Инквизитор

Вставать не хотелось, хотелось лежать, но снова ударил колокол. Для утренней службы было поздновато. Волков нехотя сел на постель, и нормальная жизнь вернулась к нему. Плечо заныло. Он дохромал до двери, открыл и крикнул:

– Ёган!

– Да, господин, иду.

Ёган был тут.

– Бродяги разбежались?

– Ага, еще до зори, в село пошли.

– Ты ж говорил, они в монастырь идут работать.

– Ага, в монастырь. Но после похорон. Сегодня в Большой Рютте похороны.

– А кого хоронят? – Не понял спросонья Волков.

– Как кого? Коннетабля и его людей, которых дезертиры порубили. Весь народ на похороны пошел. Думают, раз коннетабля хоронят, то кормить будут.

– Дьявол, совсем из головы вылетело. Надо съездить отдать должное. Мальчишка был храбрый и один из стражников, можно сказать, мне жизнь спас.

– Умыться? Завтракать и лошадей седлать?

– И еще руку перетянуть, бинты ослабли, и смазать мазью нужно.

– Все сделаю, господин, – он, было уже, пошел, но остановился. – Ах, да, чуть не забыл, трактирщик передал вам…

Ёган показал арбалет.

Солдат сразу понял, почему трактирщик пытался его оставить себе. Он, как был, в исподнем спустился вниз и взял арбалет в руки. Это было не оружие, это было произведение искусства.

– Сам он, конечно, передать мне его не захотел, – заметил солдат, разглядывая арбалет. – Теперь ясно, почему он хотел его припрятать.

– Ага, не захотел. Лежит, вон, в хлеву воет.

– Воет из-за того, что арбалет пришлось отдать?

– Да нет, из-за сына. Я ему сказал, что коня то мы нашли, а его сынка – нет. Сынок его сгинул, вот он и воет.

– Как бы он там не удавился в хлеву.

– Не удавится, у него еще два сына есть и две дочери. И еще трактир. Кто ж от такого богатства удавится?

Ёган распорядился насчет завтрака и воды и вернулся перебинтовывать плечо.

Солдат сидел на кровати и держал в руке удивительно красивый арбалет. На нем не было ни орнаментов, ни узоров. Арбалет был великолепен своим совершенством и законченностью форм. Ложе из желтого, твердого и легкого дерева. Волков не знал, что это за дерево. Оно было зашлифовано до гладкости стекла. Легкая и тонкая направляющая, колодка из каленой, клепаной стали, болты и клёпки тоже каленые, намертво стягивающие плечи. А сами плечи, он таких и не видел, но знал, что такие называются рессорой. Три тонкие кованые пластины были стянуты в одну огромную силу. Зажим для болта, спуск, механизм натяжения, ручка. Все было великолепно, совершенно.

Вошел Ёган. Волков протянул ему оружие:

– Возьми. Попробуй натянуть.

– Чего? За веревку тянуть?

– За веревку, – сказал Волков с усмешкой.

– А как?

– Как хочешь.

Ёган взял арбалет и попытался натянуть тетиву. С таким же успехом он мог бы попытаться натянуть оглоблю.

– Руки режет. Не могу.

– Хороший арбалет, – сказал солдат, – специально бить броню, сделан. Из таких рыцарей убивают.

Он взял из рук слуги оружие и одной рукой, при помощи ключа, натянул арбалет. Это было не сложно даже с одной рукой.

– Хорошо, сейчас я вас перевяжу, а вы есть будете. А я коней пойду седлать.

– Болты мне найди.

– Это что такое?

– Стрелы для арбалета. Должны быть в вещах дезертиров.

– Хорошо.

Волков сел на кровати, а Ёган стал снимать бинты.

– Не знаю, даже, как сказать, – начал он.

Солдат сразу подумал, что речь пойдет о деньгах:

– Так и говори.

– Трактирщик просит шесть крейцеров и восемь пфеннигов.

– Это за что еще столько денег? – Удивился Волков, – можно подумать, я тут на серебре ем. Его пиво – это помои. Он его бесплатно должен разливать.

– Не знаю, мне пиво нравится, я к такому привык. Только деньги он не только за пиво просит, а за овес для коней. Говорит, что кони наши овса на крейцер в день съедают. И вам, говорит, еду отдельно готовят. Вы мужичьей едой брезгуете. И в комнате спите, и на простыне, вот и набежало.

– Врет, паскуда, – беззлобно сказал Волков, – не могут четыре коня овса и сена на крейцер в день съедать.

