Рабыня Малуша и другие истории

Text
Leseprobe
Als gelesen kennzeichnen
Wie Sie das Buch nach dem Kauf lesen
Schriftart:Kleiner AaGrößer Aa

Княгиня Ольга тоже больше не интересовалась беременной рабыней и, казалось, что она все оставит по-прежнему и никакое наказание Праскену не коснется.

Тем неожиданней стало решение правительницы убрать несчастную с княжеского двора.

Но в один из дней, когда утро только занималось и напротив Горы проявился противоположный берег Днепра, после окончания утренней трапезы, к женщинам вошел тиун и передал распоряжение княгини увести Праскену в дальнее селище к матери.

– Когда ее забирают? – спросила Меланья.

– Лошадь уже запрягают, – ответил тот. – Так что пусть собирается.

Меланья молча кивнула головой и сказала Праскене:

– Собирайся, девонька. Такая уж, видно, у тебя судьбина.

Праскена медленно осела на пол и зарыдала.

– Ну, что ты, что ты! – Меланья погладила девушку по голове. – Слезами горю не поможешь. – Такая уж судьбина у нас, рабынь.

Малуша стояла в стороне, замерев от горя и бессилия. По ее щекам текли слезы.

– Помоги мне собрать ее, – обратилась к ней ключница.

Малуша заметалась, не зная, что делать.

– Не суетись, – остановила ее Меланья. – Вон постиранные ее вещи положи в сундучок. Приготовь пару коржей хлеба, вяленого мяса. Налей в кухоль сыта…

Едва женщины успели собрать вещи и еду Праскене, как сзади терема показалась телега. Рядом верхом на лошади сидел тиун.

– Ну, готовы? – спросил он. – Шевелитесь, до тьмы надо успеть добраться до места.

Малуша и Меланья помогли Праскене подняться. Несчастная девушка уткнулась в грудь ключнице и зарыдала пуще прежнего.

– Ну, ну, – успокаивала та ее. – Везде люди живут, не пропадешь…

Малуша тоже прижалась к подружке и тихо плакала, обливая сарафан Праскены слезами.

– Долго вы там? – осерчал тиун.

– Ну, иди, иди, – отпустила Меланья несчастную. – Иди и не отчаивайся. Все наладится.

Праскена забралась на телегу, куда была брошена охапка сена.

– Ha-ко вот, княгиня передала, – тиун нагнулся к ней с коня и передал небольшой узелок. – Тут резаны, пригодятся на первое время…

Княгиня Ольга нервничала. Она беспрестанно ходила вдоль окон Людной палаты и изредка останавливалась возле доспехов покойного мужа.

«Господи, – думала она про себя, – ни одной родственной души рядом, ни одного надежного человека. Каждый думает только о себе, о своем благополучии. Григорий? И этот думает только о своем, – крестить всех россиян, не соображая, что не так просто переломить вековое верование в идолов, так и до бунта недалеко. И это при том, что все время приходится ждать набегов то печенегов, то хазар, то византийцев, то мадьяр… Да и свои князья волками глядят, – каждый хочет стать независимым от Киева.

Вон доносили, что при покойном Всеславе некоторые князья тайно собирались и о чем-то сговаривались. Не Всеслава ли хотели поставить во главе княжества? Но, слава Богу, его уже нет…

Соперницы за спиной только и ждут, когда оступлюсь. Ну, ладно, Прекрасу я надежно упрятала, она не страшна. А вот тихоня Милана… Не напрасно говорится: в тихом омуте черти водятся. Не зря же она строит глазки боярам да князьям. Или это молодая плоть играет?

Нет, надо приблизить к себе кого-нибудь из верных и надежных людей. Из знатных? Нет, каждый из них велеречив и покорен, а в мыслях только и думает, как бы возвыситься над другими. А может быть, из простолюдинов? Так они веса не имеют…»

Увидев проходящего по двору старого истопника, тащившего охапку дров на кухню, она крикнула ему:

– Пришли ко мне ключницу.

Тот молча кивнул головой и поспешил исполнить приказание княгини.

Вскоре в Людную палату вошла запыхавшаяся Меланья.

– Звала, матушка? – спросила она.

– Отправили Праскену?

– Да, еще третьего дня. А обратно привезли двух молодых девчонок мне в помощь.

– А какова Малуша? Таровата ли? Исполнительна? Замечена ли в чем предрассудном?

