Эти вопросы – к Государю… И к Алексееву. Не ко мне. Вообще… Господа офицеры… (раздраженно) Теперь уже трудно что-нибудь сделать. Дума и прогрессивная общественность давно настаивали на реформах – вся страна требовала… Не слушались…

ВОЕЙКОВ:

Какая это «вся страна»? О чем вы, генерал? Кто не слушался?

РУЗСКИЙ:

Кто не слушался? А то вы не знаете? Государыня командовала Николаем, а ею – Распутин управлял. Голос этого хлыста большой вес имел! Вот и докатились до Протопопова, до чехарды министерской… До всего того, что сейчас происходит…

НИЛОВ:

Распутин – прости Господи! (крестится) – сорок дней как в могиле. А бунт три дня назад начался. При чем тут Гришка! Одного Распутина убили, так теперь их тысячи взбунтовались в столице. Тысячи Распутиных!

ВОЕЙКОВ:

Только в столице! А вся Россия спокойна и верна Государю! Подавить бунт беспощадно – и все придет в норму.

РУЗСКИЙ:

Посылать войска в Петроград уже поздно… Выйдет лишнее раздражение и лишнее кровопролитие… Надо вернуть войска на фронт.

ВОЕЙКОВ

(также Нилов, Мордвинов, Фредерикс, возмущенно):

Что?! Что же делать, по-Вашему, генерал?!

РУЗСКИЙ:

Что делать? Теперь придется, может быть, сдаваться на милость победителя… Вот что… Я должен идти в свой штаб. Прощайте, господа офицеры. Данилов останется здесь для связи со мной.

Молча уходит. Все молчат – кто подавленно, кто возмущенно.

ВОЕЙКОВ:

Это – измена!

НИЛОВ:

«Сдаться на милость победителя» – это измена!

ДУБЕНСКИЙ

(пытается успокоить офицеров):

Спокойно, господа офицеры! Надо спокойно вразумить командующего фронтом. Георгий Никифорович (обращаясь к Данилову) – мы ведь давно друг друга знаем! Повлияйте на Рузского! Вы ведь друг его! Это невозможно, что он говорит!

ДАНИЛОВ:

Дело зашло слишком далеко. Я ничего не могу сделать, меня не послушают. Вы многого не знаете…

В купе заглядывает офицер штаба Рузского.

ОФИЦЕР:

Генерала Данилова – к командующему!

Данилов прощается, уходит.

НИЛОВ

(возмущенно и удрученно, задыхаясь):

Этого предателя, Рузского, надо немедленно арестовать и расстрелять! И это – командующий фронтом!

ДУБЕНСКИЙ:

Государь не пойдет на это.

ФРЕДЕРИКС

(грустно):

Вся Россия за Царя… Только в Петрограде бунт… А мы здесь – как в плену уже.

В купе заходит Мордвинов.

МОРДВИНОВ:

Воейкова к Государю!

Воейков уходит.

СПРАВКА (к эпизоду 1): см. В. Кобылин. Анатомия измены. – СПб, изд. «Царское дело», стр.288-307.

ЭПИЗОД 2.

Действующие лица:

– Алексеев – Алексеев Михаил Васильевич (1857-1918), с августа 1915 г. – начальник штаба Верховного Главнокомандующего, в 1916 году – уже член масонской «Военной ложи», предавшей Николая в феврале 1917 года;

– Лукомский – Лукомский Александр Сергеевич (1868-1939), генерал-квартирмейстер Ставки (блестяще провел мобилизацию в августе 1914 г.), член «Военной ложи»;

– Русин – Русин А.И. (1861-1956), адмирал, начальник Морского штаба при Ставке; остался верен Присяге;

– Рузский – Рузский Николай Владимирович (1854-1918), командующий Северо-Западным фронтом, генерал от инфантерии, член «Военной ложи», масон;

– телеграфист Ставки;

ИНТ. ШТАБ АЛЕКСЕЕВА (СТАВКА) В МОГИЛЕВЕ, УТРО 2 МАРТА 1917 ГОДА.

Штаб Алексеева. Утро. Звонит телефон, Алексеев снимает трубку. Слышен голос Рузского.

РУЗСКИЙ

(взволнованно):

Михаил Васильевич! Я только что имел продолжительный разговор с председателем Думы, с Родзянко.

АЛЕКСЕЕВ:

Я слушаю вас, Николай Владимирович.

РУЗСКИЙ:

Сегодня ночью он получил телеграмму Николая… Его Величества… о согласии на ответственное перед Думой министерство. Зачитываю его ответ, его телеграмму мне.

