На Сибири мы сибиряки

Истоки культуры, образования

Высочайшим достижением в истории Сибири в составе России стало превращение некогда бескрайнего таежно-степного пространства в окультуренный регион трудом десятка поколений сибиряков различных национальностей. Не слаборазвитая и необжитая окраина государства, не место ссылки и каторги, не край «угрюмых поселенцев», как часто стереотипно воспринималась Сибирь, а наиболее динамично развивающийся регион Российской империи – таковым нужно представлять прошлое и настоящее нашего края.

Со второй половины XIX в. Сибирь переживает бурный подъем общественной и культурной жизни, рост самосознания жителей, стремление к изучению и культурному обустройству края. По всей Сибири, в том числе и в Енисейской губернии, силами энтузиастов-краеведов создаются музеи, резко усиливается тяга к образованию. Если к началу ХХ в. в Петербурге один ученик приходился на 63 человека, в Москве – на 57, в Харькове – на 131, то в Томске и Красноярске – на 26 человек.

Испытание революцией и Гражданской войной

В Гражданскую войну 1918–1921 гг. население Сибири испытало террор как белых, так и красных, продразверстку, реквизиции, мобилизации, сбор недоимок за прежние годы… Линия раскола прошла противоречиво: где-то между богатыми и бедняками, где-то между старожилами и переселенцами, где-то внутри крестьянского мира, и почти везде между казаками и крестьянами. И те, и другие защищали интересы «своей» Сибири. Но в целом сибиряки были во многом третьей силой, защищавшей свои исконные свободы и экономическую самостоятельность. Сибирский характер не смог смириться с насилием и ответил массовыми восстаниями 1919–1921 гг., партизанскими армиями и республиками.

С началом новой экономической политики (НЭПа) сибирская деревня обрела спокойствие и пережила бурный подъем 1920-х годов. Возрождаются основные традиции общинной жизни, развивается культура в сельской местности, ширится движение за полную грамотность населения. Развивается кооперация, возникают добровольные товарищества по обработке земли, коммуны, быстро идут процессы развития крепких единоличных хозяйств. Даже в 1930-е гг., несмотря на массовое раскрестьянивание и репрессии против цвета сибирского крестьянства, деревня выстояла.

Сибирский характер

Еще в середине XIX в. генерал-губернатор Западной Сибири П. Д. Горчаков писал: «Бесспорно, что сибиряки гордятся своей родиной, к коей привязаны более внутренних обывателей (то есть жителей Центральной России), что они с излишеством ценят ее изобилия, удобства». Сибирские просторы, красота ландшафтов, «изобилия и удобства» действительно привязывают к себе человека. Сибирский воздух сух и благоприятен для здоровья, настоян на травах и целебной хвое тайги. Даже суровые 40–50-градусные морозы человек переносит сравнительно легко благодаря сухости воздуха, безветрию. В степи и тайге много целебных озер, водных и грязевых, изобилие промыслового зверя и птицы. Повсеместно растут съедобные дикорастущие травы, плоды и ягоды. Особое место занимают любимые сибиряками кедровые орехи. Сибирские реки изобилуют разнообразной рыбой.

При этом Сибири присущи суровость климата, экстремальность природногеографических факторов. Эти особенности с первых десятилетий оказывали влияние на процессы естественного отбора. Выживали и приспосабливались наиболее стойкие, закаленные, физически крепкие люди. Сибиряки отличались повышенной остротой слуха и зрения, силой и выносливостью, способностью выдерживать длительные переходы и продолжительные физические нагрузки в труде, перепады температур и продолжительные холода, умением прекрасно ориентироваться в незнакомой местности.

В борьбе с воздействующими факторами формировался характер сибиряка – взаимопомощь, радушие, трудолюбие, честность. Здесь старались жить открыто, хлебосольно, помогать друг другу, уважать общие традиции. Именно в Сибири извечно человек становился свободным, личностью с высочайшим и донельзя обостренным чувством собственного достоинства. Здесь не было ни по статусу, ни по психологии крепостного человека. Результатом адаптации к суровым условиям и борьбы за выживание является уникальный сибирский характер. Весь мир помнит, как сибиряки под Москвой в 1941 году доказали, что сибирский характер был, есть и будет.

Победители «с сибирским характером». Германия, Магдебург. 1945–1946 гг.

