Зато запахло не свежими напиленными досками, а чем-то паскудным. Обделался окончательно ворюга. Заглянувший на шум сосед быстро убежал. Глаза щипало конкретно.
Появилась у побитого неожиданно бойкая речь.
– Я все отдам. Я больше не буду. Страшных ушкуйников звать не надо.
А то стоит, жертву из себя строит, головой, как лошадь машет. Ах, ах, ах, обидели мальчика… Только копеечку не мы у него, а он у нас пытался отнять. За что и поплатился. Был вздут трудовым коллективом.
Как мы тосковали по этой возможности в 21 веке, глядя по телевизору на сытые морды миллионеров и миллиардеров, грубо нас обокравших. Ничего, будет и там еще на нашей улице праздник!
– Давай деньги!
– У меня тут мало, большая часть дома.
– Вот, что мужики, тащите этого карася к его избе. Ничего не бойтесь, мы вместе. Я к князю вхож, вчера в его тереме и с молодой женой познакомился. Некуда этой гниде на нас жаловаться.
Мы заперли дверь и пошли по новгородским улицам, подбадривая осужденного то тычком, то славной оплеухой, то безжалостным пинком. Подошли к неплохому домику.
По двору метался и рычал здоровенный волкодав. Даже присутствие хозяина не добавляло ему миролюбия. Намерения зверя были абсолютно ясны – поймать чужого и терзать, терзать…
– Давайте я его привяжу, – льстиво предложил гаденыш. – Его еще папенька обучал. Буран, Буран, на место.
Собака всегда характером похожа на хозяина. Папенька, судя по домашнему любимцу, тоже был зверюга еще тот. Буран на команды младшего из хозяев внимания не обращал.
– Убежит Лешенька – мрачно высказался подсобник. – Лучше ему ухо отрезать и псу бросить.
Второй согласно покивал.
– В доме затаится, как пить дать. Выскребай его потом оттуда! Давай лучше песика сразу прирежем, а мразь эту, как деньги отдаст.
– Может лучше деревяшечку выстругаем, да на кол аспида этого посадим?
Интересно, чем они были заняты до нынешней службы? Явно не вышиванием крестиком… Слышалось народно-разбойное, звучащее над Волгой: Сарынь! На кичку!
Молодец опять сомлел от впечатлений – в этот раз экзекуции были в шаге от него.
Я решил пресечь внеочередное кормление животного частями тела хозяина с последующими убийствами всех домашних, чтобы не оставлять свидетелей – закон и порядок у меня в крови!
– Сейчас привяжем, – заверил подчиненных.
Уверенно зашел на двор. Собачка стала ласкаться об мою ногу. Ухватил пса за ошейник, и посадил на цепь. Алексей глядел на это угрюмо и видимо думал: зря мы его кормим…
Только мужики с обвиняемым вошли через калитку, Буран опять забесился. Одиннадцатый век так и дышал древнерусской добротой.
В доме за божницей нашлось похищенное. Он еще и скряга! Ничего, похоже, не тратил. Копил, видимо, на открытие самостоятельной торговли.
Домашние даже и не высунулись – похоже при бате видали похожие виды, только драли вороватого отца. Яблочко от яблоньки недалеко падает.
А я еще удивлялся, почему знакомые купцы не брали в приказчики наследника славного рода? Вовсю, видно, прославились…
На прощание более зверообразный подсобник отвесил изрядного пинка юному мошеннику:
– Поймаем на базаре – огорчим.
Он даже не пугал, объяснял щенку очевидное.
При возвращении со мной повели ласковую беседу, дескать есть надежный человек, считает хорошо… – наверное, в основном награбленное. Помесь Стеньки Разина со стариной Джоном Сильвером на подходе. Так и видится на могучем плече одноногого местная ворона, орущая: рублики, рублики! А сзади плетется уже какая-то подмоченная персидская княжна. Купалась, что ли одетая?
Да только я вам, подельники, тоже не сквайр Трелони – видал такую дрянь этими глазами…
От помощи в подборе персонала вежливо отказался, объяснив это пристрастиями пильщика-компаньона.
– Очень хочет еще одного бывшего ушкуйника взять. Мало ли почему человек перестал с ватагой ходить, разные бывают обстоятельства. Зато в случае чего, провинившегося или сам убьет, или кого из нас позовет.
