Мы пошли дальше, чтобы прояснить обстановку. По пути стали попадаться другие признаки присутствия человека. На песчаном хребте заметили высокий кол с нанизанным черепом коровы. Скорей всего, подобные вешки служили ориентирами для пастухов. Через пару километров вдалеке у подножья бархана увидели стадо крупнорогатого скота. На вершине холма на лошади сидел человек. Наверняка, где-то рядом находилась ферма.
Протопали еще с километр, и дорога вывела к руслу реки. Берега её в этом месте были не столь крутыми, и вода со стороны лесной полосы разливалась, образуя мелководный затон. Тугай расступался, что давало возможность перебраться через водную преграду бродом и беспрепятственно миновать дремучие заросли.
Идти далее по накатанному пути не имело смысла. Встреча с местными жителями в наши планы не входила. В этом не было нужды и очевидной пользы. Поэтому пересекли углубление, ступая по свежему следу колесного трактора, и устремились в лес.
Некоторое время шли просекой. По обе стороны за мелколесьем проглядывалось русло реки. Предположить, в каком направлении мог бы двигался водный поток, было невозможно. Но даже если бы в речке наблюдалось какое-то движение воды, стоило перейти её два-три раза, и терялись всякие ориентиры. Река выделывала неимоверные зигзаги. Если шли напрямик, приходилось переходить её через каждые тридцать, пятьдесят метров.
До определенной поры нас это обстоятельство мало заботило, лишь вызывало некоторое удивление. Но если бы озадачились вдруг вернуться в лагерь, то в какую сторону идти – никто бы тогда не ответил. Однако мы были заняты промыслом и подобных вопросов себе не задавали.
Дуся, на удивление, резво двигалась впереди. Фазаны вылетали часто, но не всех доводилось увидеть в густых зарослях, чаще только слышать шум взлетающих птиц. На удачный выстрел, как правило, можно было рассчитывать на прогалинах или на окраине лесополосы, когда фазан вылетал на открытые площадки.
В наших рюкзаках лежало четыре петуха, когда мы в очередной раз выбрались из тугая и увидели неподалеку озеро. Разнообразия ради решили его обследовать.
Прилегающее к озеру поле было утыкано тонкими двухметровыми стволами чия, собранными в небольшие группки с густой дерновиной у основания. Николай поведал, что в царские времена, как ему рассказывал отец, колоски этого растения шли на продажу во Францию, где из них плели шляпки, пользующиеся у модниц огромной популярностью. В моем понимании, эти былинки годились разве что на метлы, которыми в городах дворники мели дворы. Возможно, такие представления внушили нам советские производители, чья фантазия дальше веников не распространялась. Из-за скудости мышления представителей легкой промышленности наши труженицы лишились возможности красоваться в изящных, экологически чистых головных уборах, изготовленных из местного сырья природного происхождения.
Но тут в наш светский разговор вмешался заяц, которого Дуся выгнала неподалеку, и тому вздумалось перебежать нам дорогу. На мой взгляд, зверек сделал опрометчивый поступок.
После моего меткого выстрела с озера снялась стайка уток. Мы не дошли до озера пятьдесят шагов. Сожаления данный факт не вызвал. Подойти к ним незамеченными нам бы все равно не удалось из-за густых зарослей вокруг.
Мы пробрались к воде, расселись по обе стороны озера и стали ждать прилета уток. Прошло не менее часа, но пернатые упорно обтекали наш водоем стороной. Тоскливым взглядом провожали мы утиные стаи вдалеке, не теряя, однако, надежды на наступление долгожданного момента, когда и к нам приблизится желанная птица. Резко зайдет на посадку и с шумом усядется на воду.
Ну, а пока мы придавались мечтам, все это время в трехстах метрах от нас беспечно разгуливали фазаны, оглашая окрестности своим звонким криком. Нужно признаться, что их наглые выкрики вносили некоторую нервозность в процесс ожидания водоплавающей дичи.
Наконец, я не выдержал и пошел усмирять возмутителей спокойствия.
