всячески изгибался, отпрыгивал то вбок, то назад. Иногда, когда не было другого выхода, принимал сабли противника на свою, или отмахивался акинаком.
Еще во время обучения ушкуйник объяснил мне, что наши исторические фильмы сняты людьми, далекими от реалий настоящей схватки, даже если они и спортсмены-фехтовальщики – слишком сильно отличается оружие 11 века от шпаг, рапир и сабель 20 – 21 веков.
Никто и никогда, будучи в здравом уме, не подставит свой меч или саблю острием под рубящий удар чужого оружия. Во-первых, сабля может просто сломаться – изгибаться, как в будущем, она не станет. Как она выкована, каким кузнецом, из какой по качеству стали – неведомо.
Во-вторых, после такой обороны на отточенной кромке твоего лезвия обязательно останутся вмятины и щербины, которые крайне трудно и дорого будет потом выровнять.
В-третьих, после такого твоего финта слишком много времени уходит на замах для ответного удара. Пока размахиваешься, порубят, как капусту. В общем, кругом незадача.
Немножко погодя ушкуйник начал в ответ на рубящие удары наносить акинаком свои – колющие. Чем короче и легче оружие, тем проще им именно колоть.
Теперь Кузьме пришлось уворачиваться и отпрыгивать.
– Долго бьются, – оценил схватку Слава, – обычно раз-два и кого-нибудь уже порубали, или укололи.
Да я и сам знал, что бои на мечах и саблях обычно длятся недолго, самое большее до минуты, а тут бойцы вертелись уже минуты три.
– Двурукий, конечно, одолевает, но и наш держится очень хорошо, умеет. Может сумеет человека постарше себя умаять, выносливостью возьмет? – спросил меня боярин.
Мне оценивать было слишком трудно – опыта нету. Вдруг Кузьма отпрыгнул особенно далеко и поступил как-то уж совсем неожиданно – вложил сабли в ножны.
– Чего это Двурукий затеял? – встревожился Богуслав, – рубанул, может как Матвейку, и молодой сейчас повалится?
Но ушкуйник был бодр, как всегда, и крови на нем видно не было. Правда, оружие он не убирал, ожидая какого-нибудь подвоха.
Кузьма подошел поближе к митрополиту.
– Я проиграл, больше биться не буду.
Нездиничи, обманутые в своих приятных надеждах, просто взревели.
– Не рычите, – презрительно окинул их взором Двурукий. – Я у вас денег вперед не взял.
После этого он выдернул из рук служки свою кольчугу, и, не спросясь никого, удалился.
Ефрем встал.
– Все бояре, как было видели?
– Да. Да… Видели!
– Споров, нареканий нет?
– Нету…
– Все. Больше никакие жалобы ни здесь, ни в Киеве рассматриваться не будут. После Божьего Суда человек не властен!
Все свободны, кроме боярина Богуслава Вельяминова, его бывшей жены Капитолины, и новгородского боярина Владимира Мишинича.
Митрополит провел нас в какую-то келью. Сам присел что-то писать за стол. Мы молча ожидали стоя. Наконец боярыне это надоело.
– Устала я, отче, поеду домой, отдохну. А насчет монашества, это как-нибудь попозже решим, не хочу я пока.
– Конечно позже, – откликнулся митрополит, – прежде, чем постриг принять, исповедоваться нужно, причаститься, имя тебе новое подобрать.
– Позже решим! – властно скомандовала Капитолина.
– Ну да, – не стал спорить Ефрем, – поедешь не спеша, в церковном возке. За пару дней пока доедешь до Киева, порадуешься, как вовремя решила стать монахиней. Там тебя в Андреевский женский монастырь и пристроят.
У боярыни подкосились ноги, и она упала на стоящую возле стены лавку.
– Я же не хочу!
– Ты при многочисленных свидетелях сделала свой выбор – отказалась от боярской жизни и решила принять постриг. Изменить это решение уже нельзя. Ничего, попостишься, помолишься и поймешь свое счастье.
– У меня дети! Им мать нужна!
