Принуждение к миру. Военные действия России в Финляндии в 1710—1720 г.г.
TextПосле Гангута, пишет Тарле, морская борьба против Швеции на долгое время приняла особый характер, который, собственно, не менялся уже сколько-нибудь существенно до самого Ништадтского мира, т. е. в течение всех последних шести лет Северной войны. Это было перемежавшееся и вместе с тем чаще всего комбинированное осуществление двух стремлений: с одной стороны – держа наготове и постоянно усиливая как линейный, так и гребной флот и переводя лучшие сухопутные войска на Балтийское побережье, постоянно грозить шведам большим десантом, а с другой – беспрестанным крейсированием в Балтийском море упорно мешать торговле шведов с Европейским материком, т.е. вести борьбу на морских коммуникациях.
После Гангута русский Балтийский флот овладел в Балтийском море стратегической инициативой. С этого времени шведское побережье стало весьма и весьма уязвимым для ударов с моря.
Морская дипломатия
Угроза самому существованию Швеции, слухи о могущественном русском флоте, готовом высадить у Стокгольма крупные силы, – всё это, пишет Тарле, очень занимало умы в Англии в эти первые времена только что воцарившейся в стране ганноверской династии. Первый король этой династии Георг I был в то же время ганноверским курфюрстом. Ганновер был под ударом и с русской, и со шведской стороны, причём с русской стороны больше, чем со шведской. Ганноверские интересы в тот момент рассматривались в британском парламенте вовсе не как исключительно династические дела нового короля. Напротив, и деловой мир лондонского Сити, и вигистская аристократия, и вигистская часть сельского дворянства (джентри) видели в ганноверских владениях нового короля некоторый придаток политической силы Англии. Пока шла бесконечная война между Швецией и Россией, в Англии не были уверены ни в том, что Швеция не будет завоевана (или, по крайней мере, что русский флот и армия не овладеют Стокгольмом), ни что Ганновер уцелеет.
Чем ближе дело шло к открытию навигации 1715 года, тем более необходимым казалось статс-секретарю виконту Чарльзу Таунсенду послать военный флот в Финский и Ботнический заливы и этим, во-первых, оградить шведские берега от русского десанта, во-вторых, оказать давление на царя в смысле ускорения заключения мира со Швецией и, в-третьих, наконец, поддержать просьбу британских купцов о восстановлении торговли через Архангельск (против чего боролся царь, желавший направить торговлю через Балтийское море в Петербург). Но ничего из этих проектов не вышло. Едва только к концу марта 1715 года Пётр получил верные известия о посылаемой в балтийские воды английской эскадре, как он велел держать наготове все галеры и полугалеры, какие были приготовлены в Петербурге для отправки при первом же открытии навигации в Обу.
Посол Англии в Петербурге Джордж Мекензи в своём письме в Лондон «обогатил» своего начальника советом о том, что угрозой от русских ровно ничего не добьешься. Посол даже слегка иронизировал над своим увлекающимся начальником, который полагал, что можно будет потребовать у Петра заключения перемирия со шведами: «Если галеры царя уже окажутся в Ботническом заливе, то мы можем потребовать перемирия, но царь уверен, что мы не можем заставить его согласиться на перемирие, так как он знает, что он в состоянии производить по всему побережью вторжения, в то время, как мы ни в малейшей степени не будем в состоянии спасти Швецию нашими крупными кораблями».
Таким образом, русский флот окончательно становился грозным гарантом политической и экономической самостоятельности русской политики.
Е. Тарле продолжает, что Пётр, естественно, болезненно воспринял попытку английского кабинета помочь Карлу XII и крайне выразительно показал это Джорджу Мекензи при его прощальной аудиенции, когда с нарочитой резкостью долго отказывался принять отзывные грамоты посла на том основании, что они подписаны были ещё покойной королевой Анной. Царь публично, в присутствии других иностранных представителей и русских сановников, возвысив голос, крикнул, что если Мекензи решается ему дать верительные грамоты от покойной королевы Анны, то он, царь, даст Джорджу Мекензи «кредитивные» грамоты к своей матери, царице Наталии Кирилловне, которая тоже покойница. Вся эта скандальная сцена длилась долго, и царь, «очень жестикулируя» («with differing gestures», сообщал сам посол), много раз повторял, что непременно снабдит Мекензи приветственным письмом для передачи покойной царице, своей матушке.
