Когда вовсю ещё шли военные действия, новый король Швеции Фредрик I Гессен-Кастельский 2/13 мая отправил в Санк-Петербург своего генерал-адъютанта Марке Виттенберга (того самого, которому Пётр I показал крепость на острове Котлине) для извещения царя о cвоём вступлении на престол. В Стокгольме надеялись, что Пётр I возьмёт на себя инициативу начала переговоров. Но они ошиблись: просить о мире Пётр не собирался, ибо ждал предложений от противника.

Фредрик I Гессенский (швед. Fredrik I, нем. Friedrich I; 1676—1751). Супруг Ульрики Элеоноры, сестры короля Карла XII. Для шведов он всегда оставался чужаком.

В июне 1720 года новый король Швеции заявил своим подданным, что страна не может продолжать войну, если, кроме Англии, ей не окажут помощи Франция и Пруссия. Правительство было потрясено поражением своего флота и армии и пребывало в недоумении от пассивности флота Англии. Правительство Великобритании много обещало, но ничего не предприняло для спасения Швеции.

На коронацию Фредрика в Стокгольм в августе 1720 года неожиданно прибыл посол Петра I А.И.Румянцев. Шведское правительство ожидало, что он привез условия мирного договора, но их при нём не оказалось. От имени царя Петра Румянцев предложил только заключить временное перемирие и обменяться пленными. Шведы были крайне разочарованы, поскольку от приезда Румянцева ожидали многого. В последние дни пребывания Румянцева в Стокгольме шведское правительство заявило о своем желании «для общего блага обоих государств и пресечения разлития крови» начать мирные переговоры. Обратно в Петербург Румянцев вернулся 12/23 ноября и привёз с собой обещание короля Фредрика начать с Россией мирные переговоры.

Царь Пётр немедленно откликнулся на это обещание и отправил письмо королю Швеции, в котором советовал прямо приступить к переговорам о мире и предложил в качестве места для переговоров финский город Нюстад (ныне Усикаупунки) или Раумо на выбор. Шведы выбрали Нюстад, что неподалёку от Обу.

А в Англии, между тем, воочию убедились, что демонстрация силы – это не тот метод, который следовало применять по отношению к России. К серьезному столкновению с Россией английское правительство не стремилось, в то время как население, особенно купечество и парламентарии, осуждали любые военные действия против России. Было ясно, что русское государство не позволит оказывать на себя ни политическое, ни военное давление. Политика короля Георга I, пытавшегося сколотить антирусскую коалицию, после Гренгамской битвы оказалась на грани провала. В дальнейшем по мере развития событий она потерпела полный крах.

Георг I писал в это время своему прусскому собрату Фридриху Вильгельму I: «Я заклинаю ваше величество, как верный друг и союзник, не теряя времени, заключить мир с царём и устранить, поскольку это от вас зависит, неудобства и опасности, каким подвергает вас и ваше королевство теперешнее положение». Английский король советовал теперь шведскому правительству заключить мир без его посредничества. Фактически это означало отказ от тех условий, которые он упорно отстаивал в течение 1719—1720 гг. Это был полный провал английской дипломатии, так много обещавшей Швеции.

Прежде чем послать в Нюстад делегацию, шведский король попросил французского посланника в Стокгольме Я. Кампредона встретиться с русскими представителями в Санкт-Петербурге и выяснить позицию царя Петра. Фредрик I надеялся, что английские и французские дипломаты помогут выторговать что-нибудь у русских и избежать унизительных условий мира.

Кампредон, согласно инструкции Фредрика I, попытался навязать России условия шведской стороны: русским предлагалось ограничиться приобретением территории вокруг Петербурга, Нарвы, Кексгольма и земель Ингрии. Но правительство Петра твёрдо стояло на позициях программы, которую оно выдвинуло ещё на Аландском конгрессе: к России должны были отойти Эстляндия с Ревелем, Лифляндии с Ригой, Ингерманландия, Выборг и Карелия. Как и прежде, Россия отказывалась от присоединения Финляндии. «Мы не хотим больше иметь столкновения со своими соседями, – заявил А. Д. Меншиков Кампредону, – а для этого надо, чтобы нас разделяло море. Царь не уступит ни Ливонию, ни Эстонию, а с другой стороны, он не желает из собственного окна видеть землю соседа». Русская сторона была согласна сделать еще некоторые уступки, например, заплатить денежную компенсацию за Лифляндию и не поддерживать притязаний голштинского герцога Карла-Фридриха на шведский престол. На этом миссия Кампредона была исчерпана.