– Твоя продажная девка Авдотья рассказала, что боярыня детьми не занимается.
– Она все врет!
– Пытаешься обмануть ты. Помолишься в монастыре, это пройдет. А то двух человек послала бестрепетной рукой за свое нахальство и жадность на смертельную битву!
– Им платят!
– Вот и тебя Господь своей любовью одарит, внакладе не останешься!
Капитолина взялась со всхлипыванием рыдать, а митрополит дальше писать.
Конечно жестоко, подумалось мне, так ведь и Капа не ангел доброты. А зарубил бы Кузьма нашего Матвея, кому бы от этого стало хорошо? Родителям, у которых он единственный сын, или беременной жене?
Ввалились два здоровенных чернеца.
– Святой отец, можно забирать?
– Сейчас допишу.
Закончил Ефрем быстро.
– Забирайте женщину и письмо митрополиту Киевскому. Зайдите перед отъездом к дьяку Андриану, пусть окончательно все оформит и запечатает как надо. Боярин Богуслав, иди с ними – там и тебе то, что положено, выдадут.
Рыдающую боярыню увели.
Мы остались с митрополитом наедине. Я пригляделся к Ефрему вблизи – малюсенький лучик Божественного Света озарял его голову.
– Мне протоиерей Николай про ваш поход все что нужно рассказал. Лишних денег у Переславской епархии сейчас нет, так ему и было сказано. Он ушел, а мне вспомнилось, что начал я еще одну каменную церковь строить в Переславле, фундаменты уж копают. Кроме народных пожертвований сгреб туда и все, что было в церковной казне: прибыли от работы каменщиков, стеклодувов, изготовления мозаик, изделий наших кузнецов.
А перед самым судом подумал: ну что народу еще одна церковь? Построим ее на год-другой позже. Подождут. А ваш Великий Поход всех христиан спасет! Да и нехристиан тоже. Все равно рано или поздно все народы к единственно правильной вере придут! Это сегодня он язычник и нехристь, а завтра или через сто лет его потомки станут столпами нашей веры великой!
Глаза митрополита горели настоящей верой, истинным чувством, духовным огнем.
– Решил я все эти деньги тебе, как главной силе похода, передать. Все народы мира должны были тебе дани и подати собрать на такое дело, и принести с волхвами, как это было после рождения Иисуса!
О дарах волхвов я имел довольно-таки смутное понятие, основываясь в основном на истории о ненужных и принесших одни убытки подарках молодых американских влюбленных друг другу, мастерски изложенной О. Генри. Что подарили истинные волхвы младенцу Иисусу, понятия не имел, да и что это были за люди (волхвов ведь церковь сейчас терпеть не может, изводит всячески!) тоже не знал.
Хромало у нас в свою пору христианское образование, а ведь это базис многих человеческих знаний, основы европейской культуры. Да и в 21 веке тяжело ребенку прочесть Ветхий и Новый Заветы, что-то в них понять, связать с реалиями сегодняшнего дня. А изложенное увлеченным проповедником в рясе, пойдет на ура, расширит кругозор, Бог даст, западет в душу. Пора, пора вводить детям во всех школах уроки Закона Божия! Поважнее это будет замысловатых математик, физик и химий, которыми обычный человек никогда в реальной жизни и не пользуется.
А не всем даны набожные родители, бабушки и дедушки. Поставят в лучшем случае в квартире божницу с иконами, да сводят дитятко для порядка в церковь, где он поозирается на иконы и назевается на богослужении.
А то и этого нету – варись отрок в собственном соку, учись виртуозно ругаться матом, да писать чушь в Интернете с невероятными орфографическими ошибками. Имей из знаний умение переходить через улицу и играться в смартфон!
Тут-то культура из тебя и попрет…
– Святой отец, невероятно далеко мне до святости Христовой. Не озарен я и Божественным Светом, как наш протоиерей. А у меня и способностей-то, кроме как лечить, особо сильных нету.