АЛЕКСЕЕВ:

Я слушаю.

РУЗСКИЙ:

«Ни Его Величество, ни Вы сами, по-видимому, не в состоянии вообразить, что происходит в столице. Разразилась ужасная революция. Ненависть к императрице достигла предела. Для того, чтобы предотвратить кровопролитие, я вынужден был взять под стражу всех министров прежнего правительства. Не присылайте больше никаких войск. Я сам вишу на волоске. Власть ускользает из моих рук. Предлагаемые Вами уже опоздали. Время для них прошло. Возврата нет».

АЛЕКСЕЕВ:

Ночью я уже послал направленным в Петроград войскам телеграммы о возвращении на прежние позиции…

РУЗСКИЙ:

Как формулировали причину отмены приказа?

АЛЕКСЕЕВ:

«Ввиду наступившего в Петрограде спокойствия и минования надобности» … Ночью я полагал, что в Петрограде спокойнее стало…

РУЗСКИЙ:

Хорошо. Так или иначе – войска не должны идти на Петроград. Я также остановил телеграммами подчиненные мне полки. В Вырицу направил нарочного – Георгиевский батальон Иванова тоже вернется – к вам, в Ставку.

АЛЕКСЕЕВ:

Кто будет во главе нового правительства?

РУЗСКИЙ:

После получения телеграммы я телефонировал ему и спросил об этом. Он не смог ответить на этот вопрос. Вместо этого начал говорить о том, что он давно предсказывал революцию… и тому подобное… Ругал Государыню… в общем, не смог… Потом сказал, что все решили войну до конца, но Государь должен отречься.

АЛЕКСЕЕВ:

Кто – «все»?

РУЗСКИЙ:

Комитет Думы и Петроградский совет рабочих.

АЛЕКСЕЕВ

(после паузы):

Что Вы предлагаете? Ваше мнение?

РУЗСКИЙ:

Нельзя оставлять власть Николаю…

АЛЕКСЕЕВ:

Нельзя. Нельзя оставлять власть Государыне…

РУЗСКИЙ:

Да, Николай не согласится на ее арест или ссылку в монастырь. Она вновь начнет перетряхивать министров. И за армию возьмется…

АЛЕКСЕЕВ:

Да, она не простит никому нынешнего унижения. Это точно…

РУЗСКИЙ:

Я абсолютно уверен, что Николай должен отречься. Родзянко сказал мне, что Гучков готовит текст отречения, и что он и Шульгин готовятся выехать в Псков.

АЛЕКСЕЕВ:

Все же… Николай Владимирович, Вы знаете, я тоже с Вами, но… Я не могу советовать Государю отречься от Престола. Положение на фронтах по-прежнему стабильно. Да и вся Россия спокойна. Бунт в Петрограде – для него, для Николая – еще не причина для отречения.

РУЗСКИЙ:

Михаил Васильевич… Вы же знаете, большинство командующих фронтами и корпусами настроены против Николая… Из-за Государыни, из-за ее влияния на него. Запросите их согласие на отречение.

АЛЕКСЕЕВ:

Не все согласятся…, например, Келлер точно не согласится… И Хан-Нахичеванский вряд ли согласится… Сахаров – тоже сомневаюсь. Начальник Морского штаба при моем штабе, Русин – тоже сомневаюсь…

РУЗСКИЙ:

Мы представим Николаю телеграммы от тех, кто согласится… Келлер… Кто такой?

АЛЕКСЕЕВ:

Федор Артурович… Командир Третьего Кавказского корпуса…

РУЗСКИЙ:

Ну, он – не командующий фронтом. Не надо командиров корпусов запрашивать. Сахаров с Румынского фронта… Посмотрим. Русина – уговорите, он ведь у вас, в Ставке.

АЛЕКСЕЕВ:

Большинство будут согласны, все же.

РУЗСКИЙ:

Михаил Васильевич, запрашивайте командующих и готовьте проект Манифеста об отречении. Я иду на доклад к Николаю. Из-за Государыни, из-за ее влияния на него. все настроены против Николая.

АЛЕКСЕЕВ

(вызывает дежурного офицера):

Лукомского и Русина – пригласите ко мне.

Входит Лукомский.

АЛЕКСЕЕВ:

Александр Сергеевич, подготовьте телеграмму Главнокомандующим фронтов с подробным изложением всего происходящего в Петрограде, с указанием того, что ставится вопрос об отречении Государя от Престола в пользу Наследника Цесаревича с назначением регентом Великого Князя Михаила Александровича, и с просьбой, чтобы Главкомы срочно сообщили по последнему вопросу свое мнение. Срочно! Вопросы есть?