Фото из отцовского военного альбома автора книги

Будущее Сибири

Слова великого русского ученого М. В. Ломоносова приобретают ныне все большее значение: «Российское могущество прирастать будет Сибирью». В современной России Сибирь стала «цементирующим стержнем державы». Инициативность, самостоятельность, напористость, стойкость духа, предприимчивость, стремление защитить свои интересы нашли свое отражение в ментальности современных сибиряков.

Вся предыдущая история края, целеустремленность сибиряков, их настойчивость и трудолюбие позволяют надеяться, что время расцвета Сибири в недалеком будущем.

Карта Енисейской губернии

ЕНИСЕЙСКАЯ ГУБЕРНИЯ: ТЕРРИТОРИЯ И ГРАНИЦЫ

Енисейская губерния была образована высочайшим указом императора Александра I от 26 января 1822 г. До 1708 г. все города и сельские поселения Приенисейского края входили в состав Сибирского воеводства во главе с главным тобольским воеводой. В нее входили также Томская, Иркутская и Якутская области. В 1708 г. была образована Сибирская губерния с центром в г. Тобольске. В 1721 г. губернию разделили на пять провинций, они, в свою очередь, делились на дистракты. В 1764 г. вся территория Сибири была разделена на две губернии – Тобольскую и Иркутскую.

Процветавшие в сибирском крае самодурство чиновников, казнокрадство, взяточничество и «кривосудие» заставили власти провести ревизию. В 1819 г. с этой целью сюда прибыл знаменитый реформатор М. М. Сперанский. По его предложению территория Приенисейского края была выделена в отдельную Енисейскую губернию. Первым губернатором Енисейской губернии стал умный, деятельный, справедливый человек прогрессивных взглядов – Александр Петрович Степанов.

Енисейская губерния была одной из самых обширных в Российской империи. Так, Московскую губернию она превосходила в 77 раз! А. П. Степанов отмечал: «Нет сомнения, что Енисейская губерния может поравняться пространством с целыми землями многих европейских владений… За всем тем и сей заселенный край губернии Енисейской не может еще, в сравнении с количеством земли, похвалиться своим народонаселением. Не кишит народ в полях необозримых…»

По данным 1863 г., на территории губернии в 2 883 009 кв. верст проживали 309 594 души обоего пола, из них сельское население составляло 285 445 душ (т. е. 92,2 % населения). Проживали они в 136 селах, 594 деревнях, 53 станках и 40 зимовьях.

В 1906–1916 гг. в связи с реформами П. А. Столыпина переселение приобрело массовый целенаправленный характер. За это десятилетие в Енисейской губернии возникло 671 новое селение и сюда переселились 274 516 человек. Подавляющее число деревень по реформе П. А. Столыпина было основано в зоне тайги. Население губернии росло и за счет естественного прироста старожильческого населения: всего прирост старожилов с 1897 по 1917 г. составил 367 тыс. человек. К 1917 г. сельское население Енисейской губернии составляло 931 814 душ мужского и женского пола.

Образованная по указу императора Александра I Енисейская губерния была одновременно разделена на пять округов: Енисейский, Красноярский, Ачинский, Минусинский, Канский. Позднее из Енисейского округа был выделен Туруханский край, а на юге был образован новый Усинский пограничный округ. С 1898 г. округа стали называться уездами. Уездные центры XIX – начала XX в., именовавшиеся городами, быстро превращались в центры торговли, ремесла, но одновременно большая часть жителей занималась землепашеством, обслуживанием трактов, промыслами. Быстро развивалась в городах и крупных селах губернии ярмарочная торговля.

Очерк первый
Кто ты, «природный на Сибири»?

В истории России есть страница «Эпохи просвещения XVIII в.», времени формирования блестящей культуры, архитектуры, искусства, литературы, поэзии… Начало ей было положено великими реформами Петра I. Это была эпоха, самоценная достижениями во многих сферах культуры, великими путешествиями и открытиями. Это была эпоха познания и «открытия» регионов страны, их географии, археологического прошлого, этнографии народов огромной империи. Время перемен вырастило когорту первых российских историков: В. Н. Татищева, М. М. Щербатова, И. Н. Болтина, Н. М. Карамзина. Эпоха Просвещения стала питательной средой для рождения великих талантов начала следующего века: А. С. Пушкина, К. П. Брюллова, М. Ю. Лермонтова, Н. В. Гоголя. Однако потребовалось около века, прежде чем с большим запозданием начинается «культурное пробуждение» окраинных территорий. И наконец в далекую Сибирь приходят образование, искусство, история, литература и публицистика.

