Они слёз полны
Закончится платье ровной строчкой белого шва,
Как ты хочешь – чтобы стесняла, душила, жгла?
Я разуваюсь. Хлопьями грязи устилаю полы.
Они слёз полны. Туфли намокли и раздражали.
Ровная плитка упрётся в кухонный шкаф —
Я скользил по ней пальцами, говорить устав.
Преображаюсь. Нервно считаю, сколько там этажей – от нас до подъездного холла.
Он осколками полон – как твоя голова ножами.
Заколышется грудь под волнами узорчатого платка.
Предпочитаешь меня умного или последнего дурака?
Я подыграю. Сколько стоит эта игра?
Она слёз полна. Даже за деньги.
Дверь захлебнётся бледной кожей раскрытой ладони,
Несколько раз – пока я тебя всё-таки понял.
Смотришь, как лак вытекает из древесного скола.
Он занозами полон – как моя голова терпением.
Заострятся округлости прохладными ливнями,
Ты не любишь себя ощущать слишком гладкими и плавными линиями.
Выключен шум – перекрыты надёжно краны.
Они слёз полны. Мокнет коробка с забытыми играми.
Накроет прошедшее время мягким хлопком пижамы,
Я вожу опухшей рукой по тебе – между реальным и ожидаемым.
Сколько октав у приятного, но больного стона?
Он ранами полон – как твоя голова иглами.
Смажется чёткая линия ярлыков и определений,
Ты со мной сейчас говоришь или со своим внутренним сопротивлением?
Я бьюсь об углы – мне твоя черепная коробка мала.
Она слёз полна. Первый этаж, старое здание.
Отразится усталость скомканной простынёй в зеркалах,
Отутюженным платьем, в котором ты убежала, не дотанцевав.
От едкого пота плавятся пальцы, липким воском оплыв.
Они никотином полны – как моя голова ожиданием.
Чтобы
Гром, ошибаясь, рассечёт твои губы,
Чтобы след от них на салфетке был похож
На рваные тряпки в ведре.
Чтобы след от них на скамейке был похож
На спил повзрослевшего дерева.
Чтоб сгусток отлетающей кожи напоминал тебе о декабре —
Когда кровь превращается в винный лёд.
Так даже лучше – разговор тебя всё равно
Не ебёт.
Пока
Я выйду из дома и разряжусь, как потаскуха,
Не вошедшая в сотню;
Я хлопну по ляжкам себя, прикурю,
Прохожих нервя.
Моя помада сегодня черна – от уха до уха —
Испорть меня,
Как ты это можешь, вылезая из брюк,
Не расстёгивая ремня.
Я пойду по дворам и проспектам,
Уродуя пятки,
Выкину туфли, поломав каблуки;
Наступлю в траве на стекло.
Отражение – я окровавлена и раздета,
Рву свои тряпки.
Так даже ты не умеешь – в две руки
И без злости, без слов.
Я буду ловить взгляды старых и нищих,
Раскрасневшихся от желания,
Я буду курить и дрожать, как струна,
Возбуждаясь и остывая.
И если мне вдруг покажется, что ты меня ищешь,
Матерясь и переживая,
То буду отстреливаться, будто окружена —
Я от тебя мокрая, но уже высыхаю.
Я вылью на голову красное австралийское,
А пить буду кьянти —
Для потаскухи ведь разницы нет,
ЧЕМ затыкать свои щели.
Унизить меня – это тебе было по-настоящему близко;
Кстати,
Когда спящего раздевала, если был одет,
И ебала себя твоим членом, как дрелью, —
Ты же был ТАКОЙ потаскухе рад.
Или игра кончилась преждевременно,
Как и все твои погружения?
Веришь мне?
Размен или правка "столовой" на "последнюю комнату";
Пластиком грязной вилки царапает веко умирающий глаз. В тишине
Не скользят пальцы ни по волосам, ни по позвоночному ободу.
Кровь густа. Губы – мел: веришь мне? веришь мне? веришь мне?
Солги, как всегда, но не верь.
Из двух вариантов – справа ли, слева —
Одинаковы ноги, выбирай то, что между; крик не всегда равен призыву "на помощь!".
Успела ли спеть тебе, насколько она спела?
Кровь густа. Ты и эту рану собственноручно омоешь.
Солгав, уже нельзя быть несмелым.
Железо блестит, вбирая тепло мягких тканей,
Блестит ещё ярче, чем позавчера, оттеняя фиолетовый груз. Ровный слой
Сочетаний двух слов в неопределённом будущем – "мы станем".
Кровь густа. Я нравлюсь тебе такой? я нравлюсь тебе такой? я нравлюсь тебе такой?
Солги, как всегда,
Отвернись
И глаза закрой.
Медленный дождь проливает прозрачные ровные капли.
В ложной памяти останется день на солнечном море,
Вытеснив хрип реальности, прекратившейся не в твоей глубине.
Не в твоём животе, не в твоей грудной клетке – обрыв предложения в разговоре.
Но кровь густа. так ты веришь мне? веришь мне? веришь мне?
Лги до разоблачения.
И не верь.
Пустой
Выход штока ранит спешащих и глупых.
Я подмывал своим ртом кровоточащих
И поражённых – будто насквозь прошитых любовью – триппером проституток.
Складки кожи – как складки пальто,
Я катаю мёртвые шарики шерсти по их дряблым впадинам.
Вдоль дряблой линии жизни,
По их представлениям о бляди.
Леска блестит.
Этой блестящей спиралью я их наказываю,
Я их поощряю.
Держу их тощими пальцами бокалы и сигареты,
Смотрю их глазами в зеркало
Или на потенциального клиента.
Я брею им пах и выщипываю волосы на груди,
Но если что-то идёт не так,
Если я начинаю слепнуть и спотыкаться,
И ныть,
Значит я снова стал добрым.
Но я нужен им злым.
Я сижу за столом. За бетонной плитой – другая квартира,
Там какой-то подросток ебёт мою дочь, у которой хватило ума его пригласить,
А отказать – желания не хватило.
Ритм рваный,
Я заглушаю шлепки ударом ноги по паркету.
Мне надоело.
Я встаю и сую свои пальцы в пизду первой попавшейся,
Раздетой.
Мы оба сухи.
На мне – грязь метро, в ней – пульсирующим слабым нервом —
Ещё тёплый осадок её самого первого.
Её стенки глухи к моим грубым нажатиям;
Когда я вынимаю пальцы, чтоб смочить их слюной, она жадно хватает воздух напомаженным ртом —
И просит не продолжать.
Спрашивает – не хочу ли я отъебать её?
Я смотрю на средний и указательный —
По ним струится слюна, по ним бежит дрожь и сомнение,
Что как только я отключусь,
Как только я расстегну несложный замок бюстгальтера,
Плита между нами и соседней квартирой растает
И ты подмигнёшь мне – усталая, пятнадцатилетняя,
Раздетая и пустая.
И увидишь меня – грызущего ногти,
Пока одна из блядей не закроет мне рот,
Пока одна из этих блядей не осмелеет настолько,
Чтоб заткнуть меня своей расползающейся пиздой.
Губы к губам.
Я вылизываю её и пытаюсь понять, насколько ТЕБЕ будет горько,
Когда ты отвернёшься,
Снимешь с лица отвращение, оденешься и уйдёшь,
Осознав,
Что я тоже пустой.