Долгая дорога к дому

VIII

Сентябрьская кетовая путина началась отвратительно, как и в прошлом году. Дней десять бушевала непогода, с пятое по пятнадцатое число. Первые два косяка, прошедшие в эти дни, наверное, были разбиты штормами внизу Амура, – так они думали, когда в сети попадались за тонь по две-три, а то и по одной штуке.

– Где же рыба, где рыба? – отчаивался Никитин, когда они со Славкой вытянув очередную сетку бросали в нос лодки единственный «хвост».

– Рыбу ждете? Не дождетесь! – говорили знакомые рыбаки на лодочной стоянке. – Губернаторский сынок в устье под Николаевском два сейнера пригнал, всё перегородили. Одно судно в лимане, на входе стоит, а второе в Николаевске, в самом узком месте. Кранами сетки вытягивают, сам видел! ОМОн их, сук, охраняет!

– Не сочиняй, какими ещё кранами?

– Не кранами, а лебедками!

– Ей-богу, сам же видел! И какая разница, кранами или лебедками?

Правда ли это была, или вымысел, но слухи об этом ходили упорные, доказательством чего было то, что рыба в Амур почти не проходила. Такого Никитин ещё не помнил за всё время, сколько он рыбачил на Амуре.

– Ничего еще третий ход будет. Он всегда самый рыбный, – успокаивал его Славка.

– А если не будет третьего хода?

– А куда он денется?

– Не каждый год третий ход бывает. Я уже почти тридцать лет рыбачу.

– Сегодня только семнадцатое число, погоди, вот увидишь, через пару дней третий ход начнется. Дай бог погода установится.

– Ладно, подождем – увидим…

В эти дни в городе только и разговоры шли, что о рыбе, о ней, родной, о кормилице. Это были самые важные и главные разговоры.

– Что, пошла? – спрашивали друг у друга утром по дороге на службу, на работу или в магазине, встречаясь со знакомыми.

– Говорят, ночью пойдет. Гонцы вчера проперли, значит, сегодня косяк пойдет.

В эти рыбные времена везде, куда ни зайди, в домах, в подъездах, в общественном транспорте пахло рыбой. Запах рыбы врывался в жизнь, в дома, в квартиры, в офисы, в магазины, не говоря уже о рыбных рынках и рыночках, которые существовали в городе стихийно, без разрешения властей. Где-то разделывали рыбу, где-то уже варили ее собакам, кошкам и котам, свиньям; у мусорных баков кружили стаи мух, слетавшихся на этот осенний пир из рыбьих отходов и крови, сбрасывавшихся в мусорные контейнеры из квартир. Запах рыбы – вонючий, досаждающий, устойчивый, но его терпели и сносили, потому что этой рыбной суетой был занят едва ли не каждый горожанин, каждая семья. Воистину про эту суету было когда-то сказано: день год кормит.

И разговоры горожан на работе, в обиходе, при встрече друг с другом были о рыбе и об икре.

– Ну что, сколько нынче твои взяли? – спрашивала одна хозяйка другую.

– Ой, мне сегодня муженек в ванную двадцать икрянок вывалил, так и не спала ночь, не знаю, как продержусь на работе, иду и сплю же на ходу, – отвечала ей другая хозяйка.

Или спрашивали друг друга:

– Ну, сколько нынче заготовили рыбы?

– Штук тридцать-сорок в бочку заложили точно! До весны хватит!

На рыбном базарчике заводского поселка, который находился внутри квартала, за домом, похожим на хоккейную шайбную клюшку, и который назывался «клюшкой», была особенная толкотня. Все пространство забито автомобилями, которые с трудом разъезжаются из-за тесноты. Кто-то привёз кету на продажу в фургоне, кто-то в багажнике автомобиля, а кто-то торгует с земли, разложив рыбу на полиэтиленовой пленке. Кругом грязь, лужи, месиво из жижи после зятяжного, недельного ненастья, разбросан картон, бумага, пленка, пакеты…Между продавцами бродят покупатели, переходя от одного торговца к другому. Третий день, как «пошла» кета, и здесь идет торговля рыбой. Только и слышатся разговоры:

– Пошла, пошла, родная!