С начала «Ермакова завоевания», социохозяйственного освоения Сибири, нескончаемых административных реформ, повышения роли в финансовом и сырьевом благополучии страны мало кто задавал вопросы: что есть Сибирь для Российской империи? Каковы итоги великого российского эксперимента колонизации огромной Азиатской России? Кто есть российский сибиряк?

Первые ответы на вопросы об особенностях Сибири и его населения мы находим в путевых дневниках и публикациях путешественников, научных обзорах первых российских ученых XVIII в. Однако работы эти в большинстве своем эпизодические, бессистемные и описательные.

В первой половине XIX в. инициаторами и подвижниками культурного развития сибирского края, сибирского «века Просвещения» стали ссыльные декабристы. Талантливые и образованные представители дворянства, попав сюда не по своей воле, именно на сибирской земле пробудились в качестве подвижников местной культуры. Декабристы в полноте смогли реализовать здесь многогранные таланты, осознать историческую миссию исследователей и просветителей, стать катализаторами формирования «культуры периферии».

Будучи высокообразованными людьми, дворяне Европейской России в своем большинстве были все же «пользователями» достижений российской культуры. Дворяне-декабристы в отрыве от центров культуры вынуждены были подняться на высшую ступень «созидателей» сибирской культуры: они стали исследователями края, сибиреведами. Своими трудами сформировали научно-практическое направление комплексного изучения этнического, социального и культурного развития Сибири и ее народов. Начался взлет пытливой мысли и активной деятельности в изучении истории, археологии, естествознания, географии, этнографии Сибири. Благодаря роли декабристов во всех уголках края от Урала до Тихого океана выросла блестящая плеяда сибирских ученых, публицистов, литераторов и просветителей, сотрудников Русского географического общества. Вкупе с наставниками сибирские таланты внесли общий вклад разной степени значимости и результатов в комплексное изучение огромного края.

Декабристы положили начало новому этапу «узнавания Сибири изнутри», стали частью полисословного населения края. Мы видим в их книгах не только литературно-публицистические описания своих «злоключений судьбы на фоне проживания» в природе, культуре, социальной среде местного населения. К концу жизни и пребывания в Сибири декабристы мыслят себя сибиряками, говорят словами говора сибиряков, находят себя в составе ее «культурной элиты». Они стали истинными подвижниками «века Просвещения» Сибири.

Именно с декабристов в XIX в. началось изучение «матушки-Сибири», не из столицы, не пытливыми умами «сторонних заезжих путешественников», но большей частью уроженцев края. И впервые в полноте Россия познакомилась с описаниями суровых красот разных регионов Сибири, историей завоевания Сибири Ермаком и его сподвижниками. В этнографических изданиях ИРГО простой обыватель увидел иной, чем типичный российский, образ сибирского старожила как «русского – сибирского человека на сибирской земле».

Так кто вы, «первоосвоители» и старожилы «Российской Сибири»? Чьих вы будете, сибиряки? Кто вы есть и какого рода-племени?

Впервые эти и подобные вопросы, ответы на них по отношению к представителям потомственного многонационального населения Азиатской России мы найдем в работах XIX в. В них впервые были связаны воедино понятия «Сибирь, сибиряк, сибирские традиции и сибирский характер». Именно в это время пришло понимание значения присоединения и освоения сибирского края как для России, так и для самой Сибири. Становилось ясно, что сибиряк – как местный абориген, так и русский старожил – есть продукт этого сурового, но благодатного края.

Одно из первых развернутых описаний о Сибири и сибиряках оставил нам гражданский губернатор образованной в 1822 г. Енисейской губернии Александр Петрович Степанов. В книге «Енисейская губерния» он представил уклад жизни и особенности культуры русских старожилов Енисейской губернии. Он высоко отозвался о способностях крестьян-старожилов: «Разговор сибиряков и даже рассказ их правилен, приятен, чист. Крестьянин долго не ищет слова, не думает об ответе. Незнакомые нам и усвоенные туземцами слова и поговорки встречаются весьма нередко в их речах». Книга получила высочайшую оценку со стороны власти и российского общества.