– А ты тоже в битвах испытан?
– Я ведун. На Торговой стороне на другую мою лавку несколько вооруженных разбойников напали, взглядом поубивал, никого пальцем не тронул. Оружие с них продал – озвучил сумму.
– Зажиточные видно бандиты были! – крякнул один из подсобников.
Джон и Стенька, обнявшись, отвернули от лавки с такими владельцами. Скрип деревянной ноги, гадкое карканье птицы, хлюпанье влажной княжны быстро удалились в неведомые дали. Рублики, рублики…
Возле амбара нас уже ждали покупатели с повозками. Быстренько продал три воза досок. Цены были обозначены по всему тесу в зависимости от толщины. Получилось неплохо.
Выдал бойцам, запугавшим вора, премиальные и отпустил по домам. Без нового приказчика им тут ошиваться нечего. Хорошенько запер двери и пошел домой – насладиться наверняка очень вкусным обедом. Деньги повару платились не зря.
Доброслава пошугивала дешевых клиенток и грызла семечки на лавочке у ворот. Сообщил, что после обеда уезжаю из города, и когда вернусь, не знаю.
Возле штабеля кирпича Ванька уже обнимался с бойкой Наиной. Вот так. Ватага на обжиге крячится, а атаман в это время с девицей прохлаждается. Непорядок!
Вдруг увидел, и замер, как пойнтер на охоте – у обоих на груди пылали ярко-оранжевые цветы. Любовь их посетила одновременно. Купидон не промахнулся ни разу!
Иван, заметив меня, сильно смутился. Мастер, да я, да мы… Как бы я дальше жил без его оправданий? Просто ума не приложу! Пора раздать ЦУ.
– Ваня, место под церковь легко найдешь?
– Конечно, старший, без вопросов! – с видимым облегчением из-за ухода от опасной темы ответил молодец.
– Твои орлы без тебя справятся?
– Однозначно!
– После обеда сходи, найди мастеров для закладки фундамента, покажи место, выдай им денег на материалы, и пусть начинают возиться.
– Нам бы с тобой, мастер, вместе пойти… – неуверенно начал робкий бригадир.
– Слушай сюда! Я сегодня крайне занят, у меня одна лавка на этом рынке вообще встала. Пока с тобой брожу, монета мимо кармана со свистом пролетает. И терять время не считаю нужным. А в этих траншеях понимаю не больше твоего. По-моему, тебе надо знать только толщину стен и высоту храма.
– Это уже обсуждали с церковником! Все помню!
Приятно видеть такое служебное рвение. Со скоморошеским подходом к делу – не знаю, не помню, – борюсь с первых дней в Новгороде неустанно.
Да и с парнем скоро умирать вместе пойдем, если он не струсит. Нечего нам друг перед другом званиями-то козырять. Да и в присутствии любимой девушки ему будет очень лестно послушать что-нибудь этакое.
– И вот что, Ваня, переставай меня звать мастер, старший – это для твоих мальчишек. А мне ты не чужой, на тебя в любой переделке могу положиться. Поэтому на меня, без крайней нужды, сейчас не озирайся. И, главное, зови меня, как друг – Владимиром.
Иван сиял, как юный младший лейтенант, внезапно получивший Звезду Героя Советского Союза и должность генерального директора скромнейшей организации «Газпром» с незначительной заработной платой. Наина была при его триумфе! Жизнь удалась! Робость сгинула без следа, просто канула в вечность!
– Владимир! Что еще нужно сделать? Поручай!
– Иван! Это очень важно! Исполняй!
Древнерусское кино…
У тертой девицы в глазах плясали веселые чертики. Она, видимо, еле сдерживалась, чтобы не захохотать в голос, внимая решительному мужскому диалогу и глядя на наши воодушевленные лица. Эх, нельзя грубо поржать, милый обидится…
– Пойдемте откушаем, что бог послал.
– А ребята?
Бригадир есть бригадир. Главное – это забота о подчиненных тебе людях.
– За ними потом повар выйдет. Все разом за одним столом по любому не уместимся.
Наина при любимом человеке решила проявить хорошие манеры:
– Меня тоже позовут?