– Слава те господи, пошла, родимая!

– Самки есть?

– Только поротые.

– Поротые сам лопай!

– А у тебя почем икрянки?

– По двести.

– Не, ну вообще оборзели! Куда к черту такие цены?

– Почем самцы?

– Сто пятьдесят.

– С ума, что ли, совсем сошли! Вчера здесь по сотке продавали!

– Вот и ищи вчерашний день!

Кто-то покупает, не надеясь на спад цен. А кто-то выжидает в надежде на очередной более богатый ход рыбы и более богатую добычу рыбаков, а значит изобилие рыбы на рынках и спад цен.

…В тот вечер Никитин ночевал дома, сидел на своей летней кухне, подтапливал печку и смотрел телевизор. Дождь то утихал, то вновь усиливался, а то мерно шуршал по крыше, убаюкивая. И Никитину было тепло и уютно.

Вдруг он услышал, как за воротами посигналила машина. Он понял, что к нему гости.

Накинув брезентовый плащ, он вышел из кухни, открыл калитку, – у ворот стоял Славка под зонтом. На дороге разворачивалось такси с оранжевой шашечной наверху, – вероятно, товарищ приехал на этой машине.

Прошли в летнюю кухню.

– Машина на ходу? – сразу же спросил Славка.

– Ещё спрашиваешь!

– Тогда одевайся! – скомандовал приятель, стряхивая с зонта дождевую влагу на пол.

– Что – пошла?

– Да, ребята гонцов отловили! Пошла, милая!

– Ты хочешь прямо сейчас выйти? – спросил Никитин,

– А когда же? Она нас ждать не будет. Третий ход самый короткий. Потом будем опять по одной черпать.

– Может, завтра, Слав? Смотри, как льет! Да и холодища!

– Давай-давай, собирайся! Разомлел тут, как кот на печке! Всю рыбу проспим!

Никитину очень не хотелось никуда идти в дождь. Он плохо верил в то, что сегодня будет удача; знал, что если пошли гонцы, то основной косяк нужно ждать через сутки.

– Гонцы пошли, значит, рыба будет через сутки.

– Не всегда… Чует мое сердце, что в самый раз сейчас попадем, как в точку.

Никитин быстро собрался, рюкзак уже был давно готов и собран. Было около одиннадцати часов вечера.

…Выехали со двора и поехали на лодочную стоянку. Шоссе было пустынно. Дождь хлестал так, что «дворники» едва успевали смахивать потоки воды с ветрового стекла.

Наконец добрались до лодочной стоянки, где у Никитина находился на постое его катерок «Амур», который в прежние времена выпускался местным авиационным заводом как товар народного потребления.

…Когда переоделись в рыбацкие, непромокаемые комбинезоны, потом спустили катерок на воду и набрали сетку для заброса, была полночь.

С первого же заброса сетки, потянув ее, поняли: пустоты нет, и тянули сеть в тревоге и надежде: сетка тянулась натужно, тяжело, либо опять угодила на задев, либо была наполнена рыбой. Сетка все шла и шла из воды, и вдруг их тревожное ожидание сменилось радостным возгласом обоих, когда в лодку одни за другим посыпались «хвосты», серебряные огромные «горбыли» (так называли самцов) и самочки поменьше, поаккуратнее. Какое это счастье рыбака увидеть пойманную, трепещущую в сетке рыбу, услышать стук падающих на дно катерка «хвостов»!

– Вот она, милая, наша родимая рыбка, наконец-то! – проговорил Никитин.

– Да, хорошо взяли, штук сто, не меньше! – подвел итог первой ходке его товарищ.

Подплыли к берегу. Быстро покидали рыбу через люк в нос лодки. Затем набрали сетку, сложили ее на корме, то есть подготовили ее к новому забросу.