– Это точно, пфеннингов семь, не больше. – Согласился Ёган.

– Значит, сына потерял, лежит в хлеву, воет, а про деньги помнит?

– Ага, он у нас такой, про деньги всегда помнит.

– Ну, значит, не удавится, дай ему пять крейцеров, а если начнет ныть, напомни ему, что он арбалет хотел у меня украсть.

– Напомню.

Ёган прибинтовал плечо и руку к телу.

– Не туго? – Спросил он.

– Хорошо, – ответил солдат.

Ёган заметно мялся. Что-то хотел.

– Что? – Спросил солдат.

– Я, вот, думаю, если мы сейчас на кладбище поедем, можно мне какую-нибудь рубаху из дезертирских надеть, а то моя больно ветхая, а там люди будут…

– Люди? Ну, надевай.

– А можно мне ту, кожаную. Ту, в которой дезертир был убит. Тот, чьи сапоги я ношу.

– Кожаную? Зачем тебе кожаная? Это рубаху под кольчугу надевают.

– Значит нельзя?

– Ты знаешь, сколько такая стоит?

– Красивая она, наверное, талер.

– Да, талер она и стоит, если брать у маркитантки. А если у мастера, то и все два.

– Ну, ясно, – вздохнул Ёган.

– Ты объясни, зачем она тебе?

– Ну, пояс у меня есть, от отца остался. И кинжал в ножнах. Я бы эту рубаху надел с поясом, и кинжалом, и сапогами, красиво было бы.

– Эта рубаха для войны, а не для красоты.

– Ну, понятно.

– Я собирался платить тебе крейцер в день. Ты за эту рубаху сто дней работать будешь?

– Я согласен, – сразу оживился Ёган.

– Ну и дурак, – сухо сказал Волков. – Да и не собираюсь я сидеть в вашей дыре три месяца.

– Ну, понятно, – опять вздохнул Ёган.

– Ладно, бери, но имей ввиду, денег я тебе платить больше не буду, пока рубаху не отработаешь.

– Я согласен, господин.

– Болван.

На кладбище было много народа… Бродяги, поденщики, мужики из обоих деревень, с хуторов, бабы, дети. Хоронили не кого-нибудь, а коннетабля барона и его людей. Волков и Ёган остановились чуть поодаль, слезли с коней.

– Барона видишь? – Спросил солдат.

– Не видать. Нету его. Фрау Анну вижу, попа нашего и его служек, сержанта вижу, управляющего вижу. Ни барона, ни баронессы нету. Да и гробов не видно, видать, схоронили уже.

– Фрау Анна это вон та, в черном, что у бочек за столом?

– Ага, она. Старая, а выглядит как молодая. Видишь, угощения сама раздает людям, не брезгует.

Высокая, стройная женщина в черном платье забирала у слуг куски сыра, колбасы и хлеба, и сама отдавала их людям, собравшимся на похороны. Люди брали, кланялись, шли к столам пить дармовое пиво. Бабам и детям давали пряник. Народ терпеливо ждал очереди. Священник был тут же, и он что-то втолковывал жующим людям.

Волков отдал повод коня Ёгану.

– Жди здесь.

– Господин, вы мне тоже колбасы возьмите, – сказал тот.

Волков взглянул на него неодобрительно и ничего не ответил. Растолкав людей, он подошел к фрау Анне, дождался момента, когда она заметит его, поклонился. Женщина, заметив его, перестала раздавать еду и подошла к нему.

– Здравствуйте, вы, видимо, тот рыцарь, который сражался с моим мальчиком с дезертирами.

– Да, мадам. Но я не рыцарь. – Волков разглядел ее. Он не дал бы ей сорока, и для своих лет она очень хорошо выглядела. Даже отсутствие одного из нижних зубов ее не портило. Солдат не сомневался, что в молодости она была красавицей. Не удивительно, что граф имел с ней общих детей.

– Надеюсь, – ее голос дрогнул, до сих пор она была спокойна и холодна, а тут вдруг послышались слезы, – надеюсь, он вел себя достойно.

– Безукоризненно, мадам.

– Я воспитывала его рыцарем.

– Вам это удалось.

– Вы… – она замолчала, и посмотрела солдату в глаза, – вы не могли помочь ему в бою?

– Нет, мадам. От арбалетного болта нет защиты. Если выстрел точный, это либо рана, либо смерть. Ему не повезло.

– Вы отомстили за него? – Она всхлипнула.

– Да, мадам. Я убил арбалетчика. Я убил их всех.