В это же время в Сибири была написаны историко-краеведческие работы П. А. Словцова «Историческое обозрение Сибири» в двух книгах, Е. А. Авдеевой «Записки и замечания о Сибири» и М. Ф. Кривошапкина «Енисейский округ и его жизнь»^[2]. В этих работах собран обширный пласт информации. Однако работы XVIII и большей части XIX в. написаны языком публицистики, простого представления фактов и ярких событий. Они и были написаны для любопытных столичных читателей, пытливых провинциальных обывателей, для людей «умственного развития» в познании «мест российских».

Прошло еще четверть века, и, наконец, в трудах историка А. П. Щапова, публицистов и общественных деятелей Г. Н. Потанина, Н. М. Ядринцева мы видим близкую к научной попытку системного изучения итогов переселения и «вживания» русских в Сибири. Авторы второй половины XIX в. обобщили последние данные разных наук об особенностях Сибири с учетом природно-климатических, этнографических, географических факторов и уникальности процесса ее колонизации в мировой истории. Вместе с тем в их работах не просто констатация фактов о сибиряках, но проанализированы природные, климатические, этнические и социокультурные факторы формирования локальных групп. Даются отличия окружающей среды в разных регионах, местные образы русских старожилов Западной Сибири, Приангарья, Забайкалья в среде культуры «предметов, мыслей и поступков».

Афанасий Прокофьевич Щапов, профессиональный историк второй половины XIX в., видный специалист по истории Сибири, впервые попытался ответить на вопрос, кто такой русский сибиряк, с научных позиций. Будучи по рождению из верхоленских сибиряков, изнутри смог разглядеть и объяснить многие события и процессы сибирской истории. Он попытался установить взаимосвязь факторов адаптации с эволюцией культуры, сознания и поведения русских сибиряков. Эмпирически обобщив типичные образы сибиряков-старожилов, стереотипы поведения, обычаи и традиции, он выделил русское старожильческое население в «особую русско-сибирскую народность». В обоснование своего вывода о формировании «русско-сибирской народности» положил тезис об этнически «смешанном» типе населения Сибири.

А. П. Щапов и его последователи попытались из этой постановки вопроса решить проблему «особенности» русских сибиряков. В их изложении русско-сибирская народность образуется путем физического смешения славянской народности с северо-азиатскими племенами: финскими, тюрко-татарскими, монголо-бурятскими и другими. «Любой человек с первого взгляда заметит, что славяно-русская раса, представляемая великорусским и малороссийским народом, смешиваясь с разными сибирско-азиатскими племенами, благодаря своей культурно-исторической и национальной окреплости и устойчивости всегда преобладала и преобладает в передаче своих типических признаков сибирскому русскому населению»^[3].

Далее А. П. Щапов утверждал, что «вследствие скрещивания с разными сибирско-азиатскими племенами национальный и племенной тип славяно-русской народности, в физической и психической организации русского сибирского населения, подвергся и своеобразным вариациям». «Путем повторного скрещивания славяно-русского племени с разными сибирско-азиатскими народами стремится образоваться однородная масса населения, но несколько своеобразная, не разделяющая в одинаковой степени признаков родоначальных рас или племен, – чисто славяно-русской, представляемой русскими колонистами, и северо-азиатской, представляемой аборигенным населением».

Больше всего А. П. Щапова занимал вопрос о результатах смешения русских с местным населением путем межэтнических браков в XVII–VIII вв. Развивая взгляды П. А. Словцова, восхвалявшего черты характера русских сибиряков, он создал теорию «русско-сибирской народности». Эта теория основывалась на признании русского старожильческого населения Сибири особым «этническим типом», весьма отличным или даже противоположным по своим характеристикам великороссам, то есть жителям Европейской России. Знаменитый ученый считал, что потомки людей, населявших и основавших Азиатскую Россию в конце XVI–VIII вв., со временем утратили многие положительные черты русского народа. У них «затеряна старина» (забыта традиционная культура), испорчен «физический тип», огрубела нравственность – все это под влиянием якобы отсталых в культурном отношении азиатских народов, с которыми смешались русские, суровости природы, продолжительной изоляции края, удаленности от центров просвещения, дурной администрации и уголовной ссылки. Исходя из его положений, после смерти А. П. Щапова областники, видные публицисты Н. М. Ядринцев и Г. Н. Потанин обосновывали особые физические и психические черты сибиряка по сравнению с жителями Европейской России.