– Чистая, непорочная душа. Светлая, добрая, – готова последним пожертвовать для других, – подумав, ответила ключница. – Хотела бы я иметь такую дщерь. А уж услужлива…

– Пришли ее ко мне, – распорядилась княгиня. – Будет у меня в услужении.

– Как прикажешь, матушка, – поклонилась Меланья. – Когда прислать?

– А вот как отобедаем, так пусть и приходит ко мне.

Ключница поклонилась и вышла. И уже в своем хозяйстве сказала Малуше:

– Княгиня распорядилась быть тебе при ней. Будь осторожна, девонька: у княгини нрав крутенек.

– Ой, что же будет-то? – испугалась та.

– Хитрить да ловчить ты не приучена. Так что все будет хорошо. Приблизила тебя княгиня, теперь и мной станешь распоряжаться.

– Как это? – недоуменно вскинулась Малуша.

– Ты же будешь ближе к княгине.

– Распоряжаться! – воскликнула девушка. – Я вас считаю навроде матушки. Родная-то погибла…

– Спасибо тебе, девочка, – растрогалась старушка. – И ты стала мне, как дочка. Своих-то детей мне не пришлось завести.

Женщины обнялись, смачивая слезами одежду друг друга. Наконец Меланья отстранилась и ласково проговорила:

– Что мы с тобой прощаемся, словно расстаемся навсегда? Чай станешь захаживать-то к старушке? Не забудешь?

– Да кто же от матери отказывается? – изумилась Малуша.

– Ну и ладно, ну и хорошо. Давай я тебе помогу причесаться, а то неловко появляться перед княгиней растрепой. Она ужасть как не любит беспорядок…

Когда обед и все приготовления были закончены, ключница погладила девушку по голове и слегка подтолкнула к выходу:

– Ну, иди, дочка. Храни тебя Бог!

Забот в услужении у княгини было немало: нужно было следить за одеждой, время от времени вытаскивать ее из сундуков и проветривать, стирать, прибирать постель ко сну и убирать после сна, причесывать хозяйку, выполнять разные поручения…

Малушу работой было не запугать. Поначалу от непривычки она уставала, но потом втянулась и спокойно вставала засветло, едва ли не с первыми петухами.

Время от времени она забегала к старой ключнице хоть не на долгое время, чтобы поддержать старушку или просто поболтать. И каждый раз Меланья угощала новоявленную дочку чем-нибудь вкусненьким.

В один из тихих, спокойных дней, когда не предвиделось никаких срочных дел, княгиня Ольга сидела в одной из комнат на первом этаже, негромко беседуя со священником Григорием. Малуша в дальнем уголке протирала скамьи и подоконники.

Неожиданно за окном послышался топот копыт по деревянному настилу подъемного моста, и стали слышны переговоры привратных стражников. Но, о чем они беседовали, было не разобрать. Вскоре разговор стих, и глухой конский топот раздался уже со стороны двора.

– Малуша, глянь, кого это принесло? – обратилась княгиня к девушке.

Малуша, ни слова не говоря, тут же выбежала из терема и почти сразу же вернулась обратно.

– Посыльный от князя Святослава, – возбужденно проговорила она.

– Зови его сюда, – распорядилась княгиня.

Малуша снова выскочила наружу и вернулась с запыленным комонником.

– Я пойду к себе, – начал было Григорий, но Ольга остановила его:

– Какие тут секреты, сиди. Говори, – обратилась она к комоннику.

Тот, поклонившись, начал рассказывать:

– Княжич приказал сказать, что до вятичей добрались без особых трудностей…

– Без особых? – перебила его Ольга. – Значит, что-то произошло в пути?

– Так, небольшие стычки с лесными татями. В одной из них князя выручил комонник Корж с братовьями – загородили князя от стрел своими щитами, а потом порубили тех мечами. После этого княжич приказал им быть все время рядом с собой. Ныне он и спит на привале в их окружении.

Услышав это, Малуша повернулась к рассказчику и зарделась. Ольга также повернулась к ней и слегка улыбнулась.

– Что, вятичи согласились платить нам дань? – спросила она воя.

– Они поначалу опасались половцев, но, когда княжич предложил им совместный поход на них и обещал оставить небольшую дружину для защиты, согласились выступить вместе.

– Твой сын оказался неплохим переговорщиком, – заметил священник.

Ольга ничего не ответила ему и продолжала пытать комонника:

– Так они пошли на половцев?

Комонник замялся, опустив глаза.

