Принуждение к миру. Военные действия России в Финляндии в 1710—1720 г.г.
TextВойна на морских коммуникациях
В 1716 году сухопутными войсками М.М.Голицына был взят город Каяненбург, и шведы после этого окончательно покинули Финляндию. Центр Северной войны всё более заметней перемещался на Балтийское море. Мы уже упоминали о том, что русские десантные отряды не раз появлялись на шведской земле (Умео, Эзель, Готланд), но пока эти рейды носили спорадический, пробный характер. Масштабные десантные операции русского флота и армии были ещё впереди.
Галерный флот простоял в этом году у о-ва Аланд в ожидании начала союзнической экспедиции на юг Швеции и своего похода к восточному побережью для осуществления отвлекающего десанта со стороны Финляндии, но, как мы указали выше, команды на эту операцию он от Петра так и не получил. И в навигацию 1717 года галерный флот продолжал стоять на своих финских базах. Как мы отметили выше, Пётр I в это время ввязался в сложные дипломатические комбинации в Европе, вызывавшие в тамошних столицах, в первую очередь в Лондоне, мягко говоря, неоднозначную реакцию.
Английское правительство в 1716 году со всех сторон получало достоверные сведения о быстром росте экономического и политического значения России на Балтийском море. Резюме этой переписки английских торговых и политических агентов, хранящейся в английских архивах, даёт нашедший эти донесения и впервые о них сообщивший английский историк Чэнс в своей специальной монографии о Георге I. Вот оно: «В Англии ревность к могуществу Петра быстро возрастала, так как русское владычество на Балтике угрожало стать для британской торговли хуже шведского. С каждым днем становилось всё более очевидным, что главной целью военных предприятий Петра было споспешествовать экономическому развитию его новой империи».
Островное королевство почувствовало угрозу своим торговым и экономическим интересам. Что же было делать? Начинать войну против России? Английский посол в Копенгагене Стэнхоуп полагал, что без русских кораблестроительных материалов английскому флоту не обойтись. Ч. Таунсенд был настроен менее миролюбиво. Если царь в самом деле намерен сделаться хозяином всего Балтийского моря, то нужно пустить в ход самые сильные меры, чтобы предотвратить это. Статс-секретарь по иностранным делам Англии видел в действиях Петра выполнение давно задуманного плана захвата Балтийского побережья, и хорошее доказательство тому – брак весной 1716 года племянницы Петра Екатерины Ивановны с герцогом Мекленбург-Шверинским.
Этот брак, пишет Тарле, получил в глазах британского кабинета преувеличенное политическое значение потому, что русские войска стояли в Данциге, стояли в Мекленбурге и не собирались оттуда уходить. Были, казалось, все основания опасаться, что русские со временем утвердятся окончательно в Мекленбурге, как они фактически утвердились в Курляндии, посадив в Митаве в качестве герцогини Курляндской родную сестру мекленбургской Екатерины Ивановны – Анну Ивановну – и тоже заняв Курляндию своими войсками, а Ригу превратили в стоянку для своих военно-морских эскадр.
Сопоставляя все эти факты, английский кабинет усматривал, что все южное побережье Балтики от Петербурга до границ Дании могло оказаться во власти русского Балтийского флота и русских войск. Решено было начать поворачивать руль британской политики, пренебречь авантюристическими планами шведского короля Карла XII и начать с ним сближение.
Согласно Тарле, только «сумасшедшая, антианглийская политика Карла XII отсрочила всё-таки действия, о которых уже думали и говорили (пока еще только между собой) министры Георга I. Упрямство Карла было равно его фантазёрству и полной неумелости в области дипломатии, неизменно сводившей к нулю его былые военные успехи. Полтавский позор ничуть его не исправил. Его безумные фантазии о династических переменах в Англии, о шведской высадке в Англии, его решительное намерение напасть не только на датскую Норвегию, но со временем и на Копенгаген, – всё это заставило англичан долго мириться и с пребыванием русских в Мекленбурге и Данциге и со многими другими неприятностями: нужно было спасать Данию от шведской угрозы».