Кампредон воочию увидел, что «шведы имеют самое ложное понятие о состоянии дел царя…» и убаюкивают себя бесплодными надеждами. Пребывая в Петербурге, он через надёжных агентов собрал сведения о военном положении России и узнал, что русская армия насчитывает 115 тыс. человек регулярного войска, и что русская пехота находится в превосходном состоянии. В Финляндии сосредоточено 25 тыс. солдат, и царь планирует переместить туда еще 15 тыс. человек, намереваясь создать уже 40-тысячный десант. Для этого наготове стоят 200 галер. Русский корабельный флот имеет в своём составе только линейных кораблей 48 единиц, не считая фрегатов. К ним нужно добавить примерно 300 галер и более 1100 грузовых судов. Эти сведения сильно впечатлили французского посланника и лишний раз убедили, что для спасения Швеции необходимо скорейшее согласие короля, с тем чтобы предотвратить готовящуюся новую кампанию русских.

В ином военном и экономическом состоянии находилась Швеция, и русские хорошо об этом были информированы. Страна была доведена почти до полного экономического краха. Войска не получали жалования и были ненадёжны. Офицеры и солдаты проявляли недовольство и королем, и государственным советом, ибо у них наполовину сократили жалование. В войсках отмечалось брожение. В марте взбунтовались кирасиры и воспротивились переформированию их в пехотный полк и направлению пешим порядком на защиту Стокгольма. В мае 1721 года войска открыто заявили, что если им не будут платить жалованья, то при вступлении русских на берег Швеции они не станут обороняться и сложат оружие. Отмечалось, что моральное состояние населения Швеции также сильно упало.

В конце марта 1721 года Кампредон вернулся в Стокгольм с твердым намерением убедить короля согласиться заключить мир на условиях, предложенных русским правительством. Но шведское правительство готовилось к войне. По его планам, Швеция намеревалась иметь к предстоящей кампании 18 линейных кораблей и сильный галерный флот. Но сделать это не было ни сил, ни средств. Удалось подготовить и привести в более-менее сносное боевое состояние только 11 линейных кораблей, 3 фрегата, 1 брандер и немногим более 30 галер. В целях дезинформации относительно своих реальных возможностей продолжать войну правительство стало распространять ложные сведения, будто на помощь шведам отправлено 20 тысяч австрийских, столько же французских, 10 тысяч датских и 16 тысяч английских войск.

Пётр I внимательно следил за действиями шведского правительства. В датский замок Кронборг в Хельсингёре был послан лейб-гвардии урядник И. Толстой, которому в случае прибытия английского флота в Копенгаген надлежало пересчитать корабли и, наняв судно, срочно доложить об этом командующему русским Балтийским флотом Ф.М.Апраксину. Подобные же инструкции получили посланники России в Голландии Б. И. Куракин и в Дании – М. П. Бестужевх-Рюмин.

Впрочем, шведское командование, как и в прежнюю кампанию, планировало вести сугубо оборонительные действия. Большие надежды всё ещё возлагались на помощь Англии – король Георг I обещал снова послать английский флот на Балтику, а также содержать 15 тыс. шведского войска за свой счет. Он советовал шведам заключить перемирие до мая 1721 года – важно было выиграть время для создания коалиции против России.

Но и на этот раз шведское правительство было введено в заблуждение. Оно снова ориентировалось на помощь извне без всяких твёрдых гарантий ее получить. Антирусской коалиции Георг I не создал и флот в Балтийское море не направил.

24 апреля (5 мая) 1721 года в Нюстад прибыли шведские уполномоченные граф Юхан Лилиенстедт и Отто Рейнхольд Стрёмфельд. Через три дня туда приехал русский уполномоченный Я.В.Брюс, а в мае – А.И.Остерман – всё бывшие партнёры Х.Г.Гёртца и К. Юлленборга.