– Мне очень приятно, – она говорила сквозь слезы, – мне очень приятно, что такой воин, как вы, так высоко оценил моего мальчика.

Волков достал из кошеля черную от старости большую и тяжелую имперскую марку. Протянул ее женщине.

– Что это? – Спросила та.

– Это он дал мне перед боем за то, чтобы я помог ему. Хочу вернуть ее вам.

– О чем вы? – Она даже отшатнулась.

– Я зря взял эти деньги.

– Если вы не рыцарь, то вы солдат, а это ваше сольдо. Если мой мальчик дал вам эти деньги, и они помогли избавить деревню от дезертиров, значит, мой мальчик поступил верно. Спрячьте деньги. Как вас зовут?

– Яро Фолькоф, – ответил Волков, пряча марку.

– Так вот, господин Фолькоф, мой мальчик правильно сделал, что нанял вас, а вы правильно сделали, что перебили этих бешеных собак. Я горда своим мальчиком.

– Для меня было честью сражаться с ним рядом, – Волков поклонился. – До свидания, фрау Анна.

– Господин Фолькоф.

– Да, фрау Анна?

– Мой дом рядом с аббатством. Знаете, где это?

– Знаю. Я езжу к монахам лечить раны. Я видел ваш дом.

– Заезжайте, я буду рада вас видеть.

Волков низко поклонился.

Они заехали к кузнецу, тот восхищался, осматривая арбалет, и обещал сделать к нему десять болтов.

– Господи, что ж за люди его сделали? Что за мастера? Видно не люди, а боги!

– Ты бы не богохульствовал, кузнец, при незнакомых людях, – беззлобно заметил Волков. – Бог у нас один, а арбалет сделали люди.

– Великие мастера, – произнес кузнец.

После этого солдат и Ёган поехали к себе в Малую Рютте.

– Господин, – начал Ёган.

– Ну?

– Я тут подумал насчет рубахи…

– Какой еще рубахи? – Не понял Волков.

– Ну, вот этой, – Ёган хлопнул себя по груди, – кожаной.

– Ну и что надумал?

– Вот вы сказали, что отрабатывать мне ее три месяца, а вы тут у нас три месяца сидеть не собираетесь.

– Ну и? Вернешь рубаху?

– Нет. Не верну, я с вами поеду. Слуга вам нужен. Добра у вас много разного, а слуги нет, конюха нет, а вы ведь даже сейчас одеться не можете.

– Чтобы меня на первом кордоне схватили за укрывательство беглых крепостных?

– Так я ж не крепостной, я вольный! Мой отец с отцом барона договор заключал. Его земля – наши руки.

– А бабу свою, детей с собой возьмешь? А корову свою?

– А что, надо корову взять?

Волков не ответил, просто посмотрел на него.

– Корову не надо? Так оставлю ее детям.

– А детей?

– А детей брату.

– И жену брату?

– Не-е-е, жену не брату, хворая она у меня. У нее давно пальцы крючит. Она давно в монастырь хочет уйти. Да дети у нас, хозяйство.

– То есть ты все уже обдумал?

– Ага. Детей брату, он их любит, своих то у него всего двое, одна девочка и еще один дурачок. Он моих часто к себе берет, пряники им покупает, мед. А бабу в монастырь. И корову брату, и огород. А на детей я ему еще и с жалования деньгу давать буду. Всем хорошо будет. И вам хорошо. Вы без меня и огня сейчас не разведете.

– Болван! Я солдат, а не благородный. Большую часть жизни я прожил в палатке. Спал на земле, и даже на снегу, и в грязи. Половину своей жизни я провел в осадах. Либо ломал стены, либо сидел за стенами. Как ты думаешь, какое главное оружие солдата?

– Не знаю… Стрелы, наверное, или копье.

– Топор, мотыга и лопата. Мечом машешь редко, а лопатой каждый день. Я земли выкопал больше, чем ты. Я с утра приказы писал, днем копал, а вечером, когда другие солдаты отдыхали, я лейтенанту коней чистил, упряжь ремонтировал и за его доспехом следил, где к кузнецу ходил, где и сам делал. Понимаешь?

– Понимаю, – грустно вздохнул Ёган.

– У меня никогда не было слуг. Даже когда я попал в гвардию. Там у многих были слуги, они могли себе это позволить, но я все делал сам. Сам мыл свою лошадь, даже стирал, если не было прачек, да и денег у меня не было на слуг.

– А сейчас то у вас вон, сколько вещей, лошадей, седел, талеров на сто.