– Что случилось, говори, – твердым голосом произнесла княгиня.

– Когда стали собираться в поход, вятичи решили помолиться своим богам.

– Идолам? – спросил Григорий.

В ответ посланец только кивнул головой.

– Не тяни, – потребовала Ольга.

– Пока молились, прискакал гридень из дозора, упредил, что показались половцы. Отбились от них, но четверо гридней из дозора были утнуты[62]

– А после? – нетерпеливо спросила Ольга.

– Через три дня Святослав со своей дружиной и вятичи с ихним кметом[63] пошли на половцев. Меня же послали к тебе, княгиня.

– Одного? – удивленно вскинула брови Ольга.

– Нет, троих, – ответил комонник. – Двоих я оставил на Почайне – нечего им понапрасну болтаться на княжьем дворе.

– Добро, ступай пока, – отпустила его княгиня.

Наутро в Людной палате собрались бояре, князья и тысяцкие. Ольга передала им новость от Святослава.

– Главного княжич достиг, – сообщила им Ольга. – Отныне последнее славянское племя станет платить дань нам, а не диким степнякам. От этого Киеву, а значит, и нам с вами, великая корысть.

 

Присутствующие зашептались, обсуждая благую весть. Подождав, когда перешептывание утихнет, княгиня продолжила:

– Не можно знать, как поведут себя вой вятичей. Посему полагаю, что надобно послать подмогу княжичу – в степях за Итиль-рекой надо оставить заслон, без подмоги княжичу трудно будет совладать с хазарами. Что скажете?

После некоторого раздумья встал боярин Скор.

– С вятичами все ладно вышло. Это добре, – согласился он. – Половцев такоже следует упредить. А вот пошто нам ратать с хазарами? Последнее лето они особо не беспокоили нас. Людишек токмо напрасно погубим…

Его перебил воевода Свенельд:

– Вражину надо бить, когда он не готов к набегу. Тогда его проще одолеть.

– Вам бы, варягам, только мечами махать, – взвился Скор. – А головы-то положат наши людишки!

– Я со своими людьми готов выступить хоть завтрева, – осек его Свенельд. – Я готов послать две дружины с ярлом[64] Сваргом.

– Ну, вот и идите, – не отставал Скор.

– Ты, боярин, привык хитрить да ловчить, – вмешался в спор князь Ракита. – Рассуждаешь не как нарочитый муж[65], а подобно местнику[66]. Думаешь только о своей выгоде, а не о всем обществе…

– Не тебе бы, князь, укор мне делать, – вспылил Скор.

– Князю Ставру потребно выделить своих комонников, – вмешался в разговор князь Ракита. – Подати с вятичей пойдут через его земли. Он и назначит мыту[67], добрую часть которой, как всегда, оставит себе…

– А ты не считай чужое добро! – вспыхнул черниговский князь.

Княгиня подняла руку, призывая всех к спокойствию, и после того, как в палате установилась тишина, негромко сказала:

– Стыдитесь, мужи. Затеваете распри, словно на торгу. Не о том печетесь. Не пособить Святославу мы не можем, иначе все наше воинство останется в хазарских степях. Пусть каждый боярин, воевода, каждый князь выделит по пять десятков комонников.

– Эка! – воскликнул черниговский князь Ставр. – Где же взять эти пять десятков? Прошлый раз княжичу дали…

– Может быть, попросить Свнельда отыскать у тебя людишек? – перебила его Ольга.

– Зачем мне варяг? – испугался Ставр. – Не доставало еще чужеземцев пускать в свои земли! Сами управимся.

– Вот и договорились, – заключила княгиня, вставая с кресла и давая понять, что прием закончен.

Когда все разошлись, Ольга прошла в свою светелку и приказала Малуше:

– Позови ко мне ключницу, а потом принеси кваску. Я пока прилягу, утомилась что-то…

Малуша стрелой полетела исполнять приказание.

Возвращаясь с квасом, она едва не столкнулась с выходящей от княгини Меланьей. Та посмотрела на девушку и загадочно улыбнулась.

Вскоре ключница вернулась, неся что-то завернутое в убрус[68].

– Возьми, – обратилась княгиня к Малуше. – Это тебе. Меланья, помоги ей обрядиться.

– Ой, что это? – воскликнула пораженная девушка.

– Пойдем, пойдем, я помогу тебе, – улыбнулась ключница. – Увидишь…

Вскоре Малуша, одетая в расшитое платно – подарок княгини – ворвалась в покои Ольги, упала на колени и, плача, стала целовать ей руки.