– И что? И на меня Господь не больно-то расщедрился, лучик его света еле теплится, а я митрополит, а Николай с его мощной лампадой всего лишь протоиерей. Другие еще способности и качества в душе надо иметь.
Святой Владимир до того, как уверовал в Христа, чем славен был? Блудодейством неутомимым, убиением родственников, захватом власти да постройкой многочисленных капищ Перунам всяким. А потом Русь крестил и воссияла истинная вера над землей нашей! Вряд ли к нему Божественный луч тянулся, когда он восемьсот наложниц содержал, растлял девиц или братьев изводил. А стал святым, и недаром народ его зовет – Владимир Красно Солнышко.
И ты действуй по данному тебе сверху разумению, а православная церковь постарается помочь. Хотел златниками набрать, которые святой Владимир делал, чтобы дары как в Библии были, но не успею. Бери уж тем, что есть.
Здесь золото, – митрополит щелкнул пальцами, и служка поставил возле меня изрядный баул, – здесь серебро, – еще четверо вволокли два здоровенных мешка, – здесь самоцветы, нашими купцами из дальних стран привезенные, хотел ими обделать кое-что из церковных ценностей, – панагию у нас да наперсный крест для Киевского митрополита.
Святость панагии и без драгоценных каменьев не уменьшится, а киевлянин и так походит, не обломится. Ему со всей Руси подати и подарки везут, глядишь, кто-нибудь из епископов самоцветов спроворит, еще может и поярче моих будут.
Мне на колени поставили изукрашенный зернью ларец немалых размеров.
– Виденье опять было, прямо перед судом. Последнее время участились они у меня, прямо как у блаженного какого. Дельфины ваши уйдут скоро к Константинополю, а затем по проливу к Греции по Средиземному морю отправятся. Там тебе рыб этих сыскать будет нелегко.
– Все что ли уйдут? – поразился я. – Их же в Русском море многие тысячи!
– А нам все и не нужны. Нужен одной стаи вожак. У него под началом не меньше сотни этих рыб плавает, и созвать он в короткое время еще пару сотен может. Им, чтобы камень отвести, этих сил с лихвой хватит. А он скоро со своей ватагой уплывает.
– Других найдем! Дельфинов в море много!
– А стая нужна только эта, другие не подойдут. У этой сотни необычайно сильные способности чтобы на то, что очень далеко, влиять. Все остальные дельфины на это дело неловки. Уйдут нужные к Греции, а то и дальше, не успеешь ты их отыскать.
Сейчас они возле Херсона плавают. Надо вам прямо завтра выезжать и двигаться по кратчайшему пути – через безводную степь. Кроме тяжеловозов, я вам дам еще умельца по поиску близкой воды – родников и колодцев. Он перс, у них там степи и пустыни на каждом шагу. У нас не прижился, назад рвется, под одно и вас до Крыма доведет. Будешь его за это кормить, коня я ему выдам. Если доволен будешь его работой, отсыплешь ему с десяток сребреников. Звать его Фаридун-остад. Остад значит мастер.
– Святой отец, нам ведь еще с черным волхвом биться. Может, присоветуешь чего?
– Не бился с ними ни разу. Ведьм в Переславле извел, а с черными волхвами и не сталкивался даже. Поговаривают есть белый один, прячется где-то на Посадах, но очень слабенький: лечит плоховато, о будущем врет. Так что помочь не могу.
– А что за волхвы, которые к Иисусу пришли? Какие-то другие, чем сейчас?
– Там дело темное. Вначале их истолковывали как персидских магов и кудесников, потом астрологов с разных земель, затем царей из других государств. Мне ближе истолкование про астрологов – они тоже почитают Господа нашего и колдовством себя не очерняют.
Считалось что их было двенадцать человек, потом, видимо по количеству даров, сократилось до трех.
– А что за дары были? Золото, серебро, а что третье? Самоцветы, как ты нам сейчас даришь?
– Да, сын мой, говорил мне Николай, что ты от веры нашей далек, но не думалось, что настолько. Волхвы принесли золото, ладан и смирну.
– Ладан знаю, его в любой церкви полно, а смирна это что такое? Тоже дешевенькое что-нибудь?