– Может, и на сто, только часть из них нужно отдать.

– Кому? Барону?

– Нет, при чем тут барон. По обычаю военных корпораций десятина – деньга мертвых.

– Мертвых?

– Да, это доля принадлежит родственникам погибших. Так и называется – десятина мертвых.

– Десятина… Прям как попам. И что ж, всегда по-честному отдавали?

– Как правило… Корпорации, роты, набираются в одной местности, там все друг друга знают, а зачастую еще и родственники. Ротмистры за этим следили, чтобы родственники всегда свое получали. Чтобы офицеры вели себя честно.

– А что, бывают нечестные?

– Бывало. Иногда не все отдают, а бывало и вообще ничего.

Ёган помолчал и спросил:

– Значит, не возьмете меня в работу?

– Некуда мне тебя брать. У меня ни кола, ни двора.

– Так двор тут можно купить, – оживился Ёган, – тут много пустых дворов, за дарма можно взять.

– Угомонись ты, – сказал Волков, – подумаю я.

За разговором они подъехали к харчевне.

У харчевни, с удивлением, солдат заметил, как местный мужик выводит из конюшни одного из двух оставшихся у него коней. Подъехав к мужику, Волков схватил его за волосы, запрокинул ему голову и зашипел прямо в лицо:

– Куда ты, смерд, повел моего коня?

– Староста… – мужик вылупил от страха глаза, махнул рукой. – Староста…

Волков бросил мужика, спрыгнул с коня и кинулся к старосте, которого сразу не заметил. Тот только успел злобно тявкнуть:

– Мне…?

Кулак солдата заткнул его, сбил с ног. Староста упал на спину возле лужи, схватившись за лицо рукам, заныл противно и фальшиво, Волков не остановился, пнул старосту сапогом в ребра, затем ещё раз, и ещё. Люди вокруг стояли и смотрели ужасом.

– Вор! – Орал солдат пиная старосту. – Крыса!

Староста пополз по грязи, пытаясь заползти под телегу, и визжал:

– Сказали мне, сказали коня взять

– Кто? – Орал Волков. – Кто сказал?

– Люди барона!

– Воровать тебе сказали?

Староста кряхтел, скулил, молчал. Солдат пнул его ещё раз в морду:

– Кто тебе сказал? Что сказали? Где они?

– Там! – Староста махнул рукой в сторону харчевни. – Там они!

Волков пошел туда, Ёган кинулся следом. Трактирщик, стоящий на пороге, кинулся в сторону, чтобы не попасть под горячую руку, но Волков схватил его за рукав:

– Где они? – Сухо спросил он.

Трактирщик сказать не смог, только указал пальцем на лестницу, что вела в его комнату. Солдат взлетел по лестнице, забыл про боль в ноге, толкнул дверь и увидел троих.

Это были люди барона, а именно: огромный сержант Удо Мюллер и два откормленных молодых детины. Они были в шлемах, в замызганных стеганках. У них в руках были копья, на поясах висели фальшионы. Морды наглые смотрели с издевкой. Один из них сидел на его кровати, разглядывал дорогую сбрую. Сержант стоял посреди комнат с кольчугой в руках, а третий присел у груды вещей, копался там.

– Сержант Удо, – сказал солдат, забирая из рук сержанта кольчугу, – а что ты делаешь в моей комнате, когда меня нет? Никак воруешь?

Тот, что сидел на кровати, встал, отбросил сбрую, взял в руки копье. Он был почти с сержанта ростом. Откормленный, румяный, морда наглая. Усмехаясь, сказал:

– Мы своё берем.

– Уходите, – сказал Волков, – иначе завтра расскажу барону.

– А, может, нам барон разрешил? – Сказал сержант Удо.

– Вот я завтра у него и спрошу.

– А, может, и не спросишь, – загадочно произнес мордатый стражник.

– Так значит, грабите постояльцев на земле барона, – солдат улыбнулся.

– Никого мы не грабим, – ответил стражник, – за своим пришли.

– За каким своим? Что-то я тебя тут не видел, в харчевне, когда тут ламбрийцы живые были.

– Тут были мои люди, – сказал сержант.

– А, так вы за деньгами мертвых пришли? – Догадайся Волков

– Да, за деньгой мертвых, я их офицер и должен отследить, что бы родственники погибших получили свою долю добычи

– Я им занесу, – произнес солдат.

– Мы сами им принесем, – сказал мордатый стражник, – и сами посчитаем, сколько с тебя взять.