Заброс – особое рыбацкое искусство. Сетку нужно умело набрать, аккуратно уложить, чтобы она, разматываясь и уходя под воду, не запуталась. Но еще более умело ее нужно спускать в воду, чтобы она уходила в воду равномерно, не косо, не кучкой. Никитин, стоя боком к рулю и управляя, одним глазом следил за тем, что у него творится впереди, чтобы не наскочить на кого-нибудь или на что-нибудь ненароком, а другим глазом – «стрелял» за Славкой, держа малый ход, стараясь чтобы лодка не рванулась, не вильнула в сторону, – иначе Славка, не имеющий опоры на корме, мог бы свалиться в воду.

– Давай по маленькой, а то задубеем! – предложил Славка.

И хотя в целом рыбаки по опыту знают, что на рыбалке лучше не пить спиртное, что от водки рыбак ослабевает, расслабляется, теряет внимание, быстро устает, тяжело дышит… А они притом оба немолоды. Но в такую непогоду сам бог велел выпить.

Они выпили понемногу за удачу, больше для ритуала, чем для сугрева, наскоро проглотили несколько глотков чаю из термоса, наливая чай в крышку от термоса, отпивая по нескольку глотков и передавая ее друг другу…И от чая и от водки приятно зажгло внутри, и хмель быстро шибанул в голову.

Затем отплыли от берега. Никитин, развернув лодку, стал возвращаться на прежнее место, откуда делали первый заброс. Сетку забрасывал Славка, а Никитин управлял лодкой.

Никитин заметно повеселел. Куда девались усталость, тревога, беспокойство? Первый прилив хмеля – самый сладкий и самый действенный, он мигом отогнал все тревожные мысли, снял с души всю тяжесть; Никитин почувствовал себя легко, почти невесомо. К тому же удача подогревала страсть, разжигала азарт и придавала силы.

Они не замечали ни дождя, ни штормящего Амура, ни холода, только дули на озябшие пальцы и время от времени пропускали по маленькой.

Спустив сетку в воду, нужно умело развернуться, чтобы сетка «встала» поперек реки и на всю свою длину, а лодка плыла на одном уровне с ее краем – наплавом – куском пенопласта, который, сродни севшей на воду чайки, белеет из воды и служит для рыбаков своего рода маяком, ориентиром. Плывя, надо не спускать с наплава глаз, то убыстряя, то замедляя ход лодки, а то и вовсе отключить мотор и отдаться на волю течения, чтобы плыть с наплавом вровень. И не дай бог наплав близко подплывет к лодке по недосмотру или неумелому управлению судном, тогда, считай, что тонь пропала даром, и улова не будет – вся рыба пройдет мимо сетки.

Вот от всех этих мелочей и зависит рыбацкий улов – либо полную сеть выберет рыбак, либо пустую.

– Наплава не видно? – спросил Никитин товарища.

– Какой наплав, Санёк! Темень такая, да и волна… ни черта не видать! – отвечал Славка.

Рыбачили, в сущности, вслепую, рассчитывая только на интуицию и ещё на удачу, а она, эта госпожа фортуна, в рыбацком деле всего главнее.

Вторая ходка оказалась ещё более удачной, чем первая.

– Кажется, в самый раз попали, – сказал Славка

Они угодили, видимо, в самый центр идущего по реке и подошедшего к их местам косяка, точнее, в самый его эпицентр – редкая рыбацкая удача. Где-то под ними на глубине от трех до десяти метров густо, почти бок о бок «перла» на нерест рыба, растекаясь вправо и влево по притокам и протокам, крупным и мелким, преодолевая препятствия, чтобы дойти до назначенного места и исполнить великий инстинкт размножения, а там, в протоках и притоках, их тоже поджидали рыбаки со своими сетками. Всем хотелось рыбы. На кете держалось благосостояние очень многих семей, особенно в это безденежное и безработное время. Кета была кормилицей не только городов, но и небольших поселков и деревенек, давно уже оставшихся без работы и без всякой надежды на легальный заработок. Старики-нанайцы рассказывали, что прежде рыба шла так густо и так близко к поверхности воды, что иной раз по рыбьим спинам можно было перебраться с одного берега на другой. То ли в шутку, то ли всерьез говорили это старики, которым эту молву передавали их деды и прадеды. Но им было ясно обоим, что задержись они на пять-шесть часов, и такой удачи им было не видать. А тем более, если бы они вышли рыбачить завтра.