Поведение царя однозначно показывало, что он сильно раздражён действиями англичан, но нисколько их не боялся. Резко негативное отношение Петра I к британскому послу объяснялось также неблаговидными происками последнего по отношению к России, о чём ему докладывал из Лондона русский резидент Фёдор Веселовский, добывший через свою агентуру соответствующие письменные доказательства. Дж. Мекензи пока об этом не догадывался. Е. Тарле пишет, что посол сильно опасался за свою жизнь и уже не думал получить от царя отпускную грамоту и благополучно «вынести ноги» из России, но Пётр его отпустил.
В кампании 1715 года русские моряки впервые приступили к активным действиям против шведских капёров – до этого оперировавшие в Балтийском море из Карлскруны, Гётеборга и Стокгольма шведские капёры действовали вполне безнаказанно. Разбойничавшие по прямому королевскому указу капёры останавливали и грабили торговые суда Дании, Голландии, Франции и Англии и наносили определённый ущерб их торговле с Россией. Только в 1714 году шведские моряки, блокировавшие Балтийские проливы, конфисковали 24 английских судна. В следующем году капёры захватили уже 30 английских торговых судов.
Требования Лондона к Стокгольму компенсировать убытки просто игнорировались. Ведь 1/18 часть добычи капёров доставалась королевской казне. «Карлу XII было приятно узнать, как жители Копенгагена и Санкт-Петербурга горевали о своих потерянных товарах, которые достались Швеции и прямо или косвенно – самому королю» – пишет Д. Линдхольм. Кстати, капёрством занимался и военный флот Швеции. Д. Линдхольм приводит интересные данные, согласно которым в самые актуальные для капёрства годы – 1714—1720 – в Карлскруну были приведены 20 призовых судов, добытых военными кораблями, и только 3 призовых судна добыли капёры-частники. Из 214 захваченных шведами в этот период торговых кораблей только один формально принадлежал России (Рига). Распоряжение шведского правительства от 3 июля 1717 года предписывало частным капёрским судам пользоваться флагами и вымпелами, которыми пользовались военные корабли Швеции. Капёрство стало частью государственной политики Карла XII.
В начале апреля 1715 года в море вышел отряд под командованием капитан-командора П.П.Бредаля в составе 3 фрегатов и 1 шнявы. Держа флаг на фрегате «Самсон», Бредаль между Виндавой и Готландом в период с 11 по 16 апреля захватил 3 шведских капёрских судна: 16-пушечный «Единорог», 12-пушечный «Стокгольм-Галей» и 10-пушечный «Эсперанс». В июле-августе Бредаль, командуя 4 фрегатами и 3 шнявами, снова крейсировал в районе Готланда, высадил там десант и, захватив пленных, вернулся на базу в Ревель. Ф. Веселаго упоминает при этом о шведском нападении на Ревель: 29 мая 1715 года 12 шведских кораблей и несколько мелких судов подошли к Ревельской гавани, в которой стояла наша эскадра под начальством капитана Фангенга. После двухчасовой перестрелки, не сделавшей ни гавани, ни судам почти никакого вреда, шведы ушли с рейда.
В июне 1715 года в Ревель пришла соединённая англо-голландская эскадра под общим командованием британского адмирала Джона Норриса, в задачу которой входил конвой более чем 100 голландских и английских торговых судов. Пётр поспешил явиться на рейд со своим флотом – такое событие, как приход двух лучших флотов мира, не могло не восхищать его, как страстного моряка, имевшего теперь возможность сравнить свои суда с судами лучших иностранных флотов. Кроме того, он вряд ли хотел упустить случай продемонстрировать гостям силу своего корабельного флота.
Вместе с эскадрой Норриса в Россию прибыли приобретённые в Англии два линейных корабля: 54-пушечный «Лондон» и 50-пушечная «Британия» и 1 фрегат – 44-пушечный «Ричмонд». Но пополнение Балтийского флота шло главным образом за счёт построек на русских верфях: в конце августа 1715 года на Балтику из Архангельска вокруг Скандинавии отправились 52-пушечные корабли «Уриил», «Селафаил», «Варахаил», «Ягудиил» и яхта «Транспорт-Ройал», подаренная Петру английским королём Георгом I.