Да уж…, вчера ломилась, как лосиха, открывая двери ударом ноги, а сегодня – уси-пуси, не будете ли вы так любезны пригласить даму к столу? Тьфу! И с этой конторой идти спасать Землю…
Но тут хлопать ее по плечу и грубо рычать: заходи девка, не межуйся! – пожалуй не прокатит. Не уйдем от предложенного стиля. Главное, чтобы Иван был доволен.
– Не можем же мы оставить такую девушку на улице! – всплеснул я по-женски руками. – Будем счастливы, если вы соизволите разделить с нами трапезу.
Клавесин отдыхает.
Вчера, при согласовании меню, Федор предлагал приготовить сегодня жереха. Я, из-за повышенной костлявости рыбы, от такой прелести отказался. Не люблю подолгу выбирать мелкие кости. Вот в балыке из этой же рыбки, они и не чувствуются. А варено-тушено-жареные варианты жереха мной не приветствуются.
На кухне спокойно посидели, поели ухи, затем тушеного судака, запили это все восхитительным горячим сбитнем – лето с холодными напитками закончилось, потолковали, потом прошли передохнуть в гостевую. Забава с нами торчать не стала, унеслась по делам.
Федор погнал звать кирпичников отобедать. Как-то ненавязчиво молодые прилипли к моему столу, боюсь очень надолго. Впрочем, это с первых дней появления старшего в скоморошьей жизни этого оркестра народных инструментов. Сейчас они хоть перестали быть дармоедами.
Я, по ходу, добыл в недрах своей комнаты деньги и отсыпал Ивану сумму на строительство основания храма. Наина, выведав суть дела, красочно взялась живописать, сколько раз она видела закладки разнообразных фундаментов. Можно было подумать, что она провела жизнь на какой-то нескончаемой стройке. Было очевидно, что девица очень хочет разделить эту ношу с суженым.
Радость ее жизни глядела в окно и никак не реагировала на девичьи старания. Ванечка напряженно думал о чем-то своем. Девушке надо было помочь.
Я зычно рявкнул:
– Иван! Ты хоть раз видел, как закладывают камни под церковь?
– Не пришлось.
– А Наина видела!
– Ее дело женское, разве она может понимать такие вещи. Это только мужчины делать могут.
Вот он, древнерусский мужской шовинизм. Будем бороться. Мне женофоб в смешанной команде для главного похода моей жизни не нужен.
– А что же ты можешь такого, чего не может сделать женщина?
– Ну, воевать, строить.
– У меня жена – богатырка. Таких как мы с тобой, одной левой пятерых положит. В подростках еще, столкнулась в лесу со здоровенным медведем. Без всякой рогатины, просто кулаком, с одного удара, уложила зверюгу. Два брата кузнеца, не обиженные силой, ждут ее, чтобы она одна переставила наковальню, которую не каждый конь-тяжеловоз с места стронет. Ты полагаешь, что будешь воевать лучше Забавы? Или на мишку косолапого, безоружный, один сможешь выйти?
Вид у парня был просто обалдевший. Надо ковать железо, пока горячо. Спросил Наину, вспомнив испытание мордовским языком:
– Ты по Волге плавала?
– До Хованского моря. А по Славутичу – до Русского.
– А ты где побывал? – поинтересовался у молодца.
– Так далеко я не был…
– И тебе кажется, что ты, не построив ничего, в строительстве понимаешь больше Наины?
– Наверное, нет – очень тихим голосом.
– А сейчас нужно нам вдвоем просить, чтобы она профанам помогла, усиленно звать ее на базар.
Пока любимый под впечатлением озирался, Наина тоже решила внести свою лепту.
– Я, конечно, ради Ивана пойду куда угодно. Прямо жалко скоро надолго, может быть навсегда, расставаться придется.
Молодой вообще обалдел от наших козней.
– А почему, почему ты меня бросаешь? – спросил Иван прерывающимся голоском.
– Кто бросает? – очень правдоподобно спросила коварная обольстительница. – Вот вернусь, и будем жить душа в душу. Хочешь женись на мне, хочешь – нет, я все равно твоя буду. Мне бы только живой вернуться – уж больно страшный враг против нас с Владимиром встанет. А надо всех людей спасать, выбора у нас нет.