После заключения Амстердамского договора Петру становилось всё яснее, что Франция и Англия, а более скрытно и Пруссия делают всё возможное, чтобы без прямого объявления войны вредить русским интересам на Балтийском море. Пётр, по крайней мере, с 1716 года, пришёл к пониманию того, что по мере усиления русского Балтийского флота будет возрастать тайная и тем более опасная вражда Англии, формально числящейся всё еще в «союзниках» России. Поэтому одной из явственных причин, по которым он так торопился побудить сначала Карла XII, а потом аристократическую партию, правившую Швецией от имени Ульрики-Элеоноры, заключить мир, являлось постоянное беспокойство относительно намерений и происков англичан.
Трудности внешне- и внутриполитического свойства со всех сторон окружали Петра, и руки до конкретных военных операций против Швеции у него пока не доходили. Он не мог не видеть, что лесоторговцы плутуют, «ландрихтеры» воруют, корабельных мастеров мало, флотоводцев порядочных не очень много. Крюйс, провинившийся в 1714 году, осужденный и прощённый, опять допускает оплошности. «С великим неудовольствием слышу, что ревельская эскадра так у вас неисправна, и осеннее удобное время пропущено: ежели впредь так поступать станете, можете живот свой потерять», – писал Пётр только что прощённому вице-адмиралу 7 февраля 1716 г. из Риги.
Такого рода любезности так и сыпались от Петра по адресу и адмиралов, и купцов, и мастеров. Поступали жалобы на иностранных офицеров, отлынивавших от службы, плутующих и пьянствующих беспробудно. Вот, например, англичанин Эдвардс. Всем бы хорош, но запивает: «Капитан… Едвардс Бахусовых регул зело держится, а командует кораблем великим». Так не убрать ли его с корабля? А капитан Дуглас всё не прибыл в Финляндию: «силою принудьте!» Нужно выяснить, кто именно дочиста обокрал запасы с «Иегудиила», а тут еще забота из далёкой Казани, и тоже о флоте, который строится с перспективой совершить Персидский поход через Каспийское море. Там идёт работа, плоды которой должны сказаться в будущем, но о которой Петр заботится уже сейчас. Всё в России есть: и лучшие в Европе мачтовые леса, и смола, и пенька, и парусный холст лучше английского, и уральское железо, и талантливый народ – всесторонне способный, храбрый, выносливый, как никакой другой. Но вот беда – времени мало, недостаточно техников, мастеров, а льготных сроков на выучку история не отпускает.
Надо было за всем следить, всё решать самому – и в главном и в мелочах. Мучила самая насущная проблема: нападать ли в данный момент на шведские берега или подождать? И напасть лестно, и рисковать боязно.
Чем больше центр тяжести Северной войны перемещался на море, тем ревностнее работали за границей агенты царя в поисках новых и новых корабельных мастеров и морских офицеров. По-прежнему сильно чувствовалось отсутствие подготовленного флотского командного состава.
«Вопрос о флоте был и остался вплоть до конца Северной войны важнейшим фактором в достижении победы, вопросом русского государственного будущего», – писал Тарле. И Петру удалось, в конце концов, справиться со страшной трудностью. Гений Петра, его нечеловеческая энергия и не знавшая пределов работоспособность пришли на помощь зародившемуся в условиях жесточайшей борьбы русскому флоту.