В самом начале официальных встреч сразу сказалось стремление шведских уполномоченных затянуть ход переговоров. Предпринимались неоднократные попытки убедить Остермана и Брюса в том, что следует заключить пока мир временный, прелиминарный, а уж потом «с Божией помощью» и окончательный. Так шведские уполномоченные 30 мая (10 июня) от имени короля обратились к русским послам с просьбой прекратить военные действия. Русские партнёры выразили готовность согласиться с этим. Со стороны шведов последовал новый шаг: 7 (18) июня они предложили заключить прелиминарный договор, но Пётр I справедливо усмотрел в этом попытку затянуть время, чтобы затем отказаться от подписания мирного договора. Русские уполномоченные, следуя указаниям Петра I, отклонили это предложение и стали настаивать на окончательном решении всех спорных вопросов. Пётр знал, что Фредрик надеется не столько на божию, сколько на английскую помощь, и оставался непреклонным.

Лильенстедт и Стрёмфельд, убедившись в том, что русская сторона выполнила их просьбу прекратить военные действия, снова начали тянуть время. Они завели со своим правительством долгую переписку, объясняя задержку ответов то непогодой, то длительным обсуждением вопросов в шведском Государственном совете.

Тогда Пётр решил произвести новое нападение на стокгольмские шхеры галерным флотом (171 галера и 4 бригантины) под прикрытием линейных кораблей. 30 июля (10 августа) М.М.Голицын, командующий сухопутной армией в Финляндии, получил из Петербурга приказ: со всем галерным флотом и десантом идти к Аландским островам и действовать по указаниям русских уполномоченных в Нюстаде. В конце августа соединённый Балтийский флот из 124 галер под командованием Голицына остановился у одного из островов Аландского архипелага, произвёл разведку и стал готовиться к активным военным действиям против шведов.

Массированное нападение на стокгольмские шхеры пришлось, однако, отменить – помешали англичане. Ещё в апреле 1721 года из Гааги от Б. И. Куракина пришло сообщение, что английский флот всё-таки намерен прибыть к берегам Швеции. Его командующему адмиралу Норрису, согласно донесению, было приказано «токмо оборонять Швецию, а наступательного ничего не чинить». Новому английскому посланнику в Швеции У. Финчу указывалось, что Англия была не в состоянии более поддерживать Швецию, ибо нет шансов пожать плоды, на которые шведский король рассчитывал от помощи Англии, и потому необходимо стремиться к миру.

13 (24) апреля 1721 года солидная английская эскадра под неизменным командованием Д. Норриса отправился на Балтику. Он насчитывал в своем составе 25 линейных кораблей и 4 фрегата. В конце апреля флот прошел мимо Копенгагена и встал у острова Борнхольм. 3 (14) мая 1721 года Пётр I писал в Финляндию генералу М. М. Голицыну, что «английский флот… пошел в море, и чаю его быть ныне в Зунде, того имейте осторожность».

Однако Пётр не отменил другой рейд к шведским берегам, который он санкционировал ещё в мае-июне, игнорируя информацию о появлении в Балтийском море англичан. Этот рейд галерного флота был осуществлён в другом месте, намного севернее Стокгольма, где вмешательство Норриса было маловероятно. Галерный флот под командованием П. Лейси в составе 30 галер, 9 островных лодок, 33 шлюпок и 1 бота с 5 тысячами солдат пехоты и 450 казаками на борту отправился к северным берегам Швеции. Отряд благополучно прошел мимо мыса Гангут и взял курс на Аландский архипелаг. Затем он пересек Ботнический залив, 17 (28) мая приблизился к крепости Евле и произвел высадку в 2 км севернее ее. Небольшие партии, выделенные из его состава, углублялись на несколько миль.

Шведские войска серьёзного сопротивления русскому десанту не оказывали. 8 (19) июня десант Лейси дошел до Умео, где стояли два шведских полка – пехотный и кавалерийский, которые при приближении русских стали уходить в Питео. Отряд Лейси морем переместился в этот район. Оттеснив шведов от берега, русский десант произвел высадку, но здесь Лейси получил приказ военные действия прекратить. Лейси в общей сложности высадил около 20 десантов, в том числе в Сёдерхамне, Хюдиксвалле, Сундсвалле, Хэрнёсанде, Питео и Умео, или вернее в том месте, что от этого города осталось после предыдущих рейдов. Десантники уничтожили до 40 шведских каботажных судов, 1 оружейный и 12 железоплавильных заводов, сожгли 3 городка, 19 приходов, 79 мыз, 506 деревень и хуторов с 4159 крестьянскими дворами. «Английская эскадра только своим присутствием защищала этим летом Стокгольм», – пишет Хенриксон, – «но какой-либо активной помощи против русских рейдов англичане не оказывали».