В 1716 году всё южное побережье Балтийское моря было очищено от шведских войск, к антишведской коалиции присоединились Польша, Пруссия и Ганновер, а в апреле этого года в неё фактически вошло герцогство Мекленбург. Конечно, новые «игроки», кроме Пруссии, не представляли собой значительной военной силы, но за Ганновером стояла Англия, которая вместе с Голландией решили, что настало время оказать помощь антишведской коалиции. Карл XII противопоставил этой силе капёрство, чем сильно раздражал Гаагу и Лондон.
В период между Гангутским сражением (1714) и смертью Карла XII (1718) бывали моменты, когда высадка союзников в Швеции казалась вполне исполнимой. Русский флот распоряжался на Балтийском море, как дома, особенно в те времена, когда изменчивая политика Англии снова, по тем или иным причинам, поворачивалась своим остриём против Швеции. Так случилось, например, в 1716 году, когда король Швеции сильно разозлил Сент-Джеймский двор своими связями с безнадёжным претендентом на английский трон из изгнанного революцией 1688 года дома Стюартов (т.н. якобиты).
Дадим по этому поводу краткую справку.
После того как Франция по настоянию Петра I прекратила выплачивать Швеции военные субсидии, королевский советник Х.Г.Гёртц стал пробивать тропинку к сейфам якобитов. В обмен на их деньги Гёртц от имени своего короля пообещал снабдить якобитов войском и высадить его на берегах Англии. Но Гёртцу сильно не повезло: шведское почтовое судно по пути в Голландию попало в шторм и укрылось в норвежском порту. По законам военного времени судно арестовали, а находившуюся на борту дипломатическую почту вскрыли. Добыча превзошла все ожидания: датчане нашли письма, свидетельствовавшие о причастности Карла XII к планам якобитов свергнуть с преcтола короля Георга I, и немедленно переслали их в Англию. В результате англичане арестовали шведского посла в Лондоне К. Юлленборга, а в Амстердаме голландцы посадили за решётку автора проекта – Х.Г.Гёртца. Отношения Швеции с Англией были сильно испорчены.
Идея высадки на юге Швеции союзного экспедиционного корпуса нашла отклик у союзников Петра и у англичан с голландцами, и с весны 1716 года началось сосредоточение союзных флотов у Копенгагена, начались переговоры союзников о высадке русско-датского десанта на южном побережье Швеции. Первые русские корабли Балтийского флота появились под Копенгагеном в конце мая, это были 50-пушечный «Страфорд» под командованием Н.А.Сенявина, возвращавшийся из Голландии, и отряд капитан-командора П.П.Бредаля в составе 3 линейных кораблей, купленных в Англии: 54-пушечного «Портсмута», 52-пушечного «Девоншира» и 60-пушечного «Марльборо». В июне в Копенгаген пришли галеры Змаевича, причём от Ростока до датской столицы их вёл вице-адмирал Пётр Михайлов. А 6/17 июля 1716 года во главе отряда из 40 галер с 5-тысячным десантом в Копенгаген прибыл Пётр I. 14/25 июля подошла объединённая англо-голландская эскадра, а 17/28 июля – русская эскадра капитан-командора П.И.Сиверса в составе 7 кораблей, 3 фрегатов, 3 шняв и нескольких мелких судов. Вся эта масса кораблей – на их мачтах развевались 83 вымпела – с трудом разместились на рейде датской столицы24.
Строго говоря, англичане и голландцы имели задание ограждать в ближайшие месяцы большую флотилию английских и голландских торговых судов от настойчивых нападений шведских капёров и королевских шведских фрегатов, также занимавшихся капёрством (ведь Англия всё-таки формально всё ещё числилась в Швеции неприятельской державой).