Иностранцы с любопытством, часто очень беспокойным и недоброжелательным, наблюдали за неслыханным размахом работы Петра и его подданных в деле создания военно-морского флота. Они с тревогой и досадой убеждались, во-первых, в том, что русские овладели искусством строить линейные корабли и фрегаты, не говоря уже о шнявах, ничуть не хуже иностранцев, и что русские могли уже смело обходиться без них. Особенно поразительно в этом отношении было создание плоскодонного, специально приспособленного к условиям шведского и финского побережья «шхерного» флота. Французский представитель при Петре I Лави всюду собирает справки, сличает элементы своей информации и спешит доносить в Париж об узнанном: «Английский командир сказал нам, что он посетил двенадцать военных кораблей, которые здесь на верфях, и он нас уверял, что и в Англии нет лучших судов. Вот уже несколько лет, как царь нанял различных английских строителей, очень искусных, за большие деньги…»
Лави с большой тревогой сообщал в Версаль о высказываниях Петра I о флотах европейских держав, которые он сделал в беседе с английскими моряками: французский флот, по мнению царя, пребывал в печальном состоянии, Франция с трудом могла собрать эскадру в 12 линейных кораблей, и большинство её кораблей стоят и гниют в портах без дела; голландский военный флот за годы войны сильно «обеднел», стал не лучше французского и не в состоянии снарядить даже 4-х кораблей для конвоирования торговых судов до Архангельска; датчане новых судов не строят, так что и их военный флот тоже деградирует. Лави не привёл мнение Петра об английском флоте, и это было понятно: говорить о нём самим англичанам в разговоре с Лави было не удобно.
Война шла теперь в основном на торговых коммуникациях в Балтийском море. При помощи флота Пётр, демонстративно производя всё новые и новые высадки на шведских берегах, старался принудить шведское правительство к заключению выгодного для России мира. «Именно в 1718—1721 гг. русский народ в полной мере пожал плоды своих громадных жертв и усилий по созданию могущественного флота», – писал Тарле.
Пётр не испугался англичан с их открытой враждой, французов – с их тайным недоброжелательством, датчан и голландцев – с их неискренней поддержкой «союзной» России и секретными переговорами со Швецией. Он смог остаться хладнокровным в эти решающие годы, когда, казалось, были поставлены под вопрос результаты Полтавы, плоды тяжкой многолетней борьбы за конечную победу на море над шведами. У Петра был флот, любимое его создание; все надежды он возложил на флот, и флот эти надежды оправдал.
Ничто не могло отвлечь Петра от усиленной и ускоренной работы над дальнейшим укреплением флота. 15 июля 1718 года был спущен на воду 90-пушечный корабль «Лесное» (в память победы над шведами в 1708 году). Иностранные представители отмечали, что в постройке нового корабля царь участвовал лично.
Линейный корабль «Лесное». Заложен на Адмиралтейской верфи, спущен на воду 26 июля 1718 года.
Кроме «Лесного», в том же году были спущены на воду 70-пушечный корабль «Нептунус», прам «Олифант» и несколько галер. 16 июля 1718 года русский флот вышел в плавание в таком могучем составе: 25 линейных кораблей, 3 фрегата и 2 бомбардирных судна. Личный состав этого флота насчитывал свыше 10 тысяч человек, число орудий – 1436. И это были далеко не все морские вооруженные силы, которыми в тот момент располагал Пётр на Балтийском море. Множество галер, полугалер и транспортных судов всяких размеров было наготове к перевозке десантов, подвозу боезапаса и провианта.
И русский флот невозбранно гулял на просторах Балтики от Котлина и устья Невы до Ревеля, Риги, Данцига, Штеттина, Копенгагена, Гельсингфорса, до Аландских островов и, наконец, до предместий Стокгольма. Дипломатия Петра делала уступки там, где интересы России не были прямо затронуты и где не Россия жертвовала. Он видел, как его союзники буквально рвали на части бывшие шведские территории, он согласился с присоединением Бремена и Вердена к ганноверскому курфюршерству, т. е. к владениям короля английского Георга I, он не противился присоединению части шведской Померании к Пруссии и части Шлезвига – к Дании. Но из русских приобретений он не пожелал уступать решительно ничего сколько-нибудь существенного.