ПЕРВОПРОХОДЦЫ И «ОСВОИТЕЛИ» СИБИРИ…

Академик А. П. Деревянко: «Это именно они, безвестные землепроходцы, проложили пути сквозь тайгу и тундру, через волоки, по малым и великим сибирским рекам на север Сибири. Это они, крестьяне, мастера на все руки, строили переправы, рубили остроги и города, вышли к Тихому океану, на Сахалин и Курилы, Камчатку и Аляску – русскую Америку».

Западноевропейский путешественник Белл о поездке на р. Лену: «Это очень долгое и трудное путешествие. Обычно, пропутешествовав несколько дней в санях, пока дорога позволяет идти лошадям, становятся на лыжи и тащат за собой по возможности легкие и небольшие нарты, содержащие провизию и необходимые вещи. Ночью разводят большой костер и располагаются вокруг него спать в этих узких санях. Как только они отдохнули, снова становятся на лыжи. Этот способ передвижения продолжается около десяти дней, пока не прибывают в место, где добывают собак для себя и своих нарт. Собаки впрягаются парами… Хорошо приученные, они мчатся единым духом, лая всю дорогу, и человек, лежащий в санях, при помощи веревки управляет собакой, которая ведет за собой остальных… Я был удивлен грузом, который эти твари способны перетащить, но путешественники вынуждены возить с собой провизию как для себя, так и для собак. Таким образом действуют эти люди на протяжении трех недель, пока не прибывают в деревню на Лене, где, оставив собак, добывают себе лошадей, на которых едут до города Якутска».

Белл о плавании по Ангаре: «10 июля 1721 г. мы достигли большого порога, называемого Падуном из-за крутизны падения воды. По этому порогу мы проплыли благополучно. Следующий порог, названный из-за большой длины Долгим, считается более опасным, ибо он очень изогнут, извивается от одного берега к другому поворотами между скалами и большими камнями. Плывя по этому проходу, штурман сидит на носу судна, давая шапкой знаки своим людям у руля, каким путем плыть, ибо вода, мчась по скалам и большим камням, издает такой ужасный шум, что совершенно невозможно услышать звук. Надо усиленно работать веслами, чтобы предохранить судно от поворотов в ту или иную сторону, ибо, если оно налетит на скалы, все товары и люди погибнут. Затем 11 мая проплыли мы по другому порогу, называемому Шаманским, который считается самым опасным из всех – проход здесь очень узок и извилист. Кое-кто из нашей компании предпочел пройти пешком по берегу, карабкаться по скалам и пробираться по зарослям, где много змей».

Начало государственной колонизации Сибири датируется указом царя Федора Иоанновича от 3 мая 1590 г.: «Отправлены из Сольвычегодска в Сибирь 30 хлебопашенных семей». На каждую семью велено выдать по 25 рублей деньгами. У каждого хозяина быть по три мерина добрых, да по три коровы, да по две козы, да по три свиньи, да по пяти овец, да по два гуся, да по пяти кур, да по двое утят, да на год хлеба, да соха со всем для пашни, да телега, да сани и всякая житейская рухлядь».

 

По прошествии 100 лет путешественник Исбрант Идес, проезжавший через город Иркутск, писал: «После нескольких дней пути среди бурят приехал я в город Иркутск, расположенный на реке Ангаре, которая истекает из озера Байкал в шести милях от города и течет с юга на север. Хлеб, соль, мясо и рыба здесь очень дешевы, ржи больше всего, и столь много, что за семь стюйверов можно купить еще сто немецких фунтов. Тому причиной плодородие этой земли».

Эмпирическое изучение культурно-бытовых и социопсихологических характеристик русского населения Сибири в более широких масштабах продолжил Н. М. Ядринцев^[4]. Следуя идее «выполнения первейшего долга сына Родины – изучать ее во всех отношениях», он, как и все сибирские областники, активно занимался историческими и этнографическими изысканиями.

Видному общественному деятелю и публицисту Н. М. Ядринцеву принадлежит одна из первых характеристик отличительных черт россиян и сибиряков – переплетение социокультурных процессов в регионе, в том числе признаков влияния русской культуры на традиции коренных народов Сибири. Так же, как и А. П. Щапов, он доказывал, что формирование русско-сибирской народности происходило в результате смешения русских жителей Сибири и аборигенного населения.