ЛУКОМСКИЙ:

Никак нет, Михаил Васильевич. Я полностью в курсе. У меня был подробный разговор с начштаба Даниловым. Он полностью в курсе предложений Рузского.

Лукомский уходит. Входит Русин. Здороваются. Русин садится.

АЛЕКСЕЕВ:

Вы в курсе того, что происходит в Петрограде в последние дни?

РУСИН:

В курсе, как и все в Ставке. Надеюсь, что снятые с фронтов полки и Георгиевский батальон генерала Иванова сегодня-завтра разгонят бунтовщиков.

АЛЕКСЕЕВ:

Положение в Петрограде вчера вечером и сегодня значительно ухудшилось. Там – революция. Комитет Думы не контролирует ситуацию. Родзянко советует во избежание крупного кровопролития отозвать присланные для усмирения войска.

РУСИН:

Что?! Отдать власть черни?! Сдаться бунтовщикам?! Где Государь? Он ведь выехал вчера в столицу?

АЛЕКСЕЕВ:

Дороги в районе Тосно, Любани и Луги перекрыты революционерами. Государь – в Пскове. Он задержан в Пскове главкомом Рузским.

РУСИН:

Как это – «задержан» ?!

АЛЕКСЕЕВ:

(внимательно смотрит на Русина)

Ему из Петрограда предъявлены требования.

РУСИН:

Что же требуют? Ответственного министерства?

АЛЕКСЕЕВ:

Нет. Больше. Требуют отречения…

РУСИН:

Что?! Какой ужас!

Русин начинает понимать ситуацию. Возмущенно смотрит на Алексеева. Алексеев молчит. Входит Лукомский, передает Алексееву текст подготовленной телеграммы.

РУСИН:

Какое несчастье…

Демонстративно встает и молча уходит. Алексеев смотрит ему вслед.

АЛЕКСЕЕВ

(Лукомскому):

Рассылайте, срочно!

Камера поднимается над штабом Ставки, показывает телеграфные столбы и провода, блестящие под солнцем на морозе. На столбах сидят черные вороны. Одна из них громко каркает и взлетает. Затем другая, третья…

Над штабом в Ставке – стая ворон. Камера вновь в штабе, кабинет Алексеева. Входит Лукомский с телеграммами от главкомов.

ЛУКОМСКИЙ:

Получены положительные ответы: от Великого Князя Николая Николаевича, от генерал-адъютанта Брусилова, от генерал-адъютанта Эверта. Все – за отречение. Великий князь – «коленопреклоненно просит» Николая отречься.

АЛЕКСЕЕВ:

Хан-Нахичеванский, Колчак?

ЛУКОМСКИЙ:

Колчак не ответил. Генерал-адъютант Хан-Нахичеванский… Его телеграмму я отложил от остальных. Вот она (передает Алексееву).

АЛЕКСЕЕВ

(читает, морщится):

«… Прошу Вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность гвардейской кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха».

ЛУКОМСКИЙ:

Эту отложим. Русин подпишет обращение?

АЛЕКСЕЕВ

(вздыхает, вызывает адъютанта):

Верните Русина!

Входит Русин. Алексеев передает ему ответ Великого Князя Николая Николаевича.

РУСИН

(читает с возмущением):

«Я, как верноподданный, считаю по долгу присяги и по духу присяги необходимым коленопреклонённо молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего наследника, зная чувство святой любви Вашей к России и к нему. Осенив себя крестным знамением, передайте ему – Ваше наследие. Другого выхода нет»

АЛЕКСЕЕВ:

Адмирал, я предлагаю вам присоединить свой голос к единодушному мнению Главнокомандующих… Брусилов, Эверт и другие – уже прислали свое согласие на отречение…

РУСИН:

Это – измена!

АЛЕКСЕЕВ:

Великий Князь изменил?! Главкомы изменили? Вы о чем, адмирал?

РУСИН:

Я не буду подписывать такое обращение к Государю. За несколько месяцев до победы, ради которой Государь отдал столько сил, и в которой никто теперь не сомневается, требовать его отречения?! Это безумие… Или предательство.

АЛЕКСЕЕВ:

А после победы над Германией – вы подписали бы?

РУСИН:

Посмотрел бы я на вас после победы! Государь возглавил отступающую, терпящую катастрофу армию в 15-м году… И, кстати, сменил на посту Верховного как раз Великого Князя – и вот теперь, накануне победы?!

АЛЕКСЕЕВ:

Вы свободны, адмирал!

РУСИН:

Россия не простит вам измены!