Датский адмирал не желал подчиняться англичанину Норрису, а голландцы не желали подчиняться ни тому, ни другому. На совете адмиралов, командующих союзными эскадрами, верховное командование всем этим флотом было поручено Петру I. Пётр большое внимание уделял символам, а потому с гордостью взял на себя эту обязанность. Ещё несколько лет тому назад он и помышлять не мог о том, чтобы иметь настоящий корабельный флот в России, а теперь он в качестве русского адмирала командует огромной армадой кораблей четырёх морских держав! Русский Балтийский флот при этом нисколько не уступал ни английской, ни голландской, ни датской эскадре, а в некоторых отношениях был даже сильнее каждого из них.
5/16 августа 1716 года союзный флот покинул бухту Кёге и отправился к Борнхольму. Главнокомандующий флотом Пётр I держал флаг на корабле «Ингерманланд». Это знаменательное для России событие царь не преминул отметить выпуском памятной медали с надписью: «Владычествует четырьмя. При Борнхольме». 8/19 августа русско-англо-датско-голландская морская армада под командованием Петра I подошла к Борнхольму. Высланные вперёд крейсеры донесли, что шведский линейный флот уже около месяца стоит в Карлскруне, а в море находятся только крейсера. 14 августа Петр I спустил свой штандарт и с отрядом из 4 кораблей, 2 шняв и гукора отправился обратно в Данию.
Трудно сказать, верили ли союзные адмиралы и царь в то, что им удастся выманить шведов в открытое море и навязать им генеральное сражение. Шведских адмиралов можно было критиковать за многие ошибки и просчёты, но самоубийцами они не были.
Царь предложил союзникам высадить на южном побережье Швеции десант, однако те, имея в наличии 52-тысячную армию, посчитали эти силы для достижения успеха высадки недостаточными. Петру I всё-таки удалось уговорить короля Дании Фредрика IV выполнить обязательства, взятые на себя Данией конвенциями от 9 июля и 6 сентября 1715 года, подписав которые, Россия и Дания договорились высадить в Сконии общий десант. Русский гребной флот под командованием Ф.М.Апраксина, базировавшийся на Аландских островах, должен был осуществить демонстративное отвлекающее нападение на Стокгольм, высадив там десант.
В период с 29 августа по 4 сентября из Ростока в Копенгаген на датских транспортных судах были переброшены 37 батальонов пехоты и 3 полка кавалерии из войск фельдмаршала Шереметева, предназначенных для высадки на южном берегу Швеции, но это было не всё войско Шереметева.
31 августа Пётр I отправил из Копенгагена 5 галер с казаками из Копенгагена к южному берегу Швеции для разведки береговых укреплений и расположения шведских войск. Выполнив поручение и захватив пленных, казаки благополучно возвратились в Копенгаген.
Пётр на шняве «Принценсса» самолично решил промерить глубину вод у шведского берега в предполагаемом месте высадки. Шнява слишком близко подошла к берегу и была обстреляна береговыми батареями шведов. Ядро попало в шняву и пробило борт, а следовавшая за «Принцессой» шнява «Лизетта» получила ещё большие повреждения.
До высадки союзного десанта на южном побережье Швеции дело так и не дошло – всё застопорилось сначала из-за трудностей, возникших при перевозке 26 тысяч русских солдат из Мекленбурга в Копенгаген, которые Пётр выделили для участия в союзном десанте. Наступала осень, а в Копенгаген было переброшено, как мы указали выше, всего 37 батальонов пехоты и 3 кавалерийских полка, так что экспедицию отложили до весны 1717 года. Ганноверский посланник в Копенгагене Бернсторфф нашёптывал датскому королю Фредрику IV, что русские части могли навсегда остаться в Дании и оккупировать страну.
2 октября 1716 года, ввиду отказа датчан от совместных действий по высадке экспедиционных войск на южный берег Швеции, русский галерный флот направился из Копенгагена в Росток для возвращения в Россию. По пути в Ревель, между островами Готланд и Дагё, 32-пушечный фрегат «Лансдоу» под командой капитана Небеля 19 октября захватил 12-пушечного шведского капёра. В этот же день русские пехотные и кавалерийские части были отправлены на транспортах под прикрытием англо-датского флота из Копенгагена в Росток. А 21 октября русская корабельная эскадра под командой капитан-командора Шельтинга из Дании вернулась на зимовку в Ревель.