– Сейчас у нас совсем не тот ладан, что был тысячу лет назад. Ладан тех времен ценился дороже золота. Смирна, или как ее сейчас зовут мирра, тоже была недешева. Ей освящали на царство, отсюда идет выражение «помазанник божий». Простых людей при крещении обрабатывают миром.
– Отсюда идет выражение «одним миром мазаны»? – обрадовался я, услышав что-то знакомое.
– Да. Только миро и мирра не одно и тоже. Мирра – это смола растения, а миро приготавливают священники – варят его из белого вина, причем берут его чуть не половину, из мирры и еще сорока всяких добавок. Протоиерея спроси, он в этих делах самый умелец – большим храмом командует.
А совет я тебе могу дать только один, – тут Ефрем сделал значительную паузу.
– Молиться почаще, отче?
– Протоиерей пусть молится, в нем святости немеряно, а ты думай побольше, соображай! – жестко сказал митрополит. – За этим ты в поход этот послан! А теперь иди, улаживай остатние дела. Коней, провизию, перса через час доставят. Деньги сейчас помогут отнести. Оставь меня, заморился я что-то…, – и старичок уснул прямо сидя.
Я не стал его тревожить, вышел в коридор. Подскочил Николай.
– Сомлел епископ?
Я кивнул.
– У него в последнее время это часто, – сообщил подошедший к нам степенный священник, – стареет прямо на глазах. Еще недавно таким соколом был, а теперь уж и не лечит, ослаб.
– Может на топчан его перенести? – спросил протоиерей.
– Нельзя – проснется сразу, потом болеть будет. Пусть посидит, отдохнет от этой свары боярской. А мы отойдем в сторонку, чтобы ему не мешать.
Прикрыв дверь, отошли.
– Он тебе все объяснил? – поинтересовался местный соратник митрополита.
– Сказал лошади и провиант через час, еще перса в помощь даст. Монету сейчас нам помогут утащить.
– Все верно, ничего наш святой человек не забыл. Может еще вам чего потребно?
– Велено нам половину дороги идти по безводной степи, бурдюками бы для воды разжиться.
– Это будет. Сейчас идите на двор, чернецы деньги вынесут.
И мы ушли. На дворе нас поджидали Матвей и Богуслав, остальные уже ушли.
– Ловко ты Двурукого осилил! – похвалил я ушкуйника. – Горазд ты саблей и акинаком орудовать!
– Я-то горазд, а Двурукий умелей меня гораздо, – произнес задумчиво Матвей. – Зачем ему было бой прерывать, ума не приложу.
– А затем, – пояснил подошедший Кузьма, – что я этих мерзких шлюх терпеть не могу и избавлять их от заслуженного наказания не собираюсь. Сам так же недавно в Киеве влетел: привязался там к одной, жениться уж хотел, а она, стервь, загуляла. Узнал, озлился и зарубил ее левой рукой. Теперь вот в Царьград еду, там говорят сильные бойцы нужны, и платят очень хорошо.
Хватать и волочить его в Тайный Приказ ни у кого и мысли не возникло. Порубал стервь, значит порубал, и что из того? Дело-то житейское.
– А зачем же ты ввязался в этот Божий Суд? – спросил Матвей.
– Так Нездиничи эти, подлюки редкие, набрехали, что боярыню оговорили ни за что, хотят от деток отлучить и из дома выгнать. Я и взялся постоять за правое дело и за очень достойное вознаграждение. А как послушал про ее дела хорошие, всю душу злобой свело! И отказаться нельзя – Суд перенесут, а бойца другого выставят. Вот я и решил повозиться для вида, а потом сдаться.
– Я бы так не смог, – признался ушкуйник, – а вдруг подумают, что струсил.
– Эх ты, молодо-зелено, – усмехнулся Кузьма, – а я уж староват свою смелость доказывать. Тем, кто обо мне слыхал или в деле меня видел, одного имени моего достаточно. Кто не слышал, до тех мне дела нету. А в общем, мне на чужое мнение наплевать – я сам о себе и о своей смелости все знаю, этого достаточно.