Но, когда я достиг тугая и проследовал вдоль зарослей несколько шагов, меня вдруг занервничал. Деревья отбрасывали длинные тени. Лучи заходящего солнца плутали в густом переплетении веток и лиан. День доживал свой последний час. Пора было возвращаться в лагерь. Я настороженно огляделся, но определить, в какую сторону двигаться, доподлинно не знал. Своим беспокойством поспешил поделиться с товарищем.
Зашел с Дуськой на гребень холма, у подножья которого находилось озеро, и только шагнул вниз, в нескольких метрах от того места, где сидел Николай, заметил небольшую лужу. Её площадь равнялась хрущевской кухне, и лежала она на открытой местности, только с одного края у водной черты отдельной группкой рос тростник. На этой луже, как я успел сосчитать, сидели восемь крупных уток. Создавалось впечатление, что им тесно в этом крохотном водоеме. Они не двигались, оставаясь в одном положении, словно чучела.
Я рухнул на песок, схватил за шиворот Дусю. Дрожащими руками надел на неё ошейник, пристегнул поводок и пополз к добыче по-пластунски. Предстояло проползти метров сто. Удача сама шла в руки. Оставалось только развязать тесемки рюкзака и сложить туда дичь. Лихо орудуя локтями и коленками, я постепенно приближался к луже. В голове чередой проносились сладостные сердцу картинки: как после моих выстрелов с грохотом упадут, по крайней мере, четыре крякаша. Дуська помчится подбирать их, а я неспешно буду укладывать дичь в рюкзак. Представлял, как выбежит Николай поинтересоваться, в кого я стрелял, и как округлятся его глаза при виде добытых мною трофеев…
До тростника, скрывающего уток, под прикрытием которого я крался к ним, оставались считанные метры. На мгновение я прервал движение и прислушался. Ни одна травинка, ни один колосок не шевелился. Вокруг стояла мертвая тишина. Только отчаянно бухало сердце. Я не знал, что думать. Разумеется, утки слышали, как я подкрадывался к ним: пыхтел, сопел, прокладывая на песке борозду. И с каждой секундой эти звуки нарастали. Но почему же тогда они не взлетели? Этот назойливый вопрос застрял занозой в моей голове. «А может быть, за уток ты принял обычные кочки, торчащие из воды?» – вдруг заронил сомнение внутренний голос. Я укоротил поводок, чтобы Дуся не выбежала вперед, привязал его к ремню на поясе и двинулся дальше. Уже подполз к воде. До птиц было рукой подать. На секунду затих. Затем резко поднялся… Тишина. Самих уток я по-прежнему не видел из-за тростника. Шагнул в воду, Вскинул ружьё, плотно прижимая указательным пальцем спусковой крючок. Еще секунда, и утки с шумом должны подняться… Никакого движения сквозь стволы тростника не наблюдалось. «Неужели улетели? – продолжил я внутренний монолог. – Но когда? Я не отрывал глаз от водоема. Да и бесшумно они же не могли взлететь?». Сделав еще один шаг, я очутился бы в метре от птиц. Несколько секунд, не опуская ружья, стоял не шелохнувшись, собираясь с духом, а затем резко рванул вперед, сразу оказавшись в центре лужи. Из-под ног разом в мареве брызг с невероятным шумом утки сорвались с места.
Я выстрелил. Птицы выстроились в цепочку и круто забрали вправо, огибая хребет. На фоне темного склона их можно было едва различить, хотя все еще оставались в пределах выстрела. Пальнул второй раз. Птицы забрали вверх и одна за другой высветились на багровом небосклоне. Все восемь красавец грациозно уплывали вдаль.
Меня обуяла неведомая доселе досада. Я наполнил до отказа легкие благоухающим воздухом. Простер руки к небесам. И излил горечь неудачи в самых красочных и изысканных выражениях. Поток неутихающей обиды под мощным напором выплескивался наружу и будоражил окружающее пространство не менее трех минут безостановочно, что, надо думать, заставило всякую живность замереть в испуге или недоумении в радиусе двух-трех километров.
Накричавшись с чувством, я ощутил облегчение и даже какую-то легкость в теле.
Из тростников выполз Николай.
– Слышал, слышал, – сквозь смех произнес он.