Разворачивается, уходит

СПРАВКА: о разговоре Алексеева с Русиным см.

В.С. Кобылин. Анатомия измены. – СПб, изд. «Царское дело», 2005, стр.306-307.

ДЕСЯТАЯ СЕРИЯ. ОТРЕЧЕНИЕ.

СЦЕНА 1\10) 2 (15 н.с.) марта 1917 года. Станция Киверцы.

Действующие лица:

– Зубов – Зубов Ю.В., капитан, командир 2-го батальона Лейб-гвардии Преображенского полка;

– Ознобишин – полковник, командир Лейб-гвардии Преображенского полка;

– офицеры и солдаты полка; дежурный по станции.

Место и время действия:

2\15 марта 1917 года. Станция Киверцы (близ Луцка), Юго-Западный фронт.

Е.Е. Алферьев. Император Николай Второй как человек сильной воли. – Свято-Троицкий монастырь, Джорданвиль, 1983, стр. 122.

НАТ. СТАНЦИЯ КИВЕРЦЫ (БЛИЗ ЛУЦКА, ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ФРОНТ). РАНЕЕ УТРО 2\15 МАРТА 1917.

На экране – ж\д станция Киверцы. Раннее утро. На путях стоят составы, один из них – под парами. В вагонах – лейб-гвардейцы, солдаты 2-го батальона Лейб-гвардии Преображенского полка. Одна из рот батальона строевым шагом, с песней (марш полка – см. Приложение в конце сцены) подходит к вагонам и садится в один из них. Капитан Зубов в сопровождении ротных командиров проходит вдоль вагонов, шутит с солдатами.

ЗУБОВ:

Братцы, через пять минут – отправление. Через сутки будем в Петрограде. За сутки наведем там порядок, день отдыха – и обратно, сюда, на фронт. Подробные инструкции получите от ротных в дороге.

Солдаты одобрительно шумят, улыбаются. Слышны возгласы: «Разгоним смутьянов», «Постоим за Государя!», «Раздавим гадину!». В это время из здания вокзала к Зубову бежит офицер, дежурный по станции.

ДЕЖУРНЫЙ:

Господин капитан, вам срочная телеграмма, из Ставки…

Зубов читает телеграмму, удивленно смотрит на дежурного. Ротные спрашивают его, в чем дело. Зубов смотрит на семафор: там зеленый свет сменяется на красный.

ЗУБОВ

(ротным):

Телеграмма из наштаверта, из Ставки. Задержать отправление на Петроград. Я иду к командующему полком. Успокойте солдат. Это какое-то недоразумение. Генерал Алексеев подписал. Я не знаю в Ставке никакого генерала Алексеева. Генерал-адъютант Алексеев – начальник штаба. А кто этот генерал? …

Идет в здание вокзала. Сюда же верхом на черном коне подъезжает полковник Ознобишин. Входят в комендатуру.

ОЗНОБИШИН:

Капитан, зачитываю вам телеграмму из Ставки:

«Начальнику отряда Особаго назначения от юго-западного фронта. Ввиду минования надобности в отряде Особаго назначения и наступившего спокойствия в гор. Петрограде – движение отряда отменяется. Полкам заступить на свои позиции. Генерал-адъютант Алексеев».

ЗУБОВ:

Господин полковник! В Петрограде – смута только усиливается! Мы газеты тут читаем! Вчера уже и солдаты-запасники там бунтовали. Там же их – 200 тысяч! Бездельников в казармах! Кто такой – генерал Алексеев! У меня телеграмма – за подписью генерала Алексеева. Начштаба – генерал-адъютант!

ОЗНОБИШИН:

Капитан… Юрий Сергеевич… Я и сам понимаю, что это глупость какая-то. Я эту телеграмму два часа назад получил, раньше вас. И запрос в Ставку послал. Только что получил подтверждение, за подписью генерал-адъютанта Алексеева.

ЗУБОВ:

Что за черт! У нас уже и солдаты два дня как знают – в Петрограде бунт! Вы думаете – мне охота в столицу «прокатиться»? В солдат русских же там стрелять? Нисколько неохота. Но – присяга есть присяга! И солдаты наши – все это понимают! Преображенцы! Опора государева! И что – теперь?

ОЗНОБИШИН:

Юрий Сергеевич… Я все это не хуже тебя понимаю. Тяжело на сердце. Но – дисциплина нам не позволяет ослушаться приказания начальника штаба Его Величества…

ЗУБОВ: Чую измену! Ох, тяжело! Что я ротным скажу?

ОЗНОБИШИН:

Может, Георгиевский батальон Иванова один там справится? Я слышал, они вчера уже на Вырицу шли. Это ж час езды от столицы… Вот, это и скажи.