Русские моряки имели приказ Петра нарушать снабжение Швеции необходимыми товарами и продуктами и охотился за шведскими торговыми судами. По мере возможности шведские военные корабли принимали участие в конвоировании и защите своих судов. Пётр, чтобы не сердить Англию, утвердил декларацию, согласно которой контрабандными товарами считались порох, селитра, синец, пенька, соль и всё, что необходимо для снаряжения флота. В остальном Балтийское море объявлялось зоной свободной торговли, включая и Швецию.
4 июня – 16 июля 1717 года была осуществлена десантная операция на остров Готланд, предпринятая эскадрой корабельного флота, вышедшей из Ревеля. В операции участвовали 15 линейных кораблей и 2 фрегата с десантом в 900 человек под командой генерал-адмирала Ф.М.Апраксина. Не встретив в море противника, эскадра высадила на Готланд десант, который, пройдя вглубь острова на 5 миль, овладел рядом селений и, захватив много пленных, продовольствия и скота, вернулся на суда. 31 июля отряд из 2 линейных кораблей и 1 пинка под командой капитан-командора ван Хофта, находясь в крейсерстве у Аландских островов, взял в плен шведскую 24-пушечную шняву «Полукс». 31 августа галерный флот покинул Померанию и из Ростока прибыл обратно в Ревель.
Кампания 1718 года прошла в рутинном крейсировании кораблей на морских коммуникациях и некоторой активности в финских шхерах. Так Ингве Мальмквист упоминает об уничтожении капёрского судна «Vandringsmannen» под Готландом двумя русскими военными кораблями. Капитан капёрского корабля Peter Gahm сумел спастись на шлюпке и добраться до берега. Двумя отрядами капитан-командора Яна ван Хофта – он же фон Гофт и Фангофт (3 корабля, 1 фрегат и 1 шнява), и капитана Ф. Вильбоа (фрегат, шнява и гукор) были захвачены 32 шведских торговых судна, 14-пушечная шнява и 3-пушечный шхербот. Ещё один шхербот был захвачен русскими галерами в бою у острова Хангё.
В кампании 1719 года планировалось перенести военные действия на территорию Швеции, для чего корабельный и галерный флоты предполагалось перебазировать на Аландские острова. Гребному флоту была поставлена задача высадить десант в районе Евле и Норрчёпинга, а корабельному – вести разведку и прикрывать действия галер. После высадки на побережье Швеции морские десанты должны были начать наступление на Стокгольм.
Военным действиям предшествовали переговоры с англичанами.
В Россию после трудного и очень долгого зимнего путешествия, вечером 1 января 1719 года, прибыл новый английский посол и разведчик Джеймс Джеффрис. К этому моменту Пётр особенно крепко утвердился на следующем: подвинуть дело мира возможно только одним путём – устрашить Швецию совместным с англичанами нападением флота и армии на её берега, и русский флот ждёт присоединения к нему английской эскадры. Всё это на все лады англичанину внушал П. Шафиров в январе 1719 года.
У англичанина был приготовлен ответ, решительно не удовлетворяющий Россию: да, конечно, очень важно поскорее установить мир и спокойствие на Севере, но зачем же думать о высадках и нападениях на Швецию, когда ведутся уже переговоры на Аландских островах между Россией и Швецией? Джеффрис с видом полной невинности говорил об аландских переговорах, из которых, как он знал, пока ничего не выходило, хотя уполномоченные обеих сторон сидели за круглым столом уже несколько месяцев. Мало того, и Джеффрис и Шафиров хорошо знали о событии большой важности, происшедшем вечером 30 ноября 1718 года в окопах под норвежской крепостью Фредрикстен, которую осаждал шведский король. С его смертью рушились надежды (правда, крайне слабые), какие связывались в Европе с аландскими переговорами.