– А ты знаешь, почему я промахнулся? – спокойно спросил я.
– Ну, и почему?
– А все потому, что раньше времени открыл рюкзак и собрался уже складывать дичь.
Так родился наш третий охотничий закон.
Если не хочешь спугнуть удачу – не открывай раньше времени мешок.
– Я полагаю, тебя в райцентре можно было услышать, – продолжил разговор Николай, – а не только в лагере.
– Кстати, о лагере. Ты знаешь, в какую сторону идти?
– Нет проблем. Откуда пришли, туда и пойдем.
– Ну да, километров двадцать пробежимся и будем в лагере.
– Можно пойти напрямик, – с той же уверенностью сказал Николай и указал на восток.
– Ну ладно, веди, Сусанин.
Сумерки сгущались. Двигаться в сторону наплывающей темноты представлялось не иначе, как перемещаться в кромешную неизвестность. Но Николай шагал уверенной поступью, и его напористость свидетельствовала о непоколебимости решения идти избранным путем.
Какое-то время решительность товарища вносила в мое душевное состояние спокойствие. Однако, прошагав в полной темноте пару километров, уверенность в правоте Николая стала постепенно таять. Еще через час я высказал сомнение в его способности ориентироваться на местности.
– Мы уже где-то рядом, – не сдавался Николай Константинович. – Нужно найти самое высокое место и осмотреться. Костер далеко видно.
– Как ты в этой темени собираешься искать вершины?
Николай ничего не ответил, и пока я пытался высмотреть точку, позволяющую возвыситься над окружающим пространством, он тихо растворился.
– Ты где? – окликнул я его.
– Я сейчас подойду, – раздался сдавленный голос Николая из преисподней.
Через пару минут он стоял рядом и отряхивал с одежды песок.
– Мы наверху, – сообщил «Сусанин».
Оказывается, мы стояли на какой-то возвышенности, а в метре от нас начинался крутой спуск, по которому он молча скатился вниз, и откуда сообщил о своем стремлении воссоединиться со мной.
– Никакого костра не вижу, – поделился я своими наблюдениями.
– Нам туда, – уверенно указал Николай на то место, откуда только что появился.
Но тут я вспомнил, что накануне нашего отбытия из лагеря мы договорились: на случай, если потеряемся, произвести подряд два выстрела.
Я взвел курки и отдуплетился. Николай тоже дважды выстрелил. Стали ждать. Закурили и принялись озираться по сторонам. Прошло минут десять, и вот вдалеке я узрел мигающую точку света. Сигнал исходил со стороны, противоположной той, куда призывал отправиться Николай.
– Славу Богу, мы спасены, – с радостью произнес я.
Мы поспешили на ориентир. Спустились с хребта и очутились в каком-то лесу. Это был не тугай, а заросли ивы. В иных местах стволы и ветви деревьев настолько переплетались, что сквозь них невозможно было пробраться и приходилось искать обходные пути.
Наконец нам удалось выйти из этого частокола на открытое пространство и прибавить ход. Но через полчаса я снова засомневался
– Мне кажется, мы сбились с пути.
Николай подал сигнал бедствия. Теперь наш спаситель мигал немного правее того направления, по которому мы рвались к нему.
Еще через пару произведенных дуплетов мы всё-таки наткнулись на Юрика, подающего фонариком спасительные сигналы.
Измотанные, голодные, мы с Николаем потянулись к столу. Юрий Иванович заботливо поставил перед нами миски с лапшой из фазанов. Мы набросились на еду и лишь к концу трапезы с чаркой водки собрались было поведать о своих злоключениях, но тут Юрик предложил к употреблению второе блюдо – каждому по жареной утке.
– Ну, Юрий Иванович, ты нас балуешь, – с восторгом заявил я.
– Такого яства ни в одном ресторане не предложат, – разделил мой восторг Николай.
На третье, не давая нам отдышаться, Юрик преподнес кисель из сухофруктов.
Нашему изумлению не было предела. Такое не забывается. В этот момент количество, качество и разнообразие еды отодвинули на второй план наши блуждания в темноте, которые виделись нам уже в другом свете: как незначительный эпизод, как обыденное явление на охоте в незнакомой местности.