Матвей глядел на собеседника с немым обожанием – он нашел свой идеал бойца и человека.
– А ты в схватке тоже очень хорош, – оценил нашего орла Двурукий, – но как-то еще не отшлифован, не доведен до ума. Ты же заметил, что я тебя мимо себя пропускаю, второй рукой вдогонку не рублю, особо не ускоряюсь?
Ушкуйник покивал.
– Хотя бы еще годок тебе отточить умение при хорошем учителе, цены бы тебе не было.
Я так по юности византийца Димитрия встретил, он в Киеве княжеских дружинников обучал. Вот тот из бойцов боец был! Меня как раз в младшую дружину взяли, так он со мной отдельно занимался. Полгода провозился, и тут ему весточка из дому пришла – неладно что-то там было, Димитрий и уехал. А ведь я и до него моим отцом, тоже двуруким, очень хорошо обучен был.
Я чего подошел-то к вам – вы, говорят к морю идете?
Тут Кузьма повернулся ко мне, безошибочным чутьем найдя главаря этого похода.
– Мы не идем, а едем на очень хороших лошадях. Сейчас нас торопят, поэтому последние 350 верст до Крыма добираться будем по сухой степи. А с собой много воды не ухватишь.
– Вот и возьмите меня с собой, – сделал неожиданный вывод знатный боец. – Я могу по три – четыре дня не пить, особо не загорюю.
– На себя-то мы тоже по две – три фляги ухватим, нам и хватит, – начал объяснять я, – а вот лошади пьют ведрами. На всякий случай берем с собой человека, в степи воду искать.
– Берите кого хотите, – усмехнулся Кузьма, – а я куплю половецкую лошадку, их тут полон рынок. Такой конь может очень мало пить, привычен к этому сушняку. Да и выжили из них, наверное, самые выносливые и неприхотливые.
– Лучше бы тебе все-таки по Славутичу на ладье спокойно добраться, – настаивал я. – Риска и трудностей нет, воды полно.
– Тоска меня берет от такого покоя. Но чего-то ты крутишь, неладно у вас что-то. Рассказывай, все равно не отстану.
Поглядел на своих – пожимают плечами и разводят руками. Такого приставалу просто так не отгонишь, слишком силен – придется рассказать. Ну я из нашего похода особой тайны никогда и не делал – не клад копать идем.
– Значит слушай. По пути к морю нам придется столкнуться с черным волхвом Невзором, и попытаться его убить. Он будет убивать нас. Так что поездка наша чертовски опасна, и находиться рядом с нами я бы не советовал.
– А на кой ляд вам Невзор этот сдался? Колдует себе там и колдует, вам то что? Или вы сами кудесники невесть какие, и на черных охотитесь? – не понял Кузьма.
– Ловим не его не мы, а он нас, – объяснил я. – Кудесник среди нас всего один, да и тот гораздо слабее вражеского колдуна. Одна надежда на протоиерея Николая, Бог даст какое-то время будет удерживать и отводить вражеские магические удары. А может и нет, опыта у нас никакого. За то время, пока Невзор будет занят, мы попытаемся его убить.
– А зачем этот Невзор за вами охотится? Ему-то чего надо?
– Погубить Землю.
– Русскую землю?
– Да нет, бери шире – всю нашу Землю.
Тут трое чернецов вынесли деньги и драгоценности, и мы отправились к дому, беседуя на ходу. Я рассказал про все – про Крым, про Херсон, про дельфинов и про плавание в Константинополь. Напоследок еще раз порекомендовал в это дело не ввязываться.
– То есть погибнут и мои сестра с племяшами, и мать-старушка? И этого хотят добиться колдуны?
– Так получается.
– А вот шиш им! – заорал Кузьма. – Сам поубиваю гадов! Я иду с вами – может и будет от меня какая-нибудь польза. Пошел я конька покупать, сбрую и еду какую-нибудь.
– Еды не надо, митрополит дает. Завтра с утра выходим.