Кровь у парнишки просто вскипела. Факел на груди стал сиять мощным прожектором. Видимо, еще вступила в дело болезненная ревность.
– А куда это вы вдвоем собрались? – спросил ревнивец скрипучим голосом супруга-рогоносца. Не торопясь объяснили ему суть дела.
– А почему на пару?
По первому вопросу споров не возникло. Это уже ободряло.
– Сегодня поеду звать с собой друга-ушкуйника. А у Наины и позвать-то некого.
– А я, как же я?
Пошла женская партия.
– Ванечка, любимый мой, это же очень опасно. Ты нас лучше тут подожди, мы, правда, надолго…
– Да я за тебя любого врага порву!
Все. Шах и мат. Следующие полчаса он нас уламывал включить его в число участников похода, и когда мы, скрепя сердце, кое-как согласились, сиял, как медный таз. У нас на Руси это зовется отдохнуть после обеда…
Глава 9
Отдохнувши, молодые отправились на торг искать нужных мастеров, а я взялся запрягать лошадей. Приказчик в лавку на Софийской стороне, которая брала доски, напиленные Матвеем, нужен был позарез. Скорее всего, нужного человека ушкуйник среди своих и не знает, но подыскивать кандидатуру без ведома и совета компаньона – это не этично. Вдобавок и достойного человека возле меня нет.
Отсыпал с собой денег и поскакал на Вечерку на Вихре. Зорьку даже не надо было вести в поводу, Марфа пасла ее неустанно, убежать не даст.
К первому заскочил к бывшему мельнику Даниле. Теперь он, как мой компаньон, весело пилил доски с парой подсобников на подхвате. Время нищеты, как при хозяйствовании Акинфия, для его семьи кончилось.
Сегодня я привез ему и подручным неплохую сумму денег. Встретили меня, как родного – стали звать к столу, пытаться налить очередной настоечки. Его жена Анфиса была беременна, но пока еще деловита – срок был маленький.
Один из грузчиков, молодой, как Данила, уже перевез семью – строилась изба, девчонка на лужайке пасла пару блеющих коз, жена чего-то делала по хозяйству. Жизнь кипела. Вспомнилась песенка времен моей юности: Наш колхоз, наш колхоз, выполнил план по надою коз…
Утки, в созданном на мои деньги водохранилище, бодро крякали, на веревках сушилась многочисленная свежепойманная рыба и грибы нескольких видов, жужжали пчелы с пасеки, над коптильней висели окорока какого-то здоровенного копытного и колбасы. Эти голодать не будут. Река и лес прокормят всегда, как бы не шла торговля досками у Фрола.
Данила, временно бросив работу, объяснил, что они с мужиками добыли здоровенного лося и уже нагулявшего жирок кабанчика. Вот их и солят, и коптят на все три семьи. Копченой рыбы и уток уже запасено немало. Сетки на рыбу даже перестали ставить – при нужде женщины пользуются ловушками. Зайцев из силков вынимают тоже они. Подсобник постарше, убедившись в изобилии в еде нового места работы, перевезет семью с многочисленными детками со дня на день. Край, похожий на рай! Образовывалось небольшое сельцо.
Трудности были только с приказчиком боярина из рода Мишиничей. Земля под обеими лесопилками принадлежала им. Теперь они запрещали моим орлам ловить рыбу и требовали денег за пиление досок из их леса. Видимо, мысль овладеть богатым промыслом овладела основным хозяином – Твердохлебом Мишиничем. Это грозило сильно урезать наши доходы – этот хозяин, похоже, злее Акинфия, давшего деньги на первую лесопилку, будет. Я пообещал изучить, что можно сделать, чтобы избавиться от угрозы.
Мужики пошли пилить дальше, а я увлекся беседой с женским полом. Посоветовал, как солить и мариновать грибы.
Они стали жаловаться на отсутствие приличной зимней одежды – всю прошлую зиму проходили в драных кожухах и душегрейках. Хотелось бы пошить шубки. Заячьих шкурок было море, но все невыделанные, жесткие. Отдавать скорнякам – самих обдерут, как зайчих.
Тут у меня было большое белое пятно в знаниях о древней Руси.
– А какой мастер шьет шубы? – спросил я у женщин.