Николай даже высказал намерение затемно проследовать на то злополучное озеро, откуда началось наше длительное возвращение в лагерь, уверенный, что утром там будет уйма уток, ни на йоту не задумываясь, в какой стороне оно расположено.
Упрекать его в самонадеянности, а тем более отговаривать от рискованной затеи, я не стал. Для себя я наметил территорию для охоты поближе к лагерю. Марат решил не менять облюбованного места на первом озере, где ему удалось добыть шесть уток. Юрий Иванович был верен своей раз и навсегда выработанной тактике – не удаляться от лагеря за пределы прямой видимости.
IX
Размещались мы в двух палатках. Любители утиной охоты спали отдельно от нас с Юриком. Поэтому их подъем и сборы мы слышали сквозь сон.
С уходом Николая и Марата нас могли потревожить лишь фазаньи вопли. Эти сигналы должны были побудить к началу охоты. А пока мы мирно посапывали в теплых спальниках до той поры, когда, наконец, забрезжит рассвет и прольется на нас через полотно палатки.
Меня разбудил отчаянный лай собаки. В палатке было темно, значит, солнце еще не взошло. Дуська лаяла где-то в стороне. Я забеспокоился, и некоторое время лежал не двигаясь, пытаясь сообразить, на кого она могла окрыситься. Ничего подозрительного не услышал. Через минуту Дуся затихла, и я снова погрузился в сон…
У костра возникла непонятная возня, заставившая меня снова открыть глаза. Звякнула крышка чайника. «Очевидно, собака подбирает объедки», – первое, что пришло мне в голову, но приструнить её было лень.
Послышался топот. Шорохи усилились. Эти звуки уже не походили на передвижение собаки в поисках еды. Дернулся край палатки. Кто-то зацепился за боковую растяжку.
«А что, если это кабан пожаловал к нам?» – мелькнуло догадка. – Дуся могла испугаться и убежать…»
Я растолкал Юрика.
– Слышишь? – шепотом спросил я сонного друга.
Скрытое от нас животное действовало уверенно и целенаправленно. Орудовало у стола по-хозяйски.
– Это что-то крупное, – тихо сообщил я Юрию Ивановичу. – Или волк, или кабан.
Юрик судорожно принялся шарить под спальником, отыскивая ружьё. Я вылез наполовину из мешка и тоже потянулся к оружию.
– Тихо, не спугни, – пресек я активные действия сожителя по палатке.
Я встал на колени и осторожно раздвинул стволами полог. Пахнуло дымком. Небо с восточной стороны уже посерело, и я смог рассмотреть страшное животное, разбудившее нас до срока. У костра на корточках сидел Николай Константинович и пытался развести огонь.
– Я не понял, ты же на озере должен быть? – спросил я Николая.
– Вот я и пришел на озеро.
Я вылез из палатки и приблизился к охотнику.
– Поясни.
Выполз Юрий Иванович и тоже подсел к столу в ожидании пояснений нашего друга.
– А что тут пояснять? – начал свой рассказ Николай Константинович, – Где-то около часа отшагал и пришел, наконец, к озеру. Еще темно было. Подкрался к берегу. Принялся высматривать уток. Ничего не видно. Залег. Думаю, подожду, когда посветлеет. А когда стало светать, пригляделся: что-то знакомые кустики… Вроде бы здесь уже был не раз. И тут на противоположном берегу увидел палатки. Только тогда сообразил, что сделал круг и вернулся назад.
– Как это? – не понял Юрик.
– Юрий Иванович, что тут понимать. У человека правая сторона тела развита сильнее левой, если он правша. А значит, правая нога делает шаг шире, чем левая. Вот я постепенно и забирал влево, пока не очертил круг и не оказался в той точке, с которой начал свое движение.
Это открытие нас с Юриком серьезно удивило и озадачило. Мы никогда с таким явлением не сталкивались и слышали о подобном круговороте впервые. Некоторое время мы сидели молча, переваривая полученную от Николая Константиновича информацию.