Соприкосновение и метисация русского населения с инородческими племенами на громадных пространствах Сибири сопровождались не только изменением физиологических и общественных свойств пришлого племени, но отчасти и совершенным его поглощением. Изменения эти не составили отдельных и случайных фактов, но отразились на всей массе русского населения на востоке. Инородческая кровь окрашивала русскую национальность даже там, где не имела непосредственного соприкосновения с инородцами.

Из русского населения на востоке сложился новый этнографический тип как в физическом строении, так и в нравственных признаках^[5].

Делая вывод об изменениях великорусской народности на востоке во всем ее составе и о том, что эти изменения стремятся сделаться наследственною органическою особенностью всех жителей данной местности, Ядринцев ссылается на материалы этнографических исследований Восточно-Сибирского отдела Географического общества^[6].

По его мнению, люди, выросшие в смешанных семьях, отличались от русских европейской части России не только антропологическим типом, особенностями психики, но и образом жизни и бытовой культурой. Особое место в этих рассуждениях уделялось говору русских сибиряков, прежде всего влиянию на него местных языков: заимствования слов, изменение качества звуков, особенности в построении фраз, кроме того, в сибирском наречии обнаруживается более трех тысяч слов, неизвестных великороссам. Однако автор находил изменения в хозяйстве, традиционной культуре и языке и у тех сибиряков, которые не имели примеси «инородческой» крови, но долго, порой на протяжении нескольких поколений жили в Сибири.

Известный этнограф Г. Н. Потанин не соглашался с официальной точкой зрения, будто между русским сибиряком и великороссом нет никакой разницы в принципе. Как и его предшественники, ученый доказывал, что этнокультурные особенности русских сибиряков хорошо проявляются, стоит понаблюдать за старожилами и переселенцами из Центральной России, и разница в физическом облике, языке и общей культуре будет очевидна.

В сибирской прессе он активно участвовал в обсуждении вопроса о наличии у населения Сибири существенных отличий в сравнении с жителями Европейской России. По этому поводу он писал: «Сибирь делится на две части, на Сибирь инородческую и Сибирь русскую. Если относительно инородческой Сибири централисты не спорят, признают существование у них бытовых особенностей, признают за инородцами право на дальнейшее развитие этих особенностей и на культурное обособление от остальной империи, то и за русскими сибиряками необходимо признать право на культурное обособление». Говоря об этой проблеме русских в Сибири, Г. Н. Потанин склонял общество к мысли о том, что наилучшим вариантом для всех будет признание прав населения Сибири в России^[7].

Другими причинами, влияющими неблагоприятно на антропологический тип сибиряка, являются рождаемость, здоровье, болезни, заносимые в Сибирь ссыльным людом. Каторга принесла из тюрем и арестантских физическую хилость и нравственную испорченность, беспорядочный половой отбор вследствие численного неравенства полов, сильное развитие проституции, соединенной с безобразным пьянством. Данные факторы не могли не оставить свой след в физическом и нравственном отношении. Все это, нет сомнения, пишет Ядринцев, должно подрывать в самом корне народное здоровье, отзываться как на физическом вырождении сибирского населения, так и на понижении его умственного уровня^[8].

Крестьяне на мельнице на речке Ильчемо в 9 верстах от деревни Ярки. 1911 г.

Фотограф А. П. Ермолаев. КККМ ОФ 10426/501. ГК № 9282059

В целом же русское областное население в физическом отношении довольно крепко сложено и здорово, хотя не всегда обладает высоким ростом и толщиной. Сибиряки приземисты и коренасты. В развитии чувств и восприятии впечатлений сибиряк выработал, а отчасти получил в наследство от инородца многие изощренные способности, например, чуткость слуха и зоркость. Все же наибольшее влияние на приспособительную изменчивость и традиционное сознание старожильческого населения оказали естественно-географические, природные факторы. На локальные особенности адаптации русских людей накладывали отпечаток конкретные сочетания природных зон и областей, осадков и климата, речной сети, рельефа местности и характера почв, наличие очагов заболеваний^[9]. Природа, климат, расстояния существенно влияли на земледелие и животноводство, жилище и транспорт, питание и одежду первых сибирских старожилов.