В голове вертелась только какая-то глупость из далекого будущего: элитный мастер-портной для пошива верхней женской одежды. Во как! Бабы не раздумывали:
– Скорняк и шьет.
Это упрощало дело.
– У меня есть знакомый кожемяка, ловок и по скорняжному делу – сообщил я дамам.
– Сколько будет брать за каждую шубенку? – вникали бабенки, желающие прибарахлиться.
– С вас – нисколько. Все расходы беру на себя.
Такие речи очень ободрили женскую часть коллектива. Они кинулись увязывать шкурки кипами и грузить их на безответную Зорьку. Вихрь, при попытке припрячь к делу и его, взбрыкивал копытами и злобно ржал. Было ясно – не угостит подковой в лоб, так порвет здоровенными зубищами. Желающих рискнуть не было. Бывший боевой княжеский конь, этакий русский Буцефал, никаких итогов неустанной борьбы с зайцами на своей мощной холке видеть не желал.
По ходу мне наложили изрядный мешок с копченой лосятиной, утками, салом и сунули пару бутылок с настойкой на лесных орехах и рябине. Гуляй – не хочу! Зорька только фыркала и озиралась – не волокут ли еще рьяные бабы здоровенный штабель досок, чтобы порожняком кобылку не гонять?
Провожали, как родного – денег выдал вволю, пошить шубенки пообещал. Женщины даже махали платочками…
С боярским засильем на Руси как-то надо было бороться. Рыбу не лови, в лесу не озоруй, лосей не пугай, досок не пили – диктатура знати процветала. Где же вы, хваленые новгородские свободы? В других княжествах так может и крепостных-то не дерут.
На Матвееву заимку прибыл очень вовремя – перед началом битвы наших с боярскими. Бывший ушкуйник, уже опоясанный саблей из дамасской стали, и вражеский тиун со здоровенным мечом на боку, бойко орали друг на друга. За моим орлом стояли два подсобника со здоровенными сучковатыми дубинами, представителя аристократии поддерживали трое дружинников с копьями. Боярские воины глядели как-то кисловато и вид имели бледноватый – драться с ушкуйником у них, видимо, большого желания не было.
Но допускать свары было нельзя. Первым я отвлек Смелого, как звали ушкуйники своего атамана. Схватил его за рукав и зашипел:
– Матвей, окстись! Не вовремя ты это затеял!
– Сейчас всех гнид порешу! – прорычал бывший главарь тридцати профессиональных убийц Древнего Новгорода – ни одного в живых не оставлю!
У дружинников морды стали удрученными пуще прежнего. Надежды на мирное урегулирование конфликта таяли на глазах.
– Матвей! Здесь не булгарский берег, и не половецкая степь! Их потом несколько сотен придет! Доверься мне!
Компаньон медленно остывал. Потом плюнул, резко повернулся, и ушел, печатая шаг, к пилораме. Подсобники тоже понесли дубины к реке. Боярские дружинники повеселели и порозовели. Гроза прошла стороной. Мир и покой снизошли на берег Вечерки. Смертоубийства не произошло.
Я вежливо поклонился тиуну.
– Ты и есть здесь настоящий хозяин? – спросил приказчик.
– Совладелец.
– Требования боярина Твердохлеба знаешь?
– На лесопилке выше по реке доложили.
– Ты и там в хозяевах?
Кивнул и предложил:
– Может в дом пройдем?
Внутри ехидно хихикнуло – который опять я и выстроил.
Тиун согласился на изменение места для беседы. Прихватили для смягчения переговоров и достижения приемлемого для обеих сторон консенсуса, мешок с провизией.
Перепуганная противостоянием мужа и боярских людей, Елена махом накрыла обеденный стол чистейшей скатертью, подала стаканчики, ложки, каждому по тарелке, блюда под разносолы, хлеб и квашеную капусту. Дополнили припасами из сидора.
Начали с рябиновки. Тиун, по имени Антип, усмехнувшись в густую с проседью бороду, тут же предложил провокационный тост:
– За боярина Твердохлеба!
При этом он внимательно изучал мою реакцию – подниму ненужный хай, как пильщик перед этим, нечего с этим быдлом выпивать и лясы точить – пустая трата времени. Я, отрезая изрядный шмат лосятины, в грязь лицом не ударил – положил еду себе на блюдо и тоже поднял стопку:
– За знатнейшего человека Новгорода Великого!