Занялся рассвет. Мы сидели за столом, пили чай, высказывая различные предположения о том, куда может завести правая нога путника, ежели её не контролировать.
В тугае зацокали фазаны, а мы все продолжали бурно обсуждать новую и необычную для нас тему.
Из-за верхушек деревьев показался багровый сегмент солнца. Высветилось голубое без каких-либо помарок небо. И только на севере по всей ширине горизонта кучкой толпились облака, образуя четко выраженную гряду. Под косыми солнечными лучами их верхушки казались ослепительно белыми, в то время как у основания они имели серый оттенок.
– Откуда здесь горы? – неожиданно заинтересовался Юрий Иванович.
Я и Николай завертели головами, заинтригованные географическим открытием новоиспеченного Семенова-Тянь-Шанского.
– Какие горы? – не выдержал Николай. – Там Балхаш.
Но данное утверждение никак не поколебало мнение Юрика. Он продолжал зачарованно глядеть вдаль.
– Это отроги Тянь-Шаня, – невозмутимо пояснил я. – Кураксинский хребет.
– Ну, ты же видишь снежные вершины? – не унимался Юрик, обращаясь к Николаю.
– В этом месте, – продолжал я подыгрывать Юрию Ивановичу, – находится самая высокая вершина Тянь-Шаня: пик Коммунизма. Видишь, в центре? Его высота: девять тысяч семьсот двадцать два метра. Это, практически, недосягаемая вершина. Еще никому не удалось покорить её.
– А почему раньше мы их не видели? – продолжал излагать вслух свои размышления Юрий Иванович.
– Потому что их редко кому удается увидеть. Нам просто повезло, что мы оказались в нужном месте и в нужный час, – высказался я.
Тут залаяла Дуська. На хребте нарисовалась фигура всадника. Оглядевшись, наездник направил лошадь в нашу сторону. Через несколько минут мы могли наблюдать молодого человека с темным обветренным лицом.
– Здрасте, – поздоровался с нами незнакомец. – Вы тут теленка не видели?
– Привет, – ответил я. – Теленка твоего не видели.
– Да он не мой, а совхозный.
– Все равно не видели.
Паренек жадно осмотрел стол и изрек
– Чё, отдыхаете?
– Присоединяйся, – предложил Николай. – Тебя как зовут?
– Симбай.
– Чем занимаешься? – продолжил опрос Николай Константинович.
– Пасу коров.
Симбай спешился и, косясь на собаку, медленно приблизился к столу.
– Садись, гостем будешь, – проявил я признаки гостеприимства. – Выпьешь?
– Да, – просто ответил пришелец.
Я налил ему полстакана водки и придвинул чашку с разделанным вареным фазаном. Симбай выпил, закусил и попросил сигарету.
Закурив, гость с горечью поведал о пропаже и поделился ценной охотничьей информацией.
– Три дня назад я здесь, – Симбай указал на заросли тростника рядом с озером, на котором Юрик гонял свою неподатливую утку, – диких свиней видел. Штук восемь. Вожак здоровый такой… Как понеслись в камыши…
Юрик заерзал на стульчике.
– Только свиней нам не хватало, – опасливо заявил он.
– А неделю назад, – продолжал подбрасывать нам ужастики Симбай, – у нас теленка задрали волки.
– А я тебе что говорил? – намекал я Юрику на нынешнее утро. – Здесь еще на тигра можно напороться. Говорят, одна пара тут осталась с тех незапамятных времен. А ведь за это время могли размножиться втихаря… Место дикое…
Весть о наличии в данной местности тигров все восприняли молча, очевидно представляя этих грозных хищников поблизости в зарослях тростника.
– Мы тут вообще-то по мелкой дичи промышляем, – нарушил я тишину, – а между делом совершаем научные открытия. Ты лучше скажи, Симбай, откуда у вас горы появились. И главное – вчера их не было, а сегодня предстали со снежными вершинами.
– Какие горы? Горы там, – Симбай указал в сторону, противоположную «Кураксинскому хребту», имея в виду Джунгарский Алатау, – но до них далеко. Отсюда их не видно.