Период братания, объятий и звона хрустальных бокалов союзников кончился. Карл XII и его армия могли перевести дыхание. И в буквальном, и в переносном смысле наступали зимние холода. Есть некоторые сведения о том, что Пётр в последний момент тоже охладел к идее высадки в Сконии, поскольку у него появились сильные подозрения, что союзники задумали против России большую провокацию: побудить его высадить состоящий в основном из русских солдат десант на шведскую территорию и оставить его на произвол судьбы, без всякой поддержки с моря.
Е. Тарле пишет, что царь отказался от высадки, потому что убедился в сильных оборонительных сооружениях шведов. Нам эта причина кажется мало убедительной: во-первых, потому, что Карл XII в спешке и при нехватке материальных ресурсов вряд ли смог достаточно сильно укрепить южное побережье страны. Кроме того, Швеция вряд ли бы выдержала сразу два мощных удара по своему побережью: на юге – силами союзников и на востоке – силами галерного флота Ф. Апраксина.
Дело было в другом – в несогласии самих союзников. Датчане стали обвинять русских в ведении сепаратных переговоров со шведами, а Георг I – подозревать Петра в контактах с якобитской эмиграцией. Сильное недовольство датчан вызвало также выдвинутое якобы царём требование после завоевания Блекинге уступить России порт Карлскруну25.
Вообще, история появления русского флота у Копенгагена в 1716 году и переговоры союзников о высадке на шведский берег являются в истории Северной войны довольно тёмным пятном.
Как бы то ни было, зимой 1716—1717 года англичане инициировали в Европе антирусскую кампанию, причиной которой стали опасения по поводу излишнего, на их взгляд, усиления России. В Европе уже давно давали о себе знать антирусские тенденции, а европейские столицы ревниво следили за победами русских на фронтах Северной войны и окончательного поражения Швеции не желали. Англо-русские отношения сильно подпортили контакты дипломатов Петра с министром Карла XII Х.Г.Гёртцом и представителями якобитского движения во Франции26. Свой «вклад» в создание подозрительной обстановки вокруг Петра и России внесли также мекленбургские дворяне, недовольные браком своего герцога на племяннице Петра Екатерине Ивановне. Мекленбуржцы нашёптывали датскому королю, что царь тайно сносится со шведами27.
Всё это породило тревогу у Англии, Дании и Ганновера, испугавшихся того, как бы Россия не закрепилась на датской и ганноверской земле. Дело дошло до того, что английский король Георг I, опасавшийся за свои фамильные ганноверские владения, отдал приказ командующему английской эскадрой адмиралу Д. Норрису, стоявшему на рейде у Копенгагена, напасть на русские войска и флот и заставить их уйти из Дании и Мекленбурга. Поскольку этот приказ поступил из ганноверской канцелярии Георга I, Норрис отказался его выполнить. Он всё-таки был англичанином.
Начиная с 1717 года Англия взяла курс на раскол Северного союза и изоляцию России. В какой-то мере ей удалось этого добиться: ни Дания, ни Ганновер не пожелали заключить с Россией соглашений о военных действиях против Швеции в 1717 году. России на самом деле снова, как в 1706 году, грозила изоляция. Всё, что Пётр хотел получить от Швеции, он с помощью своей армии и флота получил. Но ему нужен был мирный трактат, который окончательно утвердил бы за Россией её приобретения. А мир не давался в руки. Шведы надеялись на Англию, надеялись на Францию. Стремясь не допустить этого, Петр I решил пойти на сближение с Францией, тем более что она сама была готова сблизиться с Россией, надеясь заручиться ее поддержкой в борьбе против исконного врага – Австрии. Пётр решил попытаться нанести Швеции удар с той стороны, с которой она не ждала: оторвать от нее Францию. И он отправился в Париж.
В Париже увидели вдруг энергичного и уверенного в своих силах государя, говорившего с европейцами совсем другим языком. Маршал Франции граф де Тессе, встречавший и приветствовавший Петра в Кале и имевший с царём беседу, 1 мая того же 1717 года доносил герцогу Филиппу Орлеанскому о словах, сказанных ему царем: «Положение Европы изменилось, Франция потеряла своих союзников в Германии, Швеция почти уничтожена и не может оказать вам никакой помощи… Я предлагаю Франции не только свой союз, но и мое могущество».