После второй тони решили, что нужно рыбу из люка катерка перевезти в контейнер, иначе перегруженный нос начнет забуриваться в волну. Никитин подогнал «Жигуль» к катерку, и всю рыбу из катерка перевезли в контейнер, для чего пришлось сделать три ходки.

Ветер заметно усилился, и шторм был уже нешуточный по меркам этой реки. Темень была непроглядная, не видно было ни одной моторки, ни одного огонька – ни красного, ни зеленого. Лишь иной раз, то вблизи, то в отдалении, слышался одинокий рокот моторной лодки, неопределенный и неясный, тонущий во мгле и в шуме дождя с ветром. Какие-то сумасшедшие рыбаки, как они со Славкой, тоже вышли за удачей в такую непогоду на тонь.

Теперь сетку тянули по одному. Кто-то обязательно оставался на руле, потому что в такой шторм нельзя было бросать лодку без управления, чтобы не подставить ее под идущую на борт волну. Тогда захлестнет лодку – и конец. И выбирали сеть теперь вдвое, а то и втрое медленнее.

Пять тоней они сделали удачных, и уже выбились из сил. Штук пятьсот рыбин, а может и больше наверняка уже выловили. После каждой тони перегружали рыбу из катерка в автомобиль, а оттуда – в контейнер, оставляя лодку налегке перед каждым новым выходом на тонь.

Сделали ещё одну ходку, и в шестой раз вышли на тонь. И с этой тони взяли кеты так же хорошо, как и первые пять тоней.

– Наскочить на кого-нибудь, как пить дать, – высказал опасение Славка, сидя на корме. – Затарились уже под завязку, давай к берегу держать.

– Давай еще одну ходку сделаем, сбросим рыбу из сетки в люк, наберем сетку – и на тонь, не будем выгружаться. Туда-сюда всего полчаса, – уговаривал товарища Никитин.

– Ты что, Санёк? Воды уже по щиколотку, катерок потихоньку заливает, – с опасением проговорил Славка… – Загрузим люк, твой «Амур» забурится в волну, в самый раз на дно уйдем…Чуть прозеваем волну – и копец нам.

Никитин с сожалением вынужден был согласиться с ним.

На берегу, на стоянке перекрестно били прожектора, освещая берег. Он был пустынен. Три-четыре лодки приткнулись там и сям, хозяева которых пережидали дождь где-нибудь в тепле. Единицы рискнули нынче выйти в такую непогоду на тони, а им вот так повезло. Рыбу последних тоней перегрузили из носа катерка также в багажник, и весь улов был у них уложен в контейнере.

– Давай сходим еще, Слав, – всё ещё не унимался Никитин. – Прёт рыба, жалко бросать…А?

– Остановись! – опять осадил ее товарищ. – Жадность фраера губит, не знаешь разве? И так очень хорошо взяли, с этой бы разгрестись-разделаться…

– К утру от косяка рожки да ножки останутся, – с сожалением проговорил Никитин.

– Это уж точно, – подтвердил его товарищ.

– Сколько у нас мешков? – спросил Никитин.

– Штук пятнадцать, не больше.

Мешков не хватало, чтобы рассовать в них рыбу. Даже четверть улова не войдет в мешки. Разве они рассчитывали столько поймать? В один мешок с трудом вмещалось штук восемь-десять, но такой мешок становился неподъемен и неудобен для транспортировки.

– Вот наловили рыбы и не в радость, не знаем, что с ней делать, – посетовал Славка.

– Типун тебе на язык! – укорил его Никитин.