Петру стало окончательно ясно: ему следовало рассчитывать только на свои силы, и что англичане будут всячески препятствовать его замыслам. Хорошо понял это и англичанин. «Я считаю необходимым предупредить ваше превосходительство, что от здешнего двора не на что надеяться… Русские министры только и говорят, что о силе и могуществе их государя, и они в самом деле думают, что его царское величество уже ни в ком не нуждается и может никого не бояться», – писал обиженный в своих лицемерных чувствах Джеффрис лорду Стэнхоупу 12 (23) января 1719 года.
Английская дипломатия пришла в жестокое беспокойство. Становилось очевидным, что Швеция в своём отчаянном положении пойдёт на все уступки, чтобы спастись от страшного русского удара прямо в сердце страны. Этого как раз больше всего боялись англичане. И в изобретательной голове сотрудника «Интеллидженс Сервис», облечённого дипломатическими полномочиями, возникает любопытный план. «Напомним», – пишет Тарле, – «что план принадлежит не какому-либо неофициальному полудипломату, полулазутчику, авантюристу и конфиденциальному исполнителю темных делишек, вроде позднейших агентов „Интеллидженс-сервис“ Требич-Линкольна или пресловутому Лоуренса, но официальному представителю и чрезвычайному послу его королевского величества Георга I, короля Великобритании и Ирландии и защитника веры христианской»,.
Вот что докладывал королю Георгу, «защитнику веры христианской», его верный слуга сэр Джеффрис:
«Петербург, 16 (27) марта 1719 г. Царь и его министры так расположены к своему Аландскому конгрессу, что уже ничто не может отвратить их от продолжения этого конгресса. Мне сказали, что г. Остерман и г. Мардефельд посылаются на конгресс на этой неделе. Оба они уверены в успехе. Но если бы его величество признал нужным прервать эти негоциации, то я подумал о проекте, который в случае достодолжного его осуществления неминуемо прервёт переговоры эффективно, по крайней мере на некоторое время. Нужно не что иное, как только послать один или два фрегата к месту конгресса и удалить шведских делегатов силой. Так как датчане состоят в открытой войне со Швецией… то, по моему мнению, датчане – именно те люди, которых наиболее удобно пустить в ход для исполнения этого дела».
Джеффрис высчитывает, что для удачного результата это маленькое предприятие потребует не больше 600 «решительных людей». Предусмотрительный слуга Георга I учитывает, что похищенного шведского уполномоченного придется увозить на английском корабле по Балтийскому морю, где господствует русский флот, и предлагает меры: «Чтобы выполнить дело с большей безопасностью, судно… может прикрыться русским морским флагом (the vessel employed for this service may make use of moscovite colour)». Предусмотрительность и оперативность Джеффриса не знают предела: он посылает при этом донесении на всякий случай описание русского флага «голубой эскадры», пользуясь которым можно было изготовить подложный флаг.
Воображение истинного шпиона увлекает Джеффриса в ещё более заманчивые дали. Зачем ограничиваться похищением только шведского делегата? Почему бы не похитить таким же способом еще и русских уполномоченных? Тогда-то уж совсем конец конгрессу! «Если его величество сочтет нужным прервать эти переговоры ещё более эффективно, то московские уполномоченные также могут быть увезены прочь и затем высажены на берег либо в Данциге, либо в Кенигсберге или Риге», а уж в дальнейшем «объяснения легко найдутся». Перед шведами же даже и извиняться не стоит.
Джеффрис понимает, что предлагаемое им чисто разбойничье дело может всё-таки возбудить какие-нибудь затруднения и сомнения со стороны лорда Стэнхоупа и короля Георга I. И он подчеркивает, что в данном случае есть из-за чего руки марать: «Вы не можете себе представить, какое разочарование (в противниках – Е. Т.) вызовет это предприятие. Если его выполнить как следует, оно подорвет все меры русских и в то же время даст случай его величеству заключить мир со Швецией, потому что нужно будет выбирать более безопасное место для конгресса и других уполномоченных перед тем, как они соберутся, и это займет большую часть лета». А там можно и шведов во многом успеть переубедить. Словом, нужно пойти решительно на всё, вплоть до похищения уполномоченных и увоза их под чужим подложным флагом, лишь бы помешать русским заключить выгодный для них мир со шведами.