Первые сто грамм рябиновой настойки пролетели просто на ура. Зажевывая, он кислой капустой, я – мясом лося, завели неспешный разговор умудренных жизнью людей.
– Ты, хоть и молодой, а гораздо толковей того, что на улице.
– Жизненный опыт разный. Я молод только с виду, а на самом деле мне далеко за пятьдесят. Он повоевал пять лет, и все на этом. А у меня много лет лечебной работы, пение, скоморошничество, изготовление карет, постройка двух лесопилок, обжиг кирпича. Сейчас начал постройку церкви.
– Наш пострел везде поспел, – протянул Антип, думая о чем-то своем.
Вдруг он хлопнул себя ладонью по лбу и заорал:
– Это же ты про Божью Матерь пел и деньги на храм собирал! И кареты ты один на весь город делаешь! А я, Иван-простота, удумался – где тебя мог видеть раньше!
– И лечу ваших хозяев-бояр тоже я.
– А не ты ли берешься за безнадежных больных, от которых другие ведуны отказываются?
– И они почему-то выздоравливают!
Посмеялись, разливая ореховую, и переходя к копченой утке.
Потом Антип запечалился.
– Жену у меня какая-то хвороба точит. Травки всякие пили, умаялись молиться, а она на глазах чахнет. Зиму, наверное, не переживет. А ведь мы почти тридцать лет вместе! Пятерых детей вырастили, внуки уже пошли. На лекаря, вроде тебя, у нас денег не хватает. Знаем, сколько ты с бояр-то дерешь! Завелся в Новгороде дешевенький ведун – за пятерку лечит. Супруга уж два раза ходила – каждый раз незадача: вечно его дома нету, не принимает. А ей все хуже и хуже. Прямо не знаем, что и делать.
– Так когда ж ему, дешевке новгородской, дома торчать? То лечит, то кареты делает, то церкви строит, то на лесопилке с тиуном настойки пробует.
Закончив, залюбовался Антипом с округлившимся ртом. Потом он с трудом выдохнул:
– Так это тоже – ты?
– Как ни странно, тоже я – в каждой бочке затычка! Но церковных книг не пишу, и с неводом рыбу не ловлю. Так что свободные дырки в моем времени еще имеются. Когда заявлюсь полечить баб, заранее сказать не могу. И искать меня нелегко. Поэтому давай ты мне объяснишь, где вы живете, а я при случае заскочу.
– А сколько возьмешь?
– С кем выпивал, с того денег никогда не возьму – обычай нашей семьи.
Он все не мог поверить в свою удачу.
– Совсем даром?
– Совсем-совсем. На крови клясться не буду!
Наконец-то поверил. Вскочил, бросился обнимать. До силищи Фрола ему было далеко – стерпелось легко. Целоваться, слава богу, тиун не полез.
– Благодетель ты наш! Целитель народный!
Лихо загнул, от всей души… Пока он меня тискал, от скуки вспомнилось как-то прочитанный по ошибке кусочек «Слова о Данииле Заточнике» 13 века. Там писалось: Голос твой приятен и образ твой прекрасен; мед источают уста твои и послание твое, как рай с плодами!
Вдруг Антипа вновь охватили сомнения:
– А не передумаешь? Не забудешь?
Говоря по-русски – а не брешешь ли ты, друг любезный, как это делают очень многие, по пьяной-то лавочке? Сам в прежней жизни этих говорунов навидался выше крыши. Шутки пока были неуместны, человек всерьез волнуется.
– Закуска вкусная была – лось, утка? – поинтересовался я у собеседника.
Он опешил – не был как-то в такой ответственный момент готов к глупым вопросам.
– Вкусно, конечно, – ответил боярский слуга недоумевая.
– Это жена Данилы наложила. Уж как они не верили, что я специально для них за свой счет еще одну пилораму поставлю! А на вас с женой мне и тратиться не придется.
В живой пример он поверил больше, чем в пустые клятвы и обещания. Вдобавок, у ребят был незадолго передо мной – видел все вживую. И опять понеслось по накатанной дорожке.