Выполнив поставленную задачу, русский отряд 17 (28) июля вернулся в город Васа. Основная цель похода – моральное воздействие на противника – была достигнута. П.П.Лейси рапортовал М. М. Голицыну: «В здешней земле великий страх происходит, а войско, кроме двух полков, кои здесь в Вестерботе, пошло всё к Стокгольму…»

Швеция оказалась неспособной отразить небольшой русский десант на окраине своей страны. Правительство страны, опасаясь прямого нападения на столицу, стягивало войска к Стокгольму, оставив фактически без защиты всё северо-восточное побережье. Русский Балтийский флот, стоявший у Котлина и в Ревеле, значительно превосходил эскадру Норриса, но Пётр не захотел давать бой англичанам по своей инициативе, а Норрис, со своей стороны, зная об этом превосходстве, вступать в бой с русскими тоже не решался.

На сей раз угроза на шведов подействовала. Единственным средством избежать вторжения русских десантов на шведскую территорию было теперь заключение мирного договора. Глава Форин Оффис лорд Таунсенд принуждён был 27 июля проинструктировать адмирала Норриса: пусть «шведы скорее подчинятся каким угодно условиям, чем продолжать войну, которая может кончиться не чем иным, как полной гибелью шведского короля и королевства». На самом деле это было полной гибелью всей английской политики, проводимой в течение Северной войны по отношению и к России, и к Швеции.

30 августа (10 сентября) 1721 г. долгожданный мир был подписан.

Мы не станем повторять его условия – они всем хорошо известны. Укажем только кратко, что между сторонами устанавливался «вечный истинный и ненарушимый мир на земле и на воде». Швеция уступала России «в совершенное непрекословное вечное владение и собственность» Лифляндию, Эстляндию, Ингерманландию и часть Карелии с Выборгским округом, города Ригу, Пернов, Ревель, Дерпт, Нарву, острова Эзель и Дагё и другие прибрежные территории.

Пётр I находился в Кронштадте, когда из Финляндии прибыл капрал Обресков с текстом договора. Брюс и Остерман так спешили обрадовать царя, что послали текст без перевода на русский язык. Они приложили к письму лишь «экстракт» договора.

Царь написал Брюсу и Остерману в Обу: «Скорая ведомость нас всех зело обрадовала и что сия трехвременная жестокая школа такой благой конец получила… И что славное в свете сие дело ваше никогда забвению предатися не может, а особливо что николи наша Россия такого полезного мира не получала…»

В Петербурге, на Неве, на Котлине, в завоеванных городах Балтийского побережья шли празднества в ознаменование победы. Генерал-адмирал Апраксин, все флагманы и министры просили государя, в знак всех понесённых его величеством в сей войне трудов, принять чин адмирала Красного флага, что государь с удовольствием и принял. Надо полагать, что эти мгновения были наисчастливейшими в жизни великого Петра.

Цена мира была для России достаточно высокой – только на всех театрах военных действий она потеряла около 120 тысяч убитыми и ранеными. Но условия Ништадтского мира отвечали интересам России. Она получала возможность наладить культурное, экономическое и политическое общение со странами Запада, многие из которых, в свою очередь, были заинтересованы в развитии экономических, особенно торговых, связей с Россией. В результате заключения Ништадтского мира Россия возвратила себе берега Балтийского моря.

Для Швеции мир тоже был крайне необходим. Война пагубно отразилась на состоянии шведской культуры и экономики. Она унесла тысячи человеческих жизней. Хозяйственная жизнь страны замерла. После окончания Северной войны экономика страны стала восстанавливаться. Для Швеции мир явился и освобождением ее внешнеполитического курса из-под влияния Англии.

Последний период Северной войны продемонстрировал высокие боевые качества русской армии и флота. Дипломатические усилия русского правительства постоянно поддерживались успехами русского оружия. Стратегическая задача искать «недруга в его земле» была выполнена. Шведское правительство, не выдержав серии сражений как на море, так и на собственной территории, вынуждено было подписать мир.

Последние сражения русских вооруженных сил свидетельствовали о продуманной стратегии командования. Активные наступательные действия русского флота и армии отличались большим разнообразием. Они были тщательно спланированы и подготовлены. Русское командование показало образцы стратегического руководства, что во многом способствовало победоносному завершению войны.

А Финляндия на протяжении 100 лет продолжала оставаться полем для выяснения шведско-русских отношений.