А пока мы вели беседу с нашим новым другом, облака над Балхашом постепенно стали таять: уменьшаться в размерах и менять свои очертания. Только тогда Юрий Иванович понял, что у него из-под носа уплывает слава первооткрывателя.
X
Покончив с «Кураксинским хребтом», мы весело отправились гонять фазанов. Хотя сведения о диких свиньях во главе с огромным секачом в нашем сознании продолжали плавать на поверхности, отказываясь погружаться в его глубины. Следы присутствия в этих местах кабанов встречались довольно часто. Мы видели их у первого озера. На многих участках там была изрыта земля. Свиньи откапывали корневища тростника. В тугае тоже приходилось наблюдать значительные площади у реки, вспаханные этими копытными в поисках мелких рыбешек и личинок насекомых, а там, где попадался рогоз, – поваленные и истоптанные стволы растений, корнями которых они лакомились.
Но увидеть вепря удается очень редко. На день он забивается в непролазные чащи и выходит кормиться ночью. К тому же это очень чуткое животное. Охотятся на него обычно на засидках или загоном и, как правило, с несколькими собаками, натасканными на зверя. Кроме того, надо знать места его обитания и лёжек. Поэтому мы даже не помышляли о том, чтобы организовать на него охоту. Да и лицензии на отстрел кабана у нас не было. Ведь мы считали себя законопослушными охотниками. Нам достаточно было полазить в поисках пернатых.
И мы по одному растворились в тугайных зарослях. Часа через полтора услышал неподалеку выстрелы и решил воссоединиться с тем, кто стрелял: обсудить с ним результаты охоты, перекурить. Принялся кричать. На зов откликнулся Юрик. Я отыскал его на краю тугая.
– Как успехи? – первым делом спросил я.
– Только что снял с дерева курочку.
Это была крупная птица, и я поздравил его с успехом.
Мы перекурили и двинулись дальше. Через километр вышли к нашему первому озеру, но только с северной стороны. Отыскали подходящее место у воды. Обустроили скрадки. Стали дожидаться уток. Нам удалось несколько раз пальнуть, но неудачно. Птицы пролетали далеко, или высоко, а то и вовсе со свистом проносились рядом с такой скоростью, что мы не успевали сделать прицельный выстрел. Одним словом, плохому охотнику что-то всегда мешает.
Время катилось к обеду. Юрик притомился стоять и прилег на берегу. Я продолжал оставаться на месте, озираясь по сторонам. И тут из-за метелок тростника сзади вылетела утка. Она очертила вокруг меня круг, и я успел выстрелить по ней шесть раз подряд. Птичка благополучно миновала зону обстрела и скрылась почти в том же месте, откуда вылетела.
Данное обстоятельство меня не огорчило, напротив, даже развеселило. Я подошел к Юрику. Тот ехидно хихикал.
– Ты видел, как я повеселился? – спросил я.
– Да-а-а, – протянул Юрий Иванович.
– А что ж не поддержал?
– Мне бы не удалось встрять.
– Какая милая птичка. Я её, беднягу, так напугал, что она, очевидно, не скоро придет в себя. Поди, где-нибудь забилась и не может отдышаться… Представляешь, она так низко летела, что я успел ее подробно разглядеть. У нее такие розовые щечки были, как у поросеночка. Глазки голубенькие, восторженные, с белыми ресничками. Такое пухленькое, детское создание. После первого выстрела несчастная вся сжалась в комочек от страха, зажмурилась и отчаянно замахала крылышками. После каждого последующего выстрела она подпрыгивала, будто её шлепали по попке, и повизгивала… Как хорошо, что она осталось целой и невредимой. Я просто рад за неё. Очаровательное создание.
– И как только у тебя поднялась рука на беззащитное дитятко!
– Не говори, самого в дрожь бросает. А все проклятущая страсть, которая катит впереди паровоза.
На этой веселой ноте мы покинули озеро и направились к лагерю.
За столом уже сидели Николай с Маратом и пили чай. Я еще раз с чувством пересказал историю о птичке-поросеночке, и мы все вместе дружно поржали.
Юрик взялся ощипывать свою курочку с ярко выраженным намерением приготовить бульончик.