– Отец родной! – и тому подобное. Естественно – объятия, объятия…
Остро захотелось выпить. Дождался свободы, брякнулся на табуретку, налил. Увлеченно крякнули. Заели.
Немножко затошнило. Ну вот и все. Приехали. Срабатывает защита организма, поставленная волхвом от алкоголя. Пьянка на сегодня закончена – дальше после каждой рюмки будет только рвать выпитым и съеденным. Вдобавок махом протрезвею.
Посидим, поговорим, как приличные люди в иностранном кинофильме – хватит позориться азиатским геном.
– Ты адрес-то говори.
– Боярин Твердохлеб целую улицу развел из своей родни – аж пятнадцать дворов. И я возле него домик поставил – всю свою жизнь роду Мишиничей служу. Любого в Софийской части города спроси, тебе покажут. Ты-то сам, с Торговой стороны, что ли?
– Только в это лето в Новгороде объявился. Недавно избу отстроил.
– А где таких красивых лошадей взял? Неужели на базаре такую пару ухватил?
– Князь Давыд подарил за заслуги.
– Вылечил, конечно, такую злую болезнь, что никто и не брался?
– Советы дал.
– И он, за одно это, таких замечательных коней дал?
– Так получилось.
Еще посидели, потолковали. При попытках налить мне спиртного, просто стал прикрывать стакан ладонью. После двух попыток Антип и себе наливать перестал. Мы трезвели на глазах. Наконец разговор вышел на интересующую меня тему.
– Тебе с боярами бороться бесполезно. Силища у них большая, и друг за друга горой стоят. Никакой князь, даже нынешний, против них не вытянет. Они своей общей мощью и дружину княжескую, как муху сомнут. И ладно бы дело было какое неясное, спорное, можно было бы Твердохлеба за усы попытаться подергать – выбить послабления от поборов или еще что-нибудь – дак нету ведь ничего. Эта земля у них с деда-прадеда во владении. Не оспоришь никак. Боярин тут и царь, и бог. Так что даже пытаться противоборствовать бесполезно. Ни единого шанса одолеть Мишиничей у вас нет. Еще подумаю в Новгороде, с умными людьми посоветуюсь. Кстати, а пятнышко на лбу у тебя давно?
– Сколько себя помню, – недоумевая от странного интереса собеседника, ответил я.
На коричневую родинку обратил внимание еще в раннем детстве, строя себе рожи перед зеркалом. Это, конечно, было не ярко-красное бинди индианок, но ерунда заметная, некий отличительный знак. Женщины любили погладить ее указательным пальчиком после интимной близости.
Посидели еще с полчаса и разошлись – Антип к дружинникам, а я подался потолковать к Матвею.
– Ну и что? – раздраженно спросил Смелый, отбросив очередную доску. – Дело тухлое?
Колесо скрипело, вода, падая на лопасти с высоты, тоже шумела, подсобники навострили уши. Все эти факторы не располагали к дружеской беседе.
– Пойдем-ка на воздух, – позвал я бывшего спецназовца Древней Руси.
Матвей буркнул подчиненным:
– Заметите тут опилки, – и мы отошли в сторонку от лишних ушей, подальше от лесопилки, поближе к коновязи.
– Что там эта смазка для клинка так долго толковала? – злобно спросил убийца, обучавшийся ремеслу, как японский ниндзя – с детства. Против него всякая боярская шелупень выстоит с мечами и копьями в ручонках, столько, сколько обычная овца против хорошего забойщика скота.
Его раздражение тоже было понятно – как приготовишься к драке, а она вдруг не состоится – подтрясывает потом целый день, по себе знаю.
– Дело, говорит, скорее всего решится не в нашу пользу – слишком большая сила за боярами. Решили посоветоваться с умными людьми, может какая лазейка и отыщется.
– А если нет? – угрюмо спросил Матвей.
– Если не мы верх одержим, и не столкуемся на сносных условиях с Мишиничами, все, что можно порушим и сожжем, на Вечерке ни одной лесопилки не оставим.
– Жалко Лену, место ей нравится, уже обживаться взялась, и мужиков – только-только дома строить начали. И что дальше делать будем? К какому промыслу меня дальше приспособишь?
Тут он окончательно обозлился:
– На ушкуе меня не забыли, уйду опять половцев бить!