На выполнение разбойничьего плана посла его величества короля Великобритании Джеффриса английское правительство пойти не отважилось. Не та кровь оказалась у человека, сидевшего на английском престоле. Что с него взять – немец! Вот если бы королём Англии был настоящий англичанин…
…Шведы, между тем, готовились к обороне своей столицы. По-видимому, они не представляли, как горячо за них переживали и на берегах Невы (достопочтенный сэр Джеффрис), и на берегах Темзы и полагались пока на свои ограниченные возможности. Основные силы своего военного флота они базировали в Карлскруне и Стокгольме, одна эскадра находилась в проливе Каттегат и прикрывала страну на юго-западном побережье.
В мае 1719 года отряд русских кораблей под командованием коммодора уже известного нам ванн Хофта в составе 3 кораблей, 3 фрегатов и одного пинка, действуя на морских коммуникациях Карлскруна-Гданьск-Готланд-Курляндия, захватили 8 шведских торговых судов, а затем высадил десант на остров Эланд. Поручик Головин, докладывая 9 мая царю о взятии торговых судов, сообщил, что захваченный в плен капитан-поручик Трезель рассказал о стоявших на рейде Пиллау трёх шведских военных кораблях. Простояв одну ночь в Пиллау, эти корабли взяли под конвой несколько торговых судов с зерном и вышли курсом к Стокгольму.
15/26 мая в крейсерство из Ревеля вышел отряд под командованием капитана 2 ранга Наума Сенявина с задачей уничтожать упомянутые шведские корабли. В указе Ф.М.Апраксина капитану Сенявину от 10 мая 1719 года следовало: «По получении сего ехать тебе в Ревель как возможно с поспешением, взяв корабли „Портсмут“, „Девоншир“ и пять городских29, а именно „Ягудиил“, „Селафаил“, „Уриил“, „Варахаил“, „Рафаил“, идти в море и по прибытии туда исполнять по нижеописанным пунктам: идти в Пилау и искать трёх шведских кораблей…, а буде там нет, идти к Данцигу… и ежели найдёте, то чините над оными промысел, как доброму и верному офицеру надлежит…»
Уже 15 мая, на другой день после прибытия в Ревель, Наум Сенявин вывел в море свои шесть 52-пушечных кораблей: два закупленных в Голландии – «Портсмут» под его личной командой и с поднятым брейд-вымпелом командира отряда; «Девоншир» (командир капитан 3-го ранга Конон Зотов) и четыре построенных в Архангельске и переведённых вокруг Скандинавии на Балтику – «Архангел Ягудиил» (командир капитан-поручик Д. Деляп), «Архангел Уриил» (командир капитан 3-го ранга В. Торнхоут), «Архангел Рафаил» (командир капитан 3-го ранга Я. Шапизо), «Архангел Варахаил» (командир капитан 2-го ранга Я. Стихман), а также 18-пушечную шняву «Наталья» (под командой лейтенанта С. Лопухина).
В ночь на 24 мая/4 июня около полуночи между островами Эзель и Готска Сандё «добрый и верный офицер» Н. Сенявин, держа флаг на «Портсмуте», обнаружил искомый шведский отряд. Н. Сенявин, располагая 6 кораблями и 1 шнявой против 1 корабля, 1 фрегата и 1 бригантины у шведов, принял решение сблизиться с противником и занять наветренное положение. В письме Петру I Сенявин сообщал, что «сделав сигнал моей эскадре и распустя все паруса в начале 3-го часу», он пошёл на противника.