Кузьма ушел за покупками, Матвей увязался за ним.
Мы пообедали и занялись кто чем – Богуслав отправился опять к князю – просить на время честного тиуна, протоиерей прилег отдохнуть после еды, и я тоже некоторое время повалялся, поговорили о том, о сем.
– Помнишь, как ты мне о Николе-угоднике рассказывал, из которого на Западе замену Деду Морозу соорудили?
– Было дело. Кстати, а ты знаешь, что именно этот святой покровитель воинов и путешественников, выручающий их из разных бед и спасающий им жизни?
– Так значит именно нам, находящимся в походе и готовящимся к страшной битве и надо ставить ему свечки!
– Вот какой-то раб Божий из священников сегодня с утра на Епископском Дворе в церкви Святого Андрея и поставил. А теперь слушай о Санта Клаусе. В основе лежит история из Жития Святых, в которой святой Николай случайно услышал, как разорившемуся богачу старшая дочь предлагала продать ее в рабство, чтобы появились деньги на приданое двум ее сестрам. Без приданого замуж девиц не брали. Николай пожалел девушку, забрался на крышу их дома ночью и бросил мешочек с золотом в дымоход, не желая, чтобы об этом его деянии кто-нибудь узнал. Дар святого упал в носок, который сушился около очага. Девушку благополучно выдали замуж.
История повторилась со средней дочерью, а затем и с младшей. Тут то отец и застал святого за этим действием. Скоро пошли слухи, что таких случаев много, и все это деяния Санта-Клауса, как в тех странах зовут святого Николая: Санта в переводе святой, а дальше еще проще – Николай, Николаус, Клаус. Случилось это все перед Рождеством, и вошло в обычай дарить в это время подарки, желательно положив их в носок или чулок, и повесив перед дымоходом.
– И везде так делают?
– Точно не знаю. Наверное, где как.
Мы замолчали, а мне в голову полезли мысли. Так вот из какого простенького филантропического действия американские умельцы от рекламной индустрии создали ставший классическим образ добрейшего Санта-Клауса в ярко-красном полушубке, со здоровенной белой бородищей и невесть откуда взявшимися эльфами, наишачившимися за год на производстве игрушек, с оленями, волокущими бездну подарков под руководством сомнительного красноносого копытного главаря Рудольфа.
И теперь за месяц до Рождества в США начинается рождественский бум, когда заманенные невиданными скидками покупатели выстраиваются в неслыханные очереди, а особо жадные даже ночуют в палатках около супермаркетов. Обязательны подарки для родственников, желательны для друзей, от знакомых можно отделаться простенькой открыточкой. Вот так из образа полузабытого в России Николая Угодника в Америке делаются каждый год миллиарды.
Потом меня неожиданно позвал Лазарь.
– Слушай, боярина нет, а тут Машка с Варькой денег требуют.
– Сейчас уладим. Где они?
– На лавке во дворе сидят. Их другие бабы из общей комнаты, в которой они все ночуют, вышибли, чуть до драки дело не дошло.
Вышли во двор. Свидетельницы бойко лузгали семечки и сильно горестными не казались.
Я отсыпал каждой по десять монет и спросил:
– А что там за буча с вашими товарками?
– Дерзят. Орут: какие из вас Старшие, вы обе дуры, вечно ничего понять не можете! Зачем боярыню в монастырь засунули? Без нее нас всех уволят! Кому мы теперь здесь нужны? В общем, прижучить их надо.
А вот боярыня еще получку нам должна была выдать, как бы и эти деньги получить?
– Боярин Богуслав вернется, и все, что должен, выдаст – денег у него теперь немало. Заодно и с теремными девками разберется, он кого-нибудь борзого или нерадивого приструнить горазд.
– Да вон он с мужиком каким-то пришел! – первой увидала Славу востроглазая Варвара, мастерица кустового подглядывания.
– Вот сейчас ваш боярин со всем и разберется.
Лазарь тоже обрадовался.