Уйдешь, уйдешь, голубчик, только не туда, а к Черному морю. И биться будем насмерть с неведомым врагом. А он про нашу специальность и не спросит – ему все едино. Вслух сказал:
– С другими боярами договоримся, на другой речке. Все равно останемся единственными, кто продает дешевые доски в Новгороде. Елена и подсобники с тем же успехом обживутся и на новом месте.
– А если боярские прихвостни продолжат тут наше дело?
– Ты, понимаешь, пришел уже на готовую пилораму, это было легко. А начинать с ноля, по выжженной земле, ох как будет нелегко! Повозишься, повозишься, да и плюнешь – близок локоть, а не укусишь. Все это легко, когда точно знаешь, как оно должно работать. А это знают три человека на тысячу верст вокруг: ты, я и Данила.
– Ты же где-то это видел?
– Очень далеко отсюда.
– А если сами придумают?
– Замучаются.
Подумалось: а до появления португальских умельцев еще пятьсот лет. Твори, выдумывай, пробуй!
– И с продажей бояре обычно не связываются, не лезут на рынок. А у нас хорошая лавка-амбар на Софийской стороне. Вот только с приказчиком незадача вышла – обокрасть нас пытался.
– Поедем зарежем? Ты для меня лошадку-то подогнал?
Нет, ну это в конце концов надо пресекать и изменять такое отношение к делу. Ни одного свежего решения! Только убить да прибить у молодого на уме.
– Матвей, мы куда за приказчиком поедем? В половецкие земли?
У Смелого думалка работала очень хорошо – в атаманы одной лихостью не пробьешься, трусов на ушкуях не держат, изрядный ум нужен. Секунды две поработала недюжинная смекалка.
– Ну, извини. Пытаюсь выгрести, как привык. Этот вражина далеко убежал?
– С поличным взяли, деньги назад отобрали.
– В живых оставили?
Я покачал головой и поцокал языком: неистребимое ушкуйничество перло изо всех щелей. Но ответил:
– Виру платить было неохота.
– Это верно! – увлекся Матвей новым подходом к делу. – Мы люди небогатые, денежку беречь надо! Можно его просто в рабство продать! А может он еще кого успел обокрасть? Я бы эти денежки из него выбил! Хорошо бы хоть язык ему вырвать… И жаловаться не пойдет!
Тут он осекся, почувствовав на спине осуждающий взгляд неслышно подошедшей жены. Елена констатировала:
– И вот такой он всегда! Голимый убийца, клейма ставить негде… И что у нас еще плохого?
На пару изложили сегодняшнее положение дел.
– К папе надо обратиться. Он найдет хорошего и честного человека.
– Лучше Ермолая не сыщешь! – сказал, как отрезал атаман ушкуйников.
– Фу…, да он урод какой-то… – капризно протянула Леночка.
– Он не урод, а ушкуйник, покалеченный в бою! И мой побратим, между прочим!
Позиции обоих вызывали некоторые сомнения. Конечно, нельзя судить о человеке по внешнему виду. С лица – не воду пить. И, вместе с тем, не отпугнет ли особо страшная рожа покупателей?
Конечно же, по пустякам я с Матвеем спорить не буду, мне главное – в поход его организовать. Рублем больше, рублем меньше, на фоне грядущих катаклизмов после столкновения Земли с громадным метеоритом – значения не имело никакого.
Если не справимся, живыми все равно не вернемся, а деньги утратят свое значение. Можно и поглядеть на бывшего бойца просто из любопытства. Закинули мешок с остатками провианта на терпеливицу-лошадку.
– Побратима-то твоего, сумеем найти сегодня? – поинтересовался я у древнерусского маньяка.
– Да куда ж ему деться! – гаркнул боец, взгромождаясь на Вихря, в котором видел близкое по духу существо. Оба в своей жизни немало повоевали и хорошо чувствовали родство душ.
Ушкуйник похлопал коня по могучему боку, тот отозвался приветливым ржанием. Звучало, как диалог воинов:
– Может удастся врага какого поймать?!
– И копытом его по морде, по морде!
Я лучше себя чувствовал на приветливой, какой-то уютной Зорьке. Мы поскакали в сторону Новгорода, беседуя по пути.