Маневр удался, и шведы обнаружили русских, когда дистанция между ними и противником уменьшилась до 4 кабельтовых. С дистанции 1,2 кабельтовых по сигналу флагмана русские корабли в начале 5 часа открыли огонь по шведам. Первым это сделал «Девоншир», заставляя шведов показать свой флаг. После повторного выстрела шведский флагман, а за ним и остальные корабли подняли свои брейд-вымпелы. Тогда Сенявин, следуя правилам морского этикета, спустил шведский флаг и поднял брейд-вымпел30 Его Царского Величества, «и с Божией помощью…, подняв красный флаг31, стали стрелять, и были друг против друга от пятого часа и даже до девятого часа».
После 4-часовой дуэли на корабле Сенявина были сбиты штаги и марсели, но Сенявин быстрым и решительным маневром сумел отрезать 34-пушечный фрегат «Карлскруненвапен» и бригантину «Бернхардус» от флагманского корабля и принудил их к сдаче. «Вахтмейстер» остался у него прямо по курсу, а шведский фрегат «Карлскруненвапен» стал наседать на него сзади. Тогда Сенявин поставил свой кораблю боком против носа фрегата и с нижней (второй) палубы открыл по нему убийственный огонь картечью, т.е. использовал наилучший морской приём – продольный огонь. После этого «Карлскруненвапен» спустил флаг, и его примеру скоро последовала бригантина «Бернхардус». На «Вахтмейстере» поставили все паруса, и шведский флагман стал уходить прочь.
В погоню за флагманом, 52-пушечным «Вахтмейстером», под всеми парусами были посланы 52-пушечные корабли «Рафаил» (капитан Я. Шапизо) и Ягудиил» (капитан Д. Деляп). Сенявин, сделав на своём корабле кое-какие исправления и оставив капитана Зотова караулить сдавшиеся в плен корабли, вместе с шнявой «Наталья» пошёл вслед за ними. Около 12.00 «Рафаил» настиг шведа и завязал с ним бой. Через полчаса ему на помощь пришёл «Ягудиил», и шведский корабль, после того как у него сбили стеньги, спустил флаг. Согласно М. Горденеву, победу в бою в целом обеспечили действия флагманского «Портсмута», а «Девоншир» оказывал ему помощь. Лучшими ходоками были корабли, построенные в Архангельске, и поэтому именно они были отправлены в погоню за «Вахтмейстером». Выдающийся российский учёный, моряк и государственный деятель Ф.И.Соймонов (1692—1780) в своём сочинении «История Петра Великого» подробно описал тактический приём, благодаря которому был вынужден сдаться шведский командор.
Командир «Архангела Ягудиила», подойдя к шведскому кораблю, приказал своим офицерам и всем канонирам его приказа не слушать, а всем исполнять свои обязанности при пушечной стрельбе. Потом закричал в трубу по-английски и по-русски, чтобы все люди шли наверх для абордажа неприятеля.
Капитан-командор на «Вахтмейстере», приняв команду Деляпа на абордаж за истинную, приказал своим людям оставить пушки и тоже подниматься наверх, чтобы встретить абордирующих. Но как только шведские моряки поднялись на палубу, с «Ягудиила» по приказу Деляпа выпалили одним ядерно-картечным залпом, который повалил 85 шведских офицеров и матросов. Этим же залпом был серьёзно повреждён такелаж «Вахтмейстера».
Потери русских, согласно рапорту Сенявина, составили 9 человек убитыми и 9 человек ранеными. Шведы, кроме кораблей, потеряли 14 человек ранеными и 387 – пленными, включая капитан-командора А. Врангеля. Что касается количества убитых, то Сенявин пишет, что собственными данными на этот счёт не располагает, но, согласно оценкам Врангеля, их было около 50.
У Эзеля русский корабельный флот впервые одержал победу в артиллерийском бою, не прибегая к абордажной схватке. Событие это стало в истории России знаковым, потому что этим боем руководил не иностранец, а русский офицер. Пётр назвал эзельскую победу «добрым почином Российского флота». Н. Сенявин был произведен через чин в капитан-командоры, командиры судов были произведены в следующие чины.