С большим беспокойством за визитом Петра во Францию следили англичане. Из переговоров, которые они вели с русскими представителями, сопровождавшими царя, ничего не выходило: Пётр твёрдо требовал от англичан помощи флотом в нападении на шведские берега. Джон Норрис и Чарльз Витворт со смущением передавали лорду Сандерлэнду слова Шафирова: «Он (Шафиров – Е. Т.) говорит, что мы даём им много прекрасных слов, но не предлагаем ничего реального или существенного».
Очень и очень беспокоились также старые союзники Петра – голландцы. Они боялись не Карла XII, союзника Франции, да и не самой Франции, давно уже прекратившей поползновения на безопасность Голландии, а страшились линейных кораблей, стоявших в Петербурге и в Ревеле, заходивших в Ригу и Данциг, боялись многочисленных галер и большой русской армии, готовой сесть на эти галеры.
Тарле утверждает, что поездка Петра во Францию, предпринятая с целью оторвать Францию от союза со Швецией и побудить ее к заключению союза с Россией, не привела к желанному результату, хотя с внешней стороны дело заключения договора между двумя державами и было доведено до благополучного конца. 13 августа 1717 г., уже не в Париже, а в Амстердаме, русские уполномоченные граф М. Головкин, барон П. Шафиров, князь Б. Куракин, французский уполномоченный маркиз де Шатонеф и прусский уполномоченный барон фон Книппхаузен подписали трактат, который, в сущности, никаких реальных обязательств ни на Францию, ни на Россию, ни на Пруссию не накладывал. Подписанты взаимно обязались «способствовать своими усилиями поддержанию общественного спокойствия, восстановленного Утрехтским и Баденским трактатами, а также теми трактатами, которые будут заключены при умиротворении Севера».
Петру не удалось, таким образом, ни оторвать Францию от союза со Швецией, ни отклонить ее от намечавшегося сближения с Англией. Да и не могло быть иначе. Регент Филипп Орлеанский смотрел на дело так: Швеция уже выбыла из числа первоклассных держав и никакой помощи Франции оказать не может. Значит, Франции надо выбирать, на кого опереться – или на Англию, флот которой являлся серьезной угрозой для всех французских берегов, или на Россию, флот которой силён только на Балтийском море. Сближение с Англией сулило сохранить и Швецию в качестве самостоятельной державы, поскольку Англия явно не желала допустить полного покорения Швеции сухопутными и морскими силами царя. Так что вариантов в этом деле было мало.
Впрочем, Россия, помимо прусских, получала теперь и французские гарантии территориальных завоеваний, сделанных ею в ходе Северной войны.
Для России важно было также и то, что одна секретная статья договора предусматривала посредничество Франции в заключении мира со Швецией, и что Франция обязалась после истечения срока своего договора со Швецией (апрель 1718 года) не возобновлять его и больше не помогать Швеции ни денежными субсидиями, ни военными силами. Таким образом, Амстердамский договор формально всё-таки отнимал у Швеции союзника, а Россия его, наоборот, приобретала.
Разногласия в лагере союзников сильно вдохновили Карла XII и его советника Г.Х. фон Гёртца на новые попытки повернуть ход Северной войны в свою пользу. Свидетельством тому явилось быстрое сглаживание англо-шведских противоречий и сближение Стокгольма с Лондоном, которое, правда, стало фактом лишь после смерти Карла XII. Но Амстердамский договор всё-таки подтолкнул Карла XII на нелёгкое решение начать прямые переговоры с Россией о мире.
Этому решению предшествовала тайная встреча в 1717 в Амстердаме русского посланника Б. Куракина с эмиссаром Карла XII Г.Х. фон Гёртцом и достигнутая на встрече договорённость о начале сепаратных двухсторонних переговоров о мире28. Весной 1718 года такие переговоры стартовали на Аландских островах. В рамках Аландской мирной конференции переговоры со шведской стороны вели Г.Х.Гёртц и К. Юлленборг, а с русской – А.И.Остерман и Я.В.Брюс. Впрочем, переговоры отличались духом сильного взаимного недоверия, и каждая сторона использовала переговоры для достижения посторонних к их предмету целях.
Принуждение Швеции к миру на какое-то время стало делом рук дипломатов.