– Ну вот! Заместо радости – слезы, – с напускной строгостью проговорила княгиня. – Носи, а то, небойсь, и перемены-то нет праской[69]. А теперь идите обе, дайте отдохнуть.

Женщины вышли, а Малуша продолжала плакать.

– Ну, чего ты новое платно мочишь? – обняла ключница девушку. – Радоваться надо…

– Да я радуюсь. Вон приехавший комонник рассказывал, что батюшка с дядьями спасли княжича от татей. Княжич приблизил их к себе…

– Вот видишь, как все складывается, – продолжала успокаивать Меланья названную дочку. – Ну, порадуйся, а мне надо бежать – за новыми стряпухами пригляд нужен…

Через несколько дней Киев отправлял новую дружину в помощь Святославу.

В то время, когда прилетевшие с юга птицы вили гнезда и начали высиживать птенцов, в Киев возвращались вой Святослава. Об их приходе упредили посланные вперед комонники, рассказавшие, что удалось захватить богатую добычу, пленных половцев и хазар. По этому случаю жители Подола оделись в лучшие одежды, все были взволнованы: у многих в дружине Святослава были отцы, братья, сыновья…

Стража на стенах и башнях Горы внимательно всматривалась вдаль, стараясь первыми углядеть прибывающих. И вот, когда день уже заканчивался и надежды на их возвращение сегодня, казалось, погасли, со сторожевой башни раздались крики:

– Идут вой! Вижу дружину! Возвращаются!..

Сейчас же весть разнеслась не только по Горе, но и по всей Почайне. От Подола и Перевесища понеслись звуки бил[70], народ, собравшийся было расходиться на покой, вывалил из жилищ, замелькали факелы…

Подъезжающие комонники и гридни двигались в плотном людском коридоре, многие из них останавливались и сходили с коней возле своих хибарок, землянок или жилищ своих родственников или просто знакомых.

По вьющейся вверх к Горе дороге поднимались княжьи гридни, впереди которых на белом коне ехал княжич Святослав в окружении близких воев.

Малуша, стоя позади княгини на ступенях княжеского терема, увидела отца, когда голова колонны въезжала в ворота. Корж ехал чуть позади Святослава.

Святослав с ближними воями подъехал к крыльцу терема и не спеша слез с коня. Он разительно отличался от того уноши, что уходил в поход. На его плечи было наброшено красного цвета корзно[71], рука лежала на крыже[72] меча. Повод его коня тут же принял его рында.

Подойдя к первой ступеньке крыльца, княжич остановился и низко поклонился матери. Потом поднялся выше и, подойдя к княгине, вынул из ножен меч и положил его к ногам Ольги.

– Прими, княгиня, покорность вятичей и нашу преданность тебе, – торжественно произнес он.

Малуша из-за плеч свиты княгини с восторгом смотрела то на отца, то на дядьев, то на княжича и видела, что родичи с удивлением и радостью также смотрят на нее.

Малуше очень хотелось побежать к ним, но она не могла нарушить церемонию встречи прибывших воинов. И только после того, как княгиня с княжичем стали заходить в терем, она на минутку подбежала к своим и прижалась к груди отца.

– Ну, ты совсем невеста! – похвалил ее дядя Кожема.

– Как повзрослела, как похорошела, – восхитился и дядя Остер.

– Откуда у тебя такое платно? – удивился отец.

– Княгиня подарила, – улыбнулась девушка.

– Ну, беги, а то княгиня хватится, – подтолкнул ее Корж. – Начнет серчать. Потом увидимся, – Святослав велел нам быть в гриднице.

В Людной палате собрались все бояре, князья, воеводы, тысяцкие… Малуша не стала заходить в палату, а присела на скамью возле открытой двери.

Ей очень хотелось побежать к Меланье и поделиться своей радостью, но подумала: вдруг она понадобится княгине? Надо ждать…

Прошло довольно много времени, и наконец из палаты стали выходить приглашенные на встречу. Последними в створе двери появились Святослав с княгиней.

Увидев разряженную Малушу, Святослав обернулся к матери и спросил:

– Кто такая? Не узнаю…

– Малуша, дочь Коржа, – коротко ответила она.

– Дочь Коржа? – вскинул брови Святослав. – Хороша собой…

– Можешь пойти свидеться с батюшкой, – бросила княгиня Малуше, и девушка немедленно сорвалась с места, направляясь к гридне.