После Эзеля Балтийский флот мог уверенно померяться силами и со шведским в открытом бою. У Петра I теперь обе руки были достаточно сильные, чтобы приступить к выполнению плана, задуманного ещё в начале финской войны – высадку десанта на территории самой Швеции и перенос военных действий в саму Швецию.
Между тем, к большому раздражению англичан, строительство новых кораблей в России в 1719 и 1720 гг. безостановочно продолжалось на всех балтийских верфях. Всячески желая затормозить рост могущества русского флота, британский посол в Петербурге Джеймс Джеффрис посоветовал своему правительству отозвать из России английских корабельных мастеров.
Ещё в апреле 1719 года он писал лорду Стэнхоупу: «Я позволю себе, ваше сиятельство, обратить ваше внимание на другой разряд лиц, пользующийся большой милостью у царя… Говорю о корабельных мастерах. Они, насколько могу судить, если долго останутся на службе царской, поставят царя хозяином Балтийского моря… Этих людей царь ласкает особенно милостиво: жалованье они получают большое, выплачивается оно аккуратно, они видятся с ним частным образом, их царь сажает за свой стол при самых многолюдных собраниях… Предоставляю вам… судить, входит ли в интересы Великобритании быть зрительницею возрастающего могущества России, особенно на море – к тому же могущества, созидаемого руками английских подданных? Если позволите мне высказать свое мнение по этому поводу, скажу, что давно пора отозвать этих мастеров из царской службы… а так как я не сомневаюсь, что все они верные подданные короля и расположены к его правительству, не сомневаюсь, что они возвратятся домой, если им на родине предоставлено будет положение, сколько-нибудь вознаграждающее за то, что они потеряют здесь. Если в то же время издать строгий указ против всех английских поданных, которые не возвратятся, мастерам дан будет хороший повод оправдать свое поведение…»
Через месяц посол, настаивая на своём предложении, пишет второе письмо статс-секретарю Стенхоупу.
«Едва только спускается на воду один корабль, как уже другой строится на верфи», – горевал он. – «…Еще недавно царь открыто в обществе высказал, что его флот и флот Великобритании – два лучших флота в мире. Если он теперь уже ставит свой флот выше флотов Франции и Голландии, отчего же не предположить, что лет через десять он не признает свой флот равным нашему или даже лучше, чем наш? Короче – корабли строятся здесь не хуже, чем где бы то ни было в Европе, и царь принимает все возможные меры к тому, чтобы приучить своих подданных к морю, чтобы создать из них моряков».
В Лондоне вняли алармистским рапортам петербургского посла и приняли соответствующие меры: парламент постановил, а лорд юстиции издал указ, призывающий английских корабельных мастеров возвратиться на родину, а результата от этого не получилось. Английские мастера по-прежнему строили корабли, распивали с царем английский джин и русскую водку и не помышляли о том, чтобы бросить русскую службу.
Джеффрис вынужден был оправдываться перед начальством в безуспешности своих стараний: «Я смиренно прошу… принять в соображение трудности, которые я встречаю со стороны корабельных строителей. Эти люди привезли с собой сюда всё, что имели, и им нечего терять в Великобритании, так как у них там нет ни земли, ни другой недвижимой собственности. Они явились в эту страну со своими семьями искать благосостояния и в некоторых отношениях нашли его, так как их заработная плата значительна: двое из них получают каждый ежегодно по 2000 рублей, а трое других по 800 рублей каждый, кроме случайных подарков и других выгод. Они пользуются таким почетом, на который нельзя было бы рассчитывать ни в какой другой стране, хотя бы они были знатными людьми, так как они окружены самым ласковым вниманием царя и, следовательно, всех высокопоставленных лиц государства. Они участвуют во всех царских развлечениях, а на празднествах сидят за его столом, в то время, когда знатнейшие люди принуждены ждать стоя. Короче говоря, царь ничем не пренебрегает, лишь бы привлечь их к себе и чтобы побудить их оставаться на его службе всю жизнь».