«А что им будет, если они меня сейчас убьют? – Подумал Волков. – Кто их будет судить? Барон будет? Не будет. Никто не будет. Убьют и всё. Для них эти вещи – огромное богатство».

Солдат четко понял, что по-хорошему эта встреча уже не закончится. Но он попытался ещё раз:

– Завтра я принесу ваши деньги, здесь добра талеров на сто. Семьям ваших людей причитается десятина.

– Никому ты ничего не принесешь, – сказал мордатый стражник уже без ухмылки, – мы всё заберем и всё сами посчитаем.

Волков, как бы невзначай, взялся за эфес, но ни как обычно, а как бы наоборот: большим пальцем от гарды, а не к ней.

– А ну не тронь железо! – Зарычал мордатый.

Тот, что копался в куче добра, тоже встал на ноги. Он тоже бы рослый и тоже был крупный.

–А ну-ка стойте, – вдруг заорал Ёган, хватая от стены ламбрийское копье.

Лучше бы он этого не делал. Держал он его, как крестьянин грабли.

– Стойте, – продолжал орать Ёган, – сейчас к Барону побегу. Доложу, что вы разбойничаете.

Сержант и стражники повернулись к нему, глядели на него, смеялись, один из них спросил:

– А не зарезать ли нам тебя, смерд?

Стражник, скорее всего, шутил, но Волков не стал выяснять, шутит он или нет. Зашипел меч, вылетая из ножен, и по ходу руки со всей силы солдат ударил в нос мордатого, снизу-вверх, через зубы. Удар запрокинул стражнику голову. Он выронил копье, схватился за лицо руками, заорал.

Обратным движением меча второму Волков ударил по древку копья. Тот был не собран, копье держал некрепко, оно упало на пол, звонко хлопнув. Сержант вылупил глаза, схватился за эфес. Волков плашмя шлёпнул его мечом по руке. Сухо и коротко сказал:

– Отрублю.

Стражник, уронивший копье, присел и попытался его поднять. Волков наступил на древко. Стражник упорствовал. Тогда Волков чуть толкнул его бедром, и тот уселся на пол. Мордатый, отплевываясь кровью, потянул с пояса фальшион и заорал:

– Убьем его, он мне зуб чуть не выбил!

Солдат не стал дожидаться, пока тот достанет оружие. Он сделал выпад прямой и быстрый. Меч вошел в мощную ляжку здоровяка на два пальца, и Волков чуть-чуть провернул его. Он знал, какой это производит эффект.

– А-а-а! – Заорал мордатый, роняя фальшион. Кровь залила ему штанину.

Сержант снова было хотел вытащить меч, но Волков снова шлёпнул его по руке, окровавленным мечом забрызгав сюрко и произнес:

– Я не шучу, отрублю руку.

Сержант несколько секунд стоял и смотрел на него.

– Уходите, – твердо сказал Волков.

– Что расселся? – Заорал Ёган и древком копья ткнул сидевшего на полу стражника. – Не зли моего господина!

Стражник встал, поднял копье и подставил плечо раненому товарищу, вывел его. Сержант еще пару секунд постоял, глядя на солдата, затем тоже вышел. Ёган вслед им выкинул из комнаты копье и фальшион мордатого, заорал в трактир:

– Трактирщик, отдай этим болванам их барахло.

– Болванам? – Спросил его Волков. – А что ты будешь делать, когда я уеду?

– Да мне теперь тоже уезжать придется, – отвечал Ёган. – Если останусь, они меня повесят.

– Ну и дурак же ты, – сказал Волков и сел на кровать.

На него вдруг навалилась усталость, как после боя:

– Ты насчет обеда распорядился?

– Нет.

– Распорядись. И коней почистить не забудь.

– Не забуду.

Волков повалился на кровать и вздохнул, глядя в потолок.

– А чего вы вздыхаете? Вы молодец. Вон, как этих дуроломов угомонили. Их обе наши деревни и все окрестные хутора ненавидят.

– Надо съезжать отсюда.

– А чего?

– Да ничего, вот только друзей у меня тут все больше и больше с каждым днем. Как бы не убили.

Он сел на кровати, стал вытирать меч от крови тряпкой:

– И найди-ка мне купца. С такой кучей барахла никуда не деться. Может, бежать приспичит. Тогда все это бросить придется. А не хотелось бы.

– Конечно, не хотелось бы. Тут деньжищ-то сколько… После обеда съезжу в Рютте, там всегда хоть какой-нибудь купчина да есть.