– Ишь, шустрая какая! – восхитился Святослав.

Ольга ничего не ответила, только сердито сдвинула брови.

Гридни, увидев красивую девушку, вразнобой закричали:

– Иди, красавица, к нам, мы тебя приголубим!

– Пойди-ка ко мне, унотка, я тебе что-то покажу…

Но Остер и Кожема остановили их:

– Это дочка Коржа и наша племяшка. Кто ее обидит, то будет иметь дело с нами.

Гридни, хоть и успевшие принять хмельного вина, ссориться с братьями, приближенными к Святославу, не решились.

В сторонке уединились отец с дочкой.

– Тебя не обижают? – спросил Корж.

– Нет, все хорошо, – ответила та, ласкаясь к отцу. – Княгиня вон даже взяла меня себе в услужение и подарила новое платно.

– Баское, – похвалил отец.

– А тебя не ранило? – обеспокоенно спросила Малуша. – Все в порядке?

– А я тебе что-то привез, – хитро сощурился Корж.

Он вытащил откуда-то узелок и передал Малуше.

– Что это? – спросила она.

– А ты разверни, глянь.

Малуша развязала тряпицу и увидела красивые колтки[73].

– Ой, это мне? – воскликнула девушка.

– Тебе, Мала, тебе.

– Где ты взял такие?

– У половца. Он, видно, для своей жены у кого-то забрал.

– А какие они, половцы? Страшные?

– Дикие, – подумав, ответил отец. – Росточком помене нас будут, налетают стаей, а телесней-то слабоваты. Чуть что – бегут без огляда… Глазки у них узеньки, словно щелочки. А страшные ли? Зевать с ними не след – тотчас стрелу схватишь. Стреляют они ловко.

– А хазары? – допытывалась Малуша.

– Такие же, как половцы. А ну их всех…

– Дальше-то что? – встревоженно спросила она. – Не пойдете в поход-то боле?

– Дак это, как княжич рассудит. Это не нам решать. Думаю, даст охолонуть.

– А как вы спасли княжича? Расскажи…

– И об этом ведомо?

– Комонник, которого вы прислали от вятичей, сказывал.

– Да лесные тати обстреляли нас. Ну, мы их и порубили. Ты лучше скажи: тебя точно не забижают здесь?

– Нет, нет… Только вот княгиня Милана бродит какая-то злая, все ей неладно.

– Помнит, как княгиня Ольга выслала Прекрасу. А сердится из-за безделицы.

 

К ним подошел молодой гридень Вогул и спросил Коржа:

– Так эта красавица твоя дщерь?

– Да видишь, как незаметно из малого птенчика превратилась в голубку.

– Истинно голубица, – подтвердил гридень. – Сказывали дворовые, что нравом зело добра и ласкова.

Малуша зарделась от похвалы и попыталась спрятаться за отцом.

– А ты не робей, красавица, – не отставал Вогул. – По нынешним временам такие ахаты и лалы[74] не часто встречаются.

И, обращаясь уже к Коржу, добавил:

– Поговаривают, что вас распустят по селищам. В сей раз дается роздых. Ратать не станем.

– Надолго ли? – отозвался Корж.

– А тут за нас другие головы тревожатся, – ответил Вогул и, поклонившись Малуше, отошел.

– Правда, что вы домой едете? – взглянула на отца Малуша.

– Пока от княжича ничего такого не слыхал, – ответил тот. – Только вот дома-то никто не ждет…

На глазах девушки показались слезы.

– Ну, ну, полно, – начал успокаивать ее отец. – Не мочи новое-то платно. Княгиня к тебе по-доброму относится, сыта, здорова, и то ладно…

– Маменьку вспомнила, – сквозь слезы проговорила она.

– Что уж тут сделаешь, видно, судьба у ней такая. А теперь иди, а то княгиня хватится, серчать станет. Я-то рядом с тобой, повидаемся еще.

Малуша вытерла слезы и согласно покачала головой.

– Я пойду?

– Иди, иди…

Едва Малуша отошла, к Коржу подошел Вогул и спросил:

– Чего плакала-то?

– Мать вспомнила. Погибла она у нас ране времени. Медведь заломал.

– Беда, – посочувствовал тот.

В это время с задней стороны терема раздались всполошные женские крики.

– Что там случилось? – встревоженно спросил Вогул и вместе с Коржем побежал в ту сторону.