ЗУБОВ:

Не верю. Телеграмма-то циркулярная, я же вижу!

ОЗНОБИШИН:

Капитан, вы что думаете, я слепой? Я тебе объясняю, что надо ротным сказать. Пусть личному составу объяснят, что, мол (тяжело вздыхает) надобность отпала…

ЗУБОВ:

Ротным врать не буду! Как я могу офицерам лгать! Солдатам… да, придется так объяснить… Эх! Может, прорываться в Петроград все же?

ОЗНОБИШИН:

Тебя на следующей же станции в тупик загонят. Слышал – железными дорогами какой-то Бубликов из Думы командует…

ЗУБОВ:

Что?! Что за черт! Что происходит?!

ОЗНОБИШИН:

Юрий Сергеевич! Я отдаю тебе приказ разгружаться. Мы – люди военные. Если и мы, здесь на фронте, начнем приказам не подчиняться…

ЗУБОВ

(сокрушенно):

Есть разгружаться, господин полковник!..

ГОЛОС ЗА КАДРОМ:

Все воинские части, отозванные с фронта для подавления бунта в Петрограде, грузились в эшелоны и продвигались 1 марта к столице. 67-й пехотный полк (с Северного фронта) 1 марта прибыл уже на станцию Александровская, в нескольких верстах от Царского Села. 68-й полк был остановлен под Лугой. С фронта продвигались другие воинские части. Все они были остановлены и развернуты обратно телеграммами изменивших Присяге генерал-адъютантов Алексеева и Рузского.

В Петрограде в штабе восставших, в Таврическом, несколько раз поднималась паника. Тот самый депутат Бубликов (директор железных дорог в марте 1917-го) в своих воспоминаниях писал: «Достаточно было одной дисциплинированной дивизии с фронта, чтобы восстание было подавлено. Больше того, его можно было усмирить простым перерывом железнодорожного движения с Петербургом: голод через три дня заставил бы Петербург сдаться. В марте еще мог вернуться царь. И это чувствовалось всеми: недаром в Таврическом дворце несколько раз начиналась паника».

1 марта в Пскове Государь попал в западню…

СПРАВКА:

1. С.С. Ольденбург. Царствование императора Николая Второго. – изд. «Феникс», Ростов-на-Дону, 1998, стр. 559-560;

2. А. Бубликов. Русская революция. – Нью-Йорк, 1918.

ПРИЛОЖЕНИЕ (для СПРАВКИ):

Марш Лейб-гвардии Преображенского полка

Пойдем, братцы, за границу

Бить Отечества врагов.

Вспомним матушку-царицу,

Вспомним век ее каков!

Славный век Екатерины

Нам напомнит каждый шаг;

Те поля, леса, долины,

Где бежал от русских враг!

Вот Суворов где сражался!

Там Румянцев где разил!

Каждый воин отличался,

Путь ко славе находил.

Каждый воин дух геройский

Среди мест сих доказал,

И как славны наши войски,

Целый свет об этом знал.

Другой вариант Марша Лейб-гвардии Преображенского полка.

Знают турки нас и шведы,

И про нас известен свет.

На сраженья, на победы

Нас всегда Сам Царь ведет!

С нами труд Он разделяет,

Перед нами Он в боях,

Счастьем всяк из нас считает

Умереть в Его глазах.

Славны были наши деды,

Помнят их и швед, и лях.

И парил орёл Победы

На Полтавских на полях!

Знамя их полка вверяет

Русский штык наш боевой.

Он и нам напоминает

Как ходили деды в бой.

Твёрд наш штык четырёхгранный,

Голос чести не замолк,

Так пойдём вперёд мы славно,

Грудью первый Русский полк.

Государям по присяге

Верным полк наш был всегда.

В поле брани, не робея,

Грудью служит он всегда.

СЦЕНА 2\10. 2-3 (15-16 н.с.) марта 1917 года. Отречение.

ЭПИЗОД 1

Действующие лица:

– Николай – Николай Александрович Романов (1868 г.р.), император; не выспавшийся, бледный, с мешками под глазами, но спокойный и, как всегда, очень вежлив; одет в темно-серую черкеску, с кинжалом в серебряных ножнах на поясе;

– Данилов – Данилов Юрий (Георгий) Никифорович (1866-1937), генерал-квартирмейстер, начальник штаба Северного фронта; масон, был близок с Гучковым;

– Савич – Савич (Саввич) Сергей Сергеевич (1863-?), генерал-адъютант, начальник снабжения армий Северо-Западного и Северного фронтов;

НАТ. ПСКОВ, ВОКЗАЛ. ИНТ. ВАГОН-САЛОН ЦАРСКОГО ПОЕЗДА. 14ч.30м 2 (15 – нового стиля) МАРТА 1917 ГОДА.