Купец и впрямь был «хоть какой». Убогая повозка с драным верхом, в которую был впряжен полумертвый от усталости и старости, почти слепой мерин. Сам же купец был молод, костляв и энергичен. Но после того, как Волков спросил:

– Сколько у тебя денег?

Купчишка как-то сразу сник и даже сгорбился.

– Оборотных денег мало, мой старший партнер не дает мне развернуться.

– Я хотел продать тебе коня. Боевого. Он дорогой. Сколько у тебя денег?

– А как бы взглянуть на коня?

– Пошли.

Они вышли из трактира и зашли в конюшню.

– Вот этого я продаю, – сказал Волков, показывая гнедого.

– Да, это боевой конь, – сказал купец, вздыхая.

– Именно. Я и сам, покупая этого коня, торговался бы. До двадцати пяти. Я бы взял его за двадцать пять. Тебе отдам за двадцать.

– Шутите?! Он что, больной?

Волков поднял с земли кусок навоза, показал его купцу:

– Разбираешься?

– Ну не так, чтобы… Я не конюх… Я…

– А я конюх. Этому коню пять лет. Смотри сюда: все зубы целы. – Он показал зубы коня. – Всю жизнь в стойле стоял, не надрывался. Не ранен, не болен, хорошо кован. Отличная выездка. С умом будешь торговать – двадцать пять за него получишь.

– Да, конь хорош. – Купец разглядывал коня.

– Ну, что, есть у тебя деньги?

– Ну есть… – Купец помялся. – Мой старший партнер…

– Я слышал уже про твоего старшего партнера. Сколько денег у тебя?

– Двенадцать талеров с мелочью.

– Ну, на этом торги можно считать закрытыми.

– Господин, подождите!

– Что еще? – Солдат был разочарован.

– Давайте так – я вам дам двенадцать талеров и еще одежду.

– Ты, дурак, пьяный что ли?

– Подождите, я сейчас все объясню. У меня хорошая одежда. Такую носят богатые горожане и даже благородные господа на севере.

– Ты в своем уме? Что за одежда? Сколько ее, что она стоит восемь монет?

– Это первосортная одежда, – купец вцепился в здоровую руку солдата и поволок его к своей повозке. – Поглядите. Такие куртки носят в Дредбурге и Солле. Даже благородные такое носят.

– Что это за дрянь? – Солдат с удивлением рассматривал куртку. Та была из хорошей ткани, но кургуза, а ее рукава были необыкновенно широки и разрезаны на ленты, под которыми был виден дорогой атлас. – Хозяина собаки драли?

– Нет, что вы? Это специальные разрезы, посмотрите какой внутри дорогой материал.

– Ну уж нет.

– Ну, тогда вот, берет. С пером фазана.

– Убери.

– Посмотрите, какой бархат!

– Я тебя мечом рубану.

– Благородные только такое и носят.

– Я не благородный.

– А вот шелк, рубаха. – Купец достал черную, почти до колен, рубаху из шелка с узорами. – Драгоценная вещь.

– Дурень, это женское платье. Если только подол обрезать. – Рубаха солдату определенно нравилась. – И что это за ворот? Это же женский ворот. И рукава расшиты.

– Нет, что вы, это мужская рубаха. Стоит всего два талера.

– Талер.

– Не могу, – купец молитвенно сложил руки. – Отдал за нее шесть пудов пшеницы и четыре пуда меда.

– А это что? – Волков заглянул в повозку купца.

– Панталоны. Тоже шелк. Их отдам за талер.

– Полтора талера за рубаху и штаны.

– Накиньте хотя бы двадцать крейцеров.

– Замолчи, показывай, что еще есть. Там у тебя что?

– Это ленты, нитки, крестьяне берут перед свадьбой.

– А там?

– Иголки, гребешки, ножи, точила.

– А тут? – Волков ковырялся в вещах купца.

– Пряники, леденцы, соль.

– Перец, гвоздика, шафран есть?

– Откуда? Мой старший партнер…

– Я понял, ничего больше у тебя нету.

– Вот, – купец потянул с пальца крупное серебряное кольцо с красным камнем. – Фамильная драгоценность. Мой отец…

– Не смей мне врать. Стекляшка. Каждый купчина такой таскает. Простака дурачить. Отдает всегда как последнюю ценность.

– Да тут серебра на пол талера.

– По лбу дам. Тут серебра на пять крейцеров.

– Ну, хорошо. – Купчина полез под рубаху и достал оттуда крест, протянул его Волкову.

Волков взял, осмотрел. Золото было настоящим.

– Пять талеров, – сказал купец.