У притвора двери на кухню стояли и рыдали две молоденькие прислужницы ключницы.

– Там, – сквозь слезы они показывали внутрь кухни. – Там…

Мужчины вошли внутрь и в полумраке увидели лежавшую на полу Меланью. Она слабо стонала и пыталась встать, опираясь на локоть.

Вогул поднял старую женщину на руки, отнес в ее каморку и положил на лежанку. Та бессильно лежала и как-то жалостливо смотрела на окруживших ее мужчин, молодых помощниц и истопника, переводя взгляд с одного на другого. Губы ее слегка шевелились, но говорить она, видно, не могла.

На шум прибежала Малуша, присланная княгиней узнать, в чем дело. Увидев лежащую Меланью, она бросилась перед ней на колени и заплакала. Отец положил руку на плечо дочери и молча поглаживал ее.

– Надобно старуху-ворожею или волхва позвать, – медленно проговорил он.

– Я мигом сбегаю, – отозвался Вогул и выскочил наружу.

– А ты пойди, скажи княгине, а то она серчать станет, что долго тебя нет, – сказал Корж дочери.

Малуша встала и, кивнув головой, молча вышла.

Через недолгое время в каморку вошла княгиня Ольга и, подойдя к лежанке, взяла ключницу за руку. На глазах Меланьи показались слезы.

– Позовите ворожею, – сказала княгиня, глядя на больную.

– Уже послали, – с поклоном ответил Корж.

Княгиня посмотрела на него долгим взглядом, но ничего не сказала. Потом повернулась к Малуше:

– Принимай ключи. Дело тебе знакомое.

После этого повернулась и вышла.

Растерянная Малуша замерла, не зная, что предпринять. Но отец кивнул ей, обнял, и она стала понемногу успокаиваться.

– Не уходи пока, – попросила она отца.

– Побуду, – коротко ответил он.

За дверью раздались негромкие голоса, и вот уже в тесную каморку вошел Вогул, приведший волхва и старуху-знахарку.

Чтобы не толкаться в тесноте, Вогул и Корж с Малушей вышли на свежий воздух. Девушка тихо плакала.

– Ну, полно, полно, – успокаивал ее отец.

– Она была мне заместо матери, – всхлипывала девушка. – У ней никого из родичей нет…

Вышедший из каморки волхв тихо проговорил:

– Отмаялась несчастная…

– Пойдем, старче, отведу тебя, – Вогул подхватил старика под руку и увел. Похоронили Меланью скромно и тихо. А у Малуши началась новая жизнь…

После вечерней трапезы Малуша испросила у княгини позволения пойти на празднование Ивана Купалы[75] и получила на это согласие.

Когда солнце начало садиться, на берегу речушки Почайны собралась молодежь. Было заметно, что некоторые уноши заранее приняли немного хмельного меда. Они ходили возле уноток, собиравших цветы, из которых плели венки, и пели праздничные песни. Даря приглянувшимся уношам эти венки, девушки пели:

 
Носи, мой друг,
Носи, мой друг,
Не складывай,
Не складывай,
Люби меня,
Люби меня,
Не покидывай,
Люби меня.
 

На другом конце поляны девушки выводили свою песню:

 
Святой Иван,
Что ты робишь?
– Ах, мой Боже,
Ляды полю.
– Святой Иван,
На что ляды?
– Ах, мой Боже,
Ячмень сеять!
– Святой Иван,
На что ячмень?
– Ах, мой Боже,
Пиво варить!
Пиво варить,
Сынов женить,
Дочек отдавать,
Пасаг[76] делить.
 

Малуша веселилась вместе со всеми и совершенно неожиданно увидела возле себя княжича Святослава, одетого в простое платно.

– Подари венок, красавица, – с улыбкой обратился он к девушке.

– Э, нет! Венок в Иванов день дарят только почетникам[77].

– А я не гожусь в почетники?

– Ты – княжич, я – рабыня.

– В этот праздник я такой же, как и все. А ты не боишься колдуний и ведьм? Они в эту ночь выходят на охоту.

В ответ Малуша озорно запела:

 
Вы катитесь, ведьмы,
За мхи, за болота,
За гнилые колоды,
Где люди не бают,
Собаки не лают,
Куры не поют, —
Вот там и место!
 

Начало заметно темнеть. С шумом и прибаутками уноши начали собирать сухой валежник. Вскоре окрестности озарились пламенем костра.