Обычно часть рыбы сразу же продавали покупателям, которых в рыбацкие дни было немало даже ночью. Или дожидались утра, когда начнут приезжать на лодочную стоянку первые покупатели, а первые приезжали часов в восемь утра. А до этого времени нужно было куда-то деваться. А сейчас ожидать покупателей было наивно – кто в такую погоду да по такой дороге сунется? Если завтра пойдет покупатель, то ясно, что не с утра, и можно будет выспаться.

В контейнере Славка нащупал в темноте керосиновую лампу, поставил ее на крошечный столик и стал шарить по столику, искать лежавшие на нем спички.

– Держи зажигалку, спички, наверное, отсырели, – и Никитин протянул товарищу зажигалку.

Вскоре в контейнере затеплился свет керосиновой лампы, и стало веселее, уютней. Рыбы было в нём едва ли не вполовину. Они скинули с себя все мокрые рыбацкие принадлежности, с удовольствием и наслаждением переоделись в приготовленную сухую одежду: брюки, рубахи, свитера, шерстяные носки, обувь. Допили бутылку. Закурили, размышляя, как быть дальше.

– Штук шестьсот наловили, Славка! Вот удача так удача нам привалила! – радовался удаче Никитин. – Я теперь из долгов вылезу, за Полю в школу, чтобы собрать ее, денег назанимали, плюс старые долги – рассчитаюсь за все. Дрова, бензин, обновки детям, да и себя не забудем, и еще денег останется до Нового года дотянуть! Жена ворчать не будет, дети сыты-одеты будут, до весны как пить дать дотянем.

– Не радуйся раньше времени, – осадил его рассудительный приятель. – Сглазишь еще…Рыбу сбыть еще надо…

– А куда она денется? Разве было такое, чтобы рыба оставалась? Ну, цены немного скинем…Да и засолим в конце концов – это ж какой резерв, Слав? А к Новому году высушим, закоптим, на базарчик вытащим – у нас с руками ее оторвут! А икра? Если самок хотя бы половина, то каждому выйдет…выйдет… – делам он выкладки. – Та-ак, если с каждой самки по триста граммов икры в среднем плюс триста штук на рыло – то это выйдет восемьдесят-девяносто литров икры, по сорок пять литров каждому. Да на одной только икре мы все свои дела поправим! – радовался Никитин.

– На ОМОн бы не нарваться. В город завезли ОМОНовцев из Хабаровска.

– Какой ОМОН в такую погоду? Спят как суслики!

Размышляли, как быть с рыбой дальше. Оставить рыбу в контейнере было нельзя, рыбу надо было срочно разделывать, срок у нее – чуть более суток. Дождаться утра, чтобы утром продать часть покупателям? Это еще хуже – во-первых, было ясно, что в такую погоду не приедут покупатели, и все равно ее всю не продашь. Большую часть надо увозить домой, часть разделывать, а часть тащить на рыбный базарчик на «клюшку», на жилой массив, где всегда было много покупателей.

– Давай к теще отвезем, у неё и поспим немного, – предлагал Славка.

– А разделывать? А если с утра пост омоновцы поставят, мы же не прорвемся в город, дорога-то единственная, будем здесь с рыбой тухнуть…Кто-то должен разделывать, а мы продавать.

Это была правильная идея, и Славка с ним согласился. Можно было сделать еще один маневр – грузить рыбу в катерок по частям и перегонять его на одну из городских тихих стоянок, где точно не нарвешься на хабаровский ОМОН или местных ментов, а оттуда – уже домой. Но это был долгий путь, пять ходок не меньше по штормящему Амуру. Это небезопасно на груженой лодке – замучаются и до утра не управятся.

– У тещиных соседей прицеп стоит возле ворот. Взять и притянуть его сюда, погрузить все в прицеп, – предложил Славка.

– Ты что их будить будешь? – поинтересовался Никитин.

– Зачем? Мы и спрашивать их не будем, возьмем, перевезем и поставим обратно, дадим потом им пару «хвостов»…

– Это идея.