20 лет спустя она стала плацдармом шведской армии для развязывания новой войны (1741—1743) с Россией, которую правительство «шляп» развязало по науськиванию Парижа и Константинополя в надежде вернуть утраченные в Северной войне балтийские провинции. Шведская армия потерпела тогда поражение, и русские снова овладели территорией Финляндии, но по Обусскому миру опять вернули её Швеции.

Императрица Елизавета взамен на это посадила на шведский трон своего дальнего родственника – брата мужа покойной сестры Анны, любекского епископа и голштинского герцога Адольфа Фридриха, надеясь с его помощью окончательно достигнуть тишины и мира на северо-западном направлении. Но не получилось – Стокгольм по-прежнему считал себя ущемлённым и мечтал о возврате к утраченному великодержавию.

Сын Адольфа Фредрика, король Густав III Адольф, начал ещё одну войну – естественно, с территории Финляндии. Но и этой безуспешной для шведов войной дело не кончилось. При Густаве IV Адольфе для России снова создалась угрожающая ситуация. Правда, сама Швеция для России большой опасности уже не представляла, но за спиной короля Швеции маячил корсиканец Бонапарт. Дело шло к войне с Францией, допускать дополнительную опасность со стороны Швеции император Александр I не мог, так что в 1809 году русская армия в превентивном порядке снова вошла в Финляндию, снова разбила там шведскую армию и на сто девять лет превратила бывшую шведскую провинцию в герцогство Финляндское Российской империи.

«Грозить» русским с территории Финляндии шведы более уже не могли.

А свою государственность Финляндия получила всё-таки из рук России, правда, уже советской России – как и остальные бывшие шведские провинции Литва, Латвия и Эстония.

Пётр I и Карл XII

…и что ж осталось

От сильных, гордых сих мужей,

Столь полных волею страстей?

А.С.Пушкин «Полтава»

Две гигантские фигуры возвышались в первую четверть XVIII столетия, заслоняя собой всех действующих персонажей и Северной войны, и Европы вообще: русский царь-реформатор Пётр I и шведский король-воин Карл XII. Они каждый в своей стране и на своём поприще оставили в сознании потомков неизгладимый след, хотя и не всегда благодарную память.

Судьба свела их в жестокое и бескомпромиссное противоборство, из которого один вышел победителем и дожил до единодушного и всеобщего почитания и признания своих подданных, а второй нашёл свою преждевременную и драматичную смерть то ли от пули противника, то ли в результате коварного заговора своих подданных, предоставив им повод к ожесточённым и неутихающим до сих пор спорам относительно своих деяний и личности.

По сравнению с Карлом, с наследством Петра Великого в России дело обстоит всё-таки более-менее однозначно. Лишь за редкими исключениями он подвергается критике за то, что слишком быстро и немилосердно проводил свои реформы, понукая и пришпоривая Россию, как загнанную лошадь, не обращая внимания ни на людские потери, ни на материальные и моральные издержки. Сейчас легко говорить о том, что приобщение страны к европейским ценностям можно было осуществлять более обдуманно, планомерно и постепенно, не применяя насилия. Но вот вопрос: была ли у Петра такая возможность? И не скатилась ли бы Россия на обочину мирового развития и не стала бы она лёгкой добычей своих европейских соседей, если бы не Пётр со своими ускоренными и дорогостоящими реформами?

У шведов оснований для критики деяний Карла XII, конечно, куда больше. Главное обвинение в его адрес состоит в том, что он разрушил, не сохранил того, что получил от своего отца Карла XI – шведское великодержавие, и с этим, конечно, спорить трудно. На самом деле: король, как будто вопреки всякой логике и здравому смыслу, вёл Швецию к катастрофе. Так, во всяком случае, нам представляется его поведение теперь, на расстоянии трёх веков. (Кстати, Карл, как и его русский соперник, был таким же немилосердным всадником, пришпоривавшим Швецию и выжимавшим из неё последние людские и материальные ресурсы для продолжения войны).

А. Стриндберг, вслед за А. Фрюкселлем, представителем т.н. старой исторической школы, с несвойственной шведам жёсткостью писал: «Александр (Македонский) распространял просвещение между варварами, поступая как ученик Аристотеля, в то время как наш безбородый Лангобард совершал лишь грабительские походы… Карл ХII был призраком, восставшим из гуннских могил, готом, которому было необходимо вновь сжечь Рим, Дон-Кихотом, освобождавшим каторжников, заковывавшим при этом собственных подданных в железо, забивая их в кровь». И по-своему писатель был, конечно, прав.