– Сдался вам этот бульончик, – недовольно пробурчал я. – От вашего брандахлыста сыт не будешь. А у вареного фазана, даже если он жирный, все равно мясо сухое. Другое дело пожарить его на свином сале, да подать к нему гарнирчик – все не так пресно, к тому же калорийно.
Еще в раннем детстве, сколько себя помню, первое умозаключение сделал за обеденным столом. Оно буквально звучало так: «Еда, употребляемая с помощью вилки, гораздо вкуснее той, которую приходиться есть, используя ложку». И с тех пор я признавал всякое первое блюдо только в том случае, если в нём стояла ложка.
Но я оказался со своим умозаключением в гордом одиночестве. Юрий Иванович булькнул курочку в казан с водой, после чего туда добавил головку лука. Николай Константинович любил вареный лук. Кроме того, от лука, по его мнению, бульон получался прозрачным.
– А почему в казан картошки не положить? – с тайной надеждой утяжелить блюдо спросил я.
– От картошки бульон мутнеет, – со знанием дело пояснил Николай.
– Ну, вы, блин, гурманы.
Когда фазан сварился, Николай любовно разлил драгоценную похлебку по чашкам и отдельно выложил фазана. Я отломил от тушки крылышко и без особого энтузиазма принялся за еду. Но, как только откусил кусочек мяса, не мог понять, что за диковинная дичь у меня во рту. Мясо просто растаяло! Я осмотрел косточку и увидел вдоль составной части крыла тонкую полоску белого жира. Кинулся разрезать грудку. К великому изумлению, она состояла из прослоек такого же белого жира. На вкус и эта часть фазана оказалась удивительно нежной и невероятно вкусной. От такой курочки можно было проглотить язык в буквальном смысле этого слова. Никто из нас ни до, ни после не ел такой вкуснятины.
– Место я запомнил, – сказал я Юрику. – Сейчас же отправлюсь туда. Может, и мне повезет.
Наскоро хлебнув чая, я засобирался на охоту. Марат со мной идти отказался, решил немного вздремнуть. Юрий Иванович определился в намерении наведать свое озеро. Николай поддержал меня, и мы отправились на то место, где Юрий Иванович добыл чудо-птицу.
Только отошли от лагеря, я спохватился – где Дуся. Оглянулся – и увидел её в проеме палатки. Всем своим видом она давала понять: «Ну, сколько можно таскаться по этим колючкам? Никакого отдыха».
– Ладно, Дуся, – сжалился я над собакой, – подремли чуточку с Маратом. Я скоро вернусь. Место, собачка.
Дуська продолжала стоять, наполовину высунувшись из палатки, и провожала меня тоскливым взглядом.
Наша вылазка удалась. Именно под тем деревом, на котором Юрик уложил упомянутую обольстительную курочку, мне удалось заполучить аналогичный экземпляр.
Забегая вперед, скажу, что когда её на следующий день ощипывал, она лоснилась от жира до такой степени, что выскальзывала из рук. По приезде домой я из нее сварил лапшу – так в пятилитровой кастрюле поверху плавал жир толщиной в палец!
От этого памятного деревца мы протопали еще с полкилометра и на примятой прогалине среди тростника наткнулись на барана. Остановились от него в пяти метрах. Взрослый, увесистый баран стоял как вкопанный и смотрел на нас немигающими желтыми глазищами. Мы тоже оторопело уставились на него.
– Что будем делать? – спросил я, оценивающе глядя на животное.
– А как он сюда попал? – задал встречный вопрос Николай Константинович и продолжил. – Вокруг на несколько километров нет ни одного селения.
– И ни одной отары не видели.
– Марат два дня назад говорил, что встретил белого барана. Наверное, он и есть.
– Судя по всему, он давно бродит.
– Но нас никто о пропаже не спрашивал.
Баран по-прежнему стоял не шелохнувшись и сосредоточенно смотрел на нас.
– Давай сядем и обсудим, что делать, – предложил Николай.
Уселись на кочки спиной к барану. Достали сигареты. Не торопясь, закурили. Я оглянулся. Несчастный баран стоял в прежней позе, терпеливо ожидая приговора.