– Штук сто тут оставим, в контейнере…Выспимся, я сюда приду, продавать буду, а ты дуй на базарчик, там продавай, а жена с сестрой пусть разделывают, икру готовят, – продолжал Славка развивать общую идею.

На том и порешили.

Никитин завел автомобиль, и они поехали в слободку, где жила тёща Вячеслава. Это было недалеко. На ухабистой дороге, переваливаясь с боку на бок и ныряя в лужи, цепляя днищем особо выпиравшие бугры под маты-перематы Никитина, автомобиль на самой малой скорости выбрался на центральное шоссе слободки. Называлось шоссе Восточным. Проехали сотни две-три метров, а затем через три или четыре улицы по команде Славки Никитин свернул ещё раз вправо. Приятель, сидевший рядом с ним, вглядывался в непроглядную темень улицы, в ее левую сторону. Никитин включил дальний свет фар для лучшей видимости.

– Вон прицеп, подруливай к нему, – узнал Славка родные пенаты.

Что-то темнело у забора впереди, слева от ворот. Когда подъехали к дому, ни одна собака не тявкнула, не подала голоса, словно бы все поселковые псы в эту ненастную ночь утратили все свои сторожевые инстинкты. Заметив слева мостки через кювет, Никитин подстроился под них и стал подавать автомобиль к дому задним ходом. Пришлось приспустить боковое стекло, чтобы точно въехать на мостки и ненароком не свалиться в кювет.

– Может, переждем дождь, Слав? – предложил Никитин.

– А когда он кончится? Ни конца, ни края не видать. Давай рули поближе и будем цеплять, не сахарные, чай, не растаем. Трос у тебя далеко?

– В багаже лежит, сейчас достану…

Он проехал мостки и подрулил к воротам. Оба выбрались из автомобиля, и сразу же попали под потоки холодного дождя. Никитин с сожалением подумал о том, что они поторопились переодеться, а теперь промокнут до нитки, и его хронический кашель опять даст о себе знать ночью. Там, на тони, в рыбацком облачении, увлеченные добычей, холодный дождь не чувствовался не то, что теперь.

Светя фонариком, Никитин зацепил крючок буксировочного троса за буксировочную петлю, устроенную под днищем автомобиля специально для буксировки. Затем вдвоем с товарищем подняли станину прицепа и просунули в кольцо трос и связали его.

Промокли до самой нитки. Но зацепили и вытянули прицеп на дорогу.

Затем они вернулись на лодочную стоянку. Никитин подогнал автомобиль и прицеп к контейнеру, и за полчаса они перебросали рыбу из контейнера в прицеп. Его борта были низкими, и пришлось нарастить борта досками и фанерой, но все равно вся рыба не вошла в кузов, пришлось часть рыбы погрузить в багажник. Затем накрыли прицеп куском брезента, подоткнули края.

– Ну, с богом! – произнес его товарищ, когда управились и сели в автомобиль.

– Работы мне на остаток ночи, таскать да разгружаться.

– Может, тебе помочь? С тобой поеду, разгрузимся, я у тебя заночую?

– Нет, сам управлюсь, ты давай, как договорились, дуй к себе, высыпайся, а с утреца на стоянку двигай…

Никитин подвёз приятеля к тещиному дома, где тот собрался провести остаток ночи. Затем развернулся, переключил фары на дальний свет и направил его на калитку дома, где уже стоял приятель, сгорбившись от льющегося сверху потоков дождя, нажимая на звонок. Слышно было, как глухо, нехотя, с ленцой залаяла собака, должно быть, не покидая своей конуры и недовольная тем, что ее потревожили.

Никитин снял фуражку, вытер тряпкой мокрый лоб, затылок, лицо, поелозил за спиной, куда тоже натекла вода, расстегнул куртку. Облегченно вздохнул, как вздыхают мужики после окончания большой важной работы, проделанной хорошо.

Отъехал он только тогда, когда в доме тещи друга зажегся свет.