Все сгрудились вокруг него, а когда пламя немного поутихло, молодежь начала прыгать через огонь, – считалось, что в эту ночь пламя очищает от всех накопившихся за год грехов.

Заполночь молодые люди стали парами уходить в темноту леса. Святослав взял Малушу за руку и позвал:

– Пойдем, я покажу тебе поляну с красивыми цветами.

Поддавшись общему настроению, девушка, не ожидая подвоха, пошла за ним.

В стороне стоял Вогул и кусал губы, – он-то понимал, зачем ее уводят. Но противиться князю он не мог, да и понимал, что, согласно древнему обычаю, в Иванов день любая девушка имела право уйти не со своим почетником, а с любым уноком.

А в княжеском тереме греческий священник Григорий выпытывал у княгини, что творится в ночь Ивана-купалы, и, плюясь и ругаясь, направился в свою светелку. При свете свечи он записал на пергаменте: «Егда бо приидеть самый праздник Рожество Предтечево, тогда во святую ту нощь мало не весь град возмятется, и в седах взбесятца в бубны и в сопели и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскими. Плесканием и плясанием, женам же и девам и главами киванием и уст-нами их неприятен клич, все скверные бесовские песни, и хребтом их вихляниа. И ногам их скакание и топтаниа; ту же есть мужем и отрокам великое падение, ту же есть на женско и девичье шептание блудное им воззрение, тако же есть и женам мужатым осквернение и девам растлениа».

После праздника Иваны-купалы жизнь Малуши изменилась. Едва ли не каждый раз, когда княгиня Ольга выходила из натопленной бани со своей новой дворовой девушкой, а Малуша задерживалась прибраться в бане, в нее пробирался княжич Святослав…

Осень и зиму княгиня Ольга провела в Византии и вернулась в Киев ранней весной вместе с послами византийского императора Никифора.

Вместе с княгиней они убеждали Святослава усмирить дунайских болгар. Святослав, будучи прирожденным воином и начавший самостоятельно управлять государством, согласился и начал готовиться к походу. В отличие от своей матери, он не нуждался в советах бояр, воевод, князей и принимал все решения самостоятельно.

И вновь на Подоле, на Почайне, на Перевесище стали собираться комонники, взятые из ближних и дальних селищ. Прибыли сюда и дядья Малуши Остер и Коже-ма, сообщившие, что Коржа оставили дома, так как у него разболелись раны, полученные в схватках с хазарами.

Вогулу также предстояло идти в поход, и в преддверии разлуки с молодой ключницей он старался как можно чаще видеться с ней.

В одну из таких встреч он убеждал девушку:

– Зачем ты нужна князю Святославу? Побалуется с тобой и бросит. Не ровня ты ему…

– Я понимаю: рабыня – не чета князю. Но что я могу поделать?

– Он нравится тебе?

– Молодой, сильный, красивый…

– Впереди – жизнь. Он женится, бросит тебя. Как ты будешь жить?

– Не знаю… Я понимаю все, но…

– Отказать не можешь?

Малуша опустила голову и молчала.

– Да, вот оно как, – вздохнул Вогул. – Князь – ему не поперечишь… Но ты знай, я всегда рядом с тобой. Мила ты мне, сил нет, как мила…

Малуша заплакала.

В этот раз дальний поход не состоялся. Гонцы с южных рубежей доложили, что зашевелились печенеги, разорившие несколько селищ. Поэтому князь Святослав направил свое воинство против них. Взяв отряд надежных комонников, Святослав устремился на южные рубежи государства…

К осени воинство возвратилось в Киев.

Малуша, оторвавшись от работы, наблюдала, как вой втягиваются в ворота ограды Горы.

Впереди ехал князь, державший в поводу пегую лошаденку, на которой сидела какая-то женщина. Сердце девушки замерло от неминучей беды.

Она прикрыла ладошкой рот, чтобы не закричать. Князь тем временем подъехал к крыльцу терема, даже не взглянув на нее…

Малуша повернулась и убежала за угол амбара, чтобы никто не видел ее слез. «Кинул, кинул! – рыдала она. – Стала немилой…»

Здесь-то и отыскал ее Вогул, следивший за девушкой, как только въехал в теремный двор.

– Ну, полно, полно, – обнял он ее за плечи. – Слезами горе не смоешь. Так и должно было кончиться…

– Кого это он привез? – сквозь слезы спросила Малуша.

– Половецкую княжну. Сказал, что возьмет ее в жены.

– А как же я?