Пустынный перрон вокзала (лишь одинокий караульный солдат) и стоящий на путях поезд. Тишину нарушают лишь редкое карканье ворон. Камера въезжает в зеленый салон царского вагона. Небольшой четырёхугольный стол, несколько стульев. Окна вагона плотно занавешены. Николай стоит у одного из окон. В вагон входят Рузский, Данилов и Савич.

НИКОЛАЙ

(спокойно, садясь за стол):

Садитесь, господа.

Рузский садится за стол напротив Императора, Данилов и Савич продолжают стоять. Николай еще раз приглашает их сесть, они отрицательно кивают головами. Савич очень волнуется, переживает происходящее. Рузской нервен, но говорит выспренно, медленно и четко, изредка повышая голос. Николай, закуривает, предлагает закурить вошедшим генералам. Рузский закуривает. Затем в продолжении разговора Николай и Рузский много курят.

РУЗСКИЙ:

Государь, за последние несколько часов положение в столице еще более осложнилось. Ненависть к царствующей династии бьет через край. На улицах убивают не примкнувших к революции офицеров. Фактически положение контролирует только Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. Гвардейский Экипаж Великого Князя Кирилла в полном составе, под красными знаменами, пришел в Таврический, к штабу восставших. Все министры Вашего правительства арестованы. Протопопов также арестован. Временный Комитет формирует новое правительство. Ваше отречение от Престола – единственный выход, который позволит избежать кровопролития и спасти Россию. По решению Временного Комитета, Гучков и Шульгин уже выехали сюда, в Псков, принять Манифест о Вашем отречении от Престола.

НИКОЛАЙ:

Это все новости?

РУЗСКИЙ:

Об остальном я вам докладывал сегодня утром, за завтраком.

НИКОЛАЙ:

Вы уверены, что вся Россия желает моего отречения?

РУЗСКИЙ:

Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности, но события несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит неисчислимыми бедствиями. Я вас прошу выслушать мнение моих помощников, они оба в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди.

НИКОЛАЙ:

Я выслушаю, чуть позже… Я не уверен, что русский народ будет рад моему отречению. Казаки, старообрядцы – не простят мне этого никогда. И в Армии – все ли поймут и примут?

РУЗСКИЙ:

Сегодня утром начштаба Алексеев разослал Главнокомандующим фронтами телеграмму следующего содержания – о необходимости Вашего отречения – и к настоящему времени мы получили ответы от всех Главнокомандующих: от Великого Князя Николая Николаевича, от генерал-адъютантов Брусилова, Эверта. Сахаров, а также адмиралы Колчак и Нелепин телефонировали свое ответное ходатайство о Вашем отречении. Я прошу Ваше Величество ознакомиться с телеграммами Великого Князя и генерал-адъютантов.

Протягивает Николаю наклеенные на синих бланках ленты телеграмм. Николай начинает читать. Бледнеет. Встает, отходит к занавешенному окну, молча смотрит в него. Он понимает, что попал в западню. Снова садится за стол, продолжает читать.

НИКОЛАЙ

(прочитав):

Итак, восемь…

РУЗСКИЙ:

Что «восемь»?

НИКОЛАЙ:

Восемь командующих, включая Вас и Наштаверха считают, что я должен отречься от Престола…

РУЗСКИЙ

(нагло перебивая Николая и громко отчеканивая каждое слово):

За этими «восемью» стоит вся армия, а в Петрограде – революция! Пора уже Вам понять это! Митинги под красными знаменами начались в Москве. Ваша семья в Царском Селе – в опасности (Николай чуть заметно вздрагивает). Царское Село – в руках восставших. Они ненавидят Ее Величество и готовы на все! На все!

НИКОЛАЙ

(подавляя возмущение наглым поведением Рузского, после паузы):

Итак, каково Ваше мнение?

РУЗСКИЙ:

Ваше Величество, для Вас невозможно никакое иное решение, кроме немедленного – немедленного! – отречения от Престола в пользу Наследника Цесаревича, при регентстве Великого Князя Михаила Александровича! Ради блага Родины, для спасения России и для победы над внешним врагом!

НИКОЛАЙ

(еще раз встает, тут же садится; обращаясь к Данилову и Савичу):

Ваше мнение, господа? Только прошу Вас, откровенно.