– И насчет Елисея спросим – сегодня его тащить на рынок в рабство продавать, или можно до завтра обождать? Ребята, как прознали, чем суды закончились, страшно обрадовались, тиуна в подвал пристроили и еще кошелку серебра, украденного этим гадом, отдали.
– Это твои орлы серебро в усадьбе у тиуна откопали?
– Ага. Ишь как припрятал, сволочь, нашего боярина добро!
Богуслав со спутником подошли к нам.
– Мономах опытного тиуна со своего двора без споров мне отдал, – сказал Слава. – Платить буду хорошо, надеюсь не заворуется.
– Да и хотел бы завороваться, – усмехнулся в здоровенные с начинающейся проседью усы немолодой мужчина, – забыв про тридцать лет беспорочной службы, так не решился бы. Князь предупредил, что, если хоть что-то у тебя украду, так отпотчует, что на дыбу и эшафот сам проситься буду. А у меня семья, дети, есть и малые, их кормить, поить, одевать надо. Чем воровать, я лучше по старинке, по-честному поработаю. Сведи меня с тем, кто прежде твое немалое хозяйство вел, дела принимать буду.
– Да тиун, понимаешь, ушел!
– А теперь снова пришел, – негромко сказал я.
– Остатки разворовывать? – нахмурился Богуслав.
– Скорее долги отдавать. Пошли в подвал. Дружина Елисея опять поймала и теперь за воровство хочет в рабство продать. Кстати, у него еще ворованное изъяли. Девушки, хозяина тут подождите.
– Да нам все равно податься некуда!
– Вот и посидите.
В темнице Елисей встретил нас неласково. Он сидел связанный на куче гнилой соломы, свет еле-еле пробивался в узенькое зарешетчатое окошечко под очень высоким потолком.
– Ката привели? Только пытайте не пытайте, нету у меня больше ничего. Проще сразу казнить, хлопот меньше.
– Ты зачем, дурак, проворовался?! – неожиданно гаркнул Богуслав.
Нет, так дело не пойдет. Пора брать процесс в собственные руки.
– Чего ты кричишь, – начал я утихомиривать побратима, распутывая веревки на арестованном, – сам что ли не любил? Как подожмет это чувство, все на свете позабудешь, лишь бы с любимой вместе быть. Можешь даже и за три моря податься и семью забросить, лишь бы любушка рядом была.
Человек твою жизнь спас, бился за тебя насмерть. На что бы ты мертвый сгодился, для какого похода? До общей могилы? А спасенный на спасителя орать взялся, пытать еще в горячках начни. Ты Елисея водкой поить по гроб жизни должен, а не свирепствовать.
– Он меня обокрал, – понуро сказал Слава.
– Не веди с ним больше общих дел, а водкой все равно пои.
– Он у меня жену совратил!
– Я так думаю, жена тебе сейчас без надобности.
– Да пусть идет куда хочет, никто его ни пытать не будет, ни в рабство не продаст. Деньги возвращены, а на остальное мне наплевать.
– А вот уходить ему еще пока рановато. Пусть вначале все дела новому тиуну передаст, а уж потом уходит на все четыре стороны.
– Ты чего расселся-то, – спросил я Елисея, – полюбилась что ль подземная соломка? Пошли куда-нибудь в хорошее место, вроде кухни. Небось и есть, и пить хочешь?
– Знамо дело! – бодро ответствовал воспрянувший духом Елисей. – Кто ж такую гниду, как я, кормить будет! Да и поили нечасто.
Все двинулись в столовую, а я придержал Лазаря.
– Тут, Лазарь, неувязочка вышла. Елисей раньше в княжеской дружине сотником был, и в битве воеводе Богуславу жизнь спас.
– Не знаю его!
– Пятнадцать лет прошло, дело давнее, все быльем поросло. Все, кто знал, или погибли, или с Богуславом в Новгород ушли.
– Вот оно что… А чего же Елисей молчал, что он из наших?
– Да кто ж его знает! Хотел, может, проявить себя во всей красе, может просто денег на гулянку, что б выпить за знакомство не было, может боярством своим загордился – сейчас не угадаешь.