– Ты доиграешься. Золото, конечно, настоящее, но его тут не больше, чем на три.

– Это по весу. А работа? Посмотрите, какая работа. Этот символ достался мне от матушки.

– Так же, как кольцо от батюшки. Ладно, допустим. И того восемнадцать с половиной талеров. Это все, что ты можешь дать за коня, стоимостью двадцать пять?

– У меня больше ничего нет, – чуть не плакал купец. – А давайте так, – он оживился, – я оставлю вам своего коня и товары, возьму вашего и поеду в город, завтра к вечеру вернусь и рассчитаюсь полностью.

– Твои товары стоят пол талера, да и то вряд ли. Лошадь твоя, может тебя не дождаться, сдохнет завтра, а живодер за ее кожу и трех крейцеров не даст. А твоя повозка стоит десять крейцеров, – солдат помолчал. – Ладно, я согласен, поедешь в город на моем коне и привезешь сюда своего старшего партнера, скажешь ему, что у меня товара на сто сорок талеров.

– За сто сорок талеров он приедет, – радостно кивал купчишка, – только вот…

– Что?

– Седло бы мне.

– Ты мои седла видел? Они ламбрийской работы. Два с половиной талера каждое.

– И вправду дорогие, – сморщился купец.

– Ламбрийская работа.

– Да-да, ламбрийская работа.

– Берешь?

– Ну, а что ж делать, беру.

– И того, с тебя двадцать два с половиной талера. Ты мне дал денег и товаров, на восемнадцать с половиной, с тебя четыре монеты. За такие деньги я тебя найду и повешу, если попытаешься сбежать.

– Не волнуйтесь, я вернусь. Я здесь все время торгую. Завтра привезу вам деньги.

– Главное – ты партнера своего привези. Скажи ему, у меня оружие, лошади, седла и сбруя.

– Он приедет, – пообещал купчишка.

Когда он уехал, Ёган и Волков залезли в его повозку, стали копаться в вещах.

– Ух, ты, – обрадовался Ёган, – леденцы. А это что?

– Сахар, – сказал солдат.

– Сахар!

– Ты что, не видел его никогда?

–Видел, только никогда не покупал. А это что? Пряники, – он достал большой квадратный пряник, – леденцы и сахар не покупал, их разве укупишь? А вот пряники покупал. А что тут написано?

Волков взял огромный и твердый как доска пряник и прочитал:

– Цех пекарей славного города Вильбурга.

– Вильбург… я там бывал, – вспомнил Ёган.

– Так как же его есть можно? – Удивился солдат. – Он же как камень.

– Зато стоит всего два крейцера. Его на всю семью хватит. Дети его очень любят.

– Да на нем все зубы оставишь, – солдат постучал пряником о край телеги.

– Ничего не оставишь! Толкушкой разобьешь, в молоке замочишь… Вкуснятина!

– Забирай все себе. Раздай детям. Леденцы тоже. И не только своим, чужим дай тоже чего-нибудь. Скажи, пусть молятся за погибшего коннетабля. Как там его звали?

– Его звали кавалер Рут, – сказал Ёган.

– Да, кавалер Рут.

– Господин.

– Ну?

– Я вот, что хотел сказать. Мне оставаться в деревне теперь, резона нет. Сержант с дружками меня сгнобят. По-всякому уходить придется, с вами или без вас. Я бы хотел, чтобы вы меня научили мечом рубить.

Честно говоря, солдат и сам уже об этом подумывал. Он уже решил взять Ёгана с собой. Волков понимал, что он с одной рукой даже коня оседлать не сможет и рассматривал Ёгана как своего слугу. И думал о том, что крепкий мужик с копьем или арбалетом, стоящий за спиной, значительно облегчит жизнь отставному гвардейцу.

– Научу.

– Значит, берете меня в службу? – Заулыбался Ёган.

– Ну не бросать же тебя, дурака, на съедение сержанту, – ухмыльнулся Волков.

– Хочу научиться мечом…

– Владеть мечом – удел благородных. Сложное оружие. Долго учиться придется. А вот копье – оружие настоящего бойца.

– Копье? – Разочарованно спросил Ёган.

– Да, копье. При равном доспехе и равном опыте, копейщик всегда зарежет меченосца.

– Да неужели? А от чего все благородные носят мечи, а не копья.

– Благородные носят мечи, чтобы между собой драться. И смердов безоружных рубить.

– А еще для красоты, – добавил Ёган.

– Ну, не без этого.