Обособленность и изменчивость культуры, хозяйственно-бытового своеобразия, даже внешнего облика по отношению к русским Европейской России все больше углублялась в ходе продвижения от Урала в бассейн Енисея, Ангары, Лены, Амура, Приморья. В борьбе с местными факторами у первых сибиряков изменялось как физическое, так и психическое состояние. «Действительно, если растения испытывают влияние сибирского климата, то, вероятно, подчиняются ему и животные, а вместе с ними человек. Сделано наблюдение, что в сухом климате у людей развивается раздражительность, ухудшается умственное состояние. Он влияет на жизненную обстановку, действует через тысячи других… обстоятельств», – приводил свои доводы в пользу этого утверждения Г. Н. Потанин^[10].

Наиболее полно, обстоятельно и доказательно силу влияния факторов среды всесторонне показал К. Веселовский в сочинении «Климат России». Именно в этой книге приводится комплексное научное сравнительное описание климата Сибири и Европы. Особенность сибирского климата, по его мнению, сильно и разнообразно отражается на природе и на человеке. В своих выводах о влиянии климата на изменчивость антропологического типа пришлого населения Г. Н. Потанин ссылался именно на К. Веселовского и на собственные наблюдения. Он утверждал, что именно в климате Сибири состоит прочный залог обособления сибирского населения как в физическом, так и в духовном отношении. У сибиряка, находившегося в более экстремальных условиях среды, славянская склонность к внутреннему нравственному анализу как черта народного характера приобрела несколько другой оттенок.

ПИСАТЕЛЬ В. Г. РАСПУТИН О СИБИРИ И СИБИРЯКАХ

«Сибирь – это Сибирь, которая имеет свое имя, лежит на своем месте и выработала свой, ни на что другое не похожий характер. Из конца в конец и из края в край над нею витает свой дух, словно бы до сих пор не решивший, быть ему добрым или злым – в зависимости от того, как поведет себя здесь человек. За четыреста лет, прошедших после покорения Сибири русскими, она, похоже, так и осталась великаном, которого и приручили, и привели местами в божеский вид, но так и не разбудили окончательно…

…Для человека постороннего, знающего о Сибири лишь понаслышке, это огромный, суровый и богатый край – все как бы в космических размерах, включая и космическую выстуженность, и неприютность. И в коренном сибиряке он видит скорее продукт загадочной природы, нежели такой же, как он сам, продукт загадочного человечества. Для нас, для тех, кто в Сибири родился и живет, это родина, дороже и ближе которой ничего в свете нет, нуждающаяся, как и всякая родина, в любви и защите – нуждающаяся, быть может, в защите больше, чем любая другая сторона, потому что тут пока есть что защищать. И то, что пугает в Сибири других, для нас не только привычно, но и необходимо: нам легче дышится, если зимой мороз, а не капель; мы ощущаем покой, а не страх в нетронутой, дикой тайге; немереные просторы и могучие реки сформировали нашу вольную, норовистую душу…»

«Говоря о характере русского сибиряка, нелишне повториться, что с самого начала его формировала народная вольница. Колонизация Сибири прежде всего была народной, и раньше тех, кого правительство направляло „по выбору“ и „по указу“, сюда пробирались отряды „вольноохочих“. В Сибирь шли люди, уходившие от ограничений и притеснений и искавшие свободы всех толков – религиозной, общественной, нравственной, деловой и личной. Сюда двинулись и те, кто не в ладах был с законом, чтобы скрыться в зауральских глубинах от наказания, и те, кто искал справедливого общинного закона, который бы противостоял административному гнету, и те, кто мечтал о сторонушке, где бы вовсе не водилось никаких законов. Рядом с авантюристом шагал праведник, рядом с тружеником – пустожил и пройдоха. Религиозный раскол XVII века двинул в Сибирь десятки тысяч самых крепких, самых стойких духом и характером людей, которые отказались признать церковные и государственные нововведения и предпочли им уход из мира в неприступную глухомань. Еще и теперь в наших лесах находят их поселения, где человек в языке, обычаях, верованиях, в одежде и способах существования остался таким же, каким он был триста лет назад. Можно удивляться фанатичности этих людей, но нужно удивляться и их жизнестойкости и твердости, выходящих за границы наших представлений об этих понятиях…»

Распутин В. Г. Сибирь, Сибирь… // Сибирь без романтики. См.: https://www.4italka.ru/dokumentalnaya_ literatura_main/publitsistika/416521/fulltext.htm

Нельзя не заметить в этом населении некоторых своеобразных умственных и нравственных черт, более или менее заметно отличающих его от психического настроения великоросского и малорусского народов.