ДАНИЛОВ

(сильно волнуясь, тихо):

Государь, Вы не можете сомневаться в моих верноподданнических чувствах (Николай кивает головой), но выше всего долг перед родиной и желание спасти отечество от позора… Это унизительные предложения от желающего нас покорить ужасного врага… Но… Ради блага Родины… И победы над внешним врагом… Необходимо сохранить династию. Ваше Императорское Величество… я не вижу другого решения для Вас, как согласиться с ходатайствами наштаверха и Главнокомандующих Действующей армии. Это – единственный выход. Отречение в пользу Наследника Цесаревича.

САВИЧ

(сдерживает подступающие рыдания, с трудом говорит):

Ваше Величество… Вы меня почти не знаете… Но… я – согласен с ними…

Савич отворачивается к стенке, неслышно рыдает, всхлипывает. Николай снова встает. Видно, что он сломлен, что он принял решение. С минуту молчит. Слышно приглушенное рыдание Савича.

РУЗСКИЙ

(нагло и громко, почти кричит):

Ну же! Решайтесь!

Николай едва заметно вздрагивает от неожиданно грубого выкрика Рузского, внимательно смотрит на него, потом снова встает, подходит к окну, смотрит в плотно занавешенное окно вагона. Все в вагоне молчат. Перед ним встают видения:

Японский отшельник Теракуто в роще близ Киото вновь говорит ему: «Великие скорби и потрясения ждут Тебя и страну твою. Ты будешь бороться за ВСЕХ, а ВСЕ будут против тебя… Нет блаженней жертвы Твоей за весь народ Твой… «

Английский предсказатель Луис Хамон в Кембридже вновь говорит ему: «Его имя будет скреплено с двумя самыми кровавыми и ужасными войнами… В конце второй войны он потеряет все, что любил…

Монах Авель из Гатчинского дворца как будто сейчас смотрит на него: «Святому Царю, Иову Многострадальному подобному… На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим; как некогда Сын Божий. Искупитель будет, искупит собой народ свой… Война будет, великая война… Накануне победы рухнет трон Царский. Измена же будет расти и умножаться»

Паша Саровская в своей келье в Дивеево сбивает со стола девять глиняных солдатиков…

Святой Серафим Саровский из своей кельи в лесу под Дивеево отрывается от письма, поднимает голову, смотрит на него, прямо в глаза: «В 1917-м, в конце войны, в преддверии победы, будешь предан Великими Князьями и военачальниками… Принесешь великую жертву за народ русский, за Россию… Но не спасешь ее… До скончания века…»

Святой Иоанн Кронштадтский крестит его: «Кайтесь, ибо приближается ужасное время. Столь ужасное, что вы и представить себе не можете»

Между тем в полном молчании, в гробовой тишине проходят в вагоне эти минуты.

НИКОЛАЙ

(шепчет чуть слышно):

Я приношу России несчастья… Две войны…

Отходит от окна, оборачивается к генералам.

НИКОЛАЙ

(спокойно):

Я решился. Я отказываюсь от Престола в пользу своего сына Алексея! … Благодарю Вас всех за доблестную верную службу. Надеюсь, что она будет продолжаться и при моем сыне.

Крестится. Вслед за ним крестятся генералы. Полная тишина. Николай выходит из вагона. У него – странное лицо. Генералы стоят, ошеломленные. Рузский приходит в себя, сдерживает довольную улыбку.

СПРАВКА:

1. А.И. Спиридович. Великая Война и Февральская революция. – Нью-Йорк, 1961.

2. С.С. Ольденбург. Царствование императора Николая Второго, Ростов-на-Дону, изд. «Феникс», 1998

3. В. Кобылин, «Анатомия измены», СПб, изд. «Царское дело», 2003

4. В.Н. Воейков. С Царем и без Царя. – М., «Терра», 1999.

ЭПИЗОД 2

НАТ. ПСКОВ, ВОКЗАЛ. ИНТ. ВАГОН СВИТЫ ЦАРСКОГО ПОЕЗДА, КУПЕ ВРАЧА ФЕДОРОВА. 15ч. 2\15 МАРТА 1917 ГОДА.