– А я бы, все-таки, хотел мечом…

– Болван. Мечом овладеть – нужны годы. Нужно руку держать, кисть, плечо. Нужно опыта набраться.

– Руку держать? Это как?

– Нужна сильная кисть.

– Так у меня сильная! Я с вилами еще как управляюсь, могу целый день солому кидать.

– Пойдем-ка в харчевню, я покажу тебе, что такое надержаная рука.

Они зашли в харчевню, сели за стол друг напротив друга.

– Ставь локоть сюда, – сказал солдат.

– А… на ручках бороться хотите? – Обрадовался Ёган. – Ну, давайте.

Они взялись за руки.

– Ну, вали меня.

– Сейчас.

Ёган напрягся, и его рука тут же оказалась прижатой к столу.

– Как так? – Удивился он.

– Что?

– Давайте-ка еще.

Через секунду рука мужика была снова прижата к столу, а он возмущался:

– Да как так-то?

– А так, – отвечал Волков, – я солому целый день кидать не смогу. А вот меч в руке держу уже лет двенадцать или тринадцать. А в гвардии фехтование было у нас ежедневым занятием. И скажу тебе по секрету, по владению мечом я едва ли попадал в первую сотню.

– Не уж-то? А сегодня вы наших олухов вон как мечом проучили.

– Потому, что они олухи, и я застал их врасплох.

– А сколько лет нужно чтобы научиться мечом… Ну, как вы.

– Чтобы владеть мечом, нужны три вещи: скорость и реакция, сильное плечо, и очень, очень, очень сильная кисть. Кисть у тебя не слабая, плечо хорошее, а вот скорости в тебе я не вижу. Тебе все что угодно подойдет, но не меч. Меч – оружие молниеносное и точное, а для тебя… секиры, чеканы, алебарды, молоты, копья. Копье лучше всего. Настоящее орудие убийства.

–А я бы, все-таки, хотел меч.

– Болван ты, вот что я тебе скажу. Иди, бери копье и маленький треугольный щит.

В харчевне никого не было. Пара мужиков храпела на лавках, да кухарка гремела чаном.

Ламбрийское копье в шесть локтей, легкое, как игрушечное, но это вовсе не игрушка. Отличная сталь наконечника в локоть длинной, острое, как шило. И очень прочное. Древко легкое, идеальное, пружинистое.

– Добрая вещь, – рассмотрел копье солдат. – Никакая кольчуга не спасет. Жалко тебе такое давать, пока не научишься. Вставай чуть боком, левую ногу чуть вперед. Только не выставляй далеко. Зазеваешься – проткнут сразу. Щит, конечно, маленький, кавалерийский, но других нет. Поэтому подсаживайся. Щитом нужно работать все время. Чтобы и лицо, и пах мог прикрыть.

– Да как же это можно? Его же не хватит на все.

– Им надо работать. Давай к стене, сюда, – солдат подвел Ёгана к стене, указал на нее. – Тут лицо врага, тут пах, тут ляжки.

– Ага… И чё?

– Шаг вперед – удар в лицо.

Ёган послушно ткнул копьем в стену.

– Закрылся щитом, шаг назад. – Руководил солдат.

– А в живот не бьем?

– На животе панцирь. Шаг вперед, удар в левую ляжку, закрылся щитом, шаг назад. Шаг вперед, удар в пах, закрылся щитом, шаг назад.

Ёган все послушно выполнял.

– Шаг вперед, удар в левую ляжку, закрылся щитом, шаг назад. И еще раз то же самое в лицо.

– Сделал. – Отрапортовал Ёган. – Всё?

– До сколько умеешь считать?

– Да хоть до скольки.

– Ну, тогда повтори всё это триста раз.

– Триста?

– И давай пошевеливайся, ужин скоро.

Солдат сел на лавку и комментировал:

– А ты что прямо то стоишь? Мишенью работаешь? Подприсядь.

– Да ноги заломило.

– Так и должно быть.

В харчевне появилась Хильда. Она с любопытством наблюдала за Ёганом и спросила надменно:

– А чего вы это стенку каляете?

– Забава у нас такая, – сказал солдат. – Посидишь со мной? Выпьем пива или вина.

– Дурь какая-то, а не забава. А с вами сидеть мне не досуг. Авось не дура и не гулящая. – Фыркнула девица и ушла.

– Не останавливайся, – сказал Волков Ёгану. А сам поднялся себе в комнату, куда слуга снес вещи купца. В этих вещах он нашел самую яркую ленту. Рулончик он положил себе в кошель.

Брунхильда вытирала столы тряпкой.