– Ты – рабыня, не свободная. Побаловался с тобой, и будя…

– Зачем, зачем так-то?

– Князь! Ему все позволено, – сердито сплюнул Вогул. – Когда возвращались и ночевали в степи, я хотел убить его…

– Убить? – вздрогнула девушка.

– Да, за то, что он сделал с тобой.

К ним подошел Кожема.

– Вот вы где укрылись, – мрачным голосом проговорил он.

Малуша вытерла слезы и спросила:

– А где дядя Остер?

– Остался в степи, – нехотя ответил он. – Печенежская стрела достала. Вот ведь горе какое…

– Что же теперь с Праскеной будет?

– Не знаю… Поможем как-нибудь, – ответил Кожема. – В беде не оставим.

– Ночью они напали, – вмешался в разговор Вогул. – Пеши подкрались и при свете костра многих побили. Хорошо, что еще стражники не спали, успели упредить. Утресь-то мы отыскали их в степи и перебили, только вот нашим-то побитым это не помогло.

В это время со стороны кухни раздались крики, призывающие Малушу.

– Ой, скоро трапезничать, а я здесь заболталась, – опомнилась она.

– Ты погоди, – задержал ее Кожема. – Я уезжаю в селище. Что отцу-то передать?

– Скажи, что у меня все хорошо, пусть не волнуется. О нем беспокоюсь…

– Я пригляжу за ней, – сказал Вогул, когда Малуша убежала. – Пусть Корж будет покоен.

– Не нравится мне, что Святослав глаз с нее не спускает, – задумчиво проговорил Кожема.

– Тут уж ничего не поделаешь, – вздохнув, проговорил Вогул. – Он – князь, а мы…

В народе не напрасно говорят: пришла беда – отворяй ворота. Так случилось и с Малушей.

Как было заведено, ключница приносила блюда во время трапезы и делала перемену блюд. Но она все чаще ловила на себе неприязненные взгляды половецкой княжны, перехваченной князем у степняков. Это было тем более неприятно, что жена Святослава все чаще поглядывала на пухнущий живот Малуши. Под этими взглядами девушка чувствовала себя так, словно совершила что-то постыдное, лицо ее покрывалось пунцовыми пятнами.

Проницательная Ольга с тревогой смотрела на эти перегляды и однажды позвала Малушу к себе.

– Готовь себе замену, – коротко проговорила она.

Малуша стояла растерянная, не понимая, чем провинилась перед госпожой. Потом упала на колени и еле выдавила из себя:

– Я в чем-то провинилась? Простите меня…

– Хозяйство ты ведешь ладно, я довольна тобой, – ответила княгиня. – Только не место тебе в тереме. Вон как смотрит на тебя половчанка Стрена, да и княгиня Милана давно тебя не любит. Чую, скоро они споются. А я должна надолго уехать в Византию по делам. Съедят тебя эти ведьмы… С отцом тебе будет покойнее…

– Что же мне делать? – Малуша вскинула глаза на княгиню.

– Отправлю тебя к отцу, там тебе покойнее будет.

Через седьмицу по наказу Ольги Вогул с двумя комонниками отвез Малушу в родное селище.

В назначенное богами время Малуша родила сына. Помогали ей в таком священнодействии Праскева и Рада, приняв на руки малыша. По наказу князя, ему тотчас сообщили о рождении сына.

В первое время Малуша не обращала внимания, что чаще всего помогать им с отцом в хозяйстве приходила Праскева. А когда кормила сынишку, она стала замечать, что при ней отец и тетка смущаются и стараются не смотреть друг на друга.

Наконец она не выдержала и однажды обратилась к ним:

62Утнуть – убить
63Кмет – правитель области в Древней Руси
64Ярл – у древних скандинавов начальник дружины
65Нарочитый муж – именитый, знатный, принадлежащий к земледельческой знати
66Местник – обыватель, местный житель
67Мыта – пошлина за проезд или провоз товара
68Убрус – полотенце, платок, скатерть
69Праской – не ношенной, в хорошем состоянии
70Било – доска, деревянный колокол
71Корзно – плащ знатных людей в Древней Руси
72Крыж (меча) – крестообразная рукоять (меча)
73Колтки – подвески к женскому головному убору
74Ахаты и лалы – агаты и рубины
75Иван Купала (Иванов день, Иван Травник) – рождество Иоанна Крестителя (24 июня/7 июля)
76Пасаг – приданое
77Почетник – ухажер