Представители «новой» школы, наоборот, безоговорочно принимали Карла таким, каким он был, считали все его дела целесообразными и для Швеции полезными, высоко ценили его полководческие способности, оправдывали его ошибки и просчеты. К примеру, Р. Хэттон, автор монументального труда о короле Швеции, полагала, что в своих деяниях он «…прежде всего руководствовался заботой о всестороннем благосостоянии своей страны». Современный шведский историк и политик С. Уредссон считает такую оценку шокирующей и замечает: «Поразительно, что никто до сих пор не взялся проанализировать саму базу, на которой возникла так называемая новая шведская историческая школа – страх и презрение к России, к русским».

Но независимо от этого фигура Карла до сих пор сохраняет свою привлекательность, в первую очередь благодаря своим военным свершениям и, как ни странно, своему своеобразному, но цельному характеру.

Так что и русским, и шведам есть чем гордиться.

Обе фигуры за прошедшие 300 лет обросли многочисленными легендами, анекдотами и всякого рода мифами. Это лишний раз свидетельствует о неординарности и величии этих людей.

Карл ХII настолько прочно вошел в русскую историю и русское сознание, что, когда речь заходит о Северной войне или о деяниях царя Петра I, то мы автоматически вспоминаем и о его сопернике короле Швеции и о его подданных, которые выиграли битву под Нарвой, но «погорели» под Полтавой. В России сложился свой стереотип Карла ХII, и мы вряд ли ошибёмся, если предположим, что образ этот связан у нас в основном с отрицательными ассоциациями. Авторы не видят в этом ничего дурного и страшного – враги России нашим национальным сознанием и не могли восприниматься иначе. Царя Петра I в Швеции тоже изображают далеко не положительным героем. Деление на «своих» и «чужих» является одним из цементирующих элементов всякого государства.

Карл XII

Пётр I

Несмотря на бросающуюся в глаза разницу и в характерах, и в поведении, и в делах, и в отношении к жизни, у Петра I и Карла XII, тем не менее, было много общего и при жизни, и после их смерти. Взять, к примеру, хотя бы мифологию.

Одним из главных и лживых мифов о Петре великом является миф о его далеко идущих планах по завоеванию Европы. Он был запущен пропагандистами Наполеона I накануне его похода на Россию, но дожил и до наших дней и используется врагами России и в наши дни. Чтобы уличить русских в агрессивности и безмерной экспансии, его время от времени достают из затхлых сундуков, стряхивают с него плесень и пускают в оборот.

Одним из главных и тоже лживых мифов о Карле является миф о том, что он олицетворял собой спасителя европейской цивилизации от «славянской угрозы». Особый интерес к личности Карла ХII проявляли нацисты гитлеровской Германии, считая короля Швеции своим идейным предшественником, поднявшим меч против «славянских варваров» на Востоке. Министр иностранных дел Германии Й. Риббентроп, отчитывая шведского поверенного в Берлине за то, что Швеция не присоединяется к Антикоминтерновскому пакту, упрекал шведов за то, что у них иссяк «дух Карла ХII». Руководствуясь «особым интересом», известный немецкий историк О. Хайнтц, оставивший после себя трехтомный труд о короле Карле и его времени, тоже не смог удержаться от неуклюжей попытки оказать услугу министерству пропаганды Геббельса и назвал Карла XII спасителем Европы от московских варваров.

Нет смысла говорить о том, что сам король Карл таковым себя не считал. Он шёл на Москву, чтобы наказать царя Петра за его коварство и посадить на русский трон своего ставленника, как это было сделано им в Польше. Приписывать ему миссионерскую роль «крестоносца» могли, на наш взгляд, лишь люди недоброжелательные и по отношению к нему, и к России.

Ещё одна черта удивительным образом объединяет Петра и Карла. Несмотря на разницу характеров, условий жизни и мотивы поступков, оба они, будучи постоянно окружёнными толпами своих подданных, по сути дела были людьми одинокими. Ни Карла XII, ни с кем не делившегося своими планами и замыслами, ни Петра I, постоянно втолковывавшего своим помощникам и министрам свои идеи, никто из современников по-настоящему не понимал. Каждый из них был обречён на одиночество – таков всегда удел людей гениальных. Если шведского короля такое положение нисколько не смущало, то его русского собрата оно возмущало и выводило из равновесия.