Да тут вдруг любовь случилась, заворовался. А у братьев по оружию тащить не будешь. А не тащить, вы ж больше всей прислуги в разы получаете. Утешал себя мыслью, что боярин со всеми долгами все равно, поди, расплатится. А может все и иначе было, не мне судить.
Сейчас просьба к тебе вот какая: растолкуй это все молодым своим, особенно одному вашему, который бритой башкой красуется и зверствует больше всех, что не нужно больше бывшего тиуна ловить и лупить. Пусть воевода сам с хозяйством своим решает, не ваша это забота.
– Ты же сам меня науськал!
– Я всего лишь хотел, чтобы боярыня развод без лишних споров дала, за жизнь Елисея убоявшись, а она, гадюка, дело аж до Божьего Суда довела, людьми рискнула, лишь бы от сытной кормушки не отлучили. У Капы к тиуну, видать, никакой и любви-то нету, на уме похоть одна. И еще вопрос: в кошеле, который откопали, монета есть или только одни подсвечники серебряные со всяким боярским барахлом?
– Есть, и немало, – успокоил меня Лазарь.
– Пошли кого-нибудь притащить кошель в обеденную залу, мы там будем.
– Хорошо, сейчас сделаю, – не стал спорить Лазарь.
А я подался на кухню. Там уже выпили по рюмочке, закусили, и теперь бурно обсуждали хозяйственные дела. Я присел, минут пять послушал и спросил у Елисея:
– А вот скажи мне, друг любезный, как ты дальше жить думаешь? Денег у тебя, вроде, нет, свое хозяйство, поди, с этими тиунскими делами в запущении, ворованное серебро все отняли. Красть опять пойдешь? Иль на дороге прохожих грабить приладишься со своим дворовым дедом?
Елисей опечалился и повесил голову.
– Дела мои плохи, жить не на что. Поля у меня небольшие, заброшенные, все бурьяном поросло. Несколько крестьян было, вместе с семьями разбежались в этом году по соседним боярам. Не знаю, что и делать.
– А я вот думаю, новому тиуну помощник требуется – каждое село ведь объехать надо, на старост поглядеть, недоимки взыскать, да мало ли дел! Ты все и всех знаешь, можешь показать и обсказать. А ты что боярин Богуслав по этому поводу думаешь?
– Да я-то не против, дружина только роптать будет.
– Лазарь им сейчас расскажет, с кем они дело имеют. А чтобы вообще дело сладилось, повиниться надо перед ратниками, прощения попросить, выпить вместе. Ты ж бывший сотник, не из простых воинов, чать сумеешь к ребятам подход найти.
– Это-то я сумею, да как нарочно опять денег нет!
– Богуслав, – спросил я, – новому помощнику тиуна жалованье за половину месяца вперед выдашь?
– А то!
– Вот так давай и поступим. Тиуну с помощником, думаю, и без нас есть чего обсудить, а мы пошли теремных девок погоняем, берут на себя много.
Тут ввалился здоровенный лысый парняга, который притащил изрядный кошель. Коме бритого черепа и длиннющих вислых усов при полном отсутствии бороды, ратник поражал длинным оселедцем, перекинутым через левое ухо, и впервые увиденным мною вживую здесь, в 11 веке.
Собственно, и в более привычных для меня временах я с таким изыском парикмахерского искусства был знаком в основном по картине Ильи Репина «Запорожцы», которая в мое время была больше известна под названием «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», но там изображено время гораздо более позднее – отчетливо видно перекинутое через плечо воина на втором плане огнестрельное ружье. А этот дружинник, наверное, из первых казаков будет?
Ратник сдал кошель Богуславу и уже хотел убегать, но был остановлен мною вопросом:
– Скажи-ка мне, молодец, ты из каких краев будешь?
Вопрос бойца не смутил, задавался, по-видимому часто, и он бойко ответил:
– С острова Хортица пришел, что за порогами на Славутиче находится. Из русичей-бродников я, которые там крепостцу сторожевую держат и за проливами следят.
– И давно вы там?