– Во-первых, – начал Николай, – нам завтра уезжать. Если порешим его, встает вопрос: что делать с мясом. Мы же его целиком не съедим. Во-вторых, если взять мясо с собой – нам двое суток ехать. Оно может испортиться.
– Но, с другой стороны, – включился я в ход рассуждений, – весит он килограммов тридцать. Если отнять от этого веса кости, шкуру и внутренности, останется не больше десяти кило. По два с половиной на нос. На вечер приготовим жаркое, шашлык – еще пять килограммов долой. Оставшиеся пять просто с лучком пожарим утром и возьмем в дорогу. И барана – тю-тю.
– Убедил.
Мы встали, затушили окурки. Оглянулись. А от барана действительно осталось одно «тю-тю». Не стал он дожидаться нашего окончательного вердикта. Послушал, послушал, да и смылся от греха подальше. Мы были возмущены до предела бараньей выходкой.
– Он далеко не уйдет. Сейчас за ребятами сбегаем, прочешем местность, тростник здесь редкий. Никуда не денется, – высказался Николай.
Мы рванули в лагерь. Разбудили Марата. Стали звать Юрика.
– Зачем кричать? – пресек наше нетерпение Марат. – Вон он.
– Где?
– По-моему, на дереве.
Мы с Николаем пригляделись. Метрах в двухстах от лагеря, левее озера, где тростники обрывались на подступах к песчаному хребту, высилось небольшое деревце лоха без видимых скелетных ветвей. На этом голом стволе, обхватив его руками и ногами, висел Юрий Иванович. Под весом нашего друга дерево склонилось до верхушек тростника.
– И что он там делает? – спросил я.
– Ты пойди и спроси его, – невозмутимо ответил Марат.
– И что, долго висит? – спросил я Марата.
– Откуда ж я знаю. Вы же меня только что разбудили.
– Он сам бы на этот шесток не полез. Его кто-то туда загнал, – высказался я.
– Тогда почему молчит? Не зовет на помощь? – выразил свое недоумение Николай.
– Может, ему стыдно, – предположил я.
Все смолкли, продолжая наблюдать за висевшим Юриком.
– И все же мне непонятно – кого можно напугаться? – не выдержал я.
– Главное, на такую высоту взобрался, – продолжал удивляться Николай.
– Да-а. В обыденной обстановке его бы туда палкой не загнать, – ответил я.
– Чего рассуждать? Нужно идти спасать его, – возмутился Марат.
Все втроем мы отбыли в сторону потерпевшего. Даже Дуся увязалась за нами, сгорая от любопытства.
Через несколько минут мы стояли у дерева.
– Давно висишь? – спросил я Юрика.
– Отвали. Я не знаю, как слезть.
– А что ты там делаешь? – поинтересовался Николай.
– Ворон считаю, – огрызнулся Юрий Иванович.
– Долго еще будешь считать? – полюбопытствовал я.
Юрий Иванович завертелся. Судя по его виду, висеть он устал, но не знал, как вернуть тело в привычное вертикальное положение и избавиться от назойливых вопросов. Дерево натужно заскрипело, давая понять, что держится из последних сил.
– Ты не дергайся, а то грохнешься – костей потом не соберем, – предостерег я висевшего на последнем издыхании товарища.
–Чего ты мучаешься? – встрял в разговор Марат. – Опусти ноги. До земли два метра.
Юрий Иванович попытался расплести отекшие ноги, но тут дерево не выдержало и обломилось. Мы придержали Юрика, предотвратив его падение на земную твердь.
– Что ты туда забрался? – задал я очередной вопрос.
– От кого-то спасался? – пытался разговорить пострадавшего Николай.
– Что пристали, – отмахнулся Юрик.
– Ну, ты хоть расскажи, что произошло? – вставил свой вопрос Марат.
– Ну, шел спокойно в лагерь… Вдруг сзади раздался грохот. Кто-то ломился сзади. Явно не человек, – нехотя начал свой рассказ Юрий Иванович. – Я прибавил шагу, а шум громче. Что я должен был думать?