Оба потентата были приверженцами абсолютизма, считали себя помазанниками божьими и зорко следили за соблюдением своих королевских и царских привилегий. Если со стороны русских подданных царя никаких поползновений к конституционализму не наблюдалось, то Карлу XII приходилось иногда одёргивать своих подданных и грозить им пальцем, чтобы они помнили о своём месте и не забывались, кто в Швеции главный.

Им рано, ещё неокрепшим юношам, пришлось взвалить на себя бремя управления государством и принятия важных государственных решений.

И Пётр, и Карл если не спартанцы, то оба были привержены к простому укладу жизни. Роскошь, пышные церемонии, богатые одежды, почёт, титулы, придворная возня их мало привлекали. Они предпочитали скромный, без всяких излишеств, образ жизни, обычную без особых изысков пищу, простую обстановку. Оба они, неуёмные в своей энергии, не могли оставаться без дела или долго оставаться на одном месте. За 19 лет, отделявших Нарву от Полтавы, царь Пётр ни разу не провёл в одном месте больше 3 месяцев! Он всё время стремился сменить обстановку, мчаться куда-то – то в коляске, то верхом, то на лодке, то на борту корабля, знакомиться с новой обстановкой, с новыми людьми. Таков и Карл – правда, более сдержанный в своих желаниях перемещаться во времени и пространстве⁴⁰.

Читатель после прочтения этой книги, без всякого сомнения, придёт к заключению об удивительной схожести судьбы этих двух великих и неповторимых по характеру антиподов Великой Северной войны. Прут 1711 года зеркально отразил Полтаву 1709 года, только король Швеции и русский царь поменялись там ролями.

Посудите сами: Прутский поход армии царя, как и русский поход короля Карла, исходил из краткотечности военных действий. Шведы понимали, что длительную войну им с Россией не выдержать, а потому стремились покончить с ней за одну кампанию. Петру «застревать» в молдавских степях тоже было не с руки, потому что он торопился завершить намеченную программу действий на Балтике и в Финляндии.

В обоих случаях роковую роль сыграло плохое знание незнакомого театра военных действий. И у шведов в Белоруссии, и у русских в Молдавии возникли аналогичные проблемы добывания продовольствия для людей и фуража для лошадей. У Петра к субъективным причинам (неучёт крымско-татарского фактора, плохая разведка, нерасторопность и беспечность провиантских генералов, ненадёжность молдаван, тактика выжженной земли) добавились ещё и объективные – прежестокая засуха и саранча, которые съели весь урожай у местного населения.

Пётр сильно понадеялся на молдавского господаря Д. Кантемира, пообещавшего ему и продовольствие в достаточных количествах, и существенную прибавку к русской армии в виде молдавских военных формирований. Но на практике у Петра с господарем получилось так, как у Карла с гетманом Мазепой: молдавские воинские формирования имели значение сугубо символическое, а обещание провианта так и осталось обещанием. Вспомним напрасные надежды шведов поживиться амуницией, порохом и вооружением за счёт арсенала в Батурине!

При этом русская армия столкнулась в Молдавии с тактикой выжженной земли, которую осуществляли в основном крымские татары – той самой тактикой, которую они осуществляли по отношению к шведам в 1708—1709 г. г. Шведы из-за этой тактики были вынуждены прервать поход на Москву и свернуть на юг в Украину, а Пётр был вынужден покинуть молдавскую степь и отступить в северном направлении к исходным позициям на берегах Прута.

Как под Полтавой шведская армия была со всех сторон окружена русскими превосходящими войсками, так и русская армия на Пруте была зажата в тесное кольцо турецко-татарскими соединениями.

Аналогия и схожесть обеих ситуаций просто удивительна – она неумолимо повторяется даже в деталях. Иногда кажется, что и у шведов на Ворскле, и у русских на берегах Прута был один и тот же Поводырь, некая сверхъестественная сила, заставившая их действовать по одному и тому же сценарию. В арсенале этой силы находится и сама природа: если армия Швеции к весне 1709 года децимирована аномальными русскими морозами, то армия Петра летом 1711 года ужасно пострадала от жары и нехватки воды.

40. «Сидение» в Бендерах не являлось типичным для короля. После Полтавы он просто заболел.