Действующие лица:

те же и

– Федоров – Федоров Сергей Петрович (1869-1936), профессор, лейб-медик;

– Мордвинов – Мордвинов А.А. (1870-?), флигель-адъютант, полковник Лейб-гвардии Кирасирского полка; остался верен Присяге в эти дни;

– Воейков – Воейков Владимир Николаевич (1868-1947), генерал-майор Свиты Его Величества, последний Дворцовый комендант; остался верен Присяге в эти дни;

– Нилов – Нилов Константин Дмитриевич (1856-1919), адмирал, генерал-адъютант, флаг-капитан Императорской яхты «Штандарт»; остался верен Присяге в эти дни;

– Дубенский – Дубенский Дмитрий Николаевич (1857-1923), генерал-лейтенант Свиты, военный историк; один из немногих генералов в Ставке, остававшихся верным Присяге;

– Фредерикс – Фредерикс Владимир Борисович (1838-1927?), граф, министр Императорского двора и уделов;

В купе – Федоров и свита (Фредерикс, Мордвинов, Нилов, Воейков, Дубенский). Близ купе толпятся другие лица свиты, скороходы. Все очень расстроены, некоторые почти в истерике. Слышны вскрики: «Как он мог?!», «Не посоветовавшись со свитой!», «Сдался аксельбантам!». Кому-то в коридоре близ купе становится дурно.

ДУБЕНСКИЙ

(рыдая):

Как же так! Никого не спросить, и сдать, как сдают эскадрон!

ВОЕЙКОВ:

А ведь это вы, Дмитрий Николаевич, на станции Дно посоветовали Его Величеству ехать в Псков, к Рузскому!

ДУБЕНСКИЙ:

Кто ж знал! Да, надо было в Гвардию ехать, в Особую армию!

ФРЕДЕРИКС

(качает головой, никого не слушая):

Вот что бывает… Когда переживешь самого себя…

НИЛОВ:

Господа! Прекратите! Надо что-то делать! Сергей Петрович! Может быть, Вы пойдете сейчас к Государю? Может, ему нужна помощь врача?

Федоров (также чрезвычайно расстроенный), встает, собирается выйти из купе.

ВОЕЙКОВ:

Попросите Государя забрать отречение обратно! Его вынудили!

Федоров грустно кивает головой, идет в вагон Николая.

ЭПИЗОД 3.

ИНТ. ВАГОН-САЛОН НИКОЛАЯ В ЦАРСКОМ ПОЕЗДЕ.

Федоров просит разрешения войти. Николай спокойно приглашает его сесть. Вообще в этой сцене он уже спокоен. Федоров – на грани нервного срыва.

ФЕДОРОВ:

Как Вы себя чувствуете, Ваше Величество?

НИКОЛАЙ:

Не могу сказать, что хорошо… Но врачебная помощь мне не нужна. Спасибо.

ФЕДОРОВ:

Государь, простите… как Вы могли отречься? Мы все в отчаянии. И в возмущении. Они вынудили Вас? Как?

НИКОЛАЙ:

Сергей Петрович… Что мне оставалось делать, когда мне все изменили. Первый – Николаша. Читайте.

Протягивает ему телеграммы Главнокомандующих.

ФЕДОРОВ

(смотрит на Николая):

Николаша… Это кто?

НИКОЛАЙ

(пытаясь улыбнуться):

Великий Князь… Николай Николаевич. Это мы с Ее Величеством так его между собой называем.

ФЕДОРОВ

(прочитав телеграммы):

Это… все лишь мнение нескольких военных, хотя бы и самых высокопоставленных…

НИКОЛАЙ:

Мое решение не подлежит обсуждению, Сергей Петрович. Есть еще причины, – о которых ни Вы, никто другой не знаете.

ФЕДОРОВ:

Цесаревич Алексей?

НИКОЛАЙ:

Нет… Хотя, и его здоровье – тоже… Кстати, Сергей Петрович… О здоровье Алексея… Распутин несколько раз говорил нам, что если наследник проживет до 17 лет, то он совершенно выздоровеет… Вы знаете, я человек земной, терр-а-терр (французское идиоматическое выражение – Б.С.). Я, конечно, не смотрел на Распутина как на святого, но то, что он нам предсказывал – обычно сбывалось. То есть, через четыре года… Правда ли это? Будет ли Наследник здоров?

ФЕДОРОВ:

Государь, я в предсказания и чудеса не верю… Врачебная же наука не знает полного исцеления от гемофилии. Одни умирали в детстве, другие семи лет, иные двадцати… Дольше всех с этой болезнью прожил, насколько известно, герцог Абруцкий – до 42 лет. Может быть, Его Высочество проживет и дольше, чем мы с вами, Ваше Величество, но может и умереть каждую минуту от самой простой незначительной случайности. Таково свойство его болезни.

СПРАВКА:

1. А.И. Спиридович. Великая Война и Февральская революция. – Нью-Йорк, 1961.

2. Егоров Г.Б., Лысенко И.В., Петров В.В. Спасение Цесаревича Алексея. – СПб, «Блиц», 1998, стр.17

НИКОЛАЙ: